***
Акутагава открыл глаза. Небо. Такое высокое и далекое, чистое небо без единого облачка. Иссиня-лиловое, как будто кто-то окунул его в чернила с одной стороны. Почему он раньше не видел такого неба? Дома, в Йокогаме, ветер с моря постоянно приносил с собой дожди и гнал к портовому городу свинцовые тучи. Нагасаки тоже считался портовым городом, но, пока Рюноске пребывал здесь, солнце сияло каждый день, ни на секунду не скрываясь за тенью облаков, и в его ласковых греющих лучах можно было нежиться хоть до потери пульса. Акутагава попробовал пошевелиться. Голова трещала, как с похмелья. Все тело отдавалось страшной болью, и особенно сильно боль чувствовалась в груди и ногах. Хотя нет, только в груди, ноги просто саднило. И во рту стояло такое отвратное ощущение, что хотелось немедленно проблеваться. — Уже очнулся? — до чего же знакомый мерзкий голос. Несмотря на то, что каждое движение было для Акутагавы сродни пытки, он все-таки кое-как поднялся и сел, покрутив головой. Оглядел себя. Надо же, он был даже все еще в своей грязной, пропитанной потом и кровью рубашке с жабо и брюках, и в плаще, хотя на всей одежде повсеместно темнели жуткого вида подпалины, словно кто-то бросил Рюноске в пылающий костер. Неудивительно, что ноги болят, если на них ожогов до кучи. Акутагава провел ладонью по лицу. Она вся вмиг почернела от копоти. Тогда он плюнул на руку и попытался вытереть сажу так. Отвратительно. И куда, интересно, подевалась Хигучи?.. — Будешь пить? — вновь раздался мерзкий голос. Акутагава, наконец, поднял голову и огляделся. Первым, что бросилось ему в глаза, было просто до дрожи ненавистное лицо Накаджимы. Накаджима сидел на коленях неподалеку, подвернув ноги под себя, и преспокойно жевал таяки, задумчиво, как последний романтик, созерцая горизонт. — Опять жрешь? — зачем-то спросил Акутагава, более удивившийся тому, что Ацуши ест в такой ответственный, как ему казалось, момент его, Акутагавы, пробуждения, а не собственно наличию врага в непосредственной близости. Накаджима проглотил последний кусок печенья-рыбки и, виновато почесав затылок, кивнул. — Угу, — потом взял следующую таяки и продолжил трапезу. Акутагава похлопал себя по щекам, пытаясь вернуть себе способность к мироощущению. Цветные пятна, до сей поры плясавшие у него перед глазами, наконец-то растворились в красках окружающей обстановки. Рюноске посмотрел по сторонам. — Где мы вообще? — спросил он. Они сидели на живописном зеленом холме, видимо, в середине острова, откуда были видны все его окраины. Акутагава мысленно согласился с прозвищем, данном когда-то ему его жителями. Остров-линкор Хасима после многочисленных строительств и впрямь напоминал очертаниями корабельную палубу, а их с Ацуши занесло точно в его центр, где располагался большой, покрытый лесом косогор. С более пологой стороны он уходил в некрутой склон, и с него были видны немногочисленные оставшиеся в целости после взрывов заброшенные постройки. Акутагава прищурился и даже различил в их скоплении прямоугольные развалины бывшего храма Сенпукуджи, куда он явился последний раз, еще когда был в сознании. К слову, Рюноске ни черта не помнил из того, что вообще с ним случилось, и почему, мать его, перед ним сидит его заклятый враг Накаджима и позволяет себе нагло уплетать печенье в его, Акутагавы, присутствии. — Мы на острове Хасима, — сказал Ацуши и без того очевидное, чем привел Рюноске в несказанное бешенство. Впрочем, малейшая вспышка гнева в нем отзывалась смерти подобной болью, поэтому он решил, что пока не станет испытывать себя на прочность и пытаться задушить Накаджиму. Тем более, потому, что ему очень хотелось бы узнать, что, собственно, вообще случилось. — Ясно, что на Хасиме, — проворчал Акутагава. — Где конкретно? Ацуши откусил немного печенья и взмахнул рукой, указывая в сторону от себя. — Над шахтами. Там, — он показал рукой в противоположном направлении, — бывший кинотеатр и дом Гловера. А там, — Ацуши вытянул руку, проведя ей как бы мимо Акутагавы, — госпиталь, школа и все остальное. Акутагава все еще хмурился. Будто это ему что-то дает. Ну да, они все еще на острове, благо, взрывы прекратились, и все, что могло обрушиться, уже обрушилось. На западе солнце клонилось к горизонту, делая океанские волны похожими на текучее золото. Ацуши доел вторую таяки и нетерпеливо повторил заданный ранее вопрос: — Так ты пить будешь? Акутагава секунду помолчал, будто не услышал с первого раза, потом посмотрел на Накаджиму. — Да. Тот достал из крупногабаритной спортивной сумки возле себя (которую Акутагава сперва даже не заметил) пятилитровую канистру и покровительственно вручил её мафиози. Тот охнул, ибо пять литров для его ослабленного ранами организма все-таки были тяжеловаты, но возмущаться не стал и, открутив крышку, принялся жадными глотками пить воду. Вода была вкусная, артезианская, черт знает, где Накаджима её вообще надыбал. И — это уж точно — неотравленная. Хотя Акутагаве, честно говоря, было все равно, отравил этот полудурок воду или нет; он после всего пережитого уже и умереть спокойно был бы рад. После воды действительно стало лучше вопреки тому, что силы не прибывали. Акутагава отстранился от горлышка канистры и с удивлением понял, что опустошил её почти наполовину. Что ж, нет ничего поразительного в его дрянном самочувствии, если из-за передряг этого дня Рюноске чуть не схлопотал обезвоживание. Опустив канистру, он хотел было о чем-то спросить Накаджиму, но вдруг кое-что вспомнил, поднял емкость снова и плеснул на свободную руку. Потом умылся и взъерошил короткие волосы. Чище не стало, но от воды шла какая-то живительная свежесть. — Так, — Акутагава поставил канистру на землю рядом с собой. Да, все это время они сидели на земле, будто собирались скоротать теплый вечерок на пикнике. — Теперь потрудись объяснить мне, что, черт побери, со мной произошло и откуда вообще ты взялся на острове. Накаджима поедал при Акутагаве уже пятую по счету рыбку, насколько он мог верно их посчитать, и на этих словах с готовностью отставил печенье в сторону. На губах у него остались хлебные крошки. — Ну, начну с того, что на Хасиму я приехал где-то во второй половине дня. Обошел его три раза, но так и не понял, где были вы с Хигучи и похититель с Кёкой, — «Неудивительно, — подумал Акутагава. — Только мне было известно, в каком именно месте острова ждал нас Ремарк». — А потом вдруг услышал взрывы. Чтобы узнать, откуда они доносятся, побежал сюда, наверх. Потом увидел, как взорвался какой-то храм. Решил посмотреть, что там и кто его подорвал. Нашел тебя без сознания и с какой-то бутылкой в руке. Потом притащил сюда. Вот так как-то. — С бутылкой?.. — пускай Акутагаве все еще не было ясно, с какого перепугу Накаджима оказался на острове, его слова заставили мафиози всерьез задуматься. «Бутылка? Координаты, ну конечно!» — Где она? Накаджима кивнул на сумку, взяв недоеденную рыбку. — Тут лежит. — Дай сюда! Ацуши недоверчиво покосился на Рюноске. На лице его была написана такая злобная требовательность, словно, если Накаджима не отдаст Акутагаве эту бутылку в сию же секунду, помрет страшной смертью. Хорошо, что из-за ран (хотя нет, раны — это всегда плохо) угроза эта так и осталась неозвученной. — Что, это какая-то важная бутылка? — Не твоего ума дело, дай сюда, я сказал! Ацуши отложил печенье и, отряхнув руки от крошек, покорно потянулся к сумке. — Ладно, ладно, сейчас достану, зачем кричать-то… Акутагава мрачно наблюдал за тем, как Накаджима вытаскивает из сумки бутылку. Потом, едва тот её показал, живо выхватил бутылку у него из рук и покрутил в ладонях, внимательно её рассмотрев. Это была самая обыкновенная бутылка из коричневого стекла и с узким горлышком; на ней даже сохранился обрывок этикетки с силуэтом какого-то мужика в накидке и надписью, извещающей о том, что раньше сюда был налит кальвадос. Через полупрозрачные стенки виднелся белеющий кусок бумаги. Достать его можно было, лишь разбив стеклянную тару. Накаджима, тем временем, снова вернулся к печенью и с любопытством поинтересовался: — Что это? Акутагава глянул на него, как слон на букашку, который забыл о ней тотчас же, и снова повернулся к бутылке. — Это координаты. Интерес в желтых глазах Накаджимы разжегся еще сильнее. Он даже подался немного вперед, чтобы посмотреть, что в бутылке, которую столь придирчиво разглядывает мафиози, такого особенного. — Какие координаты? — Координаты Ремарка. — Какого Ремарка? Акутагава снова глянул на Ацуши, но уже более осознанно. Он и думать забыл о том, что, в Агентстве, должно быть, и знать не знают о пропаже Кёки, а уж о том, что пропажа Кёки — вина иностранного эспера по имени Ремарк, — и подавно. Рюноске спрятал бутылку в карман плаща и принял самый мрачный вид из всех возможных. — Неважно. Раны на груди горели огнем, отчего несказанно хотелось выть. Накаджима немного огорченно вернулся в обычное, незаинтересованное положение. — Не хочешь говорить? Это ведь он похитил Кёку? — спросил вдруг он, и Акутагава посмотрел на него с сомнением. В голове у него что-то не складывалось. Потом он вдруг вспомнил, что сам же встретил Накаджиму пару дней назад в Дайсан-парке и по пьяни все ему рассказал. И — о ужас! — даже обмолвился о том, что Кёка пропала, а Ремарк любезно пригласил Акутагаву на встречу на Хасиме. Да уж, это многое объясняет. Только все равно неясно, почему Накаджима поперся на остров следом за Акутагавой. Может, он хотел на него напасть? Рюноске еще раз смерил недоэспера из Агентства презрительным взглядом. Да не, если бы хотел, уже давно бы это сделал и не стал бы выволакивать его, полумертвого, из храма. И выглядит он все еще недостаточно воинственно. Сидит себе мирно, жрет печеньки. Может, он и Ремарк в сговоре? Да не, тогда бы он не стал так напрямую спрашивать. Играть Накаджима не умел никогда, и, хотя сие суждение являлось правдой только частично, Акутагава был уверен в нем полностью и безоговорочно. Что же тогда, черт возьми, привело его на Хасиму? — Слушай, Накаджима, — мафиози повернулся к Ацуши и грозно прищурил черные глаза. Сейчас он больше походил на голодного зверя, в лапы которого угодила добыча, — а ты чего здесь, собственно говоря, забыл? — Я чего забыл? — по-глупому переспросил Накаджима. — Я пришел за Кёкой. За Кёкой. Вот оно что. Можно бы подумать, Акутагава после этих слов сразу все понял, но на самом деле он ничегошеньки не понял. По его мнению, ни один отбитый дурак, разумеется, кроме него, Акутагавы, которому приказали, не потащится за какой-то Кёкой в такую страшную даль на какой-то заброшенный остров в самой заднице мироздания. Хотя в том, что Ацуши и был отбитым дураком, Рюноске не сомневался, все равно считал мотивацию конкурента довольно-таки слабенькой. За Кёкой. Она же такая дура. И зачем… Тут Акутагаву осенило. Кёка ведь одно время работала на Агентство. Ну точно. И как это он сразу не догадался? Накаджима намерен вернуть Кёку к этим сопливым детективчикам, конечно! Иначе зачем еще она ему нужна? Только вот Кёка с недавних пор все еще на стороне мафии, и даже факт её тупости и бестолковости не умаляет того, что Портовая Мафия по этой причине от неё откажется. Акутагава по-звериному оскалился, вмиг позабыв о боли в груди и гудящей, как двигатель самолета, голове. — За Кёкой? — прорычал он. — Хочешь переманить её в ваше паршивое Агентство? Ацуши замялся. — Ну, вообще-то, сначала попытаться её спасти, а потом, если получится… Короче, как пойдет. Акутагава зарычал снова. — Только попробуй, гад, встать у меня на пути! Я тебе… — тут его, как всегда, некстати схватил приступ кашля, и изо рта вновь потекла кровь от открывшихся старых ран, — кха, все кишки… выпущу… Накаджима посмотрел на него со скучающим маловерием. Ему уже отчаянно надоело слышать всякие не имеющие под собой основания угрозы в свой адрес, тем более, что в Йокогаме все и так знали, что у Акутагавы против Ацуши в бою нет шансов. — Мда уж… — протянул он и участливо протянул мнимо врагу канистру. — Водички? Тот с голодными глазами взял канистру и снова стал глотать воду. Тошнота немного отступила, и кровотечение на время прекратилось. — Я, вообще-то, не планировал вставать у тебя на пути, — между тем, произнес Накаджима. — Я, как бы это сказать… я хотел тебе помочь. Акутагава, едва отошедший от приступа, сразу же почувствовал себя так, словно вернулся в него снова. — Помочь? — еле выдавил он. Ацуши кивнул. — Ага. Знаешь, зачем я позвал тебя тогда в Дайсан-парк? — Понятия не имею. — Я позвал тебя, чтобы… ну, типа подружиться. — Подружиться?! — Акутагава аж чуть на ноги не вскочил от охватившего его негодования, но в голове у него что-то щелкнуло, и он уселся обратно от греха подальше. Еще сознание не хватало потерять перед этим оборвышем. — Да чтобы я, Акутагава Рюноске, подружился с каким-то идиотом вроде тебя! Да ни в жизнь! И, если хочешь знать, мне в принципе не нужны друзья. Никто не нужен. Абсолютно, — тут он нетерпеливо повертел головой по сторонам. — Кстати, где Хигучи?.. Ацуши расстроенно вздохнул. — Ну вот, я так и знал, что ты так скажешь, — заныл он. — А вот Хигучи я не видел. Я вообще никого здесь не видел, кроме тебя. «Наверное, уплыла в Нагасаки, как я и сказал», — решил Акутагава. Что ж, тем лучше. Ему бы тоже, наверное, пора в Нагасаки. Однако одна мысль заставила вдруг его задуматься. Ремарк хотел убить Хигучи и уж наверняка бы это сделал, если бы не использовал динамит для того, чтобы разрушить здания на острове. Акутагава готов был поручиться, на подчиненную этот иностранный урод будет всюду нападать в первую очередь, как на слабое звено. К тому же, у него явно какое-то помешательство на умирающих на поле брани девушках. Следовательно, возвращаться к Хигучи и брать её с собой на следующие поиски было опасно. То есть, в том, чтобы к Хигучи вернуться, конечно, не было ничего опасного. Только отпустит ли она Рюноске одного идти за Ремарком — тот еще вопрос. Вон как он её сегодня от себя отсылал к катеру, убралась, наконец, только тогда, когда дом обвалился. А так увяжется еще следом и — поминай как звали. Ремарк прибьет Хигучи, как муху, и не почешется, а ему, Акутагаве, потом за неё переживай. Да ну к черту, нахрен ему сдалась эта с ней нервотрепка? Пусть сидит в Нагасаки, пока он не вернется. Или в Фукуоке… Или в Йокогаме… Или… Акутагава уже почти пришел к той самой мысли, что Хигучи, не зная о том, где он и что с ним, должно быть, сильно обеспокоится и будет его искать, однако подобные переживания были совсем не в его стиле, тем более, что и Накаджима, настороженный долгим молчанием мафиози, отвлек его от размышлений. — Акутагава-сан, я совсем не собираюсь вступать с тобой в очередную перебранку, не хочу конфликтовать или всячески мешать тебе в твоих поисках, — неожиданно сказал он, и Акутагава порядочно поразился его миролюбивому настрою, впрочем, как и всегда. — Я предлагаю сотрудничество. — Сотрудничество? — Рюноске приподнял одну бровь. — Да. Я хочу помочь тебе искать Кёку. — Ты предлагаешь… — Акутагава медленно обдумывал услышанное, — ты предлагаешь отправиться за Кёкой… вместе? Последнее слово произносить было особенно неприятно, но Рюноске смог и характерно поморщился. Ацуши с готовностью кивнул. — Да. Как тогда, на Моби Дике. Помнишь? — Помню, — недовольно буркнул мафиози и понадеялся, что Ацуши не станет развивать эту тему дальше. Как бы то ни было, он как ни старался, а все же не мог провести параллель со сражением на плавучем ките, в котором они с Накаджимой навалили тому американцу Фицджеральду. Тогда все произошло как-то само собой, по чистой случайности, безо всяких толчков извне. А теперь Акутагаву прямо призывали к работе сообща, чего он, конечно же, на дух не переносил. И навряд ли бы сейчас он вот так бы и согласился на это предложение по своей воле, если бы не одно «но». Он отвратительно себя чувствовал и даже понятия не имел, как теперь добраться до большой земли, хотя бы и с такими повреждениями, однако все же без катера. Ведь катер-то наверняка взяла Хигучи, а других способов покинуть Хасиму, кроме как на катере, не предусматривалось. Акутагава немного подумал. Да, пожалуй, у него не оставалось иного выбора; доплыть до Нагасаки он мог только на лодке Накаджимы, если он, болван такой, конечно, не пешком сюда притопал. «Ладно, — решил Рюноске. — До Нагасаки можно и потерпеть». Однако Накаджима пошел дальше и стал популярно убеждать мафиози в том, что, пока не найдет Изуми, от Акутагавы не отцепится. — Послушай, тебе ведь нет резона искать Кёку? — спросил Ацуши. На холме вдруг поднялся ветер, и его светлая челка, длинная с одной стороны, забавно затрепыхалась от потоков воздуха. — Что значит «нет»? У меня был приказ, — возразил Акутагава. — Хорошо, но ты же все равно не хочешь за ней ехать? Рюноске немного подумал и нехотя согласился. — Нет, не хочу. Как по мне, это самая бессмысленная операция за все годы моего служения мафии. — Тогда отдай мне координаты этого… Ремарка, — или как там его зовут? — и я поеду за ним сам. Найду Кёку и верну её тебе. Идет? — Ага, чтобы ты её сразу в это ваше Агентство затащил? — Акутагава снова начал кипятиться. Как бы не зайтись кашлем в самый важный момент… — Нет уж! И да, я, на минуточку, все еще способен исполнять приказы, которые мне поручают! Сказав это, Рюноске невольно задумался о словах Ремарка, который был твердо уверен, будто такой, как Акутагава, с ним не справится, но мафиози почти тут же отогнал эти скверные мысли. Он-то, великий убийца всех времен, — и не справится! Чушь собачья. И все-таки предложение Ацуши показалось ему заманчивым. Только совсем чуть-чуть. Тот продолжал стоять на своем. — Тогда я могу оставить свои вещи в залог, чтобы ты поверил. Или что-нибудь, что гарантирует возвращение Кёки в мафию. Телефон, например. У неё же был телефон, с которого ей можно звонить, чтобы вызывать Снежного Демона? — Был, — подтвердил Акутагава, вспомнив о сломанной «раскладушке», которую он подобрал перед тем, как вместе с Хигучи покинуть «ад». — Ну вот. Телефон у тебя, а Кёка без него так же бесполезна, как… э-э… — Ацуши запнулся, пытаясь подобрать сравнение. Пока в голове у него шли когнитивные процессы, в голове у Акутагавы созрел целый план. — Вот как мы поступим, — заявил мафиози. — Раз уж ты так рвешься мне помочь, Ками-самы ради. Мы найдем Кёку и надерем зад Ремарку, ладно. А теперь слушай мои условия. Первое: ты не путаешься у меня под ногами. Второе: ты делаешь все, как я приказываю, — в глазах Накаджимы в это время выразился отчаянный протест, однако, осознав, что размолвками он сделает себе только хуже, Ацуши покорно кивнул. — Третье: когда надерем Ремарку зад, Кёка возвращается в мафию, — он сделал ударение на последнем слове. — В мафию, понятно? Ни в Агентство, ни в Министерство, ни в полицию. А в мафию, и она уходит вместе со мной, уяснил? Ацуши слушал с лицом-кирпичом и кивнул ну очень неохотно. — Да, — односложно бросил он. — И в-четвертых… — Эй, а ты не обнаглел ли? — возмутился Накаджима. — Четыре условия — не многовато для одной сделки? — Умолкни и не перебивай меня, — огрызнулся Акутагава, сбитый с мысли. — Так вот, в-четвертых… в-четвертых, за мной право оставить тебя, если меня что-то не устроит. — В смысле, оставить? — не понял Ацуши, и Рюноске даже этому не удивился — тугодум вроде него соображал еще похлеще Чуи. — То есть, ты хочешь в любой момент бросить меня и искать Кёку дальше в одиночку? — Да. Если не согласен — до свидания, — Акутагава предпринял еще одну попытку подняться, но у него опять закружилась голова, и он в безысходности сел на траву. Пока он совершал все эти манипуляции, Накаджима напряженно думал, сморщив лоб. Потом обреченно посмотрел на сидящего мафиози. Тот подслеповато хлопал глазами, пытаясь вновь обрести ясность взгляда. — Ну ладно, — наконец, смирился Ацуши. — Соглашусь и на это. — Есть еще несколько побочных условий, — сказал Рюноске, чувствуя, что теперь он — король положения (впрочем, как и обычно) и его все слушаются. — Например, не заставлять меня тратить на тебя деньги, не просить покупать тебе еду и лечить от ран… — Да ты издеваешься! — обиженно воскликнул Накаджима. — … и еще целый список всякого такого, о чем, я думаю, ты и сам в курсе. Я с тобой, — Акутагава сильно посерьезнел да так, что Ацуши враз вспомнил, что он за человек, — возиться не собираюсь. Ты же знаешь — я убийца и не люблю церемоний. Будет что не по-моему — считай, ты уже труп. Или, в лучшем случае, наши пути разойдутся навсегда. Ясно? — Угу. — Вот и славно, — Акутагава помолчал и вновь достал бутылку. Она блеснула в лучах заходящего солнца, словно кусок бронзы. Мафиози протянул её Ацуши. — Теперь разбей. Посмотрим, куда нас отправляют в этот раз. Тот повиновался. Через минуту в руки Акутагаве опустился сложенный вчетверо лист бумаги. — Это все? — спросил он на всякий случай. — Вроде да, — Накаджима пожал плечами и опустился на траву рядом с ним. Рюноске развернул бумагу и внимательно посмотрел на записи. Ацуши отчаянно пытался заглянуть в листок через его плечо. Только безуспешно, потому что у Акутагавы были весьма острые плечи, а еще он не любил, если кто-то лез к нему, когда Рюноске пытался что-то прочитать. Спустя пару секунд мафиози чертыхнулся и переменил положение так, чтобы Ацуши оказался подальше от него. Тем не менее, на белоснежном листе бумаги не было написано ничего такого, по-настоящему стоящего внимания. В общем и целом, там значилась одна-единственная строчка из комбинации цифр с кружочками градусов и апострофами и двумя латинскими буквами. Ацуши все-таки ухитрился извернуться и заглянул в листок краем глаза, но, увидев непонятные цифры и запятые, лишь разочарованно спросил: — И… что это? — Я же сказал, координаты! — взорвался Акутагава, в очередной раз взбешенный его тупостью. Эх, была бы здесь Хигучи, она бы разом поняла, что нужно немедленно достать навигатор и проверить по GPS, что за место зашифровано в этой записке. Но нет, судьба послала Рюноске этого бледнолицего идиота в галстуке, который до последнего не шевельнется, пока ему досконально всего не объяснишь. Акутагава уже был вне себя от этих нескольких минут сотрудничества с Накаджимой. Страшно представить, чего следовало им обоим ожидать от предстоящей совместной работы… — Ну и что? Тут же даже не сказано, куда ехать, — Ацуши был в своем репертуаре и потому продолжал блистать невежеством. — В глаз тебе надо заехать, — огрызнулся Акутагава и, не обращая внимания на то, что Накаджима, вообще-то, немного обиделся, сердито спросил. — У тебя есть с собой GPS-навигатор? Ацуши немного поразмыслил и начал рыться в сумке. — Был где-то… Куникида-сан мне одолжил… «Лучше б Куникида-сан одолжил тебе мозги», — горестно подумал Акутагава. И только представьте: и это вот это вот ходячее недоразумение ему придется выносить до тех пор, пока Кёка не будет найдена… Кошмар наяву, да и только. Напомните ему, Акутагаве, пожалуйста, почему он до сих пор не может убить Накаджиму? Ах да, они же «сотрудничают», и Накаджима ему якобы помогает. Господи, да умереть и то проще, чем выдержать такие пытки. Хигучи, где же ты?.. Акутагава совершенно точно понял, что её здесь очень не хватает. Как говорится: имея — не ценим, потерявши… Может, вернуться в Нагасаки и захватить Хигучи с собой? Нет, слишком рискованно. Даже Накаджима ничего не сделает, если Ремарк вдруг станет её атаковать. Значит, нужно держаться и терпеть дальше, молча стиснув зубы. В конце концов, Накаджима достал что-то, крайне отдаленно напоминающее GPS-прибор, и протянул мафиози. Акутагава нетерпеливо выхватил навигатор у него из рук и принялся задавать координаты. Сорок один градус, пятьдесят две минуты, сорок одна секунда северной широты, восемьдесят семь градусов, тридцать семь минут, сорок семь секунд восточной долготы… Что же это могло бы быть? Рюноске не предвкушал ничего хорошего, ибо цифры градусов отчетливо показывали — объект расположен разительно далеко от Хасимы и вообще Японии. А если учесть, что Ремарк в прошлом был связан с Гильдией и сбежал в Европу из Америки, то… Навигатор замигал и показал карту. У Акутагавы упало сердце. — Ну что? Куда мы отправляемся? — заинтересованно спросил Ацуши, склонившийся над ним и отчаянно пытавшийся увидеть, что изображено на экране прибора. Как бы то ни было, блики заходившего солнца на стекле навигатора не давали ему этого сделать. Акутагава выключил устройство и с понурым видом передал его Накаджиме. — В Чикаго, — только и сказал он.В поисках Кёки. Часть 3
27 августа 2018 г. в 09:00
Между обветшалыми зданиями заброшенного острова-линкора одиноко гулял ветер, жалобно завывающий в потрескавшихся от времени стенах. Сооружения, покинутые цивилизацией много десятков лет назад, и впрямь не вызывали в душе ничего, кроме содрогания и жалостных мыслей об ушедшей жизни, что, должно быть, когда-то процветала в этих местах. Штукатурка со стен осыпалась, обнажив их голый металлический каркас, построенный для защиты от тайфунов, вместо окон на всех этажах зияли черной пустотой огромные дыры, ведущие в пугающие теперь неизвестностью внутренности домов. Из потрескавшегося асфальта там и тут торчали лианы и причудливо изгибающиеся стволы деревьев, чудом проросших среди камней. Природа понемногу начинала брать у острова свое — в обвалившиеся шахты уже нельзя было спуститься без специального оборудования, прежде обустроенные детские площадки и пляж у побережья заросли густой травой и кустарниками, а внутри зданий змеились стебли вроде повилики, оплетая собой остатки мебели и мусор. Почти на каждом этаже, если их, конечно, можно было назвать этажами с гигантскими прорехами в несущих конструкциях, было сыро, грязно и стояли широкие лужи с водой, не успевшие высохнуть после недавно прошедших дождей и накатывавших сюда волн. Вода стекала с прохудившихся крыш мимо ржавых труб и давно засорившихся стоков канализации, поэтому в округе Хасимы царила невообразимая вонь, холодная стылость, разруха и запустение. И посередь всего этого хаоса, медленно перебираясь по груде обломков и хлама, осторожно двигались два темных издалека силуэта.
Первый из них шагал, особо не напрягаясь, и при малейшем затруднении по дороге уничтожал каждое препятствие демонической силой, изрубая его в куски. Второй торопливо шел следом, периодически спотыкаясь. Под ногами хрустело битое стекло, осколки кирпича, крошился истлевший от времени бетон, и трескалась всякая другая рухлядь. Акутагава с Хигучи постепенно приближались к месту, известному в окрестностях под названием «перекресток соленых дождей». Это была неприютная заросшая улица, на которую падали темные тени от высившихся по обе стороны от неё многоэтажек и их широких балконов. Солнечный свет еще доходил сюда, хотя и не в большом количестве, и, если представить, что в опустелых зданиях кто-то просто устроил вечный и беспорядку подобный ремонт, можно было вполне себе без труда ощутить себя прогуливающимся неспеша вдоль узкого пешеходного бульварчика где-нибудь в туристических зонах Нагасаки.
Акутагава, как и всегда, ненавидел это место, ненавидел пыль, мусор и нескончаемый треск ломающегося барахла при каждом шаге. Одно дарило ему повод для радости — здесь не было людей, по крайней мере, пока, и по этой причине визитом на Хасиму стоило наслаждаться хотя бы какое-то время. Хигучи не то, чтобы разделяла мнение командира, — она тащила автомат, который не отличался легким весом и потому отчаянно тянул шею и руки к земле, мешая спокойно идти. Мафиози шли так уже пару часов, едва перебравшись на остров с катера, и понятия не имели, сколько еще часов должны были здесь проскитаться, поэтому Хигучи, откровенно говоря, немножко устала из-за своей тяжеловатой ноши.
Она до сих пор не могла поверить, что сегодня уже брела сквозь бесконечное переплетение заброшенных улиц на острове Хасима в другой части Японии, когда буквально еще вчера вечером планировала снова остаться в логове мафии с ночевой из-за обилия работы. В первом часу ночи к ней в секретарскую вдруг ввалился сонный Акутагава, приказал быстро собирать вещи и бросил на стойку купоны билетов до Фукуоки. Хигучи оторопела, но, не сказав ни слова, послушно кинулась убирать со стола кипы бумаг и выкладывать на него все необходимое в дороге. Она не стала расспрашивать командира, что стряслось, тем более, что он, по виду, и так был не способен сказать более трех связных слов — от нахлынувшей дремоты у него язык едва поворачивался. И вот, Хигучи принялась собирать вещи, хотя и сама еле стояла на ногах от усталости, а Акутагава навалился на стойку, клюя носом. Тогда Хигучи подошла к нему и попробовала было его немного оттащить и усадить на диванчик неподалеку, однако тот вдруг очнулся, начал что-то сбивчиво бормотать про Чую, моти и Накаджиму из Детективного Агентства, но Хигучи все равно ничего не поняла, а потом в Акутагаве вдруг проснулась потребность в ласке и тепле, и он начал лезть к ней, дыша спиртом в лицо, правда очень скоро отрубился и расслабленно повис у подчиненной на плечах. Та чуть не упала, но все же из последних сил водрузила Акутагаву на диван, где он тут же умиротворенно заснул, по-кошачьи свернувшись в комок. Его еще немного знобило после приключений на холоде и выпитого алкоголя, однако очень скоро мафиози успокоился, даже забыв покашлять во сне. После этого Хигучи принялась устало разбирать бумажки, случайно увидела приказ Мори от вчерашнего числа, прочитала и все поняла. Вещи она собрала крайне быстро и без нареканий.
Признаться честно, Ичиё даже радовалась тому, что искать Кёку отправили именно их с Акутагавой. Хигучи была близка девочке, как никто другой, и с момента её исчезновения крайне сильно переживала о том, все ли с ней в порядке. Из-за этого она подолгу не спала ночами, никак не могла найти места и потому предлагала свою помощь всем, кому ни попадя, чтобы чувствовать себя полезной в мафии. Из-за этого она с головой ушла в работу, взяв на себя гору лишних отчетов и бухгалтерских поручений, потом вызвалась одолжить деньги Гин и уже почти думать забыла о том, какие отношения связывают теперь её и Рюноске-куна. А когда он пришел, снова вспомнила и с чего-то решила, что окончательно счастливой станет только тогда, когда они благополучно вернут Кёку домой.
Верно говорят: странное существо — человек, всего ему мало, и, исполнив одну свою мечту, он вмиг воображает себе другую. Нет, Хигучи, конечно, о возвращении Кёки не мечтала; ей просто казалось, если девочка снова окажется в Йокогаме, всем будет спокойнее, в том числе и ей, и её командиру. О том, что по этому поводу думал сам командир, она догадывалась, но все равно думала, что с Кёкой в мафии станет лучше.
И, короче говоря, следующим утром Акутагава и Хигучи были уже на ближайшей к штаб-квартире станции под названием Нихон-одори, по линии Мирато-Мирай доехали на электричке до Канагавы, там пересели в Новой Йокогаме на линию Токайдо-Санё, около десяти часов добирались через южное побережье Хонсю к Фукуоке, причем всю дорогу Акутагава либо молчал, либо его вдруг прорывало и он начинал дознаваться у Хигучи, взяла ли она с собой все необходимое, а потом принимался терпеливо объяснять, какое отношение имеет ко всему этому Ремарк.
После переправы на Кюсю они переночевали в рёкане* где-то неподалеку от Муроми и двинулись дальше, на юг, к Нагасаки. К полудню добрались до Хасимы на арендованном катере (по-честному арендованном, ибо в здешнем регионе влияние мафии отчетливо слабело, так что никто не мог гарантировать, что угнанный автомобиль или лодка не аукнется в скором времени вооруженным нападением преступной банды на Йокогаму). Новые конфликты сейчас никому не были нужны, и Акутагава с Хигучи это понимали. Теперь они находились на чужой территории и чувствовали это каждым нервом, поэтому действовать следовало осторожно, задумываясь о последствиях. Вот и еще одна причина того, почему Мори не отправил за Кёкой воинственного и жадного до сражений Накахару.
Они безостановочно брели по острову вот уже столько времени, и Акутагава ощущал, что понемногу теряет терпение. Его уже по горло задрали эти однообразные, друг на друга похожие развалюхи в виде того, что осталось от некогда жилых домов, разбитый асфальт и деревья с прочими следами природы, произраставшими в самых неожиданных местах вроде ржавых трансформаторных будок. От одних и тех же пейзажей вокруг начинало подташнивать, и Акутагаве стало казаться, что они с Хигучи ходят кругами, ибо за два часа поисков так и не обнаружили признаков Ремарка на такой небольшой территории. «Бесполезно, — думал Рюноске. — Все равно, что искать иголку в стоге сена. Видимо, придется все-таки заявиться в то место, где начинается подъем к храму. Так мы его не найдем».
Изначально план Акутагавы был такой: окружить Ремарка так, чтобы он ничего не заподозрил, схватить и, если не возникнет трудностей, выпытать информацию о Кёке. Убить его, вероятно, не представлялось возможным ни при каких обстоятельствах, хотя мафиози бы и поспорил. В общем, схема была неплоха, однако сбой дала уже на первой фазе — окружить Ремарка оказалось не так-то просто, так как подъем к храму оказался спрятан в гуще налепленных друг на друга многоэтажных строений. Выйти к нему можно было лишь через сами эти строения и, с большой вероятностью, нарваться на подельников Ремарка. Конечно, Акутагава сомневался, что на острове сейчас был кто-то, помимо него, но предосторожность, как правило, не мешает никогда. Лучше подсознательно ожидать атаку дюжины солдат и быть готовым к ней, нежели понадеяться на авось и потом якобы с обидой удивиться, почему это врагов больше, чем было обещано.
Когда Рашомон убирал с дороги очередную побелевшую от времени балку, отвалившуюся от навеса одного из домов, Акутагава так увлекся этим процессом, что чуть не поскользнулся на горе досок, с неприятным лязгом скатившихся с доисторической консервной банки. Мафиози чертыхнулся и решил, что нужно во что бы то ни стало поторопиться. Он обернулся к Хигучи, осторожно бредущей позади. Она перед каждым шагом внимательно оглядывала кучи мусора, между которыми шла, выискивая, куда удобнее ступить, и выглядела предельно собранной.
— Ты изучила карту острова, которую я отдал тебе в поезде? — спросил Акутагава, останавливаясь на месте. Хигучи, глядя некоторое время лишь себе под ноги, заметила его чуть запоздало, едва не ткнув дулом автомата в грудь.
— Да, Рюноске.
— И далеко отсюда лестница к храму?
Хигучи замерла и огляделась. Снайперские очки скрывали треть её лица.
— Мы можем пройти чуть дальше, затем дважды обогнуть вон тот дом, — она указала на остатки многоэтажки с правой стороны. Окна и двери внизу были грубо заколочены обшарпанной фанерой почему-то голубого цвета, — и подойти к ней с другой стороны. Или, — она повернулась назад, туда, откуда они пришли, — или мы можем пройти насквозь через первый этаж. Так будет быстрее, но опаснее, ведь мы не знаем, что там внутри.
Акутагава с минуту подумал. Потом прокашлялся и решительно зашагал в тень здания. Через мгновение его поглотил полумрак, царивший внутри заброшки. Хигучи вздохнула. По ней нельзя было сказать, будто она одобряет решение командира. Но выбирать не приходилось. Поэтому девушка, проверив боеготовность автомата, нехотя поплелась в здание следом.
Изнутри разворошенный первый этаж выглядел довольно грустно. Всюду валялись доски, стекло, куски дерева, пластика и известки, покрывшиеся двадцатисантиметровым слоем пыли и плесени. От углов помещения нещадно разило сыростью и помоями, с потолка в пробоинах свисали какие-то тряпки и паутина, а еще здесь в огромном множестве обитали насекомые самых разных цветов и размеров. Отвратительно, но не для таких закаленных бойцов, как Акутагава и Хигучи. Они шли внутри здания осторожно, до предельной точности вглядываясь в неосвещенную даль коридоров и будучи в любую секунду готовыми к атаке.
Наверное, несколько десятков лет назад на этом самом месте был разбит какой-то магазинчик. На полу еще можно было заметить следы от унесенных или украденных шкафов, линии, вдоль которых размещались стеллажи и касса, осколки разбитых витрин с узорами в виде своеобразного декора. Кое-где на полу даже сохранились серые квадраты допотопной плитки. Теперь этот магазинчик выглядел так, словно пережил конец света и перенесся в постапокалипсис. Только гигантских крыс и тараканов-мутантов не хватало для пущего антуража, да еще знаков радиации кругом.
Акутагава без особых эмоций прошел прямо через зал, ранее бывший торговым, а сейчас превратившийся в гору декораций для фильмов ужасов. Он не чувствовал потребности скрываться, так как всегда ожидал нападения, и потому смело шел напролом. Хигучи семенила за ним чуть тише, стараясь двигаться максимально бесшумно.
Вскоре на грязном бетонном полу обозначились прямоугольники света. Вероятно, мафиози вышли к обратной стороне дома. Акутагава притормозил и остановился недалеко от пустой оконной рамы, притаившись в тени несущей стены между ней и дверным проемом, дверь откуда была давно выбита с петель. Хигучи осталась в отдалении, не торопясь приближаться к командиру. Скорость её реакции была медленнее, чем у Акутагавы, во многом потому, что нужно было еще вскинуть автомат. Именно поэтому девушка опасалась выходить к окнам, откуда её с легкостью мог заметить снайпер.
Акутагава прокашлялся и, прищурившись, хмуро посмотрел в щель дверного проема. Из него виднелось слабо освещенное пространство между двумя полуразрушенными домами, куда едва падал свет — дома стояли очень близко, практически срастаясь балконами. Это место походило на какой-то котлован или подвал, откуда вел единственный выход наверх — через крутую многоступенчатую лестницу, которая пролегала к храму. Жутковато. Почти как в карцере, подумал Акутагава. Хотя и в карцере казалось порой страшнее оттого, что, заходя туда, невольно начинаешь предчувствовать боль всем нутром. Сейчас мафиози такого не ощущал, поэтому машинально сохранял спокойствие. Только Хигучи пока что было не до спокойствия — её пугало это ужасное место, потому что она не знала точно, откуда ждать удара. Это Акутагава с Рашомоном был готов ко всему, ей же, простому солдату, следовало держать ухо востро.
— Хигучи, — неожиданно обратился к ней командир. На открытой площадке перед лестницей не было ни души. Пасти окон на первых этажах здания напротив зияли пустотой; в них за все время не мелькнуло ни единой тени. Можно было предположить, что там тоже никто не прятался. — Ты сможешь перебраться вон туда?
Он показал на противоположный дом метрах в двадцати от места, где они с Хигучи расположились в засаде. Хигучи посмотрела туда, куда показывал Рюноске. Потом повертела головой, выглядывая возможные пути, по которым можно было бы прокрасться на другую сторону. Акутагава терпеливо ждал, не глядя на неё. У него в голове медленно рождался алгоритм действий. Наконец, Хигучи, видно, сообразила, куда ей нужно было направиться. Она ответила:
— Чуть дальше отсюда, справа, есть лестница на переход, соединяющий балконы. Если он не завален, то я пройду в здание и спущусь с другой стороны.
Акутагава удовлетворенно кивнул и прикрыл рот рукой. Потом приглушенно отозвался:
— Иди. Что случится — сразу стреляй, я услышу и прийду. Сам пока буду здесь, ты увидишь меня оттуда. Переберись на противоположный первый этаж и жди моего сигнала. Я почти уверен, он сейчас где-то на лестнице, — под словом «он» Акутагава подразумевал, конечно же, Ремарка. — Я выманю его на открытую местность, а ты схватишь. Потом я тебе помогу. В этот раз… — Рюноске осекся на секунду, но вскоре твердо продолжил, — в этот раз он от нас не уйдет.
Он говорил так, словно Мори уже посылал Акутагаву на поиски Ремарка, и они завершились неудачей. Хигучи слушала в напряжении, а после с готовностью кивнула.
— Есть, Рюноске-кун.
Вдруг Акутагава вспомнил нечто очень важное и быстро повернулся к ней. Хигучи, пригибаясь, предельно аккуратно кралась вдоль покосившейся металлической арматуры.
— Погоди, — сказал он. — Телефон у тебя?
Хигучи остановилась и достала из-под бронежилета под пиджаком серебристую «раскладушку». В этом мобильнике был записан номер телефона Кёки, звонок на который мог активировать её способность. К счастью, Ремарк еще об этом не знал, и это его незнание Акутагава надеялся провернуть в свою пользу.
— Отлично, — тихо произнес мафиози. Хигучи убрала сотовый и взялась за цевье автомата. — Действуй, — потом он еле слышно прошелестел, словно пытаясь больше успокоить этим себя, нежели подбодрить Хигучи. — Все будет хорошо.
Но Ичиё услышала, вновь замерла на секунду и, повернувшись к командиру, улыбнулась той самой искренней и чистой улыбкой, какой могла улыбаться только она; улыбнулась, потому что, как и всегда, хотела ему верить. А после почти сразу же двинулась дальше к лестнице. Акутагава усмехнулся. От этой улыбки действительно стало легче, почему — трудно сказать.
Время шло. Откуда-то капала вода; звук всплесков равномерно повторялся каждые несколько секунд. Акутагава выжидал. Тусклый свет, льющийся из пустого проема двери, падал лишь на одну половину его лица. Он выжидал, как выжидает зверь, затаившийся в тени густых зарослей. Как охотник караулит добычу. Как дикий пес, который пришел сюда за своим и больше уже не отступит. В напряжении вслушивался в малейшие шорохи, доносящиеся с другой стороны, но по-прежнему слышал лишь дотошное капанье где-то в стороне.
Наконец, на этаже напротив обозначилось какое-то движение. Акутагава прищурился и почти целиком вышел к дверному проему. Теперь неясные лучи освещали его лицо полностью. Выстрелов не было, значит, с Хигучи все в порядке, если только она не позволила врагу подкрасться к себе со спины. Об этом Акутагава старался не думать. Хигучи — опытный боец; он может на неё рассчитывать. Может… Ведь может же, верно?
Тревожное ожидание выматывало. В черных прямоугольниках выбитых окон метались тени. Рано, думал Акутагава, паниковать. Если в противоположном здании кое-где остались целые стекла, то даже и одному человеку своим отражением в них было бы под силу создать плеяду бликов на полу и стенах вокруг. Эта мысль подтвердилась, едва из полумрака под навесом впереди вышла Хигучи. Держа автомат, она осторожно опустилась на одно колено и, различив силуэт командира в здании напротив, кивнула ему, извещая об изготовке. Акутагава удовлетворенно прикрыл глаза. Когда он открыл их вновь, то ощутил, что спасительная тень от крыши больше не скрывает его. Он ступил на площадку между домами, обвитую плющом и местами поросшую короткой травой. Пора было начинать.
Безмолвное пространство котлована посреди высоких строений встретило гостя без малейшего радушия. Оно являло собой очень, очень мрачное место, попасть в которое из всех возможных хотелось бы в последнюю очередь. Площадка перед лестницей напоминала могилу, такой, какой она выглядела бы изнутри с точки зрения мертвеца. Яркий солнечный свет доходил сюда через прорехи в заросшем каменном своде, соединяющем крыши узко построенных домов, и падал лишь на платформу, разделяющую лестничные пролеты. Некоторые его столпы, в которых взвивалась поблескивающая пыль, неровными пятнами освещали потрескавшийся асфальт внизу. Оказавшись в одном из таких пятен, Акутагава прищурился и, прикрыв лицо рукой, посмотрел наверх.
Лестница к храму Сенпукуджи была довольно узкая и шла зигзагами, причудливо загибаясь под самыми непредсказуемыми углами. Каждую пару десятков ступеней на ней сменяли ровные площадки, видимо, для того, чтобы страждущие, какие шли к храму, могли перевести дух. На одной из них — кто бы мог подумать — сидел Ремарк и преспокойно играл с йо-йо. Вообще-то, он купил его для Кёки в сувенирной лавке главного вокзала в Нагасаки, однако позже оказалось, что Кёка в принципе не признает никаких игрушек, кроме своего любимого зайца.
С их последней встречи Ремарк совершенно не изменился: фетровая шляпа все еще красовалась у него на макушке, а шею обхватывал широкий черно-зеленый шарф с длинными концами. Сверх того, эспер по-прежнему ходил в плаще вроде дазаевого и мерзко ухмылялся лупоглазой рожей, как ухмылялись все знакомые Акутагаве европейцы.
— Добрый день, господин А… — начал было Ремарк с приторной вежливостью, но мафиози стремительно оборвал его, не позволяя в который раз надругаться над собственным именем.
— Акутагава, — рявкнул он без тени дружелюбия. Ремарк удивленно посмотрел на него. Красный кружок йо-йо замер в его руке.
— Ну да, я именно это и хотел сказать… — немного растерянно заметил иностранец. У Акутагавы уже начинало першить в горле от его гадкого вида. Рюноске прокашлялся и мельком пробежался взглядом по верхним этажам, тщательно выискивая следы засады.
— Ты один? — бесцеремонно спросил он Ремарка. Тот пожал плечами, отвечая в тон.
— Как видишь.
— Где Кёка?
— Где Кёка?.. — повторил Ремарк, словно спрашивая у самого себя. Акутагава зло оскалился, будто его передразнивали. — А где второй?
Оскал тут же исчез с лица мафиози, уступив место недоумению.
— Какой второй? — не понял он.
— Второй, твой напарник, — пояснил Ремарк. — Такой мальчик-зайчик в рубашке с галстуком. Мне сказали, будто вы вместе одолели сэра Фицджеральда.
— А, Накаджима… — с презрением протянул Акутагава, совершенно недовольный тем, что этого придурка из Агентства вспомнили даже здесь. — Он мне не напарник. Он враг.
— Враг? А я думал, вы вместе прибудете сюда за девочкой, — в голосе иностранца отчетливо слышалось разочарование. — Что ж, раз его нет, — он убрал йо-йо в карман брюк. — Я немного поразвлекаюсь.
— Заканчивай болтать, ублюдок, — прорычал Акутагава. — Куда ты спрятал Изуми?
За его плечами поднялась голова демона, голодного демона, который не любил ждать и с великим наслаждением впился бы сейчас в теплую человеческую плоть. Рюноске понимал, что пока что атаковать Ремарка бессмысленно, но Рашомон за спиной придавал ему уверенности. Да и делал фигуру хозяина несколько более устрашающей, что могло бы немного припугнуть Эриха. Тот, однако же, на неприкрытую угрозу не обратил ни малейшего внимания.
— Я бы не рекомендовал нападать на меня сейчас, — сказал он, поднимаясь на ноги. Потом повернулся и бросил через плечо куда-то в сторону уходящей вверх лестницы. — Кёка, подойди. Тебя желают видеть.
Акутагава с искренним неверием наблюдал, как со ступеней, что располагались выше Ремарка, кто-то спустился. Появившись на площадке рядом с ним, в столбе света, Кёка остановилась и посмотрела вниз. В руках она, как и обычно, держала зайца. При виде Акутагавы глаза девочки расширились от ужаса, и она боязливо попятилась.
— Я боюсь, — прошептала Кёка, но шепот её донесся до Рюноске, и он раздосадованно выругался. Разумеется, она вправе его бояться. Только ничего, что сегодня он лично явился, чтобы спасти Изуми из лап никому неизвестного иностранного маньяка, и был бы рад хоть какой-то признательности в ответ?..
— Кёка, я пришел, чтобы вернуть тебя в Йокогаму, — крикнул Акутагава, обращаясь к напуганной девочке, но Ремарк загородил её собой наполовину.
— Она не вернется туда, где способность превратила её жизнь в кошмар, — произнес Ремарк. Мафиози снова оскалился.
— Что ты хочешь с ней сделать? — с вызовом спросил он.
Эрих снова пожал плечами.
— Вестимо, что. Убить.
Акутагава непонимающе на него уставился. Потом перевел взгляд на Кёку, мнущуюся за спиной мужчины. Она не выглядела трясущейся от страха после подобных слов. Они, можно сказать, вообще не произвели на неё никакого впечатления, словно Кёка заранее знала о своей участи. Может быть, так и было? Или, может быть, Ремарк просто издевается над ним?
— Убить? — переспросил Акутагава. — Зачем?
— Затем, что в ином случае это сделает мафия, ведь так? — ответил Ремарк вопросом на вопрос. Акутагава подавленно молчал. В общем-то, сказанное иностранцем было верно до крайности. Пускай после Трехстороннего конфликта Кёку в мафии убивать не собирались, рано или поздно Мори всё равно бы отдал соответствующий приказ. Он просто ждал чего-то, какого-то знаменательного события, в котором можно было бы использовать девчонку, как туз в рукаве при удачной раскладке карт. Иначе её бы просто не приняли назад к якудзам после предательства. Видя, как потерянно выглядит потенциальный враг, Ремарк непринуждённо сложил руки в карманы. — Да шучу я. Просто договорился с одним человеком, который за её голову пообещал кое-что, очень нужное мне.
Кёка снова не шелохнулась. Должно быть, она слышала от похитителя и об этом.
— Ты не получишь её головы просто так! — гневно воскликнул Акутагава, и над ним вознеслась в воздух гигантская когтистая лапа Рашомона. Ремарк насторожился, но его отвлек тонкий, однако полный решимости выкрик откуда-то слева.
— Нет, Рюноске! — Хигучи вышла из-за полуразрушенных стен первого этажа, за которыми пряталась, и вскинула автомат, готовая защищаться. Акутагава посмотрел на неё в такой отчаянной ярости, словно она только что предала его и всю Портовую Мафию.
— Хигучи, я велел тебе ждать сигнала! — рявкнул он, негодующе сверкая черными глазами. Хигучи выдержала его взгляд, хотя и едва не дрожала под ним от осознания того, что ослушалась приказа. Потом твердо сказала:
— Ты не можешь атаковать его, пока Кёка стоит рядом. Если ты ударишь, она пострадает.
— Мне плевать, пострадает она или нет! — взревел Акутагава. — Босс приказал мне вернуть её по возможности живой, и я не причем, если эта возможность не появится!
— Так-так, — Ремарк вновь следил за перебранкой с тем отвратительным любопытством, с каким простой люд на площади наблюдает, как свершается казнь. От его приторно-сладкого тона так и начинало мутить. — А я смотрю, Бонни ты тоже взял с собой в этот раз? Чудесно, чудесно, просто замечательно!
— Закрой пасть, придурок! — Акутагава резко повернулся к нему и вытянул руку вперед. — Муракумо!
Парящая лапа вихрем бросилась к Ремарку под грозное завывание ветра и полный ужаса вскрик Хигучи, сея всюду алые отсветы и черные всполохи. Вообще-то, Акутагава планировал когтями схватить Кёку и, в каком бы она ни была виде — живом или мертвом, — приволочь её вниз. Однако проклятый иностранец совершенно закрыл Изуми собой и с кровожадной улыбкой принял удар Рашомона на себя. Лестницу озарил ослепляющий свет, волнами стремительно ринувшийся к Акутагаве. Он попробовал было защититься, но демон среагировал слишком медленно — свет достиг мафиози быстрее, и Акутагава всем телом почувствовал, как по нему прошелся ряд смертоносных когтей. К счастью, лишь поверхностно, поскольку Рюноске изначально хотел не ударить со всей силы, а только сцапать лапой девчонку. Как бы то ни было, из горла у него тут же хлынула кровь, окрасив жабо и белую прежде рубашку под плащом. Один из когтей рассек мафиози лоб, и теперь, когда Акутагава от ярости нахмурил брови, он ощутил, как по переносице стекает что-то теплое и липкое. Во рту появился привкус железа.
Из-за столкновения Акутагава отступил на шаг назад, но удержался на ногах. Потом снизу вверх посмотрел на ненавистного эспера. Тот немного виновато улыбался, точно бессловесно приносил извинения за причиненные неудобства. Кёка робко выглядывала у него из-за плеча.
— Смею уверить вас, сегодня эта девочка останется цела и невредима, — заявил Ремарк и насмешливо прищурился, глядя на Хигучи внизу. — Для сделки Кёка нужна мне живой, а человек, с которым я её заключил, поможет ей самой.
Акутагава, который от увечий согнулся в три погибели, медленно выпрямился, скрежеща зубами и кашляя. Хигучи смотрела на него в тревожном бессилии. Она не знала, что предпринять, и ужасно винила себя за то, что позволила Рюноске атаковать первым. А Рюноске отчаянно жалел о том, что не послушался Хигучи и теперь вынужден шипеть от этой пресловутой жгучей боли в груди. Еле приподняв голову, он сдавленно скомандовал подчиненной:
— Хигучи, телефон… Активируй Снежного Демона. Он не сможет отразить его удар.
Хигучи все поняла и быстро достала сотовый. Ремарк, который без конца упивался своей главенствующей позицией в данном положении, довольно потер руки и неожиданно достал из-за пазухи пистолет.
— Ну, а если вы не против, сейчас я позволю себе немного повеселиться, — мурлыкнул он и наотмашь ударил по Хигучи. Та вскрикнула, тут же выронив телефон, который от падения разломился пополам. Ремарк прострелил ей руку в области кисти. Отпустив автомат, Ичиё схватилась за неё, стараясь сдержать стоны боли. На мгновение даже внутри Акутагавы что-то дрогнуло, и он, почти ничего не чувствуя от ран, взволнованно повернул голову к Хигучи. Она, стиснув зубы, смотрела на Ремарка. — Ловко это я, не правда ли? — осклабился он. — Не знаю, что вы там хотели сделать, но стрелять в преступников — это всегда забавно. Вроде жалко, а вроде и есть за что.
Акутагава сплюнул кровь в песок неподалеку и поднял на Ремарка полные чистой ненависти глаза.
— Что ты задумал? — из последних сил прокричал он, каким-то шестым чувством понимая: близится нечто ужасное.
— Я? Я хочу посмотреть, — Ремарк снова нацелил дуло пистолета на Хигучи. Та шагнула назад и злобно оскалилась, будто раненный зверь, которого хотят поймать охотники. Автомат болтался на её шее. Хоть Ичиё и могла стрелять одной рукой, попасть в Ремарка у неё не было шансов, — что будет, если Церберу мафии отрубят одну из его голов.
До Акутагавы почти сразу же дошел скрытый смысл этих слов, но он не успел ничего ответить, потому что на его глазах иностранец дважды выстрелил в Хигучи. Она пошатнулась, дернувшись от силы выстрела, и наклонилась вперед. Не упала. Потом ободряюще посмотрела на Акутагаву.
— Все в порядке, — тихо сказала она, так, чтобы Ремарк её не услышал. — На мне жилет.
Рюноске запоздало подумал о броне и облегченно выдохнул. Но тут вдруг вспомнил, что Ремарк имеет привычку пользоваться разрывными пулями. Тот, будто прочитав его мысли, печально произнес:
— Эх, жаль я уже перестрелял все экспансивные патроны. Эти действуют не так эффективно. Но не переживайте — сегодня я обязательно с вами разберусь.
Акутагава хотел было грубо уверить его в обратном, но осекся, увидев вдруг, с каким ужасом Кёка рядом с Ремарком смотрит на Хигучи с окровавленной рукой. Акутагава готов был поспорить, если бы он видел, как происходило убийство родителей Изуми на её глазах, она смотрела бы на них точь-в-точь с таким же выражением. Вытерев рот от крови, Рюноске прорычал:
— Что ты намерен сделать? — в голосе его не прозвучало ни капли страха. Акутагава просто не понимал мотивов Эриха и хотел бы знать, что теперь ждет их с Хигучи.
— Я же сказал: хочу отрубить Церберу голову, — улыбнулся Ремарк. — Но сперва заставлю эту голову немного пострадать. Мне же надо хоть чуть-чуть насладиться весельем.
Он перезарядил пистолет и, взведя курок, снова выстрелил в Хигучи. Она, не ожидавшая нового удара, покачнулась и села на одно колено. Акутагава поморщился. Ему показалось, внутри него что-то сломалось, и отнюдь не от физической боли. «Хорошо, что он стреляет ей в грудь, — подумал мафиози. — Но если патронов будет слишком много, и он прицелится в голову, тогда…» А что случилось бы тогда, ему не хватило духа произнести даже мысленно. Он просто не представлял себе подобное развитие событий.
— Однажды на руках у меня умерла девушка, — снова заговорил Ремарк, еще раз нацелив пистолет на Хигучи. Каждое его с сожалением сказанное слово больно отдавалось в ушах Акутагавы. — Хорошая девушка. Я её очень любил. Мы пили коньяк и ели устриц каждый день. А потом её… — он нервно сглотнул, но, преодолев себя, продолжил, — убили прямо на моих глазах. И свалили вину на меня. Мне интересно, — он выстрелил опять. Хигучи упала на бок, — как это выглядит со стороны, когда любимый человек умирает перед тобой, а ты не в силах что-либо сделать.
Акутагава мысленно попросил Хигучи подыграть Ремарку. Он понятия не имел, сколько еще пуль выдержит её бронежилет. Если Эрих что-то заподозрит, он запросто прикончит её выстрелом в шею или лоб. К счастью, Хигучи и сама осознала, что ей грозит, поэтому недвижимо лежала на боку, прижимая простреленную руку к животу и скорчившись от боли. Тут неожиданно Кёка, наверное, впервые за все время, сама окликнула Ремарка. Она все еще стеклянными глазами смотрела на мучения Хигучи и судорожно прижимала зайца к груди.
— Равик, не надо.
«Равик? — отрешенно пронеслось в мыслях Акутагавы. — Прозвище вроде того, каким Элиза называет Мори-сана?..»
Эрих посмотрел на девочку и покачал головой так тоскливо, словно говорил, мол, не я виноват, а обстоятельства, что навалились на меня.
— Надо, детка. Я не сделал ничего и должен был страдать. Пусть и они пострадают. На них — грехи побольше моего.
Он выстрелил, и в этот раз, видимо, пуля попала в плечо, не защищенное жилетом. Хигучи взвыла и дернулась. Кёка отвернулась, спрятавшись за Ремарком. Тот, тем временем, продолжал свой невеселый рассказ.
— Её убили. Подло и безжалостно. Те гады из Гильдии.
— Точно, ты же у нас бывший гильдиец, — процедил Акутагава, попытавшись отвлечь внимание эспера от Хигучи. Тот с неприязнью покосился на Рюноске.
— Да, и я очень корю себя за это, — сказал он.
— Мы стерли Гильдию с лица земли, и ничто не помешает нам расправиться с тобой, как с её жалкими останками.
Ремарк повернулся к Акутагаве целиком, глядя на него свысока в прямом и переносном смыслах.
— Давай же, попробуй расправься, — бросил он заносчиво. — Как закончишь — я сброшу твой труп в Тихий океан. Покормишь рыбок, сделаешь доброе дело.
— Сволочь, ты сейчас договоришься, — проскрежетал мафиози, хотя умом и осознавал: атаковать бесполезно. Ремарк, не обратив на бессмысленные угрозы никакого внимания, размышлял вслух дальше.
— Конечно, сэр Фицджеральд по праву считался сильным соперником. Он держал в страхе весь северный континент. Похвально, что вы разобрались с ним. За это вас следует уважать. Но я ушел из Гильдии не потому, что струсил перед его силой.
«Лжешь», — по обыкновению, подумал Рюноске.
— Я ушел, потому что не разделял взглядов Лидера. И я не побоялся выразить протест. Я ушел, и он, зная о моем даре, не стал меня преследовать. Он понимал — в этом нет смысла. Я бросил ему вызов, который он не принял. — Ремарк сузил желтые глаза, которые напоминали теперь два кусочка аурихалка, и пронзительно посмотрел мафиози в лицо. Тот содрогнулся, но ответил прямым и полным отвращения взглядом. — Сейчас представляешь, противник какого уровня стоит перед тобой?
Акутагава вытер засохшую кровь с рассеченного лба, но рана почти сразу же закровоточила снова. Манжеты под рукавами плаща мигом покраснели. Конечно же, он понимал, правда отказывался признавать, будто Ремарка нельзя одолеть в одиночку. Разумеется, можно, все можно, нужно лишь понять, с какой стороны к нему подступиться. Но пока Акутагава встречал его только третий раз в жизни, он не мог этого сделать. Рюноске стал думать, как выбираться из столь неоднозначной ситуации, однако был шокирован следующей фразой Ремарка, уничтожившей к чертям все его соображения по этому поводу.
— Я знаю, что у девушки броня, — сказал Эрих. — Понял после третьего выстрела. Но я не буду больше стрелять — у меня рука не подымется убить женщину, — он неприятно ухмыльнулся, так что Акутагаве всерьез захотелось, чтобы на башку Ремарка упал какой-нибудь кусок шифера с крыши. Однако Эрих почти сразу после этого дулом пистолета указал на мафиози, благодаря чему заставил того насторожиться. — А вот ты… Ты докажешь, что способен тягаться со мной. Хотя… — тут он принял задумчивый вид, — хотя вы же и так сейчас умрете.
— Ты убьешь нас? — вопрос, конечно, звучал глупо, ведь Акутагава знал, что их с Хигучи убить не так-то просто. Однако хитрый Ремарк, видимо, оказался нынче, как, впрочем, и всегда, просто великолепно подготовлен.
— Почему я? Сами погибнете, — улыбнулся он, покручивая пистолет на пальце. Пистолет выглядел громоздко даже для такого амбала, как этот европеец. Впрочем, Акутагава уже понял, что Ремарк питает слабость к тяжелым и увесистым вещам. — Я за последние дни все-таки выучился управляться со взрывчаткой.
— Я заметил, — хмыкнул Рюноске, вспомнив патефон. Выражение искреннего самодовольства тотчас же нарисовалось на лице Ремарка.
— Да, а еще, — он спрятал оружие, взамен вытащив маленькую черную коробочку с антенной. Приглядевшись, Акутагава узнал в ней пульт и похолодел, — еще я заминировал остров в нескольких местах. Этот пульт, — Ремарк кивнул на коробочку, — активирует только одну бомбу. Но, смею уверить, почти все здания на Хасиме ветхие и находятся в аварийном состоянии, так что один маленький взрыв станет причиной объемных обрушений. Ну, а если учесть, что домики налеплены один на другой, то, скорее всего, эти обрушения спровоцируют один здоровый обвал, который погребет под собой все эти многоэтажные конструкции и заставит сработать остальные бомбы.
— Ты не посмеешь! — снова закричал Акутагава вопреки тому, что сам в этом чрезвычайно сомневался. Потом посмотрел на лежащую Хигучи. У той на лице стояло выражение предсмертного отчаяния, и Рюноске был почти уверен в том, что сам сейчас выглядел ничуть не оптимистичнее.
Ремарк опять сахарно улыбнулся, и Акутагава в который раз дико захотел содрать эту улыбку с его проклятой рожи.
— Посмею, — простодушно сказал он. — Но сперва вопрос: вы знаете, как называется место, где мы с вами находимся? — не услышав ответа, Ремарк рассмеялся. Потом встретился с ледяным взглядом черных глаз и, смущенно кашлянув, произнес. — Я вычитал в путеводителе, что раньше местные звали этот подъем «Лестницей в ад». Каково, а? Мы сейчас в аду! По-моему, идеальное место для смерти разбойников вроде вас.
— Завались, — процедил Акутагава и принялся лихорадочно соображать, как побыстрее покинуть опасное место. Но «побыстрее» сделать это пока было невозможно: следовало сперва помочь Хигучи подняться, а после через заброшенный магазин на первом этаже выбежать из комплекса двух сращенных домов, если они к тому времени не обвалятся целиком.
— Только не забудь, что я тебе сказал, — Ремарк нажал на кнопку пульта, и где-то в отдалении прогремел взрыв. Стены стоящих зданий затряслись, по земле прошлось гудение. — Конечно, я знаю, задаваться нехорошо, и все-таки… Пока я не считаю, что ты достоин мне противостоять, бешеный пес, — Эрих снова посмотрел на Акутагаву сверху вниз, и в глазах его отразилось такое презрение, словно он увидел слизняка у себя в ботинке. Наверное, даже сам Акутагава, даже если бы и постарался, не смог посмотреть столь презрительно на тех, кого он ненавидел. — Докажи это, если выживешь, — раздался еще один взрыв, где-то очень близко. Позади Акутагавы с Хигучи что-то лязгнуло. Обернувшись, Рюноске понял, что от силы детонации начали качаться соседние здания и между ними по частям обваливался переход. — Если выберешься, не забудь навестить храм Сенпукуджи, там я оставил свои координаты. Кстати, чудесное место, хотя от галереи и ворот почти ничего не осталось… Мы с Кёкой только что оттуда. Идем, Кёка, выйдем отсюда между теми двумя домами, — Ремарк взял Кёку за руку и принялся неторопливо спускаться. Та не отставала от него ни на шаг, вздрагивая от гула взрывов и грохота обрушающихся сооружений. Заяц по-прежнему был с ней.
Когда Ремарк с Кёкой поравнялись с Акутагавой и Хигучи, иностранец насмешливо пожелал мафиози:
— Счастливо оставаться!
Рюноске хотел было натравить на мерзкого эспера Рашомон, но в последний момент передумал. В том положении, в каком Акутагава находился сейчас, у него хотя бы был шанс спастись. Получи он еще повреждения — и этот шанс станет равен нулю. Ремарк и Кёка прошагали под переходом, из которого снизу уже наполовину вывалились стальные опоры и по всем остаткам стен пошли трещины, и скрылись из виду. В глубине здания, а может, и не в здании вовсе, но где-то за ним, прогремел еще один взрыв. Акутагава едва устоял на ногах от мощи удара. Покачнувшись, он бросился к Хигучи, молясь про себя, чтобы она могла идти.
— Хигучи! Хигучи, вставай! — крикнул Рюноске и принялся тормошить лежащую девушку. У неё были ранены обе руки, и тяжелый автомат не давал ей подняться.
Сверху на них уже летели куски ондулина, металлические перекрытия и осколки шлакоблока, вокруг все трещало, грохотало и оглушало уровнем шума до боли в барабанных перепонках. Первый этаж, через который мафиози сюда пришли, как того и опасался Акутагава, был уже перекрыт — дверной проем загородила гигантская бетонная плита. Однако выход все еще оставался; если быстро пройти под разваливающимся на глазах переходом, можно было спастись из капкана навалившихся друг на друга зданий над лестницей.
Акутагава быстро стянул с Хигучи автомат и отбросил его в сторону, потом поднял остатки разбитого телефона и положил себе за пазуху. После помог подчиненной встать на ноги, придерживая её за плечи, и они медленно побрели в том направлении, в каком ушли Ремарк с Кёкой.
— Возвращайся назад, — прохрипела Хигучи. Губы её были перепачканы кровью. Наверное, одна из пуль все-таки прошла жилет насквозь. — Ты должен узнать, куда Ремарк отправится потом. Мы найдем его… Еще не поздно взобраться по той лестнице к храму, пока она цела.
— Сначала я уведу тебя в безопасное место, — сказал Акутагава, ежеминутно сплевывая — кровь или грязь, — он и сам понятия не имел. Каждый шаг давался им обоим с огромным трудом, но они шли, пока еще была надежда на спасение.
До тех пор, когда мафиози подошли к переходу, левый дом внушительно накренился и медленно опускался навстречу правому, царапая карнизами верхних этажей его балконы. От обилия пыли и извести становилось нечем дышать. Они, качаясь, вышли из «ада» и торопливо побрели по улицам, насколько вообще можно было в их состоянии брести торопливо. Светом здесь и не пахло — по всему острову грохотали взрывы, рушились старые хлипкие постройки, проваливались в пустоты под заброшенными фундаментами зданий и шахтами. Омерзительное место стало еще омерзительней.
Они свернули за угол и прошли еще несколько метров. Акутагаве казалось, они идут правильно, к побережью, у которого был пришвартован катер. Хотя в чаду и туче пыли сложно было понять наверняка. Снова раздался взрыв. Рюноске из последних сил поднял голову и с молчаливым, вязким ужасом, который лишает дара речи и парализует намертво, осознал вдруг: они в западне. Он уже видел клубы дыма, летящие им навстречу. Видел жадные языки пламени. Видел металлические покрытия, куски цельных стен и обрывки труб. Сначала он увидел все это. Потом их обоих накрыла тьма.
И только после, как гром в непогоду, раздался оглушительный взрыв, подорвавший одно из соседних зданий. По узкому подобию улицы прошла волна, хороня под собой все, что можно было похоронить. Акутагава не знал, что случилось дальше. Последнее, что он помнил — так это призыв Рашомона для защиты, единственное, что ему в животном страхе быть погребенным заживо удалось сделать. И безнадежный писк Хигучи, больше похожий на возглас смиренной беспомощности перед гибелью.
И — тишина.
Перед глазами, наверное, пролетела вся жизнь. Трущобы, сестра, воры, одежда, как лезвие, болезнь, кровь, побои, Мори, служба, плащ, Дазай, еще кровь, еще побои, выстрелы, трупы, жажда отмщения, снова кровь, снова Дазай, боль, отчаяние, кровь, трупы, деньги, война, опять трупы, Тигр, ненависть, Агентство, Дазай… Все вихрем пронеслось мимо, и Акутагава только краем сознания услыхал чьи-то голоса в голове, какой-то отдаленный шум, звуки ударов, плач, злые окрики и что-то ещё. Потом способность к восприятию снова вернулась к нему. В ушах прояснилось, и он сразу понял, что никакой тишины не было. Где-то вдалеке обрушались здания на острове, и гул от обвалов все еще был слышен здесь.
— Рюноске… — донеслось до него, словно сквозь толщу воды. — Рюноске-кун…
Он еле открыл глаза — ресницы покрыла липкая пыль. Перед ним была Хигучи. Живая, теплая — его Хигучи. Стекла её темных очков треснули, и лицо покрывала осевшая сажа и запекшаяся кровь, стекающая со рта. Хигучи полусидела, боком навалившись на какую-то глыбу, возможно, обломок стены, и жалобно звала командира. Командир нависал над ней, упираясь руками в бордюрные камни. Что творилось вокруг, сказать было нельзя, потому что от кусков обвалившихся зданий мафиози защищал Рашомон, который Акутагава удерживал в виде оборонительного навеса. Тусклое мерцание красных вспышек слабо освещало их обоих. Акутагава не знал, как у него вышло призвать демона в самый последний момент, но сейчас почему-то порадовался этому явлению больше всего на свете. Они выжили, и, хотя их могло в любой момент завалить окончательно, были живы несмотря ни на что.
В отдалении все еще грохотали взрывы. Когда Хигучи увидала, что Акутагава открыл глаза, губы её сами собой задрожали.
— Рюноске, — она позвала его еще более жалостливо. Голос её срывался, будто Ичиё в любую секунду готова была разрыдаться, — Рюноске, мы… мы погибнем?
Акутагава помотал головой. Его немного оглушило из-за взрыва, и на виски до сих пор давила какая-то невидимая тяжесть, словно все те обломки, что Рюноске удерживал Рашомоном, лежали на его собственной голове.
— Нет, Хигучи, — сказал он будто в полусне. — Мы не погибнем.
По близости что-то взорвалось. Акутагава поморщился, ощутив удар тенью демона. Наверное, сверху что-то упало. Потом прокашлялся и с каким-то безучастным удивлением осознал, что воздуха начинает не хватать. Так и задохнуться недолго. Надо было выбираться из-под завала, только вот как, если единственное, что пока сохраняет жизнь им обоим, — спасительный Рашомон?
— Рюноске, — Хигучи убрала очки той рукой, что была прострелена в кисти. Она еще могла шевелить пальцами на ней, — мы не сможем… это невозможно…
Она всхлипнула. То ли от боли, то ли от отчаяния.
— Мы слишком глубоко под завалом. Нас никто… не спасет, — она запнулась и закусила губу, зная, что рыдание застигнет её с минуты на минуту. Акутагава впервые видел её такой. Он впервые видел бусинки слез в уголках её карих глаз и снова бесстрастно удивлялся, так же отстраненно, как будто не он сейчас медленно погибал, заваленный обломками стен. Тут только до него дошел весь кошмар положения. Легкие медленно сдавливало, и Акутагава не понимал, виной ли здесь плеврит, раны или отсутствие притока воздуха. Его мог бы охватить тот же дикий страх, но, глядя на ужас Хигучи, Акутагава не хотел поддаваться панике. Он знал, что панике поддаваться нельзя. Надо думать. Думать, терпеть боль и собирать оставшиеся силы.
— Мы выберемся, — твердо сказал Акутагава, но сам поверил в сказанное лишь отчасти. Хигучи, похоже, почувствовала это, потому что почти сразу всхлипнула снова. Ей было страшно, по-настоящему страшно. На щеках появились дорожки слез, и совсем не от радости, как наблюдал Акутагава несколько дней назад. Просто в голове не укладывалось: еще несколько дней назад все было чудесно и спокойно, он пригласил Хигучи на свидание, и следующей ночью они целовались у неё дома, а потом появился этот гаденыш Ремарк и испортил все одним своим существованием. Теперь они были погребены заживо под многометровым слоем развалившихся старых домов, дышали известью и считали минуты до смерти от удушения. Как в дешевых американских фильмах, подумал Акутагава и тут же понял, как же сильно он ненавидит всех американцев и тех, кто был с ними связан. Жаль только, что ненависть эта ничего не сделает для их спасения.
Хигучи всхлипнула еще раз и дрожащим голосом сказала:
— Мы не сможем, Рюноске.
Она уже не плакала, хотя слезы градом катились по щекам. Наверное, обрела тот самый покой, который всегда обретают те, кто заведомо смирился со смертью. А потом произнесла, наверное, самые страшные слова, которые Акутагава вообще мог себе вообразить.
— Я не смогу. Оставь меня и спасайся.
— Бред, — подумал Рюноске, а потом понял, что сказал это вслух. Это все было ложью, жалкой ложью, в которой он подозревал всех, кого не лень. И вот теперь он заподозрил в ней Хигучи и с содроганием понял, что в этот раз она, наверное, как и всегда, говорит правду. Ичиё покачала головой и вымученно, через силу, улыбнулась. На лицо ей падали капли крови с рассеченного лба Акутагавы, но она их даже не вытирала — не чувствовала рук.
— Знаешь, я… я всегда готова была умереть за тебя, — вдруг прошептала она. — Хотя и боялась… Очень. И сейчас боюсь. Но я пообещала себе это еще тогда, когда не смогла убить… Первый раз в жизни не смогла убить того старика, помнишь?
Акутагава откровенно не помнил, о каком старике толкует подчиненная. Ему все равно казалось, что еще рано сдаваться, хотя каждый вздох давался очень тяжело.
— Мы спасемся вместе, Хигучи. Либо вместе, либо — никто из нас, — сказал Рюноске.
Акутагава вдруг вспомнил, как Ремарк обмолвился раз о том, что у него на руках умерла девушка. По спине заструился ледяной пот. Нет, ни за что не случится такого, никто не посмеет забрать у него Хигучи, никто, даже сама судьба. Он, Ремарк, наверняка заслужил эту потерю, а чем заслужил её Рюноске, который всю жизнь только и делал, что исполнял чужие приказы, работая по указке?..
«Перестань улыбаться, — мысленно попросил он Хигучи. — Перестань улыбаться так, словно это конец! Ты не умрешь! Никто не умрет!»
Но Хигучи не слышала его мыслей. Она вообще никаких мыслей не слышала. Всю свою недолгую безрадостную жизнь она просто была прислужником бандитов и верно выполняла свой долг, зная, что гибель грозит ей каждый день и час. Только она не имела другого выбора. Не имела выбора она и сейчас, когда лежала под завалом и нервно слушала, как хрипло дышит её командир и она сама. Воздух, хоть немного воздуха… Ей было бы легче думать и говорить слова прощания.
Командир, её любимый командир. Сколько она сделала ради него и сколько еще могла сделать… И как это чертовски глупо, если они погибнут здесь, под завалом, вдали от дома, на неизвестном, безлюдном, заброшенном острове… Рюноске будет сердиться на неё за то, что она его сегодня ослушалась и вышла из засады раньше нужного. Она придет к нему с того света просить прощения. Хигучи не понимала, что Рюноске, скорее всего, рассердится на неё, если она умрет прямо сейчас. Но она вдруг так быстро свыклась с этой мыслью, что даже перестала в панике дрожать, судорожно глотая остатки кислорода. Умереть. Если она умрет, все грехи её перед мафией будут искуплены. Всем будет хорошо.
Семпай… Семпай должен жить, ведь кроме него о ней потом никто и не вспомнит. Хотя ей и не нужно, чтобы о ней вспоминали. Главное, чтобы Рюноске был счастлив. Он не сможет быть счастлив, если умрет, думала Хигучи. Наверняка найдет счастье без неё, если останется жив. Да, он же еще нужен мафии. Мафия без него, как обезглавленный Цербер. Цербер? Почему она подумала о Цербере? Может, она уже в обмороке, а это галлюцинации? Нет, Рюноске все еще перед ней, и она видит его лицо. Оно в крови. Нужно вытереть, но ладонь не поднимается. Ладонь, словно неподъемный камень, и жжется со всех сторон, будто её в печь положили.
Хигучи сделала усилие и чуть приподнялась командиру навстречу. Раненная в кисть рука медленно отодвинула белые волосы от щек, смахнула кровь, что капала на лицо. Бесполезно. Крови слишком много, и в ладони застряла гильза. Пальцы не шевелятся. Тут душно и пахнет известью, но Рюноске здесь, Рюноске рядом. Как хорошо, что он с ней, что он проводит её в последний путь. Он уже многих провожал до неё. Наверное, для Хигучи это — настоящая честь.
— Рюноске, — трясущиеся пальцы слабо обхватили подбородок. Как же больно двигать рукой. Но, когда касаешься его, вроде и нет никакой боли. Он хороший… Пусть другие считают иначе, но Хигучи знает, что он хороший. Она понимает его. И она не оставит его до последнего вздоха. Может, он даже похоронит её прах. Может, даже в Йокогаме. А может, и здесь, и будет приезжать сюда каждую весну, зажигать фимиам и ставить суп мисо на праздник Обон*. Или не будет и, может, и не вспомнит даже. Главное, наверное, чтобы он не держал на неё зла. Она пыталась быть ему полезной. Она… — я люблю тебя.
Она любила его. И накрыла его сухие обветренные губы своими. Во рту почувствовался соленый привкус крови. Это был поцелуй безнадёжности, первый и последний, пожалуй, за все то бесконечное время, что ожидало их впереди. Казалось, их ничто больше не окружало — не существовало ни завалов, ни боли, ни гибели. Одна вечность, и они — здесь, на периферии между жизнью и смертью. Живые, пока могли ощущать друг друга. И мертвые, потому что мысленно друг с другом простились.
Хигучи невесомо отстранилась. Она смотрела на Акутагаву тем слепым, рассеянным взглядом, каким умирающие в больничной палате смотрят на навестивших их родных, силясь вспомнить лица и имена. Только она пока помнила, все еще помнила, просто сознание уходило от неё вместе с последними выдохами, и Хигучи беззвучно, словно одними губами, произнесла что-то, отдаленно похожее на слово «прощай».
И это «прощай» как будто вновь расставило все по местам. Акутагава вдруг широко распахнул глаза. Это что же получается, они так и останутся здесь умирать? Сдохнут под камнями на каком-то богом забытом острове, вдали от всего, что было им дорого? И прав был Ремарк, который назвал Акутагаву недостойным, чтобы соперничать с ним? «Докажи, что способен мне противостоять». Чего? Это он-то не способен? Он, Акутагава Рюноске, который на убийствах таких вот придурков, как этот Ремарк, собаку съел? Ну уж нет, рано еще их с Хигучи со счетов списывать. И хоронить тоже рано.
Акутагава посмотрел на девушку. Карие глаза её, влажные от невысохших слез, затуманились и глядели точно сквозь него. «Ты не умрешь, Хигучи, — подумал Рюноске и даже сам удивился, до чего же простой и короткой показалась ему эта неопровержимая истина. — Ты будешь жить. Любой ценой. Даже если сама думаешь иначе».
Плевать, что там сказал Ремарк. Акутагава не допустит этой нелепой гибели. Он может сдохнуть сам от надрыва, уж коли судьба пожелает, ведь он заслужил это с тех самых пор, как впервые призвал Рашомон в детстве. Но Хигучи… В чем провинилась перед небесами, Ремарком и им, Акутагавой, Хигучи Ичиё? Она же, наверное, совсем тут ни при чем. В голове раздался голос Накахары. «Пожалеешь». Вот именно. Он пожалеет, если отпустит её, если позволит ей умереть. И он не сделает этого. Он уже давно жалел, долго жалел… Он устал от этих сожалений. Он устал чувствовать себя причиной чужих страданий. Он больше… не хочет жалеть ни о чем.
Может быть, хотя бы сейчас, хотя бы перед Хигучи у него немного получится искупить эту невидимую, но ощутимую вину, которой он ни разу в жизни не признавал?..
— Не бойся, Хигучи, — прошептал Рюноске. — Я же пообещал, что все будет хорошо. Я верен своим словам и никогда от них не отказываюсь.
Акутагава наклонился вперед, еле шевелясь под тяжестью обвала, в полумраке нащупал плечи Хигучи и рывком притянул её к себе. Она уже почти не дышала, да и у самого Рюноске почему-то уже начинали слипаться веки. Сонливость была дурным знаком — близилось кислородное голодание. Следовало поторопиться.
— Рашомон! Цветущий… папоротник! — вероятно, Акутагава собрал последние остатки энергии, которая еще теплилась в его жилах, и вложил в этот отчаянный вопль. Он выкрикнул приказание для демона на выдохе и теперь старался только сберечь силы, чтобы спасти себя и Хигучи.
Наверху что-то треснуло и с ужасающим грохотом начало раскалываться пополам. Если бы кто-то мог увидеть гигантские холмы завалов извне, он бы наверняка удивился, заметив огромные колья черной материи, там и тут пронзающие горы развалин изнутри. Эти колья росли с каждой секундой, разгребая все то, что осталось от разбитых зданий, и постепенно расчищали кучу камней, бетона и металла, делая её ровнее и меньше. Наконец, прогремел финальный взрыв — это распустился демонический папоротник, и в воздух, словно от настоящей мины, взлетели тысячи осколков и обломков всевозможного мусора. И надо всем этим хаосом, словно восставший из мертвых, на высоченных стрелах Рашомона стремительно поднялся человек в плаще и так же стремительно спикировал вниз, на землю, крепко прижимая к себе светловолосую девушку. Несладко приземлившись, они кубарем покатились по земле, и от удара их отбросило в разные стороны. Остров все еще дрожал от царивших разрушений, будто какой-то великан плясал на нем лезгинку, и нужно было только считать секунды до того, как нижняя часть суши уйдет под воду.
Едва Хигучи почувствовала свежий воздух, она тут же пришла в себя. Потом увидела командира, который с низко опущенной головой стоял на коленях посреди щебня и битого стекла. С висков свисали посеревшие от грязи и извести пряди волос. Одна рука Хигучи отнялась ниже локтя, другая, с пулей внутри, еще могла функционировать. От шока девушка не чувствовала даже боли. Она кое-как поднялась и нетвердой походкой подошла к Акутагаве. Оба выглядели сейчас неважно — так, будто только что вернулись из глубин преисподней. Что ж, может, так оно и было.
— Рюноске! Рюноске, ты как? — спросила Хигучи осипшим от контузии голосом. Акутагава что-то прохрипел, потом поднял голову, увидел широкую полосу побережья и закашлялся. Потом при помощи Хигучи встал рядом с ней. Ноги тряслись и подкашивались, одежда насквозь пропиталась засохшей уже кровью, и на языке ощущался отвратительный привкус известки.
— Надо… найти координаты… — еле выдавил Акутагава, а потом вдруг схватился за плечо подчиненной, чтобы не упасть ненароком, и сложился пополам. Его обильно рвало собственной кровью, неудержимо и мучительно, а Рашомон, несколько минут назад спасший жизнь ему и Хигучи, беззастенчиво витал рядом, равнодушно созерцая мучения хозяина. Зато Хигучи, которая тоже еле держалась на ногах, смотрела на него с состраданием и после приступа даже достала из-под жилета флягу с водой. Акутагава выпил; стало немного легче. Потом благодарственно вернул флягу обратно. Пришла пора оглядеться и решить, что делать дальше.
А вокруг творилось нечто, что трудно было описать словами. Армагеддон, как он есть, в целостном виде. С огнем, дымом, пылью, вонью гари и вывороченной сырой земли. Что-то гремело прямо в доступной близости, но грохот слышался, как через подушку — первый взрыв оглушил обоих мафиози куда больше. Акутагава сплюнул и вытер кровь со рта.
— Ты не сможешь вернуться в храм, — осмелилась возразить ему Хигучи. — Наверняка те два здания, между которыми мы были, уже обрушились друг на друга целиком. Это бесполезно.
— Там еще остался проход под тем коридором, который на втором этаже, помнишь? Мы выходили оттуда. Я пойду туда и поднимусь по лестнице, — Акутагава выпрямился. Глаза его горели болезненной решимостью.
— Но это опасно! Переход может обвалиться в любую секунду, и тогда мы уже точно не выберемся, — голос Хигучи снова задрожал. Казалось, и не она какое-то время назад смирилась со своей смертью и пожелала, чтобы Акутагава зарыл её прах здесь, а потом приезжал навещать каждую весну.
— Почему мы? Я один, — заявил вдруг Рюноске.
— Но…
— Ты помнишь, что говорил Ремарк о погибшей перед ним девушке? Его утрата сродни тех, что делают людей одержимыми болью. Ты видела его звериный оскал, когда он стрелял? Если Ремарк увидит тебя еще раз, убьет безо всяких прелюдий, как в отместку, и никакой бронежилет не спасет.
— Я не боюсь Ремарка! — храбро сказала Хигучи. Акутагава нахмурился.
— Я тоже, — и все-таки, это была неправда. — Но я не могу подвергать тебя такому риску. Ты нужна мафии. И мне, — добавил он чуть слышно, после чего развернулся и, шатаясь, побрел прочь, к домам, меж которыми затаилась та самая «Лестница в ад». Или то, что от неё осталось. Хигучи неуверенно пошла следом. Эх, если бы Рюноске только знал, что никакой мафии она и даром не нужна, и, если бы не её умение стрелять и терпимость к Акутагаве, Мори вышвырнул бы Ичиё прочь, как уличного щенка, при первой же возможности.
— Я пойду с тобой, — твердо произнесла она. Акутагава даже не обернулся.
— Нет. Иди к катеру и жди меня на побережье. Если не вернусь через полчаса, плыви к Нагасаки.
— Как же я уплыву отсюда без тебя? Ты мой командир! — отчаянно воскликнула Хигучи и встретилась с холодным, непроницаемым взглядом черных глаз.
— Со мной все будет в порядке, — уверил её Рюноске. — Твой командир вернется.
И пошел дальше. Вот уже и знакомый поворот, мимо которого они шли сюда, и лужа, и кипа воняющего мусора, обжитая крысами и прочими объектами дикой фауны. И угол покосившегося дома, наваленный на противоположное строение. Переход еще был цел. Хотя при первом впечатлении теперь так и трещал по швам, готовый обвалиться в любую минуту. Акутагава прибавил шаг. Хигучи побежала за ним.
— Подожди, Рюноске! — кричала она ему вслед. — Я не оставлю тебя.
— Иди к катеру, — повторил Акутагава, не оборачиваясь. Труба, снизу торчащая из стен перехода, угрожающе потянулась к земле. За ней последовал металлический каркас конструкции. В глубине обступивших заросшую площадку зданий виднелся лестничный пролет.
Переход дрогнул. Если Акутагава не перейдет на бег сейчас, то позже будет уже поздно. Он ускорился, оттолкнувшись от земли стрелами Рашомона, и одним махом нырнул в сумрак «ада». Оставалось лишь найти лестницу, ведущую оттуда наверх, и достигнуть храма с указанием заветного местонахождения Ремарка.
Едва Акутагаву накрыла тень домов, переход обвалился, едва не похоронив под собой Хигучи. Её отшвырнуло в сторону, в глаза и рот набились песок и известь, в носу зачесалось. Прокашлявшись и утерев лицо рукавом, девушка поняла, что единственный выход, ведущий к «Лестнице в ад», перекрыт. Она испуганно поднялась на ноги, не чувствуя ни боли, ни слабости, и с колотящимся сердцем посмотрела туда, где минуту назад мелькнул знакомый черный плащ.
— Рюноске… — машинально повторила она, и животный страх снова овладел ей. — Рюноске-кун…
Теперь, если не случится ничего худшего, Акутагава мог выбраться наружу только через храм Сенпукуджи. Его остатки ютились на вершине холма, под которыми были построены здания, теперь уже почти руины после взрывов. Оттуда — через гору — предстояло спуститься к воде, которая уже активно поглощала начавшую проседать землю на острове.
Затаив дыхание, Хигучи смотрела на кривой шпиль главной пагоды — последнего, что сохранилось за развалившейся галереей храма. Конечно, увидеть Акутагаву отсюда было невозможно, но она все равно смотрела и надеялась, надеялась самой глупой и наивной женской надеждой, потому что больше ей ничего не оставалось. Она смотрела, надеялась и совсем забыла о катере, о разрушении и о том, что приказал ей Акутагава. Он вернется. Он обязательно вернется, думала она. Он верен своим словам и никогда от них не отказывается…
Сердце пропустило удар, когда прямо на глазах Хигучи шпиль от пагоды взлетел на воздух и скрылся где-то в черном облаке дыма. Коварный Ремарк, похоже, сделал весьма подлую вещь, заложив мину прямо на территории храма. Два здания тут же начали оседать, отовсюду посыпался пепел, мелкие камешки и щебенка.
Хигучи попятилась. Она все еще не верила тому, что произошло. Прямо перед ней взорвалась главная двухэтажная пагода храма, и теперь то, что от неё осталось, было скрыто пеленой темного, жуткого смога на фоне ясного голубого неба. Вдалеке одинокими искрами там и тут забушевало пламя. Хигучи смотрела на дым, расширив глаза от ужаса, и боялась пошевелиться.
Дома, упирающиеся друг в друга, осели окончательно, заставив пройтись по земле несколько мощных волн. Девушку сбило с ног, она попыталась встать, но, упершись на больную руку, со стоном боли упала вновь, чисто инстинктивно поползла прочь на четвереньках, затем уцепилась за какую-то стену и, хромая, побрела дальше. В следующую же секунду обвалились и здания, скрывавшие в себе «Лестницу в ад». Все кончено. И назад дороги нет.
Хигучи обернулась. Она была на широкой площадке на побережье, некогда расчищенной под строительство доков. Доки так и не построили, а площадка осталась, и теперь сюда прибывала вода, грозясь поглотить её полностью.
Хигучи тяжело дышала, сжимая окровавленной ладонью отнявшуюся руку, и по щекам её безостановочно текли слезы. Рюноске… Рюноске не мог погибнуть… Он же обещал… обещал ей, что все будет хорошо. Она задыхалась, всхлипывала, сжимала зубы от боли и горя, но рыдания все равно вырывались из её груди, громкие, безысходные рыдания человека, который потерял все. У неё, по большому счету, ничего и не было, но сейчас Хигучи лишилась самого главного, того, ради чего, может быть, прожила все свои двадцать лет.
«Рюноске, ты не мог меня бросить! Не мог! Ты вернешься, обязательно вернешься, и мы вместе уплывем в Нагасаки, возвратимся в рёкан и закажем твой любимый тамаго-яки, и суши, и чай, много чая… И ты будешь ворчать и вспоминать Ремарка, и грозиться оторвать ему голову и измельчить её цветком сакуры, и мы обязательно придумаем, как вернуть Кёку, и…» Накрывшее вдруг отчаяние не дало Хигучи закончить мысль. Зачем она это делает? Зачем успокаивает себя? Зачем думает о том, чего больше никогда-никогда не случится? Зачем он ушел от неё за этими пресловутыми координатами? Зачем?..
— Досадная потеря, не правда ли? — в стороне раздался печальный и подозрительно знакомый голос. Хигучи с трудом повернула к говорившему лицо, перекошенное беззвучной истерикой. В глазах её, мокрых от слез, плескалась беспомощность. Неподалеку от девушки как ни в чем не бывало стоял Дазай, сложив руки в карманы кремового тренча и, оценивающе присвистывая, глядел на сцену разрушений. — Без этого остервенелого бродяги все портовые якудзы — ничто.
Хигучи проглатывала слезы и, дрожа, как в лихорадке, смотрела на детектива. Ей казалось, она все еще не может прийти в себя, и у ней уже начались галлюцинации на нервной почве. А Дазай, тем временем, преспокойно продолжал.
— Мне кажется, Мори-сан будет не особо рад слышать столь горестные известия. Тем более, от тебя, Хигучи. В лучшем случае он прогонит тебя, но станет преследовать — в конце концов, вы же так и не выполнили приказа. А в худшем, — он внимательно посмотрел на девушку. Та замерла под пристальным взглядом его шоколадных глаз, — в худшем прикончит тебя прямо на месте. Думаю, босс еще помнит должок, который за тобой висит, хотя я, как мог, уничтожил все улики. Теперь ты снова предала мафию. Предала, позволив Акутагаве погибнуть.
— Нет! Он не погиб! Он… — Хигучи зубами укусила онемевшую руку, чтобы заставить себя замолчать. Слишком больно было слышать горькую правду. Слишком больно было вновь ощущать себя предателем. И слишком больно было внутри, там, где отчаяние, скорбь и страх превратились в один все разрушающий ураган чувств. — Никогда… никогда…
Дазай смотрел на неё со снисходительным укором, так, как мать смотрит на провинившегося ребенка, когда его отчитывает кто-то другой.
— Зачем себя обманывать? — вздохнул он. — Ты видела взрыв своими глазами. Мне тоже жаль его. Мы все… все будем соболезновать там, в Йокогаме.
— Но он не мог… — в последний раз прошептала Хигучи и вдруг поняла смысл дазаевых слов. Испуганно подняла на него карие глаза. — Что… что же мне делать теперь?
Тот пожал плечами.
— Бежать, — сказал он. — Бежать, пока в мафии тебя не хватились. Если они узнают о смерти Акутагавы, будут тебя искать и, в конечном итоге, скорее всего, уничтожат. Лучше подстроить все, как несчастный случай, будто вы оба погибли здесь. И удрать, — Осаму еще хотел было посоветовать самый действенный из всех выход — самоубийство, но подумал, что для Хигучи это будет уже слишком. Суицид — это его стезя, а такие, как она, созданы для жизни.
— Но у меня нет… нет ни родных, ни друзей в Японии, — Хигучи запнулась, отрешенно глядя в землю перед собой. Вода прибывала, и уже наверняка до пришвартованного катера можно было бы добраться только вплавь. — Мне некуда идти, кроме как возвращаться в Йокогаму.
— Если хочешь, могу подсказать тебе имя человека, который в свое время помог мне, когда я оказался в похожем положении, — Дазай протянул девушке визитку. Та взяла её, и на белой картонке тотчас же возникли красные кровяные круги. — Может быть, он найдет работенку и для тебя.
После этих слов детектив замолчал. Хигучи дрожащей рукой держала визитку перед собой и пыталась вчитаться в иероглифы. На карточке значилось имя — Танеда Сантока. «Особый отдел по делам одаренных Министерства Внутренних дел? — спросила Хигучи саму себя. — Но зачем? Я же не эспер». Однако, когда она подняла голову, вокруг уже никого не было. Дазай ушел, не попрощавшись, словно вообще не появлялся на острове. Хигучи снова решила, что у неё глюки. Потом почувствовала визитку в руках и перечитала имя еще раз. Танеда Сантока. Адрес и телефон.
Вода прибывала. Над островом Хасима густела мрачная тень непроницаемого дыма. Хигучи Ичиё шла неверными шагами к катеру, краем сознания понимая, что с мафией её больше ничего не связывает.
Она невообразимо тосковала по Рюноске.
Примечания:
*
рёкан - гостиница в традиционном японском стиле
Обон - японский трёхдневный праздник поминовения усопших
—
Falling In Reverse - Losing My Mind
Three Days Grace - Last To Know
From Ashes To New - Through It All
Sick Puppies - Run
—
роберто просто дай мне спокойно умереть