BSD: Перезагрузка

— …Когда пойдете гулять, обязательно предложи ей руку, чтобы она взяла тебя за локоть. И про цветы не забудь.    — Хорошо, хорошо, — с раздражением отвечал Акутагава.   Он стоял в кабинете Озаки, задумчиво глядя на раскинувшуюся под зданием штаб-квартиры Йокогаму сквозь высокое окно до пола. Отсюда все казалось таким маленьким, таким ничтожным, не то, что с его четвертого этажа. Впрочем, дослужиться до Исполнителя было вполне в поле его возможностей.   Коё в это время с ловкостью приводила купленную одежду в порядок, особенно тщательно проглаживая утюгом воротник поло. Параллельно с этим она занималась и тем, что давала всяческие советы стоявшему у окна горе-кавалеру в плаще, ни разу, впрочем, еще не бывавшему на свиданиях.    — Ты хотя бы знаешь, какие у Хигучи-тян любимые цветы?    — Нет.    — Печально. Осмелюсь предположить, что какие-нибудь орхидеи или гиппеаструмы…   Акутагава несколько удивленно обернулся.    — Я себе такое даже представить не могу, — буркнул он. Озаки вздохнула.    — Надеюсь, ты хотя бы в курсе, что, если поведешь Хигучи в кафе, платить за все придется тебе самому?   Акутагава удивился чуть больше.    — Грабеж, — только и сказал он.   Коё аккуратно сложила рубашку и спрятала её в пакет с остальными вещами. Потом скрылась где-то в глубине кабинета. Рюноске напряженно посмотрел ей вслед. Солнце в окне понемногу скатывалось к горизонту, а Акутагава все еще не свыкся с мыслью, что сегодня, оказывается, идет на свидание. И будь проклят Чуя с его дурацким пари, и зачем Акутагава вообще только на него согласился.   Тем временем, Озаки вернулась, держа в руках полупрозрачную склянку с мужским парфюмом. Черт знает, откуда он у неё и зачем, Акутагаву не волновало даже это. Он вообще сейчас находился в непонятном отстраненно-рассеянном состоянии и принимал помощь и советы Коё как-то на автомате, совсем не вникая в суть.    — Вот, возьми, — склянку он тоже забрал так, словно это было задумано с самого начала. — Только не лей на себя слишком много, а то с тобой рядом встать невозможно будет.   Акутагава старался не думать о том, что при обычных обстоятельствах для подобного исхода он не нуждался в парфюме. Ничего не сказав, он убрал одеколон во внутренний карман плаща. Коё тоже немного помолчала. Потом спрятала руки в рукава и отошла к туалетному столику. Акутагава снова отвернулся к окну. Отсюда, с верхнего этажа, небо казалось особенно бесконечным.    — Так, ну, что еще? Вроде все самое важное сказала, — подвела итог Озаки, поправляя прическу перед зеркалом. — Надеюсь, про резинку в случае чего напоминать тебе не нужно?    — Онэ-сан! — раздраженно процедил Рюноске. В любом случае, так далеко заходить он точно не планировал.    — Ладно, ладно, все понимаю, мы с тобой взрослые люди, — Коё запахнула кимоно и повязала коси-химо* вокруг. Ей этим вечером тоже предстояла одна важная встреча, на которую негоже являться без пояса. Однако, прежде, чем взять оби, она долго почему-то не решалась ничего сказать и лишь задумчиво водила пальцами по гладкой ткани. Потом, не поворачивая головы, вдруг спросила. — Скажи, Акутагава-кун, зачем… ты пригласил Хигучи-тян на свидание? Она тебе в самом деле нравится?   Акутагава не отвечал. Сказать про пари и уловку Накахары? Или тактично умолчать? В конце концов, второй вариант был ему ближе.    — Недавно я понял, что Хигучи, в общем-то, хороший человек, и нужно хоть раз проявить к ней соответствующее отношение.    — Вот как… Значит, ты её не любишь?    — Полагаю, нет.    — Пригласил девушку на свидание, не имея к ней никаких чувств, и подарил ей этим ложную надежду, — горько усмехнулась Озаки. — Как это чертовски подло. И как раз в твоем стиле.    — По-моему, здесь нет ничего подлого. Хигучи, наоборот, стоило бы радоваться моей снисходительности. Она должна понимать, из какой задницы её вытащили лишь благодаря мне.   Коё вздохнула снова — на этот раз более глубоко и протяжно.    — Надеюсь, ты не станешь гордиться этим до конца своих дней. Гордость — штука ужасная, поверь, по себе знаю. Пожалуй, когда-нибудь она и нас всех угробит.   Акутагава не ответил. Чертов плеврит все еще напоминал о себе, и Рюноске снова зашелся кашлем. Озаки молчала. По бесконечному небу сизой дымкой растекались высокие перистые облака.  

***

В семь часов, как и было обещано, Акутагава стоял у каменного каскада в самом центре парка Ямасита. Как и было обещано, он явился при всем параде и даже с цветами, к выбору которых, впрочем, отнесся без особой тщательности. Просто в цветочном ларьке незнакомый парень до него забрал какой-то букет, и Рюноске, подумав, что, раз уж подобный сорт в ходу и раскупается, решил довериться общественному мнению. Он даже не потрудился узнать название цветов. Просто ляпнул, мол, мне вон те, что уже брали, и отдал деньги. Сейчас, стоя перед каскадом в полнейшем одиночестве и с букетом, он сам себе казался величайшим идиотом всех времен. Еще и нарядился, как клоун, черт бы побрал Озаки с её вкусом. Неношеная дизайнерская одежда сидела хорошо, но с непривычки доставляла неудобств. Конечно, Акутагава был не из тех, кто комплексует из-за внешнего вида, однако в таком прикиде даже он начинал чувствовать себя неуверенно.   «Да, вот он каков, бешеный пес мафии, — сокрушенно думал Акутагава, чувствуя, что позор уже недалеко. — Раньше готов был первого встречного изрубить на кусочки, не разобравшись толком, в чем он виноват, а теперь стою, черт возьми, с цветами в парке, как последнее ничтожество, и жду у моря погоды. Чем не неудачник?»   Неудачник. Акутагаву чуть снова приступ не схватил, настолько одно это слово приводило его в ярость. Почему? Не мудрено, оно напоминало об Ацуши, чертовом сопляке на стороне Вооруженного Детективного Агентства. Подумать только, раньше соперничество с ним было для Рюноске хлебом насущным, а сейчас он практически скатился до уровня этой швали. И из-за чего? Из-за какого-то урода Накахары, будь он неладен. Вот за что Акутагава всегда недолюбливал семпая, так это за его бесцеремонность и значительное превосходство в силе. Да, не будь этого, не звался бы Чуя никогда частью «Двойного Черного». Но все равно Акутагава простить себе не мог, что так ему уступал и из-за этого позволил собой буквально манипулировать. Ничего, пройдет немного времени, и мир забудет о том, что прославленный дуэт вообще когда-либо существовал. На смену ему придет новая эра, эра, решающее слово в которой станет за бешеным псом.   Акутагава посмотрел на часы в телефоне. Коё, конечно, предупреждала его о том, что «девушки всегда должны немного опаздывать», но черт, не настолько же… Мимо каскада прошло уже два сотрудника береговой охраны, идущих со стороны пирса, пятеро просто так прогуливающихся горожан, три ребенка, мужик на самокате и стая голубей. Акутагава с ненавистью провожал каждого из них взглядом, нервно сжимая в руке букет, и постукивал ногой от нетерпения. Последней в поле его зрения оказалась какая-то бабулька с тросточкой. Перед ней вприпрыжку бежала девочка, радостно крича что-то вроде «Ура, мы идем смотреть кораблик!». Вероятно, под «корабликом» она подразумевала легендарный лайнер Хикава-Мару, пришвартованный у берега прямо перед парком. Бабушка шла медленно, еле-еле переставляя ноги, и девочка то и дело возвращалась к ней, подгоняла бодрыми возгласами, а потом снова убегала вперед. Акутагава так долго наблюдал за этими повторяющимися из раза в раз действиями, что, в конце концов, его это даже взбесило. Почему девочка просто не может уйти вперед и орать про свой кораблик там, а не здесь, не у него, Рюноске, перед носом, распугивая голубей и остаток его нервов? Ведь это совсем несложно. Когда бабушка и внучка все-таки благополучно исчезли из полей видимости и слышимости, прошло минут десять. Акутагава продолжительно вздохнул и опять закашлялся. Работники береговой охраны уже возвращались назад, к побережью, увлеченно о чем-то болтая. Ожидание невыносимо.   Акутагава уже постоял, посидел на каменном возвышении перед каскадом, поднялся по ступенькам наверх, полюбовался фонтаном и открывающейся отсюда панорамой на город. Потом спустился, походил вперед-назад по широкой плиточной дорожке и послушал журчание бегущей с каскада воды. Странное дело, усталым он себя совсем не чувствовал. Скорее, наоборот, весьма и весьма свежим, и дело было, наверное, не только в новой одежде. Акутагава немного… волновался?   Да, пожалуй, он волновался. Он не верил в то, что сейчас, на этом самом месте он встретит Хигучи, Хигучи, его подчиненную, ту, что он знал так много лет, встретит и подарит ей цветы, а потом они вместе пойдут гулять по парку, посетят все близлежащие монументы, пройдутся мимо побережья и, может, даже наведаются в морской ресторан, если там не будет людно. Ага, пока Акутагава ждал, от скуки навыдумывал уже кучу всевозможных сюжетов этой встречи. Он волновался, отчего — и сам не знал, но совершенно точно ощущал какое-то нервическое беспокойство. Да бредни это все, и с чего бы ему, смертоносному убийце, перед которым сама Военная полиция трясется и виляет хвостом, бояться банальной встречи с Хигучи? И все-таки что-то внутри Рюноске назойливо трепетало в предчувствии скорого рандеву. Наверное, подумал он, каждый, кто когда-либо приглашал кого-то на свидание, испытывал то же самое. Наверное, подумал он, от этого не уходил никто, даже самый отбитый уголовник. Наверное, подумал он, Чуя-гад знал об этом заранее. Наверное, подумал он, Чуя-гад огребет.   На часах уже почти полвосьмого, отлично. Акутагава сидел на каменном возвышении, прижав одну согнутую ногу к себе. Как же он, черт возьми, ненавидел это все. Он поймал себя на мысли о том, что, возможно, Хигучи уже не придет, но вскоре поспешно отогнал её. Ичиё пообещала прийти. Не похоже на неё — не следовать обещаниям.   Рюноске снова вздохнул и устало потер переносицу, увидев бабушку и внучку, которые уже шли обратно. Вероятно, выяснилось, что музей лайнера не работает по воскресеньям до столь позднего времени. Девочка выглядела довольно расстроенной.    — Оттян*, ну пожалуйста, давай посмотрим кораблик! Почему мы не можем посмотреть?.. — канючила она. — Дяденька-сан сказал, что нам можно смотреть кораблик бесплатно!   Акутагава даже закрыл глаза, надеясь, что хоть так будет казаться, будто от девочки меньше шума (на людях закрывать уши было бы слишком рискованным шагом). Бабушка ворчливо объясняла:    — Дяденька-сан сказал, что мы посмотрим бесплатно, только если у оба*-сан удостоверение найдется. А я его, дурная голова, почему-то дома оставила. И, как назло, ни одной йены с собой не взяла! В другой раз, выходит, посмотрим с тобой кораблик.   Услышав сей приговор, девочка захныкала громче и пронзительнее.    — А я не хочу в другой раз, я хочу сейчас! Кораблик, ну оттян, пожалуйста, я хочу кораблик!    — Не пустят нас на кораблик, Саки-тян, без денег и удостоверения, — пыталась донести истину до внучки оба-сан. И тем не менее, Саки было уже не успокоить. Она разошлась так, что чуть ли не ревела навзрыд, после каждого вздоха ноя все требовательнее.    — Кораблик, я хочу кораблик! Оттян, идем смотреть кораблик!   Все бы ничего, но представление это разворачивалось прямо у Акутагавы на глазах, и легче себя от него он, мягко говоря, совсем не чувствовал, а даже наоборот. В высшей степени раздраженный, он злобно смотрел на пищащую девочку и пытающуюся её образумить бабушку и в бессильной ярости думал, на сколько бы децибел уменьшилась громкость вокруг, если бы можно было устранить источник шума прямо сейчас. В очередном порыве ненависти он даже забыл о том, почему вообще сидит здесь и наблюдает за этой странной картиной, а еще о том, отчего на нем такая нелепая одежда и цветы в руке.   Он удивленно приподнял брови, когда увидел, как к бабушке и хнычущей внучке подбежала какая-то девушка в платье и, поклонившись, торопливо сказала:    — Извините, пожалуйста, я видела, как вас не пустили на лайнер. У меня есть пропуск, по которому туда можно попасть бесплатно. Вот, возьмите, — она протянула блестящую карточку пожилой женщине.   Девочка на время даже перестала плакать, с какой-то детской надеждой посмотрев на незнакомую девушку. Бабушка, однако, соблюдала правила приличия.    — Что вы, что вы, — она замахала рукой на пропуск. — Спасибо большое, но нам чужого не нужно. Мы лучше в другой раз как-нибудь… Идем, Саки-тян, — потом она схватила девочку за руку и уже почти что пошла, точнее, побрела дальше, однако девушка проявила настойчивость.    — Да возьмите, возьмите! Я завтра все равно уезжаю, и он мне больше не нужен, а выбрасывать жалко. Возьмите, вас по нему пропустят, время еще есть.   Внучка отпустила бабушкину руку и остановилась. Она уже не всхлипывала и только часто-часто вздыхала, блестя мокрыми от невысохших слез глазами.    — Ну оттян, ну пожалуйста! Идем на кораблик! — попросила она, с мольбой глядя на старушку. Та, видимо, колебалась.   Девушка решительно подошла к ней и вложила пропуск в ладонь. Акутагава нахмурился.    — Возьмите. Видите, она так хочет.   Бабушка с недоверием смотрела сначала на незнакомку, потом на Саки. Девочка уже совсем не плакала и даже чуть улыбалась, все еще глядя на оба-сан с надеждой. Наконец, та сдалась.    — Хорошо, раз вы настаиваете… Однако это очень щедро с вашей стороны. А нам, кроме простого спасибо, вас и отблагодарить нечем…    — Не стоит благодарности, — девушка улыбнулась, и Акутагава вскинул брови, различив подозрительно знакомые черты. Потом стремительно поднялся с возвышения. — Я просто… не люблю, когда дети грустят.   Бабушка, казалось, выглядела растроганной.    — Ох, спасибо вам еще раз огромное! — потом она обняла девочку за плечи и мягко подтолкнула навстречу незнакомке. — Саки-тян, чего молчишь, скажи тете-сан спасибо.   Саки неуверенно подняла на свою благодетельницу глаза.    — Спасибо, — пискнула девочка и снова стеснительно спряталась бабушке за спину. Девушка опять расплылась в лучезарной улыбке.    — Не за что, — ответила она, склонив голову набок. Саки-тян вместе с обой-сан уже развернулись в сторону залива. Акутагава подошел ближе, остановившись напротив них. — Интересной экскурсии, и не забудь покрутить штурвал в капитанской рубке! Говорят, это приносит удачу.   Саки-тян с готовностью закивала головой и, махнув рукой на прощанье, весело поскакала к пирсу. За ней, неторопливо переставляя тросточку, шла бабушка, все так же держа в руке отданный пропуск. Акутагава деликатно прокашлялся, стоя позади девушки.    — Хигучи?   Та обернулась, от волны изумления не сумев спрятать улыбку. Оклик Акутагавы стал для неё полной неожиданностью, равно как и само его появление.    — Господин Акутагава… Добрый вечер!   Это действительно была Хигучи. И Акутагава ума приложить не мог, почему не узнал её сразу. Он всё ещё хмурился. Ичиё приветственно поклонилась.   — Простите меня, пожалуйста, за опоздание, я добиралась в парк со стороны Кавасаки на морском трамвае и немного не рассчитала со временем. Мне очень жаль.   Акутагава достаточно резко прервал её извинение.    — Ты только что отдала им разрешение тебе, как члену Портовой Мафии, беспрепятственно посещать объекты госконтроля?   Хигучи замялась, сложив кисти рук перед собой.    — Н-ну, да… я просто подумала… Он не именной, и, к тому же, срок действия уже подходит к концу.    — Ты сотрудница мафии — опасной организации, которая занимается тем, что убивает людей…    — Но девочка так хотела попасть на корабль! — Хигучи осеклась, осознав, что не дала семпаю договорить, и опустила голову. — Извините, господин Акутагава.   Рюноске вздохнул. Морщины на его лице разгладились сами собой. «Хигучи тоже неисправима». Он уже много раз слышал, что Хигучи — не самый удачный напарник. И человек, не самый подходящий для роли мафиози.    — Больше так не делай.    — Есть!   Хигучи выпрямилась, будучи, как и всегда, готовой к труду и обороне. Акутагава обвел её взглядом.   Наверное, он не узнал Ичиё потому, что — и это не удивительно — его смутил её внешний вид. Что и говорить: сегодня Хигучи, как и подобает в таких случаях, выглядела великолепно. Акутагава, конечно, не знал всех тонкостей дословно, он мог бы сказать, что на Хигучи было платье, и, вроде бы, туфли на каблуке, и завитые локоны. И какая-то штуковина на длинном ремешке, типа сумочки. И, пожалуй, разные блестящие побрякушки на шее и много косметики. А может быть, и нет, или да, но все это называлось по-другому, Акутагава в особенностях женской красоты не очень разбирался. Но совершенно точно он мог бы сказать, что Хигучи выглядела великолепно. Потому что если бы Хигучи не выглядела великолепно, он бы не понял, что это она. Теперь ему казалось, будто сегодня он всегда ждал такую Хигучи, в платье и с локонами, которые отливали золотом в лучах заходящего солнца. Ему так казалось, хотя на самом деле каких-то полчаса назад он, возможно, и представить бы не смог, что когда-нибудь вообще увидит Ичиё в платье.   Жуткая, страшная работа сковывала обоих по рукам и ногам, загоняла в рамки, требующие строгого подчинения, и не давала возможности увидеть друг друга под иным ракурсом. Сегодня, думалось, она сжалилась над ними, и каждый был готов показать себя другим человеком. Чуя, вероятно, предвидел и это, но Акутагаве почему-то было уже плевать. Он вдруг ощутил какую-то невесомую приятность оттого, что, оказывается, ждал все это время именно Хигучи, а Хигучи пришла сюда именно ради него.   И кто бы мог подумать, что однажды его так обрадует простое появление Ичиё. Бессмысленное. Но в платье.    — Господин Акутагава, вы сегодня отлично выглядите! — Хигучи снова улыбнулась, и Акутагава невольно отметил про себя, что до приторности сладкая улыбка Коё с ней и рядом не стояла. — И рубашка у вас чудесная!   Рюноске опять закашлялся, чувствуя смущение. Вообще-то, это ему полагалось первому рассыпаться в комплиментах, но из-за растерянности после внезапного появления Хигучи и размолвки с пропуском он совершенно позабыл обо всем, чему его учила Озаки. Теперь им снова понемногу овладевало ощущение досады. И все же, Акутагава не мог не признать, что похвала Хигучи вселила в него чуть-чуть уверенности. По крайней мере, самому себе в этой сиреневой поло и белых штанах он казался уже не таким конченым глупцом.    — Кхм, спасибо… У тебя тоже, — тут он спохватился и попытался исправиться. — В смысле, платье.   Акутагава очень надеялся, что это не заденет и ни коим образом не оскорбит Хигучи. Он, конечно, был временами жесток к ней, но сегодня почему-то хотелось снизить градус жестокости, хотя бы потому, что Ичиё все-таки пришла, а это значило, что у Акутагавы еще был шанс взять реванш у Накахары. И этот шанс не стоило упускать. Акутагаве вообще казалось, что с тех пор, как он приволокся в парк, все идет как-то наперекосяк. Но Рюноске ничего не мог поделать и только злился и втайне обещал самому себе после всех ответственных событий надавать Чуе люлей в троекратном размере.   Дальше, однако, лучше не становилось. Хигучи молчала, преданно взирая на командира карими глазами. Со своей мнительностью он и не догадывался о том, как она была рада его видеть. И как неважны для неё были все его огрехи и неудачные реплики в диалоге. Хигучи, как и всякий раз, в принципе, все еще за честь считала просто находиться рядом с Акутагавой, дышать с ним одним воздухом и ходить по одной земле. Тому, что он пригласил её в парк Ямасита просто так, без особого повода, она по-прежнему не верила и по-прежнему невыразимо радовалась в душе. А молчание начинало угрожающе затягиваться.   Вероятно, все бы и закончилось крахом, если бы Акутагава вовремя не почувствовал, что у него в ладони что-то есть. С непривычки не сообразив, он посмотрел вниз, на руку, потом опомнился и протянул букет Хигучи, смущенно закрывая пальцами рот.    — Вот, кстати, это тебе, — пробормотал он. — У тебя, вроде бы, нет аллергии.   Уже потом он понял, что последние сказанные слова оказались явно лишними. Но счастливая Хигучи, как и было говорено выше, совершенно не обратила внимания на проявленную нетактичность. Наоборот. Её глаза опять расширились, а брови поднялись точно так же, как это случилось вчера утром в кабинете Акутагавы, и Акутагава опять испугался, что сделал или сказал что-то не то, хотя сделать ничего «не того» в целом нельзя было, а сказал все, что не нужно, он уже и так.   Хигучи с искренней радостью взяла букет. Это были восточные белые лилии — её, случайно, любимые цветы. А еще они, случайно, восхитительно пахли, чего Акутагава, ожидая Ичиё, даже не заметил. Держа букет так, словно лилии в нем были хрустальные, Хигучи с трепетом склонилась над цветами.    — Какой аромат… — казалось, в эти минуты больше восторга, чем перед ними, она испытывала лишь к господину Акутагаве. — Семпай знает, что мне нравятся лилии!   Акутагава с усмешкой хмыкнул, впервые услышав, что купленные им цветы называются лилиями. А он-то взял их наобум, не глядя и не разбираясь. От садоводства он был далек так же, как и от всего, что не касалось убийств. Что ж, хотя бы здесь чутье его не подвело. Только вот букет был немного объемный, навряд ли Хигучи не надоест носить его с собой. Акутагава почесал затылок и неуверенно предложил:    — Это… Чтобы было удобно… — он прокашлялся. — Рашомон.   Наверное, Хигучи впервые в жизни видела, как командир призывает способность таким ровным, спокойным голосом. Столь же символично, сколь и само их свидание — этакий проблеск миролюбия в сплошном тумане войны. Из-за спины Акутагавы, окутываемый красноватой дымкой, медленно показался черный демон. Выглядел он немного сонным — в новом кардигане спалось не так хорошо, как в привычном плаще.    — Он может взять букет с собой в одежду, — пояснил Рюноске. — И тебе не придется его всюду таскать.   Рашомон вопросительно повернул клыкастую морду в сторону хозяина. Хигучи снова улыбнулась, чуть приподняв плечи.    — Если несложно, — сказала она.   Акутагава забрал у неё букет и вложил в зубы Рашомону.    — Только попробуй сожрать, — сурово пригрозил он, и демон, прижав уши, послушно скрылся в кардигане.   Хигучи беззлобно засмеялась. Все-таки, было забавно наблюдать, как командир в кои-то веки не приказывает жуткому зверю проглотить или расчленить кого-нибудь. Да, такой устрашающей убийственной способности, как у Акутагавы, в мирной обстановке нашлось бы еще множество применений. Жаль, что он был одержим лишь одной членовредительской её стороной.   А потом все пошло, как по заранее задуманному сценарию: Рюноске, ученый благодаря стараниям Озаки, предложил Хигучи локоть, и та, невесомо взявшись за него, неторопливо зашагала наравне с семпаем. Обстановка была такая, что не располагала к спешке. Уже клонящееся к закату солнце нагоняло какую-то леность.   Акутагава и Хигучи вместе шли по парку. На самом деле они оба бывали тут так много раз, сколько Накаджима за всю свою жизнь в Йокогаме не ел отядзуке. Ямасита нередко оцепляли, устраивали подрывы и частенько использовали, как отличное место для переговоров между Главами. Как верные приспешники мафии, Акутагава и Хигучи должны были присутствовать на каждом подобном событии. Иногда они даже сами являлись его организаторами. И всякий раз, когда это происходило, смотрели на парк глазами профессионалов. Они, вероятно, знали все эти многочисленные тропинки и аллеи, как свои пять пальцев, им было известно о каждой незаметной лазейке или неприметном ориентире. А сегодня… сегодня вдруг они перестали видеть в парке одно только средство. Сегодня они увидели парк таким, каким он был и каким, в принципе, и положено было быть всем паркам. Длинным, зеленым, благоухающим. С кучей туристов и горожан, не думающих ни о чем противозаконном, а лишь стремящихся отдохнуть и найти гармонию. Вот каков был Ямасита на самом деле, и Акутагава и Хигучи, будучи в нем всякий раз под совершенно иными предлогами, только сегодня осознали, что таким он был, в общем-то, всегда.   Они прошлись в сторону Кайгандори мимо Фестивальной площади, обходя, как и задумывал Рюноске, все памятные монументы (потому что больше лично ему здесь смотреть было не на что) и одновременно любуясь открывавшимся с парка видом на залив. Тому, кто хоть раз наблюдал закат на море, будет близка эта картина: темные волны сходятся в середине золотистой дорожкой, ведущей к горизонту, под уходящий диск солнца, едва видимый из-за облаков. Акутагава отметил про себя, что их стало больше, так что не мудрено, если к позднему вечеру переменчивая погода портового города «обрадует» их дождем. Впрочем, Акутагава и так знал, что благодаря Озаки он теперь во всеоружии — кардиган, конечно, от дождя не спасет, но хотя бы под крышей позволит согреться. А крышу найти они всегда успеют.   Акутагава и Хигучи прошли мимо памятника скаутов, символизирующих японско-американскую дружбу, мимо мемориальной доски Такеко Такеучи, мимо фонтана со статуей водного хранителя, мимо монумента водонапорной башни Индии, потом повернули обратно и пошли уже по левой стороне, мимо Зангири и мемориала генерала Артемио Рикарте. К тому моменту, когда они снова оказались у каскада, погода и впрямь ухудшилась. Дождь сперва накрапывал по чуть-чуть, так что было бы смешно даже доставать под ним зонт, но спустя каких-то десять минут поднялся сильный ветер с побережья, догорающее вечернее солнце скрылось за тучами, набежавшими с востока, и парк Ямасита поглотила стена ливня.   Чтобы долго не мокнуть, Акутагава решил отвести Хигучи в «Намики» — недорогой ресторанчик неподалеку от моста Порин, который следовало бы выбрать разве что потому, что он находился ближе всего остального к парку. До морского ресторана, куда изначально собирался Акутагава, идти от каскада под дождем было чрезвычайно долго. Хигучи была не против — выяснилось, что она сама ничего не ела с самого утра. Рюноске, у которого после чая мате в компании Озаки аппетита до этого почему-то не возникало, сейчас оказался с ней солидарен. К вечеру его неожиданно одолел такой страшный голод, что возможность посетить ресторан в дождливую пору, да еще и недалеко расположенный, его даже несколько обрадовала.   Признаться честно, на протяжении всего моциона Акутагаву не покидало какое-то странное ощущение. Да, Хигучи была с ним, кругом царило спокойствие и порядок, ничто не предвещало беды. Он тревожился, сам не зная, о чем, подолгу молчал в разговоре с Ичиё, все больше слушая её бессмысленную болтовню и временами кивая из вежливости, и сохранял на лице извечно хмурое выражение, с сомнением оглядываясь по сторонам. Он понимал — излишняя настороженность сегодня ни к чему, и ему просто нужно было расслабиться, чтобы прекратить, наконец, вести себя, как коммуникативное бревно, и хотя бы вступить в диалог с Хигучи. Ведь, в самом деле, если ты приглашаешь девушку на свидание — тебе её и развлекать, иначе зачем это вообще нужно? Акутагава понимал, он все это прекрасно понимал, но все равно хмурился, говорил по минимуму и никак не мог преодолеть в себе тот барьер, который сделал бы его более развязным в общении. Его это, разумеется, несказанно раздражало, поэтому, как только они зашли в «Намики», Акутагава обнадежил себя тем, что хотя бы смена обстановки, возможно, благотворно повлияет на его состояние.   А Хигучи, которая все еще испытывала блаженную радость от встречи с командиром, выглядела настолько счастливой, что, казалось, и дождь, и холод, и голод, и что-либо еще были ей побоку. Зная заранее, что Акутагава, впрочем, как и всегда, не больно-то разговорчив в такие моменты и общих тем для бесед в связи этим искать бессмысленно, Хигучи просто болтала обо всем, что только приходило ей в голову. Работы она старалась не касаться и говорила почему-то больше про семью и район Сакурамото в Кавасаки, куда недавно переехала её сестра. В этом районе они когда-то родились и провели безрадостное детство, а потом, когда Ичиё оказалась под крылом мафии, они стали жить, где придется, пока, в конце концов, с одним из повышений Хигучи не была отдана казенная квартира вроде апато ближе к центру в Ниши Варде, на подконтрольной Портовой Мафии территории. Едва поселившись там, сестра тут же начала мечтать о том, чтобы оттуда съехать, потому что центр сам по себе был отвратителен и кишел разного рода приезжими. К тому же, местоположение не ахти, в схеме транспорта черт ногу сломит (Хигучи спустя полгода все-таки разобралась, её сестра — нет), цены кругом высоченные, и за продуктами по нормальной стоимости надо ездить незнамо куда. Тут же рядом и преступные группировки хозяйничают, вечером без Ичиё-онэ* с пистолетом и на улицу не выйдешь. Короче говоря, недавно мечта сестры все-таки исполнилась, и она подыскала небольшую комнатку в родном Кавасаки, а, так как скоро ей предстояла командировка в Токио, времени на переезд почти не оставалось, из-за чего Хигучи была вынуждена провести в Сакурамото почти весь день. Примерно все то же самое она и рассказала господину Акутагаве, только более подробно и эмоционально, умолчав, впрочем, о том, что благодаря сестре на свидание собиралась впопыхах, перед самым отъездом вдрызг с ней разругалась и, вероятно, завтра уже не поедет провожать имото* на станцию. Но это завтра, а сегодня еще не закончилось, и впереди Акутагаву и Хигучи ждало чудесное времяпрепровождение в ресторане.   В «Намики» в такое время было полно гостей. Акутагаве это, безусловно, не понравилось, но он был слишком озадачен тем, как бы показать себя достойно на свидании, поэтому постарался не обращать на такие мелочи внимания. Они заняли столик у окна над верандой, так что можно было без усилий наблюдать за тем, как капли дождя стекали по стеклу, рисуя на нем причудливые полоски. Отсюда же, кстати, при солнце можно было видеть и парк Ямасита во всем его великолепии, и легендарный маяк Йокогамы, о котором раз упоминал Чуя. Посетители ресторана не прямо уж сильно шумели, гомон стоял в меру и напоминал, скорее, монотонное гудение пчелиного улья. Играла музыка, в кремовых шторах на окнах плясал мягкий, нераздражающий свет, и во всем заведении царили покой и безмятежность. Официанты степенно разносили еду и счета.   Акутагава смотрел на людей вокруг и в который раз радовался тому, что пришел сюда вместе с Хигучи, потому что она на их фоне без прикрас выглядела так, словно только что вернулась с модельной фотосессии. Правда, концы локонов немного потемнели от влаги и на голых плечах блестели капельки еще не успевшей высохнуть воды. Акутагава и сам был не лучше после недолгой прогулки под дождем, однако и представить себе не мог, что обычная сотрудница мафии, оказывается, однажды может так преобразиться. Люд в ресторане был простой, но разношерстный, так что Рюноске с Хигучи вполне вписывались в общую картину.   Акутагаве было плевать, что заказывать, Хигучи тоже не выражала каких-то особых предпочтений, поэтому, по рекомендации официанта, им принесли жареный рис с акульими плавниками и стейк с овощами, которые на самом деле хорошо раскупались иностранцами. К ужину со скидкой сегодня подавали вино трех сортов, ни об одном из которых Акутагава ничего не слышал, но и не считал своё незнание чем-то унизительным, поскольку относил это к прерогативе своего коллеги-алкоголика в шляпе. Зато Хигучи на удивление проявила потрясающую осведомленность и сама предложила семпаю выбрать какой-то просекко. Он пожал плечами, прокашлялся и, глянув на цену, согласился. Бутылка стоила в пределах разумного, при случае её можно было забрать с собой и разбить потом о твердолобую башку Чуи. Таким образом, все решилось довольно-таки мирно и без промахов.   Ели с аппетитом, но молча, каждый, погруженный в свои мысли. Акутагава в уме рассуждал о том, что следовало делать дальше, потому что, сидя в ожидании Хигучи, продумал сценарий не дальше этого момента, а Ичиё, боясь разозлить командира лишним словом или действием, лишь надеялась на то, что после вина он станет хоть чуть-чуть разговорчивее. Так и случилось: сухое игристое понемногу делало свое дело, и к концу ужина Акутагава даже осмелился задать вопрос. На улице в это время как раз распогодилось, чему не следовало удивляться в городе с переменчивым морским климатом.    — Хигучи, — сказал Рюноске, отложив палочки, — пока время не самое позднее, мы можем еще куда-нибудь зайти. Какие есть предложения?   Ичиё поболтала остатками вина в бокале.    — Мне кажется, это не самая лучшая идея, чтобы проводить там свидания, но…    — Валяй, — кинул Акутагава, у которого идей вообще не имелось и которому было в целом не принципиально, куда идти.    — Может быть, заглянем в «Космо Ворлд»?   Рюноске с сомнением посмотрел на Хигучи. Она непринужденно допила вино и теперь простодушно глядела семпаю в глаза, подперев щеку рукой. Сейчас Ичиё была больше похожа на ребёнка, мечтающего о больших свершениях, нежели на роковую красотку-мафиози. Акутагава прищурился.    — Это же обычный парк с аттракционами для детей… — задумчиво высказался он. — Что мы будем там делать?    — Я слышала, по воскресеньям они запускают салюты над побережьем. Мы можем остаться и посмотреть.    — Ну, раз салюты…   Акутагава уже был готов раскошелиться и на билеты в «Космо Ворлд», пусть и не совсем понимал, чего такого замечательного в этих салютах. Тем более, что сегодняшний ужин на двоих обошелся ему не на столь огромную сумму, на какую он рассчитывал, еще дома лихорадочно перебирая сохранившиеся после недавнего займа Накахары банкноты.   Из ресторана парочка вышла сытая и довольная, и даже Рюноске выглядел немного веселее обычного. Что до Хигучи — она сияла что сейчас, что час назад практически без перемен. Небо над Йокогамой усеивали рваные космы перистых облаков, оставшихся после прошедшего дождя, вечерний воздух был свеж и пах озоном. График движения транспорта позволял добраться до «Космо Ворлд» за каких-то двадцать минут. В девять вечера Акутагава с Хигучи уже были на месте, через час парк закрывался. Как выяснилось по прибытии, плата за вход не взималась, а вот билеты на аттракционы стоили денег.   Поздним вечером над городом понемногу сгущались сумерки, и парк, расположенный на небольшой территории у самой воды, красочно сверкал тысячами огней, которые оставляли в волнах причудливые блики. Это место и впрямь напоминало маленький уголок космоса, вобравший в себя и испускающий свет ближайших звезд. Горели деревья в сиянии электрических гирлянд, бутафорские фасады миниатюрных домиков, железные треки горок, крыши кафе и сувенирных магазинчиков, карусели, прогулочные катера и лодочки, даже суда на рейде в порту по соседству — огни «Космо Ворлд» играли на их гладких боках, и те оттого казались прозрачными, словно вырезанными из стекла. Звучала музыка, перекрываемая гомоном посетителей и шумом работающих машин-аттракционов. Отовсюду были слышны детские голоса и смех.   Акутагава и Хигучи немного послонялись по широким витиеватым дорожкам, мощеным плиткой. Акутагаву, конечно, немного бесило такое громадное скопление людей и, особенно, детей в одном месте, однако совсем понурым он еще не был — видно, алкоголь уже немного ударил в голову. Хигучи, наоборот, словно попала в свою стихию. И без того радостная, еще издалека завидев разноцветную вывеску «Космо Ворлд», она буквально потеряла себя от восторга, так что Акутагава едва поспевал за ней, когда Хигучи выскочила из автобуса и побежала в сторону входа в парк. Она и впрямь выглядела так, будто её давнишняя детская мечта осуществилась. Хотя разве, работая в мафии, о чем-то подобном помечтаешь?..   На самом деле Хигучи и впрямь ни разу не бывала в «Космо Ворлд». Даже во время налетов. Все как-то не получалось. Акутагава и сам не помнил, когда попадал сюда последний раз. Пожалуй, что и в далеком неосознанном детстве. Пока Дазай был на стороне Бродячих псов, он и Чуя частенько сюда захаживали — здесь подавали чудесные окономияки*. Теперь же эту префектуру контролировали совсем другие отряды, и даже сам Акутагава не знал точно, появляется ли тут иногда Накахара или уже нет. В любом случае сегодня они с Хигучи могли совершенно спокойно повеселиться в «Космо Ворлд» оставшийся час на правах обычных посетителей. Это они и решили сделать.   Поскольку Акутагава по-прежнему не испытывал особого энтузиазма во время гуляния по всяким паркам аттракционов, он добровольно передал бразды правления своей напарнице и всюду безропотно следовал за ней, впрочем, все равно до конца не понимая, что тут вообще делает. Хигучи не то, чтобы шла напролом, — у неё просто глаза разбегались от всего великолепия вечернего «Космо Ворлд» — музыка и шум подзадоривали к действию, яркий свет кружил голову, и все хотелось попробовать и везде побывать.   И все же Хигучи пока помнила о приличии, поэтому первым делом повела своего угрюмого спутника на американские горки — самый, пожалуй, брутальный и веселый аттракцион из всех, что мог предложить «Космо Ворлд». Даже название у него было многозначительное — «Ваниш», а сами рельсы, змеей извивиающиеся надо всей территорией парка, проходили даже через толщу воды, после чего снова взмывали воздух и огибали чертово колесо. Их, кстати, можно было видеть из любого уголка парка, а с самой высокой точки горок открывался великолепный вид на центральные небоскребы Йокогамы и сам «Космо Ворлд».   Акутагаве, в общем-то, понравилось. Хотя его дико раздражали сидящие позади люди, которые визжали ему в затылок при каждом повороте вагонеток. Проехаться под водой тоже было не слишком приятно, поскольку рельсы шли наравне с беспрерывно работающими фонтанами, и Рюноске несколько раз окатило брызгами оттуда. Из вагонетки он вышел с мокрыми плечами и сердитым видом, все еще не понимающий, за что отдал свои семьсот йен. Хигучи была само ликование. После двух поездок она потащила Акутагаву смотреть фотографии, которые делала автоматическая камера над рельсами. Их разрешалось приобрести за символическую сумму на память. Снимки вышли вполовину удачными: радовалась и кричала на них только Ичиё, лицо Рюноске по-прежнему являло собой эталон невозмутимости, и, к тому же, его почти целиком закрывали рукава кардигана на его шее, которые ветром поднимало вверх. Немного поразмыслив, парочка решила не брать фотографии и отправилась дальше.   Экстремальное катание снова пробудило аппетит, и Акутагава был вынужден расщедриться на парочку якитори*, благо, здесь их по выходным продавали по сниженной цене. После скорого перекуса к расходам пришлось добавить еще и плату за коктейли в пластиковых стаканах — дешевле них была только кола, но колу Акутагава не любил. Таким образом, Рюноске с Ичиё шли дальше, потягивая напитки через трубочку, и глазели по сторонам — Акутагава с деловитым равнодушием, а Хигучи с иступленным восхищением. Люди, кстати, бесили уже меньше, чем вначале.   Проходя мимо ряда с аттракционами вроде тира, Акутагава даже остановился и позвал Хигучи, которая во все глаза уже разглядывала продавца воздушных шаров с лампочками внутри. Она такое явление видела впервые в жизни и была поражена им до глубины души. Акутагава, одной рукой держа коктейль, другой потянул Ичиё за локоть и поволок в более актуальном направлении. Хигучи не сопротивлялась, забыв даже перестать улыбаться от накрывшего восторга.    — Это, кажется, по твоей части, — сказал Акутагава, поставив Хигучи перед стойкой с пневматическим оружием.   Мишени за ней были общепризнанно одними из самых сложных — сбивать следовало какие-то маленькие пластиковые фигурки сантиметров семь высотой. На расстоянии трех метров прицелиться обыкновенному человеку уже становилось трудновато. Но не Хигучи. У Хигучи глаза загорелись при виде знакомой установки, хотя казалось бы, куда уж больше. Она скрестила руки на груди и с вызовом посмотрела на командира.    — Спорим, я выбью все пятнадцать с первой попытки?   Тот криво усмехнулся, мол, вызов принял.    — Спорим. Если промахнешься — сама за неё и заплатишь.   В Хигучи взыграл азарт. Она запальчиво подхватила:    — А если попаду, то мы пойдем на «Космо Клок».   Акутагава приподнял одну бровь. Вход на колесо обозрения стоил практически вдвое больше, чем на все остальные аттракционы, и понятно, почему: оно пользовалось спросом почти у каждого туриста, любой, хотя бы раз посетивший Йокогаму, непременно считал своим долгом прокатиться на «Космо Клок» и насладиться восхитительной панорамой портового города. Акутагава не хотел бы лишний раз сорить ради этого деньгами, тем более, что сегодня он и так потратил на себя и Хигучи достаточно, однако и в подчиненной он тоже не сомневался, поэтому сложившаяся ситуация поставила его в когнитивный тупик. И все-таки, отступать уже было поздно, да и не привык Акутагава отступать раньше времени, поэтому он гордо поднял голову и решительно произнес:    — Заметано, — после чего забрал у Хигучи стакан с коктейлем и встал в выжидательную позицию.   Хигучи хитро прищурилась и, повернувшись к стойке, попросила пятнадцать пуль для пневматической винтовки.   Стрельба обещала быть интересной, хотя оба играли по правилам: Акутагава стоял и молчаливо наблюдал за Хигучи, временами кашляя и отводя глаза на залив, утопающий в вечерней темноте в окружении блеска портовых огней, Ичиё аккуратно, с расчетливостью человека, уверенного в своем мастерстве, прицеливалась, отпуская спусковой крючок на выдохе. После десятой подряд сбитой фигурки Акутагава было заволновался, но вскоре махнул рукой — гулять так гулять. А потом вдруг посмотрел на Хигучи и подумал: хорошо, что такая, как она, все-таки работает под его началом.   Хигучи не была лишена женственности. Даже сейчас, развернувшись всем телом и уперевшись щекой о приклад винтовки, она оставалась всего лишь хрупкой девушкой на каблуках и в легком платье, у которого был, оказывается, большой бант на спине, чего Акутагава сперва даже не увидел. И волосы её, завитые на концах, смотрелись так по-детски в контрасте с темными глазами, полностью сосредоточенными на стрельбе. Эти глаза видели много ужастей на своем веку; многие из них они видали благодаря целомудренной деятельности Акутагавы. А пару минут назад они ярко горели при виде каких-то шариков, и даже представить было нельзя, что в тяжелые времена опасности, требующие отчаянной концентрации и хладнокровия, эти глаза так точно определяют местоположение жертвы и позволяют безошибочно её устранить. Вот то, что всегда пугало простых людей в отпетых мафиози — красота и разрушение сплелись в них воедино, являя собой саму иронию жизни. Потому что не может человеческая прелесть быть настолько убийственной, не может и убийство быть чрезмерно прекрасным. А оно было, и в этом заключался главный парадокс.   Акутагава смотрел на Хигучи и думал: хорошо, что она есть, — и даже забыл о своем коктейле, неожиданно поняв, что и не жалко ему издержанных за сегодня денег. Сколько раз он обращался с ней, как с собакой, призванной слушать и подчиняться, держал на коротком поводке и не давал ни малейшей передышки. Наверное, если бы кто-то и считал, то сам наверняка бы уже давно сбился со счета. А сколько раз он выручал её из жутких передряг Рашомоном, а потом отчитывал, как провинившуюся школьницу? И сколько раз она наносила решающий удар, одним точным выстрелом сваливая врагов с ног? Они оба стоили друг друга, этим не стоило пренебрегать. И все-таки, что же имел ввиду Чуя, когда говорил то проклятое «пожалеешь»?   Акутагава смотрел и думал, и ему почему-то постепенно становилось все лучше и лучше, может, винный хмель растекся внутри медовой сладостью, может, просто погода хорошо действовала, он не знал точно. Но Акутагава чувствовал, что, кажется, с каждой новой сбитой фигуркой приходил все больше в то состояние блаженного покоя, о котором мечтал вот уже сколько лет. Хигучи прицеливалась, стреляла — точно в цель, оборачивалась ему с улыбкой, мол, моя взяла, что-то весело щебетала, но Акутагава не разбирал слов, их заглушал гомон посетителей, а может, рокот волн рядом с парком, а может, шум в его собственной голове. И он, может, впервые в жизни подумал, как это, оказывается, здорово, когда твоему ближнему так же хорошо, как и тебе, и как это, оказывается, вообще замечательно, когда можно вот так вот вместе быть счастливыми. В том, что Акутагава был счастлив, он пока что еще сомневался, потому что не знал точно, каково это, но зато был искренне рад за Хигучи и за то, что и ей в кои-то веки выпала возможность почувствовать себя счастливой. Ему показалось, он даже стал меньше кашлять — настолько вдруг полегчало на душе.   А Хигучи выстрелила еще раз, а после почему-то отпрыгнула, подняв руки в ликовании и что-то радостно крича, потом повернулась к нему и улыбнулась во все тридцать два, а Акутагава ничего не слышал и не понимал, но, наверное, тоже немножко радовался, только очень сдержанно. А затем у Хигучи откуда-то появился плюшевый медведь, и она весело показала его семпаю, а потом гордо вручила, все еще задорно смеясь. Акутагава рассеянно взял медведя и, покрутив его в руках, непонимающе спросил:    — Это что?    — Это? Суперприз, — ответила Хигучи, забирая коктейль обратно.    — Суперприз?    — Да, я выбила все пятнадцать фигурок и выиграла суперприз, — Хигучи уже повернулась, готовая идти в сторону колеса.   Акутагава хмыкнул. «Тут еще и призы выдают», — подумал он, не имея, впрочем, ни малейшего представления о том, как работает тир. Влияние преступной деятельности въелось в него настолько глубоко, что одна возможность легально пострелять казалась ему стоящей своих денег. Ну, а подарок, что ж, подарок был всего лишь приятным дополнением к этому.   Ичиё шла впереди, допивая коктейль и блаженно щурясь от блеска иллюминации, Акутагава следовал за ней, волоча медведя. До закрытия оставалось всего ничего, и даже народу в парке ощутимо поубавилось, хотя у входа на «Космо Клок» по-прежнему наблюдалась километровая очередь. Мужественно её выстояв, Акутагава с Хигучи столкнулись с новой проблемой: один оборот колеса длился около двадцати минут, между тем, как через пятнадцать минут парк должен был закрыться. В связи с этим билетов уже не продавали, хотя разноцветные кабинки продолжали двигаться и автоматически открывать двери.    — Извините, господа, но проход закрыт, — сказал какой-то работник парка в цветном комбинезоне, который двигал оградительные ленты прямо перед кассами и таким образом перекрыл к ним всю дорогу.    — Вы хотите сказать, что мы отстояли такую очередь только для того, чтобы услышать это? — Акутагава тотчас же нахмурился и воинственно повысил тон. Как было указано ранее, он легко выходил из себя.    — Значит, нужно было правильно рассчитывать время и приходить сюда раньше, — равнодушно пожал плечами работник. На Акутагаву, который уже нервно сжимал и разжимал кулаки, мысленно расчленяя свою жертву, он даже не глядел.    — Я тебе сейчас рассчитаю время… — процедил Рюноске и, передав Хигучи медведя, принялся развязывать рукава кардигана на шее. Рашомон легче контролировался, когда одежда с ним была надета непосредственно на Акутагаву. Хигучи успокаивающе потянула его за руку.    — Не нужно, — сказала она примирительно. — Не успели — так не успели, подумаешь. Зато денег на билеты тратить не надо.   Но Акутагава так легко от своих принципов не отступал. Он, конечно, был в курсе, что ему лично никаких резонов идти на чертово колесо нет, но, черт возьми, не будь он Акутагавой Рюноске, если по первому писку какого-то левого работника парка покорно развернется и уйдет, поджав хвост. Нет-нет, Акутагава был совсем не из таких законопослушных посетителей. Он любил бунтовать и терпеть не мог подчиняться. Поэтому, едва только отойдя подальше от касс и работников с мордой-кирпичом, Акутагава решительно схватил Хигучи за руку и потащил прямо к пустой открытой кабинке, из которой только что вышли последние пассажиры.    — Господин Акутагава, нас же оштрафуют! — воскликнула Хигучи, несясь по пятам за командиром с коктейлями и медведем в руках.   Удивительно, но никого из обслуживающих колесо механиков по близости не было — должно быть, они уже давно верили в добропорядочность посетителей, которые не станут прыгать в кабинки без билетов. Что ж, кто знал, что сегодня судьба подкинет им посетителей не совсем обычных, готовых в случае чего и правила нарушить ради собственной выгоды?    — Их самих оштрафовать мало за причиненный моральный ущерб. Чтобы я столько времени впустую потерял — да ни в жизнь! — проворчал Акутагава, остановившись перед вяло ползущей кабинкой колеса. Потом споро подсадил туда подоспевшую Хигучи и запрыгнул следом. — А будут возмущаться, я заставлю Рашомон ломать каждую косточку их жирных туш ровно столько же минут, сколько мы стояли в очереди. Пусть знают, с кем связались.   Хигучи засмеялась. Ей казалось, что Акутагава еще с того момента, как они зашли в парк, стал не похож на себя. Наверное, ей, а может, вину или просто приятной обстановке все-таки удалось развеселить его. Когда Хигучи посмотрела на командира, то к собственному изумлению отметила, что он как-то криво улыбался, должно быть, собственным словам, и это подобие улыбки было первым за долгое время, что немного украшало его утончённо-болезненное лицо.   Двери кабинки закрылись, и никто не окликнул двух нелегальных пассажиров и не попросил их уйти, колесо медленно набирало скорость, и земля уходила все дальше из-под ног. Уже стали видны светящиеся крыши домиков и каруселей, затем и вода в заливе, и корабли, и причал, и высоченные балки американских горок, и даже мерцающие стены небоскребов Минато-Мирай вместе с изогнутым боком Пасифико Йокогама, и, наконец, великолепная панорама портового города целиком. Йокогама и «Космо Ворлд», затаенные в беспросветном покрывале ночи, в то же время блестели тысячами огней и напоминали маленькую галактику на берегу бескрайнего океана.   Хигучи прильнула к стеклу, держа медведя перед собой, и глядела на город, простиравшийся под ней чуть ли не до самого горизонта, уже не с тем щенячьим восторгом, с каким шла сюда, а с какой-то мягкой, любовной тоской, с какой дети обычно вспоминают покойных родителей. Она знала Йокогаму, любила её и гордилась тем, что здесь прошло её детство, и все же жалела о том, что ей так и не удалось познать этот город до конца. Хигучи вдруг поняла, до чего она, оказывается, мала и ничтожна в широких просторах его каменных джунглей и портовых трущоб, и сколько еще предстоит ей, Хигучи, сделать и доказать, чтобы стать его достойной частью. Наверное, Акутагаве этого никогда не понять, ведь без него Портовая Мафия, а вместе с ней и Йокогама сразу потеряют свой привычный вид. Он важен для города. Она, Хигучи, тоже постарается стать такой, как он.   Акутагава тихо подошел сзади.    — Ты что, Йокогамы ни разу не видела? — спросил он у Ичиё через плечо. Та стояла, не отрывая глаз от ночного пейзажа города.    — Нет, — призналась она. — Как-то не доводилось бывать на верхних этажах штаб-квартиры.    — Но ты ведь заходила к Мори.    — Он всегда зашторивал окна во время моих визитов, — Хигучи вздохнула. — Все еще не доверяет мне, хотя я и сама уже забыла, почему.   Акутагава промолчал. Горло и правда першило меньше. Он смотрел на Хигучи и думал, как, в самом деле, она сегодня прекрасна и что это — один из тех редких случаев, когда он может видеть её такой. И все-таки, он не любил Хигучи, потому что в принципе не умел да и не знал, каково это — любить. Он просто стоял и наслаждался её красотой, и ночным небом, которое подсвечивали снизу огни Йокогамы, и ощущением полета почти в ста метрах над землей. Он, пожалуй, и думать забыл о том, кем является. Что он злой, жестокий и равнодушный ко всему убийца с ледяным сердцем, а может, и без него вовсе.   Он смотрел на блестящие холодным светом звездочки-вертолеты, когда Хигучи повернулась и подняла на него глаза. В их отражении умещалась вся сияющая Йокогама. Наверное, Хигучи хотела что-то сказать, но почему-то так и не решилась и потому просто стояла, с беззвучной признательностью глядя на господина. И тот не знал, что ей ответить и как успокоить, передав, что и не нужно на самом деле ничего говорить, а нужно просто молчать и смаковать момент. И они стояли, в тишине и безмолвии; под монотонное гудение работающих механизмов в колесе проплывала мимо Йокогама, и ночь, и огни, и чувство свободы и пустоты под ногами.    — Я рада, что мы вот так вот встретились сегодня, — вдруг сказала Хигучи, неловко склонив голову. Она смотрела на медведя в руках и рассеянно гладила его за ухом, и казалось, что Ичиё даже не вдумывается в то, что говорит. — Вы подарили мне чудесный день, который я всегда буду помнить.   Она еще хотела добавить что-то сентиментальное вроде «один такой день не стоит и года работы в мафии», но сдержалась, чувствуя — это здесь ни к чему. А потом снова взглянула на Акутагаву, у которого даже из головы вылетело за это время, как и почему они — грозные руководители одного из боевых отрядов мафии — оказались вдруг вместе в каком-то парке развлечений, да еще на колесе обозрения. Он смущенно почесал затылок, все еще не зная, что думать и что говорить, но паника не подступала, нет, волнение от незнания было каким-то пассивным и практически не ощущалось. Куда больше ощущался сквозняк из дверной щели и фруктовый аромат на шее Хигучи, и Акутагава уже почти не удивился тому, что почуял его только сейчас. «Накахара осудит меня, если я сейчас что-то не сделаю», — краем сознания подумал Рюноске, хотя и понятия не имел, что именно он должен был сделать. Он только нутром чувствовал, что должен, и все же бездействовал, и даже слова не приходили на ум.   Хигучи улыбнулась, крепче обнимая медведя.    — Спасибо, что пригласили меня на свидание, господин Акутагава.   «Свидание… Точно…» И что за повод был приглашать, и зачем, Акутагава, по правде говоря, и знать не знал, но все равно порадовался тому, что хотя бы Хигучи замечательно провела этот вечер. Ведь ему, Рюноске, не раз уже твердили — не быть ему душой компании, да он и не стремился особо. Даже Чуя заведомо ехидно посмеивался — Рюноске не видел вживую, но отчетливо представлял, — посмеивался, предвкушая: Акутагава все испортит своей своеобразной манерой и непременно простит ему долг, как они и договаривались. И странно это вышло, что в самый разгар «операции», решающей, по сути, исход пари, Акутагаве и пари, и Накахара были уже совсем до лампочки, потому что он вдруг понял — есть в жизни вещи куда важнее этих низменных и глупых споров. Точнее, понял он это, конечно, давно, а вот подтверждение своим мыслям увидел и теперь, и еще раз убедился в их верности. И все-таки, нужно было что-то ответить, иначе Акутагава снова грозился довести ситуацию до неловкого абсурда.    — Хигучи, — сказал он, — можно тебя кое о чем попросить?   Ичиё блеснула глазами.    — Конечно. О чем?   Акутагава медленно втянул носом воздух. Он даже не закашлялся; ничто не мешало ему говорить, и все же он мешкал, неестественно затягивая паузу меж словами.    — Пожалуйста, никогда… Больше не называй меня господином Акутагавой.   Хигучи на секунду зависла, обдумывая сказанное. Она и сама уже не помнила, почему так случилось и откуда пошло то уважительное обращение, которым она называла семпая. Возможно, оттого, что находилась у него в подчинении, а возможно, сам Дазай велел ей так говорить. В любом случае, она к нему давно привыкла и теперь совсем чуть-чуть удивилась переменам.    — Хорошо, госпо… Кхм, Акутагава-семпай.   Акутагава сморщил лоб.    — Зови меня по имени. И обращайся на «ты». Мы же с тобой… — он тоже посмотрел на Хигучи, и в его бездонно черных глазах сразу же отразилось все благолепие ночного города, — напарники.   Ичиё растроганно улыбнулась. Она была готова расплакаться от счастья, ведь подобной чести её никто и никогда прежде не удостаивал. От нахлынувших чувств Хигучи даже подалась вперед, так что плюшевый медведь касался теперь рубашки Акутагавы. Тот все еще хранил ту самую извечную невозмутимость в лице, которая красила его бледные благородные черты и одновременно делала их пугающими до омерзения.    — Рюноске… — проговорила Хигучи чужое, но давно знакомое имя так, словно делала это впервые. А потом вдруг предложила. — Пойдем посмотрим салюты?   Акутагава усмехнулся. Колесо медленно, но верно поворачивалось вокруг своей оси, так что скоро их кабинка пошла на спуск. Парк к тому времени уже почти закрылся, лишь последние посетители доедали свой ужин в местных кафешках и бежали ловить неслушающихся детей, то и дело норовивших прокатиться «вон на той качельке еще раз».   Кабина остановилась в двух метрах от земли. Величественное «Космо Клок» замерло в ожидании нового дня и нового потока туристов. Только огни на его спицах и перекрытиях горели непрерывно в течение всей ночи, создавая неповторимую атмосферу неспящего Минато-Мирай. Акутагава Рашомоном открыл сомкнутые двери и спрыгнул вниз, после чего Рашомоном же помог спуститься и Хигучи с медведем. Пустые стаканы из-под коктейлей отправились в бак рядом с кофейными автоматами.   Из простого народа в «Космо Ворлд» не осталось ни единой живой души. Только его работники да администрация перемещались по пустым плиточным дорожкам и выключали кое-где свет и опускали рольставни у баров. Иллюминация у большей части аттракционов продолжала работать до полуночи, и Акутагава с Хигучи, единственные на весь парк посетители, все упорно не желавшие его покинуть, без проблем добрались до морской заводи по освещенной тропинке. Они пришли вовремя — с берега уже пускали салюты.   Пробный залп прозвучал, и теперь в небо ежеминутно взвивались снопы искр, расцветающие далеко-далеко в ночной глубине прекрасными мерцающими спиралями. Их отсветы падали на воду, и казалось, что Токийский залив тоже горит, готовый распуститься чудесными соцветиями фейерверков. С побережья доносился гомон и веселые возгласы, кто-то пел, и при каждой новой вспышке искр в небе несколько голосов сливались в одном дружном крике.   Акутагава и Хигучи стояли в отдалении, возле ограждений, и любовались салютами. Здесь была тишина, ненарушаемая почти ничем, кроме всплеска волн. Ближайшие к ним аттракционы даже не горели электрическим светом, из-за чего со стороны выглядело так, словно Акутагава и Хигучи — единственные, кто остался на крохотном островке земли, тонущем в мглистой океанской толще.   Здесь, кстати, весьма сильно дуло от воды, и Акутагава догадался использовать совет Коё и накинул на плечи Хигучи свой кардиган. Рюноске не чувствовал холода. Трудно чувствовать то, что у тебя внутри с самого рождения. Хигучи не жаловалась, но только мелко и часто дрожала, а когда кардиган мягко опустился ей на спину, дрожь унялась сама собой.   Пока они смотрели салюты, Акутагаву все не покидало странное ощущение, будто он чего-то не досказал. Вроде бы и Хигучи довольна и завороженно следит за траекторией очередной взмывающей вверх петарды, и ему на душе спокойно, и даже Рашомон, вон, нашел себе нового друга в лице медведя и заботливо держал его в горящей пасти, паря у Ичиё за спиной. Все равно, чего-то еще не хватало для полной картины, об этом ему вкрадчиво нашептывал воображаемый Чуя на задворках сознания и то и дело повторял: «Свидание, ты пригласил её на свидание!» Воображаемому Чуе и невдомек было, что Акутагава не видел всей глубины серьезности этих слов. Ему невдомек было, что Акутагава в принципе не тот, кто ясно и точно знает, для чего обычно зовут на свидания. Ему невдомек было… А впрочем, все это неважно, потому что Хигучи, как и всегда, повернулась к Акутагаве первая.   В ночной пелене неба все продолжали распускаться новые и новые сверкающие цветы, и воздух оглашался новыми и новыми залпами фейерверков. Акутагаву удивило, что Хигучи больше не смотрела на всю эту красоту, ради которой они, собственно, сюда и ехали, и в смущении мяла сложенные вместе ладони. Она выглядела взволнованной. Акутагава недоверчиво приподнял брови.    — Тебе не нравится? — спросил он. Хигучи быстро замотала головой.    — Нет-нет, мне все нравится и даже очень, просто… — Акутагава все еще смотрел на Хигучи с сомнением. — Просто… госп… то есть, Рюноске, можно тебе кое-что сказать?    — Разумеется.    — Я… я знаю, зачем ты пригласил меня на свидание, — Хигучи застенчиво заправила выбившийся светлый локон за ухо. Акутагаву словно разряд прошил; он силой заставил себя твердо остаться на месте, хотя отпрянуть весьма хотелось, и дослушать слова Ичиё до конца, хотя сказанное далее обещало быть не особо приятным. — Вчера… Накахара-сан по пьяни мне все рассказал, когда шел из бани. Я встретила его как раз по пути туда.    — И что же… — Акутагава сглотнул, чувствуя, что откуда-то отвратительно запахло предательством, — что он тебе рассказал?   Хигучи не торопилась отвечать. За её спиной вспыхнул еще один цветок салюта. «Чертов Накахара, почему ты просто не можешь удавиться где-нибудь в пивной и забрать с собой как можно больше своих безбашенных идеек, чтобы не мешать простым смертным жить спокойно?» — в отчаянии подумал Акутагава. Он понял. Он все понял. И в чем была задумка Чуи, и в чем состоял смысл пари и его мотивация помогать Рю-куну. Он насмехался, давал какие-то глупые советы, даже к Озаки идти вынудил лишь с одной целью — чтобы потом подставить его, Акутагаву, показать идиотом перед Хигучи и захапать его деньги себе. Чудесный по своей продуманности план, ничего не скажешь. Особенно, для такого легкомысленного олуха, как Чуя.    — Не очень много. Он сказал, что вы поспорили на его долг…    — Можешь не продолжать, — Акутагава медленно выдохнул и отвел глаза в сторону.   Мерзкий Чуя, и как его только земля выносит. Ведь этот гад все предвидел, все до последнего слова. Он не оставил ни единого выхода, ни единого шанса оправдаться. Накахара с самого начала знал, что, расскажи он все Хигучи, та непременно признается в этом командиру, кишка у неё больно тонка, да мысль наивна, и тогда Акутагава окажется в конфузном положении, и ему не останется ничего другого, кроме как подтвердить слова Чуи, ведь врать Ичиё не было смысла. А она тогда непременно расстроится и, вероятно, уже не захочет идти на поводу у Рюноске, раз увидев и в прогулке по парку, и в совместном ужине, и катании на колесе простые декорации без смысла и искренности. И плакали денежки Акутагавы, которые Чуя под предлогом проигранного спора уже навряд ли ему в этом случае вернет. Но должен ведь быть какой-то иной вариант развития событий, и не может Акутагава позволить себе так легко опростоволоситься, тем более, по милости такого дурака, как Чуя. Что же он, получается, тупее этого рыжего карлика в шляпе?   Пока Акутагава мысленно ругал Накахару на чем свет стоит, дивился его внезапной дальновидности и лихорадочно соображал, чем ответить Хигучи, та по-прежнему взволнованно смотрела на семпая, и в глазах её читалось какое-то откровенно тревожное нетерпение.    — Рюноске, я… я ведь не просто так об этом заговорила… не для того, чтобы поиздеваться, — попыталась она вернуть внимание Акутагавы, который в потоке ненавистнических мыслей унесся уже далеко и надолго и не видел теперь ни салютов, ни Хигучи, ни ночной Йокогамы. После этих слов он, однако, почти мгновенно вернулся в реальность и возвратил себе свой обыкновенный сварливо-агрессивный тон.    — Правда? А для чего тогда? — оскалился он. Невозмутимое миролюбие, не покидавшее его в течение всего вечера, сошло с его лица так быстро, словно не появлялось на нем вообще никогда.   Хигучи испуганно отшагнула назад, боком вжимаясь в ограждение.    — Я… я просто… — она поняла, что от волнения и трепета перед Акутагавой не может сосредоточиться, и глубоко вдохнула ночной воздух. — Я всю ночь обдумывала слова Накахары-семпая и поняла, каково ваше… то есть, твое отношение ко мне. Нет, не подумай, что я обиделась или разозлилась, вовсе нет! Я знаю, у меня нет на это права, а ты можешь считать меня кем угодно и делать со мной что угодно, и даже приглашать на свидания просто так, ради шутки… — голос Хигучи задрожал, и Акутагава в секунду почувствовал себя так паршиво, как не чувствовал себя, наверное, даже в карцере при Дазае во времена Темной Эры. — Просто… Просто я хочу сказать, что даже несмотря на то, что ты пригласил меня только потому, что Накахара-сан тебя заставил… даже несмотря на это, я хочу сказать: я рада, что ты пригласил меня. И я действительно ценю твою заботу обо мне! И я верю, что все, что сегодня случилось, — оно случилось по-настоящему, и парк, и ужин, и «Космо Клок», и салюты… и… в общем… — Хигучи снова подняла на Акутагаву глаза. Они блестели и от слез, и от счастья, и от пронзительного ветра с побережья. — Несмотря на все это, спасибо тебе за такой чудесный вечер, Рюноске. И ещё кое-что…   Акутагава слушал отрешенно, словно ему только что вынесли смертный приговор. На последние слова Хигучи он даже не надеялся, потому и отчаянно не хотел дослушивать, пускай ему и не оставалось ничего другого. Но, к его изумлению, снова просчитался в ожиданиях.    — Наверное, я должна была сказать это еще там, на колесе… — Хигучи быстро набрала в легкие воздуха и на одном дыхании выпалила. — За этот вечер я влюбилась в тебя!   Акутагава оторопело молчал. Слишко быстро одна поразительная новость сменяла другую, он не успевал все как следует обдумывать. Хигучи расценила его молчание по-своему.    — Я знаю, что все это просто розыгрыш. Просто нелепый обман, поэтому-то, когда ты сказал в кабинете, что приглашаешь меня в Ямасита, я даже не сразу поверила… Я знаю, тебе плевать, но несмотря на это… Я… Я, кажется, люблю тебя, Рюноске-кун.   Хигучи зажала руками рот, чтобы не давать воли эмоциям и не разреветься прямо здесь. Последняя вспышка салютов просвистела ввысь и прогремела где-то далеко над их головами. С берега снова послышался шум и радостные крики.    — Любишь меня… — эхом повторил Рюноске, на удивление ровно произнеся такие чуждые языку слова.   Он, мягко говоря, находился в ступоре. Что же это все, в конце концов, значит? Уж не на это ли рассчитывал Чуя, выбалтывая Хигучи всю подноготную после визита в сэнто? И в чем тогда заключается его выгода? А может, он действительно тогда был адски пьян и ничего не соображал, потому-то и готов был поведать первому встречному, что на душе скопилось? Акутагава ничего не понимал. Ему везде виделись какие-то намеки, тайные подвохи и сомнительная двусмысленность. Что он теперь должен был сказать? Как, черт возьми, реагировать? Он запутался. Совершенно точно.   А Хигучи стояла, закрыв рот руками и щурясь, потому что из глаз её градом текли слезы. Только Акутагава не видел этого, не видел и алых её щек, и Рашомона с медведем в зубах, который тактично скрылся в кардигане. Акутагаве казалось, что надули его, хотя со слов Хигучи выходило совершенно иначе. Неожиданно в голове мафиози мелькнула странная мысль. «Если где-то по близости сейчас сидит и зубоскалит гаденыш Накахара, то самое время утереть ему нос», — подумал Рюноске. Еще посмотрим, кто кого в дураках оставит. Может, это он, Акутагава, отрежет Чуе все пути отступления, а не наоборот.    — Хигучи-тян, — решительно сказал он, даже толком не подумав, что конкретно следовало бы сказать, — я не хотел тебя обманывать. И Чуя тут не при чем.   Лицо Хигучи не изменилось; она только подняла голову и посмотрела на Акутагаву с такой признательностью, на какую только была способна. Рюноске старался продолжать так же, как и начал, с размеренной силой разуверения.    — Мы поспорили — это правда, но у меня и в мыслях не было смеяться над тобой, когда я звал тебя на свидание. Ты, конечно, можешь не верить, твое дело. Только я, честно, пригласил на него по собственному желанию. И был искренне рад, когда ты согласилась. И… Короче, мне жаль, что своим поведением я натолкнул тебя на такие неприятные мысли… — Акутагава сделал шаг навстречу Хигучи и снова в стеснении отвел взгляд, положив руку на затылок. Белые пряди волос по бокам от лица колыхал прибрежный ветер. — Чуя, в общем-то, прав, не такой уж я и романтик… Теперь я не хочу, чтобы ты думала, что наша встреча оказалась просто игрой. Я… — он взял Хигучи за руку, которой она прикрывала рот, и опустил, сам не понимая того, что делает. — Я хочу, чтобы ты верила мне, Ичиё.   И слова перестали что-либо значить, потому что Акутагава понял, что говорит какую-то нелепицу и на самом деле следовало сказать совершенно другое, а не этот бред сивой кобылы, и вообще ему было глубоко фиолетово на Хигучи, просто, может, хмель в голову ударил и ветер в уши надул, да и шумно сегодня было в этом «Космо Ворлд», так и кто угодно может с ума сойти. Акутагава говорил, не изменяя себе, с одним и тем же каменным выражением на лице, что выглядело несколько странно, потому что те слова, что он говорил, надо бы произносить совершенно иным тоном, пылко, чувственно, но не так, как это выходило у Рюноске. Хигучи, однако, не придавала тону никакого значения, ведь она знала командира, может быть, лучше него самого; её поразило только, что Акутагава, до мозга костей нелюдимый и ненавидящий социальные взаимодействия, по своей воле взял Ичиё за руку да еще и сам подошел ближе, хотя место вокруг позволяло стоять хоть на расстоянии двадцати метров. Хигучи молчала, не в силах смахнуть даже слез со щек, а Акутагава держал её за руку, потом приподнял лицо за подбородок, хотя с непривычки это получилось резковато, и решил, что непременно скажет все, что от него требовалось.   Скажет все, что он не договорил сегодня. Скажет вопреки тому, что сам не мастер красного словца. Скажет несмотря на то, что все слова уже, наверное, были лишними.   Из-за перистых облаков в небе, невидимых в ночной темноте, выплыл бледный полукруг растущей луны. Его отражение упало на воду и блеснуло в широко распахнутых глазах Хигучи. «Я не знаю, что на меня нашло. Прости, Хигучи-тян». И жестокий убийца, известный своими поражающими воображение деяниями, в нелепой одежде и с вихрем в душе, стоя перед верной подчиненной со светлыми волосами и амбициями, произнес то самое, что зарекался не говорить ни разу в жизни.    — Я… я люблю тебя, — и наклонился вперед.   А что произошло дальше, никто не понял, потому что все случилось слишком быстро. Рашомон, почуяв опасность первым, из предосторожности покинул кардиган, не дожидаясь команды, и совсем не зря, потому что волнение демона почувствовал и Акутагава, молниеносно прервавший так и не состоявшийся поцелуй. Он нахмурился и посмотрел вдаль. На берегу все оставалось спокойно, запускавшие салют уже разошлись кто куда, а оставшиеся коротали ночь в порту по одиночке или парами. Но что-то все равно было не так, и Акутагава, немного разомлевший от этих сентиментальных речей и потерявший поэтому бдительность, ощущал это каждым нервом. Ичиё вопросительно смотрела на него снизу вверх. На её лице застыл молчаливый вопрос, не требующий ответа.    — Хигучи… — начал было Рюноске, еще не успев толком сформулировать, что хотел сказать, как вдруг весь подобрался и закричал. — Пригнись! Разрыв пространства!   Он оттолкнул ничего не понимающую девушку в сторону и закрыл её собой. Только теперь до них донесся звук выстрела, причем отнюдь не из пневматики. Воздух вокруг заходил волнами — Рашомон поглощал пространство, защищая хозяина и Хигучи от летящей пули. Это длилось всего пару секунд, а затем у ног Акутагавы звякнул упавший патрон и, отлетев рикошетом, взорвался у самых ограждений. Раздался хлопок, и потянуло порохом вперемешку с запахом моря. Акутагава подошел к месту взрыва. Детонировавшая пуля раскрылась и стала похожа на жуткого вида астру с острыми, как лезвие, лепестками. Рюноске опустился на корточки и взял гильзу в руки.    — Экспансивная, — коротко доложил он, закончив осмотр. — Импортная, нам таких не поставляют. Стрелял кто-то нездешний.   Хигучи приблизилась. Все, что произошло между этими двумя только что, само собой забылось и отошло на второй план. Важнее всего стали азартное желание вычислить стрелявшего и опасение за собственную жизнь. Воркующие голубки превратились в тех, кем они были сами по себе — хладнокровных, предусмотрительных мафиози, вдруг почуявших чужака на своей законной территории.    — Ты думаешь, нас хотели убить? — спросила Хигучи.    — Скорее, нет, иначе выстрел бы повторился. Возможно, кто-то, знающий о моей способности, решил привлечь внимание.   Акутагава поднялся и внимательно огляделся вокруг. Стреляли не с берега, тогда бы на звук залпа сбежалась вся полиция с округи. Между берегом и тем местом, где находились Акутагава и Хигучи, располагался один искусственный полуостров, соединенный с сушей каналом примерно сорок метров в ширину. Он тоже примыкал к территории «Космо Ворлд» — на нем размещалась часть парка под названием «Космо Кидс»: какая-то детская карусель, оформленная в вырвиглазном стиле, и небольшая смотровая площадка. Огни на карусели были выключены, и полуостров утопал во мраке ночи. Вполне вероятно, стреляли оттуда.    — Хигучи, — Акутагава обернулся и посмотрел на Ичиё, — тебе надо срочно возвращаться домой.   Хигучи искренне удивилась.    — Но почему?    — Ты можешь пострадать. Мы не знаем, кем был стрелявший и что он хотел сказать этим выстрелом. Очень возможно, он пальнет по нам еще раз. А у тебя, — Акутагава смерил Хигучи взглядом, — нет даже пистолета, о броне я вообще молчу.   Ичиё вздернула подбородок.    — Я твой напарник и не имею права бросить тебя в трудную минуту. К тому же, — тут она потянулась за сумкой на плече и как ни в чем не бывало вытащила оттуда свой старый добрый пистолет, — насчет последнего ты ошибаешься. У меня с собой две обоймы.   Акутагава аж чуть не упал. Да, признаться честно, он ожидал от Хигучи чего угодно, но не того, что она притащит пистолет на свидание. Все это время он лежал у неё в сумке, а их везде безропотно пропускали, даже об этом не догадываясь. Что ж, Хигучи была та еще девушка-загадка. Хотя чему удивляться: стрелок — он и в Африке стрелок.    — Я же просил не брать оружия.    — Посчитаешь, что сейчас оно лишнее?   Акутагава фыркнул.    — Я этого не говорил.   Вдруг позади них прогремел оглушительной силы взрыв. Ударная волна не дошла до места, где стояли Акутагава и Хигучи, однако в воздух поднялась туча дыма в проблесках пожарного зарева, и снопы искр осветили небо над полуостровом. Запахло гарью. Рюноске почувствовал новый приступ першения в горле. Когда он обернулся, то увидел покосившуюся на фоне светящихся небоскребов крышу карусели. Кто-то подорвал её, только вот неизвестно, с какой целью. Остальную часть полуострова все еще скрывала плотная завеса дыма.    — Наши? — выдохнула Хигучи.    — Нет. Каджи и его отряд никогда не бывают в этой части порта, — сказал Акутагава. — Нужно выяснить, что там. Пока мы ничего не знаем, я бы сказал, это вторжение.   Они многозначительно переглянулись. «Готовь патроны, Хигучи. Эта ночь нам запомнится надолго».  

~

Хигучи бежала мимо рядов грузовых контейнеров, не оглядываясь и тяжело дыша. В её руках был пистолет, в котором, по расчетам, оставалось еще несколько патронов из последней обоймы. Позади раздавались выстрелы. Хигучи чувствовала горячий воздух, который разрезали пули, ударяясь о каменный пол возле самых её ног. Она взмокла от бега, и светлые волосы налипли на лоб, загораживая обзор. Из-за темных очков дорога впереди сливалась со стенами контейнеров. Хигучи ощущала тревогу, хоть и знала, что впадать в панику было еще рано. Облава, обещавшая быть стремительной и короткой, непредвиденно растягивалась, поэтому ставился под сомнение весь план рейда. Он грозил сорваться из-за потерь во времени. Хигучи предполагала, что такое могло случиться, и успокаивала этим себя. О закончившихся обоймах, изначально взятых про запас, она старалась не думать.   Враг квартировался сразу в двух складах на окраине портовой зоны. Один из них сейчас прочесывал Акутагава с частью отряда, оставшиеся рядовые и Хигучи должны были обыскать второй склад и встретиться с другой группой в канализационном ходе, предположительно связывающих оба логова рэкетиров. Однако что-то определенно пошло не так, когда Хигучи поняла: почти половину её подчиненных скосило вражеской пулей. Сейчас она бежала, отстреливаясь от преследования, и все еще старалась верить, что бороться за жизнь пока рано.   Разведотряд доложил в ночь, что задолжавшая Акутагаве боевая организация во главе с видным банковским служащим, ранее бывшим верным партнером мафии, оккупировала склады портовой зоны. Эти склады мафия использовала для хранения средств вооружения, и никто не знал, как информация об этом просочилась к лидеру организации. Теперь он и его соратники активно сопротивлялись, используя казенное оружие, и времени, чтобы вычислять предателя, уже не было. Осада, которую осуществлял отряд Акутагавы, длилась два часа и угрожала затянуться еще на столько же. Акутагава, руководящий этой операцией, был уверен, что наткнется на банкира первым и вместе с ним уничтожит основное ядро организации. С отказом возвращать долг они давно перестали быть коллегами, так что о перемирии не стоило и думать.   А Хигучи короткими перебежками спасалась от пуль в соседнем складе, медленно осознавая, что где-то в схеме нападения был просчет. Её подчиненные не успевали ликвидировать появляющихся на пути врагов и постепенно уменьшались в количестве. Число раненых и убитых уже начинало превышать допустимую норму. Хигучи, зная об этом, все же старалась сохранять невозмутимое хладнокровие. Патронов хватит, чтобы при удачном стечении обстоятельств отбиться минимум от трех боевиков. Что Ичиё собиралась предпринять в ином случае, она еще не решила и пока что не думала о том, что это предстоит сделать наверняка.   Дорогу ей преградил вооруженный солдат в бронежилете, однако едва он успел вскинуть дуло пистолета, Хигучи рванула в сторону, спрятавшись за углом одного из контейнеров. Она присела на одно колено, держа оружие наготове, и перевела дух. Сердце колотилось от быстрого бега и понемногу охватывающего азарта сражения. Хигучи убрала мешающие волосы за уши и прислушалась. Не видя врага, она четко знала всю последовательность его действий.   Он заметил Хигучи, значит, медленными шагами уже приближается к её укрытию. С абсолютной вероятностью пистолет его нацелен на угол контейнера. Мафия всегда закупала автоматические пистолеты, стало быть, если обойма у него полная, сразу после первого выстрела последует повторный взвод. Таким образом, времени на передышку катастрофически мало, и действовать придется решительно. К тому же, солдат явно напряжен точно таким же ожиданием атаки, что и Хигучи, поэтому в случае, если ей повезет, он нацелит пистолет примерно на расстояние метра от пола. При условии, что Ичиё все сделает правильно, она справится с ним двумя патронами.   Вздохнув поглубже, девушка наполовину высунулась из-за угла и, поднимаясь с колен и стиснув зубы, выстрелила солдату по ногам. Она не просчиталась: врагу не хватило до края контейнера трех шагов, так что промахнуться было бы просто невозможно. Мужчина действительно не ждал удара с земли, будучи уверенным, что Хигучи ударит в него из пистолета в полный рост. Он не знал, что она была чуть больше, чем просто рядовой. Пуля насквозь прошла голенище, нападавший охнул и завалился на бок от прошившей ногу боли, и это сыграло Ичиё на руку. Она вскочила и, пока тот мешкал, выстрелила второй раз в область шеи. Из-за отдачи Хигучи отнесло немного в сторону, и, выровнявшись, она сразу побежала дальше, даже не увидев, как голова солдата неестественно резко откинулась, окропив каменные плиты кровяными каплями, а после мужчина грузно рухнул, беспомощно хрипя. Обыскивать труп и подбирать патроны Хигучи не стала, потому что преследователи вновь напомнили о себе безостановочной стрельбой.   Дорога снова была открыта, и Хигучи бежала по ней, беспокоясь лишь о том, что стрелявшие настигнут её раньше, чем она выберется из этой котовасии или хотя бы найдет своих. Остатки отряда уже давно неравномерно рассеялись по периметру склада, и черт знает, где сейчас скрывались те, кто остался в живых. Хигучи не волновало и то, что она лишила незнакомого ей человека жизни. Этот человек был против мафии, а лишать людей жизни было частью её работы. Сейчас она неслась вперед, от усталости держа рукоять пистолета одной рукой, а не двумя, и неуверенно надеялась, что Акутагава или, по крайней мере, спуск в канализацию скоро окажутся неподалеку. В этой части портовой зоны она была последний раз довольно давно и не очень верила в то, что точно знала, куда бежать. Её господин ориентировался здесь определенно лучше.   Пришлось резко вильнуть в сторону, так как навстречу Хигучи спешили две тени. Когда они достаточно приблизились, девушка узнала в них своих врагов и на бегу сразила их пулями — одного в грудь, другого в висок. Оба мужчины были в смокингах и не имели при себе оружия, как и, вполне вероятно, боевых навыков. У Хигучи зародилось неприятное предчувствие.   Она долго бежала в полнейшей тишине, которую нарушал только стук собственных каблуков. Контейнеры стояли уже вплотную друг к другу, оставляя между собой все меньше спасительных зазоров и проемов, в которых можно было бы спрятаться или увернуться от шальной пули. Предчувствие подтвердилось, когда вместо ожидаемого сквозняка за следующим поворотом Хигучи почуяла спертый воздух. Здесь царила бóльшая темнота, поэтому от очков Ичиё все же пришлось отказаться. Она мчалась вперед, и капельки пота стекали у неё по подбородку. Сейчас только тяжесть пистолета в руке давала ей слабую надежду.   Острая боль прошила правое плечо. Хигучи оскалилась, но не упала, продолжая бежать дальше. Погоня была близко, а из-за раны хватка пистолета стала слабее — увеличился риск промаха. Ичиё зажала рану ладонью, чувствуя тепло постепенно сочившейся крови. Патрон не зашел глубоко в плоть и только поверхностно срезал ткань пиджака с рубашкой и чуть-чуть кожи под ними. Кровотечение, однако, обещало стать опасным при отсутствии своевременной остановки. Как бы то ни было, у Хигучи не было времени на перевязку. Она бежала, стиснув зубы и сморщив лоб от боли и решимости. Теперь она представляла, куда бежит, и понимала, что скоро придется вступить в открытый бой. Ичиё не чувствовала страха — пока, — адреналин и ярость погони придавали ей сил и уверенности.   За углом следующего контейнера Хигучи ждал неприятный сюрприз в виде перекрывающей дорогу железной стены. Она так и знала, что здесь будет тупик, но другой возможности отступления, увы, ей не представилось. Резко затормозив, Хигучи сжала рукоять пистолета настолько сильно, насколько позволяла рана в плече, и обернулась. Сумрак закутка, в котором она оказалась, мешал различить фигуру преследователя, который был уже в опасной близости от Ичиё. Она встала в атакующую позицию и подняла пистолет, готовая выстрелить в любой момент. Нападающий, однако, оказался проворнее неё — он открыл огонь первым, Хигучи успела увидеть вспышку заряда перед собой. Она, как могла, отпрянула и повернулась боком к стрелявшему. Пуля саданула по голени, войдя туда наполовину. Ичиё со стоном упала на колено, опершись на здоровую ногу. Из-за шока ей казалось, она могла встать, могла бежать, но делать это было бессмысленно. Бежать некуда. Хигучи в западне.   Преследователь степенно приблизился, не спуская с девушки нацеленного на неё дула пистолета. Оно еще дымилось после выстрела, но мужчина не торопился давать решающий залп. Видно, хотел еще немного позубоскалить перед Хигучи в последние секунды её жизни. Когда он подошел на достаточное расстояние, чтобы она могла различить черты его лица, Ичиё поняла, что перед ней — тот самый банковский служащий, ведущий всю организацию. Оказывается, ему была отведена не только роль парламентера, но и руководителя, однако Хигучи не предупредили о том, что он мог владеть огнестрельным.   Ичиё попятилась, стоя на одном колене. Полумрак и раненая рука мешали нормально прицелиться. Этот банкир был ключевой целью, которую предстояло убить. В этом состоял весь смысл операции. Хигучи неожиданно осознала, что если ей удастся покончить с ним, провала получится избежать. Её настораживало лишь одно: лидер организации не был тем, кто преследовал Хигучи с самого начала. Он определенно вынырнул откуда-то из еще одной лазейки между контейнерами, когда Ичиё бежала одна. Теперь Хигучи была озадачена — куда девались прежние преследователи, вернутся они за ней или же их командир велел им отправляться за остальными рядовыми? Однако об ответах на эти вопросы следовало думать позже. Сейчас на кону стояла жизнь Ичиё, которую она — теперь уже совершенно точно — не собиралась отдавать без боя.   Банкир двигался с вытянутой рукой, держа девушку на прицеле. Хигучи сделала усилие и нажала на спусковой крючок прежде него; благодаря неожиданности преимущество было на её стороне. Осечка. Может быть, гильза застряла. Ичиё чертыхнулась, взвела курок и опять выстрелила. Снова нет отдачи. Хигучи еще и еще щелкала затвором, но все было бесполезно — патроны закончились. Надвигающийся вражеский главарь кисло усмехнулся при виде устремленных на него глаз девушки. В них мелькнула паника.   В темноте взгляд ухватывал всего лишь пару деталей его образа — дорогие часы на руке, короткая блестящая цепь на шее, уложенные асимметрично двуцветные волосы — правый бок светлел крашеным блондом, левый наоборот темнел, — и золотой зуб в ухмыляющемся оскале. Глаза мелкие, водянистые, типичные для проштрафившегося из-за денег отморозка. Он вплотную приблизился к Хигучи, чувствуя её беспомощность и свое превосходство, и уткнул дуло ей в лоб. Та вытянулась в выматывающем напряжении. Она не шевелилась и шумно дышала; виски пульсировали.    — Так ты та самая взрывная блондинка, да? — желчно поинтересовался он, спуская затвор. Хигучи молчала. — Верная приспешница этого самого… кто там у вас больше всех отбитый? Бешеный пес, да? — он скосил глаза, встав к Ичиё вполоборота, словно боялся, что кто-то подойдет к нему сзади. — Жаль, он еще не знает, что к вечеру от него останется только шкура.   Хигучи нахмурилась. В её сознании медленно растекалась всепоглощающая ненависть к этому уроду и праведное желание быть на стороне господина.    — Это вы еще не знаете, насколько силен Акутагава-семпай, — сказала, будто сплюнула она. Мужчина перед ней осклабился.    — Полчаса назад мне доложили, что твой Акутагава-семпай угодил в окружение. Всех остальных ваших соратников перебили, ты с остальной компанией здесь, так что нашему песику некому прикрыть зад. Вдобавок, я отправил к нему еще две группы подкрепления. Вряд ли уже он выберется живым из этой заварухи, — главарь с наигранной небрежностью посмотрел на ногти на левой руке, словно Хигучи под прицелом его совершенно не трогала. — А я, признаться честно, ждал от мафии чего поинтереснее. Уж во всяком случае, не того, что они пришлют сюда таких слабаков. Бродячие псы… Ничтожные тараканы на службе у ничтожной крысы — вот вы кто!   Банкир захохотал. Видимо, даже его самого удивила оригинальность собственной шутки. Хигучи мрачно смотрела на него снизу вверх. Пуля в ноге давала о себе знать и не позволяла делать лишних движений, поэтому сопротивляться не представлялось возможным. Однако Хигучи не теряла самообладания. Ей было известно и то, что здешние склады наполняли оружие и патроны, но не порох и взрывчатка, единственное действенное средство против Акутагавы. Маловероятно, что вражеская братия имеет достаточный запас гранат, которыми можно было бы остановить господина. Исходя из этого, даже в окружении он оставался неуязвим, и поэтому дрожать как лист Хигучи за него не собиралась. Её пугала только собственная судьба, а так же общий план операции, который с её смертью провалится бесповоротно. Вот тогда-то и Акутагаве, пускай он и будет жив, точно придется несладко, а этого Хигучи при всех возможностях не хотелось бы допустить. Лишь одно могло её спасти — помощь извне, для которой нужно было тянуть время, однако Ичиё не предполагала, как далеко от неё находятся другие мафиози, если их еще не убило, и в каком они количестве. Это тоже напрягало, и все же Хигучи не желала сдаваться так легко.    — Господина Акутагаву не остановят пули, даже если ваших солдат будет вдесятеро раз больше, — процедила она, превозмогая боль в ноге.   Главарь сдвинул брови к переносице. Ему это внезапное поднятие душевной энергии в жертве не слишком понравилось.    — Да что ты? И что, по-твоему, сделают он и его плащик против сотни обученных солдат, если они выстрелят в него одновременно? — не услышав ответа, мужчина снова зашелся в приступе хохота, блестя золотым зубом. — Так-то, крошка. Эх, не хотел бы я тебя убивать, рожица-то у тебя ничего так. Да видно, придется. Готовься проститься с жизнью, сладкая.   В этот момент Хигучи могла бы предпринять последнюю попытку остаться в живых — как-то убрать голову или резко податься в сторону, чтобы избежать выстрела. Сзади её никто не держал, поэтому шанс главаря промахнуться был высок. На самом деле Ичиё и так собиралась провернуть нечто подобное, однако кое-что её остановило. По всему полу прошлось гудение, как будто где-то произошел ужасающей силы взрыв, и от него побежала ударная волна. Хигучи знала, что это за гудение, и воспрянула духом.    — Ты уже мертв, — сказала она. Банкир сузил маленькие глаза. Видимо, тоже почуял вибрацию пола.    — Что? — настороженный этим явлением, он было обернулся, но не успел и звука произнести, как из земли позади него пробилась острая стрела Рашомона и устремилась прямо к нему.   Секунда — и Рашомон проткнул главаря насквозь, подняв его в метре над полом. Тот закашлялся, выплевывая кровь и выкатив глаза от боли и ужаса. Пистолет он выронил почти сразу же и в безысходности посмотрел на Хигучи. В её глазах горело молчаливое торжество. Он еще кряхтел что-то невнятное, задыхаясь, размахивал руками и пронзительно кричал, когда сквозь брешь в земле с помощью Рашомона выбрался Рюноске, по обыкновению спрятав руки в карманах плаща. Сам плащ, полы которого расправились от ветра, визуально увеличивал щуплую фигуру Акутагавы, из-за чего его появление казалось более устрашающим. Демонические стрелы с легкостью подняли его над землей и поставили в аккурат позади барахтающегося в воздухе банкира, пронзенного насквозь. На полу под ним уже образовалось приличное кровяное пятно.   Акутагава прокашлялся. Хигучи вдохновенно посмотрела на господина и даже сделала попытку подняться, но вскоре поняла, что лучше не стоит. Мафиози обвел тупик хмурым взглядом. Он был, как и всегда, недоволен. Наверное, излишне затянувшейся операцией.    — Наконец-то. Я уже тебя обыскался, — изрек он после недолгого молчания, и невозможно было понять, обращается ли он к Хигучи, или же к главарю вражеской организации.   Ичиё засияла переполнявшим её чувством преданности к господину. Главарь, повернув голову, насколько это было возможно в его положении, попробовал посмотреть на своего убийцу.    — Ты… — злобно прохрипел он, выпучив глаза, и его опять стошнило кровью.   Акутагава с презрением прикрыл рот рукой. Он не желал терять время из-за разговоров с подобным отродьем. Он и так достаточно задержался, напрасно обыскивая первый склад. Теперь ему отчаянно хотелось побыстрее покончить со всем этим раз и навсегда.   Цветок ранней сакуры распустился, как и всегда, тихо и стремительно, превратив тело главаря в груду кровяных ошметков. Больше их половины угодило прямиком на Хигучи, так что лицо её и белая рубашка вмиг покраснели от чужой крови. Придерживая одной рукой рану на плече, она вытерла губы и глаза другой рукой и, слабо улыбаясь, посмотрела на господина. Тот, кашлянув еще раз, ответил ей взглядом, близким к негодующему.    — Господин Акутагава…    — Кажется, я приказывал тебе обследовать склад и напрямую бежать к катакомбам, если что-то пойдет не так! — без обиняков рыкнул он. — Какого черта ты мотаешься не пойми где?   Черные глаза Акутагавы пылали гневом. Хигучи припугнуто смешалась. От железистого запаха крови начинало понемногу мутить.    — Я… Извините…    — Почему я должен тратить время на твои поиски? Мы и так достаточно отстали от графика! Думаешь, мне больше нечем заняться, кроме как бегать по этим складам и искать тебя?   Хигучи опустила глаза. Неимоверно стыдно. И все же, ей не хватило мужества признать перед Акутагавой, что она просто плохо помнила планировку склада, потому и заплутала.    — Мне жаль, господин. Обещаю, что больше такого не повторится.   Акутагава злобно зыркнул на подчиненную. Вся в чужой крови, израненная и на коленях, она выглядела до нелепого жалко, совсем не под стать грозной Портовой Мафии. И все-таки, Акутагава не мог не оценить её стойкости. Он почти представлял, что испытала Хигучи, пока своими силами пыталась справиться с навалившимися обстоятельствами. И почти понимал, что любой другой на её месте давно бы коньки откинул от страха. Ну, или по крайней мере проблевался бы от крови на своем лице.    — На следующей неделе на тебе — внеплановая чистка оружия.    — Есть.    — Заберем табельное у всего отряда.    — Слушаюсь.    — И только попробуй пропустить хоть один чертов браунинг, или чем там ваши пользуются. Я лично запихаю его тебе в горло по самые гланды.    — Хорошо, господин.   Теперь Хигучи выглядела еще понурее, чем до того. И все-таки в глубине души радовалась своему спасению и тому, что господин, оказывается, ценит её и её жизнь, потому приходит и спасает, пускай и с опозданием. Сейчас уже это все неважно.   Выпустив пар, Акутагава немного помолчал, успокаиваясь, и медленно втянул носом воздух.    — Конечно, ты молодец, что приказала остальным разделиться после проникновения сюда. Многие сразу решили, что главаря здесь нет, и рванули в канализацию…    — Так значит, все члены отряда целы? — Хигучи даже подняла голову и распахнула глаза, настолько эта новость привела её в мысленное ликование.    — По счастью, да, но есть много раненых, — Акутагава приблизился к Ичиё и смерил её равнодушным взглядом. — Ты сама как? Идти можешь?    — Думаю, да…   Хигучи попробовала было подняться, но тут же со стоном безвольно осела обратно на землю. Видимо, пуля повредила важную при ходьбе мышцу. Вся голень горела огнем, и все же Хигучи приходилось геройски терпеть, чтобы не разораться от сковывающей боли при господине. Тот пренебрежительно фыркнул.    — Я попрошу кого-нибудь из кобун довести тебя до штаб-квартиры. Однако сейчас тебе временно придется остаться здесь, пока мы еще раз обыскиваем склад. Где-то тут могут быть заложены мины.   Акутагава развернулся и, кашляя, направился прочь. Серьезный, немногословный и, как всегда, исполненный злобы ко всему окружающему миру. Черный плащ веером развевался позади него. Хигучи повернулась на коленях поудобнее; пульсирующие боли в ноге и плече перекрывали друг друга, но она уже не прислушивалась к ощущениям. Теперь можно было выдохнуть. Акутагава спас её, и теперь, наверное, все будет хорошо. И сколько же еще раз он должен прийти ей на помощь в самый опасный момент, прежде чем Ичиё научится исправно нести свою службу?   Хигучи вздохнула. Бешеный пес, как его называли, вечно жаждущий крови и вечно ищущий покоя в чужих душах, которые забирал себе. Его можно бояться или нет, не верить в его силу или же смеяться ему прямо в глаза, но исход почти всегда будет один и тот же: если Акутагава встретится кому-то на пути, то уж наверняка станет последним, что тот увидит в своей жизни. И все-таки он спас её. Спас, наверное, потому, что ценил Хигучи, как боевого товарища. И пускай сейчас она во многом отставала от своего командира, когда-нибудь придет время, и они выступят, как единый дуэт, сработают быстро и слаженно, одной командой, стоящие друг друга напарники. И она, Хигучи, обязательно оправдает все надежды и само милосердие господина в те минуты, когда, казалось, Акутагава был способен на него меньше всего.    — Спасибо… — сказала она от бессилия и боли тише обычного и даже не понадеялась, что её услышат. Важнее было только сказать, ведь это простое спасибо было сейчас единственной вещью, которой Хигучи могла выразить свою благодарность.   Но Акутагава услышал её и остановился, не оборачиваясь. Потом, не взглянув, бросил через плечо:    — Это моя работа, — и пошел дальше. Вдалеке уже был слышен топот и перебранка своих.   Хигучи признательно улыбнулась.   Работа. Это действительно было так. Работа, которая вынуждает поступать вопреки нормам морали и здравого смысла. Работа, которая опустошает изнутри, лишая самого смысла существования. Работа, которая становится важнее жизни. И у Акутагавы, и у Хигучи жизнь была бы никчемна без работы, но они оба относились к ней по-разному — Акутагава с ярым фанатизмом, а Хигучи с поверхностной симпатией, не понимая, впрочем, самой сути. Она привыкла видеть в работе простую обязанность, невыполнение которой равносильно скоропостижной смерти. Но она любила работу. Работу, которая, наверное, совсем ей не подходила.