***
— Акутагава-сан, отсюда видно крыло! Ничего себе, как круто! А для чего эта кнопка? Это что, стол? А это зачем? Блин, классно, можно опустить подлокотник! Ого, и шторки поднимаются! Офигеть, здесь даже подстаканник есть! Акутагава с невыразимой тоской повернул голову налево, туда, где сидел Накаджима, с любопытством оглядывая самолетное кресло, в котором ему предстояло провести следующие несколько часов. — Ни разу в жизни не летал на настоящем самолете! Ну, только если Моби Дик можно было бы назвать самолетом… А ты летал, Акутагава-сан? Говорят, на самолетах летать страшно. Они попадают во всякие воздушные ямы… Интересно, когда мы поднимемся, сверху будет видно сушу? А море? Или там все в облаках? А кормить нас будут? Я что-то уже есть хочу… Вообще, скоро там взлет? Акутагаве не повезло оказаться в ряду из трех кресел ровно между местом Накаджимы, который со всем комфортом разместился у иллюминатора, и каким-то здоровым лысым мужиком, от которого невыносимо разило потом. Каждый раз, когда Акутагава поворачивался к мужику, тот смотрел на него сверху вниз таким же взглядом, каким акула смотрит на мелкую рыбешку. По спине Акутагавы пробегала дрожь, и он поворачивался к Накаджиме, без умолку что-то трещащему про небо и самолеты. От этой трескотни у Акутагавы разболелась голова, а потом амбал справа зачем-то включил кондиционер на полную мощность, и кондиционер этот задул точно Акутагаве в висок, так что белые волосы его затрепыхались, как флаги над парламентом. Акутагава сидел посреди всего этого ада и не видел принципиальной разницы между ним и тем «адом» на Хасиме, где их с Хигучи едва не похоронило заживо. Он уже был почти на грани и предполагал, что, если в сию же секунду никого не убьет, стопроцентно схлопочет себе нервный тик. — Слушай, Накаджима, — процедил он, глядя в спинку кресла перед собой. — Если ты сейчас же не заткнешься и не перестанешь вертеться, я заткну тебе глотку сам и не посмотрю, что тут полно людей. Ацуши, который едва ли не носом вытирал стекло иллюминатора, тут же отлип от него и посмотрел на «компаньона». Он сидел прямо, будто в него затолкали железный стержень, и, не мигая, сверлил бесстрастным взглядом закрытый столик. — Если попытаешься напасть, тебя ссадят с самолета и фиг тогда ты доберешься до Чикаго, — разумно заметил Накаджима. Акутагава оскалился, продолжая глядеть в одну точку. — Мне плевать, как я туда доберусь, сейчас ты меня ужасно бесишь и, если это не прекратится, клянусь, я призову Рашомон прямо здесь. В это время справа от Акутагавы раздался какой-то гортанный звук, похожий на низкое рычание. С трепещущим сердцем Рюноске обернулся. Лысый здоровяк, бывший на голову его выше, все еще по-акульи на него смотрел. Акутагава сглотнул и отвернулся. Белые пряди били его по щекам. — Хм, ну попробуй, — с неприкрытым интересом произнес Накаджима. — А я погляжу. Если бы взглядом можно было испепелить, от Ацуши бы давно не осталось и следа. Акутагава распахнул от ярости глаза и сдвинул брови к переносице, после чего завопил: — Рашомон! Плащ тут же пришел в движение и смертоносной тенью накинулся на Ацуши, прижав того к боку самолета за горло. Накаджима задергался, пытаясь освободиться. Насколько мог судить Акутагава, в этот момент на него посмотрело минимум шесть человек на ближайших креслах, включая рычащего амбала. На крик мафиози в следующее же мгновение прибежала измотанная стюардесса в пилотке и полосатом нашейном платке. — Что здесь происходит? — спросила она, впопыхах не понимая толком, что пассажир в черном плаще в принципе пытается сделать со своим соседом. Акутагава снова услышал рычание над ухом и, медленно выдохнув, отпустил Накаджиму. Он почувствовал боль внутри и забеспокоился насчет ран. Они еще не зажили до конца. Рашомон убрался обратно в одежду, будто и вовсе из неё не показывался. Ацуши закашлялся, хватаясь за шею, но вскоре пришел в себя. — Ничего. — Господа, у нас на борту запрещено рукоприкладство, — сказала стюардесса и зевнула, решив, что оживший плащ ей просто почудился от усталости. — Тогда отсадите этого, — Акутагава указал на сжавшегося в кресле Накаджиму, — подальше от меня. — Сожалею, но в салоне нет пустых мест. — Поменяйте меня с кем-нибудь! Справа вновь послышалось рычание. Акутагава, вмиг забывший обо всех своих неудачах в кругу социума, с ненавистью обернулся и почувствовал, будто кресло под ним просело — настолько его фигурально пригвоздил этот тяжелый взгляд. Акула хищно приподняла губу, обнажив острые и гнилые зубы. Акутагава снова сглотнул, и ему почему-то вмиг перехотелось возмущаться. Девушка сонно оглядела всех троих, от безысходности предложила выпить водички и удалилась, окликнутая коллегой. Акутагава проводил её рассерженным взглядом. Нет, как бы он не хотел убить Накаджиму, выходить из самолета он не хотел еще больше. Даром, что ли, отдал такие бешеные деньги за билеты? Ладно, в другой раз Акутагава обязательно начистит этому идиоту рожу. Например, когда они окажутся в более безлюдном и не таком тесном помещении. После всего произошедшего Накаджима смотрел на Акутагаву боязливо и до самого момента взлета, да и после него, в общем-то, не проронил ни звука более. Акутагава утомленно вздохнул и, откинувшись на сиденье, закрыл глаза. Он чувствовал себя так, точно не спал всю ночь. Разгон и набор высоты прошли словно во сне. Рюноске только краем глаза видел, какой напряженный вид был у Накаджимы, когда его прижало к креслу от большой скорости. Он сидел, выпучив глаза и не шевелясь, будто изваяние, и трясся то ли от страха, то ли от того, что трясло весь самолет. Акутагава фыркнул и снова попытался задремать. Справа захрапел амбал. Дремать стало невозможно, но Акутагава все-таки попытался. Он думал о Хигучи. Он думал о том, что зря, наверное, не оставил ей какое-нибудь послание в номере рёкана с информацией о том, где его искать. Может быть, по прибытии в Чикаго позвонить ей? Или нет, он же будет в роуминге, а это слишком дорого. Лучше попросить Чую ей звякнуть. А вдруг у него нет её номера? Господи, как же все это сложно. Акутагава старался не вспоминать наполненное ужасом, мокрое от слез и черное от грязи лицо Хигучи, когда он приказал ей идти за катером. Он надеялся, что с ней все хорошо и она благополучно спаслась с острова. Он надеялся, что она жива и просто задержалась где-нибудь на Кюсю, разыскивая его или поправляясь после повреждений. Он надеялся, хотя и не давал себе отчета в том, что он, безжалостный и беспощадный убийца мафии, бессмысленно надеется и вообще забивает себе голову всякими подчиненными вроде Хигучи. Нет, она не просто подчиненный. А он не просто убийца. Она заслуживает жить, он не заслуживает убивать. И она так страшно нужна ему, хотя он сам ни в ком не нуждается. Хигучи могла бы отправиться вместе с ним, если бы Ремарк не хотел с ней покончить. Могла бы… Да, сейчас, пожалуй, Акутагава готов был признать: он по ней отчаянно скучает. Скучает, хотя и ума приложить не может, чего в ней такого особенного. — Акутагава-сан… Акутагава-сан! Взволнованный шепот Накаджимы с соседнего кресла вырвал Акутагаву из наступившей было дремоты. Он с раздражением открыл глаза. Услышал гудение двигателей. Храп мужика справа. Возненавидел Накаджиму, двигатели и мужика. Пожелал им всем счастливо сгореть в специально отведенном для них котле в самой глубине преисподней. Потом вспомнил, что летит в самолете, и пожелал самолету упасть. — Что, Накаджима? — простонал Рюноске, не поворачивая к Ацуши головы. — Мне плохо… Меня тошнит. — Я должен погладить тебя за это по голове? — Нет. Дай каких-нибудь таблеток. — С чего ты решил, что у меня есть таблетки? — удивился Акутагава и даже посмотрел на Ацуши. Ацуши сидел, скрючившись, и как-то болезненно позеленел. — Ты же всегда носишь с собой какие-то таблетки… — Я ничего с собой не ношу! Эй, что ты… — Мне плохо. Сейчас вырвет… — Ты идиот, что ли? Возьми пакет! — Перед моим сиденьем его нет… Быстрее, дай мне тот, что у тебя… пожалуйста… — Твою мать, Накаджима!***
— Как же я ненавижу тебя, Накаджима! Да почему ж ты просто не мог сдохнуть тогда, на Моби Дике, и в разы облегчить всем существование?! — Акутагава шел по длинному переходу в аэропорту Таоюань в Тайване. Переход был вымощен гладкой плиткой в крапинку, которая была начищена местными уборщиками до блеска и отражала холодные огоньки горящих на потолке многочисленных лампочек. Акутагава был разъярен. Когда, казалось ему, он был разъярен в Фукуоке, ему это только показалось. Сейчас же он был разъярен вдесятеро сильнее, ему просто хотелось рвать и метать и желательно — все, что под руку попадется. Но переход был пуст, потому что с рейса Фукуока-Тайвань только они с Накаджимой направлялись трансфером прямиком в международный терминал тайваньского аэропорта. — Ками-сама, сначала ты нажрался своих идиотских рулетов недельной давности, которые заставил купить меня на мои деньги, — Акутагава сделал ударение на слове «мои», — а потом заблевал ими все кресло! Ты же мне весь плащ испачкал, гаденыш! Я уже говорил, как я тебя ненавижу?! Накаджима понуро брел следом за взбешенным мафиози и почему-то казался похожим на кота, нализавшегося без спроса валерьянки — ему, вроде бы, было немного стыдно, но выглядел он довольнее некуда и вовсе не оттого, что испачкал Акутагаве плащ. Просто где-то в середине полета у него невообразимо закружилась голова, а потом затошнило, и теперь он был почти совершенно уверен: причина этого в том, что он всего лишь не переносит самолеты. Нет-нет, урамаки оказались свежими и потрясающе вкусными, и было даже несколько жаль с ними расставаться, когда желудок Ацуши начало выворачивать наизнанку. А сейчас Накаджима наконец-то шел по земле, ровной и не шатающейся из стороны в сторону, и чувствовал бы себя от этого действительно чуть получше, если бы не ворчания Акутагавы, идущего впереди и гневно размахивающего руками. — Прости, — тихо сказал Ацуши, еле волочась за ним с сумкой на плече. По весу она проходила в ручную кладь. — Не прощу! — взревел Акутагава, внезапно повернувшись к нему, и отвернулся так же внезапно, продолжая злобно бормотать себе под нос. — Сидел спокойно, никого не трогал, пытался заснуть, спокойно сидел, понимаешь, я, убийца Портовой Мафии — и сидел спокойно! Нет, давайте испортим ему жизнь и не дадим посидеть спокойно! Давайте будем вертеться, спрашивать дурацкие вещи и храпеть, а потом изгадим все, что вокруг него! — Я не храпел, — деликатно заметил Ацуши. — Да мне плевать, кто храпел! — взорвался Акутагава. — Я ненавижу тебя так же сильно, если бы ты храпел, как и если бы ты не храпел, понимаешь?! Да зачем я вообще позволил тебе ехать со мной! От тебя же пользы, как… — Если хочешь, можешь бросить меня прямо здесь, но без моего удостоверения таможенники Чикаго не выпустят тебя в город, — это был резонный ответ. Глупый тигр знал толк в шантаже. Акутагава остановился, согнул пальцы на руках, словно собирался оцарапать ими Накаджиму прямо сейчас, потом грязно, как истый преступник, выругался и пошел дальше. Ацуши вздохнул. Голова немного перестала кружиться, хотя он и пытался не думать о том, что впереди — еще долгие четырнадцать часов перелета до штатов… — Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!.. — безнадежно раздавалось в пустоте перехода. — Акутагава-сан, если в дьюти-фри есть аптека, может, заглянем туда на минутку?..***
Четырнадцать часов десять минут — это довольно-таки большой временной промежуток, а если, как в одной известной шутке, перевести часы в секунды, получается цифра, кажущаяся в сто раз огромнее. Пятьдесят одна тысяча секунд, проведенная рядом с Накаджимой на соседнем кресле, казалась Рюноске просто бесконечной, хотя ближе к снижению на Ацуши вдруг перестали действовать все те таблетки от давления, которые он попросил Акутагаву купить в аптеке, и остаток полета он провел в туалете в хвосте самолета, чему Акутагава несказанно обрадовался. Акутагава уже нарушил две, а то и все пять своих заповедей, потратив на Накаджиму кучу нервов и денег, и теперь молчаливо торжествовал, чувствуя, что все одолженные средства окупят себя страданиями этого сопляка из Агентства. Грех, конечно, смеяться над убогими, но Акутагава, которого так несправедливо кинули, заставив чувствовать себя зависимым от какого-то паршивого удостоверения, без зазрения совести считал: Накаджима вполне заслужил немного помучаться. Да, Акутагава был все еще верен своим убеждениям и все еще желал расправиться с кем-нибудь как можно быстрее и насладиться видом хлещущей из вспоротых кишок крови. Он все еще оставался убийцей. И все еще злорадствовал, видя слабость конкурента. Город Чикаго с первых же секунд не заслужил симпатии двух временно напарников из Японии. Накаджиме он не понравился тем, что в нем было необычайно шумно, вдобавок, яркое солнце немилосердно светило, мешая прийти в себя, а еще он, Ацуши, толком не выспался за время перелета из-за постоянного укачивания и перепадов давления. Акутагаве он не понравился тем, что здесь было необычайно много людей, и все они, как один, были необычайно похожи на Фицджеральда, его приспешников и Ремарка, и всех их необычайно хотелось убить. Акутагаве постоянно приходилось себя одергивать от подобных мыслей, ведь Чуя верно его предостерегал — здесь он на чужой территории, и, если что случится, за все его кровожадные деяния придется отвечать Портовой Мафии, которая более всего сейчас (в саркастическом ключе) нуждалась в новых войнах и конфликтах. И, наконец, последнее, чем не понравился Чикаго Накаджиме и Акутагаве единогласно — так это обилием латинских букв и названий и совершеннейшим отсутствием знакомых с детства иероглифов. Ладно, Акутагава — он был более-менее осведомлен, так как в свое время иногда почитывал всякие иностранные книжки (точнее, мануалы), и смог даже кое-как разобраться в схеме движения железнодорожного транспорта, с помощью которого они затем добрались до ближайшей ремонтной мастерской, но об этом позже. Однако Накаджима, через пень-колоду способный связать пару английских слов, в городе, где по-английски говорило, писало, читало, приходило и уходило абсолютно все, даже булочную от стоматологии отличил бы только по картинкам. Тем не менее, когда они, наконец, прошли таможню и выбрались-таки из гигантского здания аэропорта на свежий воздух, голова у Ацуши закружилась снова, и он вымученно сказал: — Так, мне кажется, или я останусь в этом месте навсегда и умру здесь же, либо вернусь в Йокогаму на пароходе. Самолеты — это не для меня. Акутагава только хмыкнул, потому что ему было плевать, где умрет Ацуши и как доберется до Йокогамы, и пошел искать карту всевозможных проездов, линий метро, расписаний автобусов и прочих средств передвижения вдоль районов Чикаго и заодно месторасположения ближайших ремонтных мастерских. Ремонтная мастерская нужна была Акутагаве, чтобы в кратчайший срок починить разбитый телефон, управляющий способностью Кёки. Накаджиме ремонтная мастерская была не нужна, но он мужественно согласился ехать вместе с Акутагавой (хотя тот его даже и не спрашивал), а, когда они проходили мимо банкоматов, под четким руководством (и суровым взглядом) мафиози все-таки нашел банковскую карточку на дне сумки и послушно перевел ему деньги за билет, урамаки, таблетки и моральную компенсацию. До ремонта горе-спасатели Кёки ехали молча, сидя в противоположных концах вагона метро и бросая друг на друга сквозь толпу американцев враждебные взгляды. — Здрасьте. Мне тут надо… телефон починить, — Акутагава положил на стойку из бело-синего пластика две части сломанной «раскладушки». — Насколько возможно. Они с Накаджимой находились в ближайшей, как показал навигатор Ацуши, мастерской по ремонту компьютеров, телефонов и прочих гаджетов, которая располагалась в получасе езды на метро. Мастерская представляла собой такую небольшую комнатушку, отделанную линолеумом под дерево, стены которой были увешаны разными рекламными плакатами, восхваляющими новинки американской электронной индустрии. Пока Акутагава героически играл роль вежливого клиента (чему ему, видимо, в отсутствие Хигучи все же придется научиться) и пытался максимально спокойно объяснить ремотникам, что ему от них нужно, Накаджима непринужденно бродил по комнатушке, как по музею, читая непонятные английские надписи, и неторопливо пережевывал какую-то лепешку, при покупке названную пападамом. Он, что ни странно, был уже давно снова весел и живуч (и голоден), как и до перелета и, пока Акутагава искал карту, преспокойно наведался в ближайший павильон индийской кухни и набрал там кучу закусок. Темнокожая девушка — работница сервисного центра — лениво отложила смартфон, в котором сидела до того, и, зыркнув на Акутагаву таким пренебрежительным взглядом, каким даже он не мог позволить себе посмотреть на Накаджиму, медленно поднялась со стула. Потом посмотрела на остатки телефона. На губах её лопнул пузырь жвачки. — Вы в своем уме? — спросила она. — Такая поломка ремонту не подлежит, покупайте новый. Акутагава чертыхнулся и полез в карман за наличкой, снятой из банкомата в долларах. Потом отсчитал несколько купюр и положил на стойку вместе с телефоном. — Купите сами, — хмуро сказал он. — Похожий. И перенесите на него все данные. Хотя бы это можно сделать? При виде денег лицо девушки переменилось, и жвачка заходила у неё между зубами чуть более затяжно. — Можно. Вам в обычном режиме или срочно? — Срочно, — буркнул Акутагава и, посмотрев в сторону, наткнулся взглядом на рекламу какого-то нового смартфона позади стойки. В рекламе была изображена девушка, с первых секунд показавшаяся ему Хигучи. Он помотал головой. Это была не Хигучи, хоть и блондинка. У Хигучи совсем другое лицо, родное, с изящным разрезом глаз. А эта баба на плакате ну вылитый Френсис, только женская версия. Видимо, смена часовых поясов не прошла для Акутагавы даром — вон уже и всякая ерунда мерещится. Тем временем, девушка за стойкой совсем неоперативно (хотя Рюноске сказал, что ремонт ему нужен срочный) достала какой-то бланк, что-то чиркнула в нем и с небрежностью произнесла: — Давайте удостоверение личности. Паспорт, права, — что у вас там? Акутагава почти закатил глаза. Потом с отчаянной неохотой повернулся к Накаджиме. Тот съел уже три пападама и был готов перейти к четвертому, от скуки разглядывая лежащие под стеклом ноутбуки для продажи, когда «компаньон» его окликнул. — Дай удостоверение. Ацуши покорно достал документ и положил его перед девушкой. Та прищурилась. — Мне придется записать заказ на имя этого человека, — предупредила она, указав на Накаджиму. Акутагава скрестил руки на груди и нетерпеливо принялся постукивать ногой. — Хорошо. — При выдаче принесите с собой это удостоверение и чек, — ремонтница еще раз что-то написала в бланке, потом протянула его Накаджиме. — Распишитесь здесь. Тот отпрянул от стойки и с набитым ртом изъявил нежелание что-либо подписывать. Акутагава Рашомоном ткнул его сзади в спину, да так, что несчастный Ацуши аж подавился лепешкой и, подлетев к стойке, ударился в неё ребрами. — Ты подпишешь все, что нужно, или я оставлю тебя одного в большом городе, где ты ориентируешься чуть хуже, чем никак, — процедил Акутагава ему на ухо, на лице при этом сохраняя каменное выражение. Накаджима проглотил остатки пападама и дрожащей рукой расписался в бланке. После этого Акутагава расплатился за ремонт, и ему выдали чек. — Заказ будет готов к вечеру, — прощебетала девушка, и её тон разительно отличался от того, каким она говорила с Акутагавой в начале его визита. Рюноске кивнул и молча вышел из ремонтной, по пути еще раз задержавшись глазами на плакате с американской девушкой-блондинкой. «Страшная», — подумал он. Накаджима, как маленький щенок, от которого постоянно норовит избавиться хозяин, поспешил за своим спутником.***
— Я не понимаю, почему мы вот уже полчаса сидим на лавке и ничего не делаем вместо того, чтобы искать Кёку. На позеленевший от времени бронзовый мемориал причудливо падали тени ветвей. На мемориале был высечен барельеф в виде силуэта какого-то незнакомого человека, вероятно, американца, который смотрел своими каменными глазами полурешительно-полугрустно на всякого, кто проходил мимо. Накаджима с Акутагавой сидели на одной из скамеек возле этого мемориала и сидели действительно долго — во всяком случае, так казалось Накаджиме. Мемориал располагался в глубине какого-то здорового по площади парка, внутри которого кольцом шли бетонированные дорожки. В парке — там, где росли деревья, — было хорошо, прохладно, и временами даже подувал приятный теплый ветер. Однако двум японцам, прибывшим сюда издалека, этот парк особо не пришелся по душе, ибо для того, чтобы отыскать хотя бы одну лавочку, им пришлось пройти его почти наполовину. Акутагава внимательно изучал план города. Город оказался таким большим, что сразу все его районы не помещались на одной стороне карты, и её приходилось постоянно вертеть, чтобы видеть, где что находится. Акутагава смотрел на карту и думал. Он искал наиболее вероятные места, в которых они с Накаджимой могли бы встретить Ремарка. И не находил, поэтому молча сердился. — Это ты ничего не делаешь, — проворчал он, снова переворачивая карту, — а я пытаюсь понять, где найти похитителя. Рюноске задумался. Ремарк был бывшим солдатом, что ж, значит, нужно обойти все объекты, каким-то образом связанные с армией и военными. Какие-нибудь музеи истории, кладбища и всякое такое. С другой стороны, как имел честь наблюдать мафиози, этого придурка постоянно тянуло ко всяким островкам, следовательно, стоило проверить всевозможные гавани и небольшие клочки суши на озере Мичиган, отделенные от берега узкими перешейками. Таких гаваней на плане Чикаго было несколько, и все они друг от друга располагались на жутких по длине расстояниях. А еще Ремарк когда-то работал на Гильдию. Акутагава не слышал, чтобы в Чикаго находился один из её штабов, поэтому никак не мог додуматься, по какой причине этот хрен задал им координаты именно этого мегаполиса. Как-то раз Рюноске слышал от босса, что в Чикаго в свое время хозяйствовала своя, национальная мафия, Чикагский синдикат, если так можно выразиться, и, помня о том, что Ремарк давным-давно слыл опасным гангстером на северозападном континенте, можно было предположить: он мог бы связаться с местной мафией, чтобы противостоять им с Накаджимой. Хотя и это казалось Акутагаве маловероятным, ведь Ремарк сам говорил, мол, не выносит он ходить у кого-то на поводу и потому после разрыва с Гильдией действует сам по себе. Что-то другое привело его в Чикаго, что-то, что не имеет к здешним преступным организациям никакого отношения, только вот что и следует ли этого чего-то опасаться им, эсперам из Йокогамы?.. Акутагава мысленно обвел в кружок три желто-зеленых пятна рядом с большим синим. Первым делом они наведаются в эти бухты. Потом Акутагава посмотрел на гигантский серый многоугольник неправильной формы, усеченный снизу и с боков. Это центр. Там всякая фигня, связанная с историей и войнами. Если в гаванях они ничего не найдут, отправятся туда. И последнее. Мафия и все, что с ней. Акутагава начал соображать. Чикагский синдикат — на чем он вырос? Здесь, в Америке, все не как у людей, и даже гангстерские организации функционируют по своим особым законам. Например, считаются не кровными кланами, а просто объединением разного рода бандитов. Где искать их, Акутагава не имел ни малейшего понятия. Можно ткнуть наобум и по аналогии представить, якобы мафия пришла в Чикаго из Италии, но это будет не совсем верно. И все-таки… Из множества ни о чем не говорящих названий округов, улиц и остановок со станциями на глаза Рюноске попались два слова — «Маленькая Италия». Что ж, если ничего другого не останется, можно будет попробовать сунуться туда. И до чего же не хотелось Акутагаве вновь нырять в преступную среду, тем более, там, где его внушительное имя не значило совершенно ничего… Но это — на самый крайний случай. Сейчас они поедут к побережью и начнут свои поиски оттуда. — Ну что, понял? — заскучавший Накаджима сидел на лавочке, сложив руки на груди, и устало позевывал. Он уже съел все лепешки и теперь отчаянно хотел карри из той индийской забегаловки. В сумке у него остались только дешевые закуски вроде шоколадных батончиков и еще какая-то несерьезная еда. Вот карри — это уже что-то; разберутся они с Ремарком, он сразу пойдет туда и купит, и чтоб побольше соуса и свинины. Ну и риса, разумеется. Акутагава смерил временного напарника ненавидящим взглядом и снова перевернул карту. — Значит, так, — сердито начал он. — Слушай внимательно и запоминай, я дважды повторять не буду. Сначала мы идем сюда, — Акутагава указал на полосу вдоль синего овала озера в тех местах, которые мысленно обвел кружочками, — потом сюда, — он отвел палец влево, изобразив невидимую линию их маршрута, — обыскиваем все здесь и, если ничего не находим, движемся обратно, к «Маленькой Италии». Все ясно? Накаджима с минуту смотрел на карту и Акутагаву, злобно морщившего лоб. Ацуши выглядел примерно, как школьник, который витал в облаках все то время, пока учитель что-то ему объяснял. Потом медленно и тоскливо вздохнул и, наконец, кое-что осознав, произнес почти остолбенело: — Да здесь же минимум три дня поисков! За сутки мы все это точно не обойдем. Ты что, хочешь на неделю застрять в этом Чикаго? — Хорошо, раз такой умный, сам говори, куда мы, по-твоему, сейчас должны отправиться, — огрызнулся Акутагава. Конечно, он понимал, что работы сейчас перед ними непочатый край, но и представить не мог, чтó бы они могли предпринять, дабы этой работы стало меньше. Как говорится — глаза боятся, руки делают, и больше никак. — Да хоть вот сюда, например, — Ацуши притянул карту к себе и — Акутагава мог поручиться, наугад, — ткнул в какой-то зеленый прямоугольник возле озера. На нем было написано «Грант Парк». — Чего? В парк? Это ж с какой такой радости? — Мне так кажется, — пожал плечами Накаджима. Акутагава почувствовал, что снова выходит из себя. — То есть, ты хочешь сказать, что мы должны от балды тащиться в какой-то рандомный парк только потому, что тебе, блин, так кажется?! — вскричал он. — Ага. А еще мне кажется, — Ацуши простодушно почесал за ухом и потянулся, — что было бы неплохо сперва найти не Ремарка, а какую-нибудь гостиницу или хостел, оставить там вещи, умыться, переодеться и поспать. Честно говоря, я чертовски устал после всей этой суеты с перелетами. Меня до сих пор шатает, — пожаловался он Акутагаве. Тот смотрел на него, как бык на корриде смотрит на красную тряпку. — И вообще, я не выспался. — Слушай, ты, ошибка природы, — процедил Рюноске, чувствуя, что еще немного — и он станет брызгать слюной от раздражения, — если будешь ныть, я брошу тебя прямо здесь, на этой лавке, и найду Ремарка с Кёкой сам, без твоей помощи! — Ты этого не сделаешь, — заметил вдруг Накаджима, — потому что не справишься с Ремарком один, о чем прекрасно знаешь. Акутагава прям-таки и окаменел после этих слов. На лицо его опустилось мрачное непроницаемое выражение, не предвещающее ничего хорошего. — Повтори, — проскрежетал он. — Я сказал, что в одиночку ты не справишься с Ремарком. «А тебе откуда знать, урод?» Черная стрела Рашомона в окружении ярко-красных всполохов демонического пламени в одну секунду взметнулась ввысь и с треском обрушилась на Накаджиму. Акутагава был почти уверен, что после удара тот окажется распластанным на бетоне со вспоротым брюхом, однако все произошло вопреки его ожиданиям. Ацуши — впервые, наверное, за такое долгое время, — трансформировал левую руку в тигриную лапу и поднял над собой, как щит. Иглы Рашомона впились в непробиваемую звериную шкуру и теперь сверху придавливали её к земле, но Накаджима сидел спокойно, словно не сдерживал уничтожительную способность, а заслонялся от солнца. Акутагава чертыхнулся. Он не мог долго призывать Рашомон, ибо грозил получить еще одно кровоизлияние в горло. — Ты… Да как в твою мерзопакостную башку вообще лезут такие мысли! — закричал Рюноске и вскочил на ноги. — С какой стати я, Акутагава Рюноске, гроза Портовой Мафии, вдруг не справлюсь с каким-то жалким американским паршивцем?! И пускай Ремарк не был в полной мере «американским», Рашомон продолжал медленно пронизывать тигриную лапу. По белой шерсти заструилась кровь. Накаджима тоже поднялся. — С такой, что твоя Портовая Мафия никак не воспрепятствовала тому, что этот паршивец выкрал Кёку, и закрыла глаза на похищение, отправив за ней не отряд, а одного человека! — Двух, — поправил Акутагава. — Кёку изначально искали только я и Хигучи. — Но теперь ты ищешь её один! Только подумай: когда Кёка пропала, целая организация не смогла ничего сделать! Вы просто позволили ей уйти! — А что нам оставалось? — оскалился Акутагава, который начинал понимать, что имеет ввиду Накаджима. Не так уж и страшна мафия, когда её членов так легко похищают при свете дня. Но Ремарк был не просто похитителем! Он обладал силой, с которой не смогли справиться даже сами Главы… Рашомон уже проткнул лапу насквозь, и теперь несколько его остроконечных стрел торчало из неё с другой стороны. По ним стекали красные капли. Накаджима смотрел на мафиози сурово, так, как, казалось, в принципе не мог смотреть такой пай-мальчик даже на своего врага. Акутагава попятился к мемориалу, все еще озлобленно сверкая глазами. — Кёка была просто пешкой в вашей безжалостной игре! Маленькая, беспомощная девочка, которая даже за себя не могла постоять из-за того, что вы постоянно управляли её демоном! Она никому не желала зла! И, я уверен, если она и ушла, то только по собственному желанию, потому что мафия сломала ей жизнь! Накаджима голой рукой схватил Рашомон и с силой выдрал его из лапы. Акутагава дернулся ему на встречу, расширив глаза от гнева и бессилия. Кровоточащие раны Ацуши затянулись в считанные секунды, после чего вторая конечность снова приняла обыкновенный вид человеческой. — По-твоему, мафия виновата в том, что Кёку похитили? — прорычал Акутагава. Он стоял, тяжело дыша, и плащ его ходил ходуном на плечах, поднимавшихся при каждом вздохе. — Да. Мафия допустила похищение. И она не заслуживает того, чтобы Кёка вернулась назад. — Ну знаешь, мне наплевать, что, ты думаешь, заслуживает мафия, а что — нет. Когда я разберусь с Ремарком, Кёка уедет в Йокогаму со мной, — и точка. Накаджима прищурился; угрожающе, по-хищному. Как тигр в засаде перед прыжком. — Это мы еще посмотрим, — сказал он. — Эй ты, вздумаешь мне перечить? — Акутагава снова повысил голос, хотя до этого почти успокоился. — Я же предупреждал, что, раз хочешь помогать мне, соблюдай мои условия! Если нет — надеюсь, больше я тебя никогда не увижу. — Не очень-то и хочется помогать такому ворчливому угрюмому холерику вроде тебя! — парировал Ацуши, тоже переходя на крик. — Ты мне за всю дорогу сюда ни одного доброго слова не сказал! — Я тебе не мамка, чтобы тебя добрыми словами успокаивать, — сплюнул Акутагава. — Я убийца, ясно? Жестокий и безжалостный. Хочешь доброты — беги к своему Дазаю под крылышко! — Дазай хотя бы не ворчит и не огрызается всякий раз, когда к нему обращаются! И не приходит в ярость от каждого чиха над ухом! Акутагава оторопел. — Я не… — И не трясется над каждой потраченной йеной, — продолжал перечислять Накаджима, — и не бьет по челюсти, когда ему предлагают помощь, а ценит её и помогает в ответ! Акутагава недоверчиво нахмурился. — Это когда это ты мне помощь предлагал? — В аэропорту, когда забронировал билеты! — А я их купил, так что… — Слушай, Акутагава-сан! — Ацуши определенно уже терял терпение, и Рюноске, видя, как он возмущается, почему-то мысленно посмеялся, но после одернул себя. Он вдруг подумал, что сам со стороны выглядит ничуть не лучше, когда злится. — Я не знаю, чем таким я тебе насолил и почему ты так меня ненавидишь. Но я просто замучился уже терпеть твою злобу и ругань по поводу и без. Мне надоело бегать за тобой, как за поводырем, искать тебя, когда ты вдруг, ни слова не сказав, куда-то исчезаешь, и слушать бесконечные ворчания и упреки. Да, я знаю, что сам тоже не всегда поступаю правильно и иногда ошибаюсь, но все мы люди и имеем право на ошибку! Неужели тебе так сложно это принять? — За эти два дня ты ошибался больше, чем поступал правильно, Накаджима. И за это я тебя ненавижу. — Ненавидишь? Что ж, прекрасно, — Ацуши театрально взмахнул руками и подошел к лавочке, под которой валялась упавшая карта Чикаго и его окрестностей. Он поднял план, сложил его вчетверо и протянул Акутагаве. — Я понял, в твоем отношении ко мне ничего не изменится ровно до тех пор, — Накаджима взвалил спортивную сумку на плечо, — пока я не сдохну, да и тогда маловероятно, что ты будешь думать обо мне как-то по-другому… А раз так, то не буду мешать тебе жить. — Ты куда собрался, придурок? — грозно спросил Акутагава, машинально забирая у Ацуши карту. — За карри, — бросил тот, поправляя свою ношу, и, сложив руки в карманы бридж, преспокойно развернулся и пошел прочь вдоль бетонированной дорожки парка. По обе стороны от него зеленел ровно постриженный газон. — Каким еще карри?! Мы должны искать Ремарка! Ацуши обернулся и через плечо посмотрел на мафиози. Тот стоял, сжимая и разжимая кулаки от негодования — само воплощение вселенской ненависти. Рашомон покачивался над его головой. — Ты должен. А я хочу есть. Если понадобится моя помощь — всегда можешь найти меня в том парке, который я показал на карте. С этими словами Накаджима неторопливо пошел дальше. Акутагаву застигло странное двоякое чувство — он вроде бы и был рад тому, что Ацуши наконец от него отстал, но в то же время в глубине души ощущал какое-то беспокойство. В конце концов, они сейчас одни в большом и незнакомом городе, где у них нет никого, к кому можно было бы обратиться за советом. «К черту, — решил Акутагава. — Мне не нужны советы. И чужая помощь тоже». — Да хрен она мне понадобится! — крикнул он Накаджиме в спину. Тот, не оборачиваясь, ответил: — Ну, тем лучше. Найдешь Кёку сам, и босс тебя похвалит. — Так ты разрываешь сотрудничество? — Ацуши продолжал идти и не отвечал. — Еще шаг — и можешь не возвращаться! — Накаджима не остановился. — Ладно, мерзкий тигреныш, я чрезвычайно рад, что больше мы не встретимся! — он уже хотел было развернуться и уйти в другую сторону, но не удержался и кинул вслед бывшему временному напарнику. — Чтоб твое карри оказалось прошлогодним, и ты сдох, съев его! После этого он основательно сматерился, покрыв Ацуши всеми ругательствами, которые знал и которым его научили в мафии, потом Рашомоном поднял карту Чикаго в воздух, искромсал её в клочья и двинулся прочь под вихрем мелких разноцветных бумажных кусочков. На душе было паршиво, будто её только что изодрала орава маленьких тигрят вроде Накаджимы. Наверное, в метафорическом смысле так оно и было. Акутагава шел к выходу из парка и из последних сил пытался понять, как этой тупоголовой, безмозглой желтоглазой сволочи удалось кинуть его, Акутагаву, первым. Ведь когда Ацуши встретил Рюноске на Хасиме, он так отчаянно рвался с ним на поиски Кёки и Ремарка и до последнего хранил в себе это сильнейшее рвение, и вот вдруг что-то случилось, и оно, это рвение, враз покинуло его безо всяких причин, и Накаджима ушел так, словно бы никогда и не хотел ехать с Акутагавой. Может, ему нужны были лишь билеты на самолет? Странное дело, желать лететь на самолете, не перенося при этом перелеты. Или координаты Ремарка? Но город огромный, и ни то, как выглядит Ремарк, и ни то, в чем его способность, не было известно Накаджиме, а Акутагава ему об этом и не рассказывал. Сейчас Рюноске даже порадовался, что до конца хранил молчание на этот счет. У Ацуши, считай, все равно нет иного выбора, кроме как вновь найти его, Акутагаву, и узнать всю информацию о похитителе Кёки от него самого. «Он еще прибежит ко мне, — злорадно думал мафиози, — прибежит и на коленях просить будет, на полу валяться, умоляя все рассказать». Накаджима в Чикаго лишь ради этой мелкой девчонки, больше ему здесь делать нечего, как и, собственно, ему, Рюноске. Так что они абсолютно точно встретятся еще раз, если Ацуши действительно вдруг приспичит спасать Изуми, а уж приспичит ему или нет, Акутагаве совершенно плевать. Впредь он не настроен идти с кем-либо на компромиссы и сотрудничать; он бродячий пес, одиночка, который верен лишь себе и своим принципам. Он предупреждал Накаджиму, что не терпит непослушаний. Накаджима получил, что заслужил. Пускай теперь один подыхает в этом здоровенном мегаполисе, где не может прочитать даже вывеску магазина. Зайдет вместо заведения общепита в шинный центр и напьется машинного масла по ошибке, а потом умрет в мучениях. Подходящая судьба для такого идиота. И почему Акутагава вообще позволяет себе думать о таком идиоте? Он просто до ужаса, до дикости, до слома каких бы то ни было лимитов и ограничений ненавидел Накаджиму, ненавидел такой чистой и все поглощающей ненавистью, что забывал, черт возьми, в принципе обо всем насущном. Недалекий, тупоголовый кретин со страусиными мозгами, паскудная тварь, которой только в канаве сдохнуть и суждено. Акутагава даже улыбнулся своим мыслям. В таком плане о Накаджиме думать было куда приятнее. Этот сволочуга выбрался из какой-то грязной лужи и в два счета стал для Дазая лучшим существом во вселенной, хотя тот видел его первый раз, а Акутагаву знал всю жизнь. И за что? За какие, черт подери, заслуги? За ангельское личико и бровки домиком? Был бы Акутагава у себя на территории, враз бы избавил Накаджиму от этих достоинств. Если сердце доброе, можно и без лица походить, верно ведь? Правда, Дазай Осаму, который определенно расстроился бы с того момента? Акутагаву ты никогда не признаешь, с лицом он или без, с доброй душой или без. Ты же всегда завидовал его силе и с тех самых пор, как он очутился в мафии, хотел угробить его, ибо боялся того, какие ужасные последствия повлечет за собой использование столь мощной способности, как у Рюноске! А теперь воспитал себе защитничка с мягкой шёрсткой, чтобы натравить его на Акутагаву и сжить со свету. Хорошо еще, этот защитничек весь из себя чистый-светлый, маниакальным желанием убивать не страдает. Хотя лучше бы страдал, клин клином легко вышибается. В общем, Акутагава, пройдя немного вверх от парка, перешел какой-то широкий ручей, затем, сам того не осознавая, повернул влево и пошел прямо по улице мимо невысоких домов вроде жилых усадеб, пока не уперся в широкое шоссе, указатели над которым патетически извещали о том, что это Лоуренс Авеню. Акутагава пошел по Лоуренс Авеню, а оно оказалось очень длинным, но он все равно шел, думая о том, как же его бесит Накаджима, и при этом ощущая себя отвратнее некуда. Рюноске немного досадовал, что позволил тому просто так уйти. Как бы то ни было, от него, Акутагавы, просто так не уходил никто и ни разу. Надо было схватить его, гада разэтакого, Рашомоном и шарахнуть разок о твердый бетон. А то и о мемориал, чтоб эффектнее выглядело. А теперь — что уж делать, отпустил — так отпустил. Может, встретит его еще в этом Грант Парке, тогда и отомстит за все хорошее. Кстати, почему именно в Грант Парке? Что это вообще за парк такой особый? В душу Акутагаве закралось нехорошее предчувствие. Конечно, он нисколько не сомневался: Накаджима совершенно случайно ткнул пальцем в небо, вернее, в карту, а попал в этот зеленый клочок. И все-таки было здесь что-то подозрительное. Мало разве парков в Чикаго? Акутагава решил, что не может найти ни логики в выборе Ацуши, ни причин для того, чтобы Ремарк оказался именно в этом Грант Парке, и успокоился. Ну их всех троих к черту. Сейчас у него просто пакостное настроение, а когда такое настроение накатывает обычно на разных злодеев, им до дрожи хочется плеснуть в рот чего покрепче и затянуться сигаретой. Акутагаву мучил кашель, поэтому курить он не хотел, но зато хотел выпить, выпить побольше и поядрёнее, поэтому шел по Авеню, невообразимо длинному настолько, что, казалось, оно не закончится никогда, до тех пор, пока глазами не наткнулся на большой рекламный штендер, приветливо мерцающий зеленоватым отливом. Штендер дружелюбно приглашал американцев и туристов заглянуть в бар «Зеленая мельница»* в нескольких футах отсюда. Дружелюбно, хотя и, при близком рассмотрении, зеленоватый отлив оказывался иссохшей от старости вымокшей бумагой и закрывал половину рекламного предложения, и сам штендер выглядел страшно покоцанным, с черными прорехами дешевого железа внутри конструкции. Акутагава остановился и прочитал информацию на плакате внимательнее. По дешевке предлагались пиво, водка, ром, холодные закуски сомнительного вида и многообразие алкогольных коктейлей на основе таких напитков, о которых Акутагава даже и не слышал. И, разумеется, никакого саке и умэсю*, чему Рюноске и не удивился. Тяжко вздохнув, Акутагава пошел в указанном рекламой направлении, полагая: сейчас он чувствовал себя так позорно, что с радостью бы выпил любую мешанину из любой градусной гадости, какую бы ему ни налили. Еще никогда Акутагава не относился столь небрежно к своему будущему. Ему вдруг стало чертовски плевать на Кёку, Ремарка и всех остальных; никуда они от него не денутся, подождут, раз Ремарк оставил свои координаты, а он, Акутагава, хоть немного отдохнет и развеется. Ничего, раз уж он здесь на три дня застрял, можно эти три дня потратить с пользой, прикинувшись японским туристом. Хорошо было бы посидеть и выпить в одиночестве, безо всяких нудящих Ацуши под боком, только краем сознания Акутагава все равно чувствовал какое-то предательское беспокойство. Однако, увидев большую неоновую вывеску «Зеленая мельница» над неприметным входом, тотчас же отогнал это беспокойство прочь от себя и решительно вошел в заведение. Изнутри бар «Зеленая мельница» оказался куда просторнее, роскошнее и внушительнее на вид, чем могло бы показаться снаружи. Это было огромное помещение с белым низким потолком в плоских рельефных плафонах люстр, кожаными диванчиками вокруг закругленных столиков под чистейшими скатертями и массивной барной столешницей, за которой переливались всеми цветами радуги в отсветах ламп самые разные бутылки, склянки и сосуды. Во всех этих стеклянных емкостях хранилось всевозможное спиртное от текилы до абсента, и на фоне полок, на которых это спиртное располагалось, размеренно двигался, как король во владениях, с первых секунд внушающий уважение бармен в жилете поверх белой рубашки с закатанными рукавами. Акутагава подавил в себе желание удивиться при виде шрама, который вертикально проходил через левый глаз мужчины, скрытый черной повязкой, подойдя к стойке, попросил водки и к ней закуски на вкус бармена, а потом снова подавил в себе желание удивиться, когда увидел на его руке протез вместо одного из пальцев. Бармен поставил перед Акутагавой гранёную стопку, налил туда три четверти водки и к водке подал паштет из гусиной печенки с кусочками тюрбо*. И, конечно, обслуживая Акутагаву, не сказал ему ни слова, лишь раз мазнув по мафиози хмурым взглядом занятого человека. Акутагава и сам смотрел на все вокруг хмуро из-за того, что на душе до сих пор было паршиво, а еще он ощутил вдруг страшный голод, ведь, в отличие от Накаджимы, ничегошеньки не ел с самого момента прилета. Забрав водку и закуски, Акутагава сразу расплатился и ушел за самый дальний столик в самом дальнем углу самой дальней части бара. Потом, не глядя по сторонам, принялся остервенело вгрызаться в паштет и только тогда, когда съел все без остатка, опустошил рюмку. Неплохо продрало, однако пить почему-то перехотелось. Акутагава налил еще, но, раз взглянув на прозрачную жидкость в стопке, с отвращением отвернулся. К саке он все-таки привык больше. Акутагава посидел немного, подумав, что, может быть, если он посидит немного, желание выпить проснется в нем с новой силой, но оно не просыпалось, и тогда Акутагава решил оглядеться. В общем и целом, «Зеленая мельница» пришлась ему по душе. Здесь было немноголюдно (что не очень удивительно для четырех часов дня), играла приятная живая музыка. По стилю — что-то неторопливое вроде сонно текущего блюза, хорошо действующего на слух. На рыжеватых стенах — картины в лепнине, на которые струился мягкий бордовый свет, не бьющий по глазам. Акутагаве нравилось это место. Однако проклятое беспокойство напомнило о себе, когда он снова посмотрел на водку, и вопреки тому, что Рюноске не раз уже отгонял его от себя, оно неизменно возвращалось к нему вновь. Акутагава стал вдруг замечать, что в нос ему бьет приторная вонь кальянов и резкий запах ликера на кукурузном спирте; людей вокруг становится больше, причем все они почему-то одеты примерно одинаково — в строгие костюмы поверх рубашек с отложными воротниками, — и носят темные очки на манер Хигучи; свет в заведении меняется на более приглушенный, и вот его, Рюноске, в самом дальнем углу уже почти не видно с барной стойки в центре. Акутагава пригубил еще одну рюмку. Лучше не стало. «Зеленая мельница» как-то быстро ему разонравилась, хотя и паштет оказался весьма вкусным, а водка — крепкой. Неожиданно в самое лицо Акутагавы кто-то выдохнул сигаретный дым. Рюноске возмущенно обернулся и с изумлением проследил, как за столик к нему подсела незнакомая девушка в открытом платье, которую можно было бы назвать очаровательной, если бы не её непристойно соблазнительный взгляд и вызывающая улыбка. Девушка опустилась на кожаный диванчик напротив Акутагавы плавно и бесшумно, как мурена, прячущаяся к себе в нору средь морских глубин, и лукаво прищурилась, глядя на японца. В руке она держала длинный мундштук и время от времени затягивалась дамской сигарой на его конце. Акутагава при появлении незнакомки отпрянул и, на всякий случай, налил еще водки — мало ли, может, ему просто мерещится. Девушка тряхнула головой, откидывая со лба непослушный белокурый локон. Она выглядела один-в-один как Элиза, только казалась её взрослой копией — те же светлые волосы, милое личико и огромные глаза с немигающим взглядом, только не голубые, а какие-то бархатные, в какие хотелось заглянуть снова и снова. Наверное, немало мужчин свели с ума эти глаза. Акутагава не относился к тем, кого было легко свести с ума глазами, но все равно насторожился, как и всегда настораживался, когда видел Элизу в штаб-квартире. Девушка закурила и вновь выдохнула дым, на этот раз — куда-то в сторону. Акутагава видел её голые плечи и искры драгоценных камней между ключицами. — Ну здравствуй, красавчик, — первой заговорила девушка, и Рюноске чуть наклонил голову вперед, с подозрением рассматривая её исподлобья. В его понимании эта дамочка походила на проститутку и сейчас готовилась слащавым голоском предлагать свои услуги, однако незнакомка повела себя более, чем непредсказуемо. — И какими же судьбами к нам занесло такого важного гостя? Ты издалека? Акутагава молчал, притворяясь, что не понимает. Но девушка оказалась настойчива. — Если не скажешь, я угадаю сама, — мурлыкнула она и вновь затянулась. Аморант мундштука изящно блестел между её тонкими пальцами. — Корея? Вьетнам? Или, может быть, Макао? — девушка задумалась. Потом вальяжно отказалась от своих слов. — Хотя нет, для китайца ты слишком хорош мордашкой. Япония? Акутагава почему-то кивнул несмотря на то, что поклялся себе никоим образом не вступать в разговоры с этой странной пигалицей. Пигалица жеманно улыбнулась. — Так и знала. Один приехал? — Да. Точнее, нет, — господи, что же он такое творит? Слова сами собой срывались с языка, и Акутагава ничего не мог с этим поделать. С водкой в желудке и хмелем в голове молчать становилось все сложнее. — С девушкой? — Акутагава торопливо замотал головой, как маленький ребенок на утреннике. Незнакомка понимающе хмыкнула, подняв острый подбородок. В тусклом свете потолочных плафонов мелькнули черные тени её пышных ресниц. — А, с напарником? И где же он сейчас? — спросила она. Гранатовая помада на губах девушки приобретала в полумраке пугающе алый цвет. — Понятия не имею, — немного раздраженно процедил Акутагава, вспомнив про Накаджиму и тут же о нем забыв, потому что незнакомка перед ним подалась вперед, будто бы ненавязчиво демонстрируя свои прелести в низком корсете платья. — Вот как, — томно сказала она. Акутагава нервически взял стопку и осушил её, срочно попытавшись отвлечься от искусительной картины. Нельзя поддаваться на провокации, тем более, провокации такой сомнительной американки. — Почему же сейчас его нет с тобой? — Он меня кинул, — буркнул Акутагава. А что, это была почти правда. — И больше я не намерен с ним связываться. — Во-от как, — повторила девушка тем же тоном. — И зачем же вы приехали в Чикаго? — Я ищу одного человека, — все, теперь уж точно ни слова больше. Акутагава краем глаза заметил какого-то громилу, что шел меж рядов к выходу из бара. В руке у него блестело что-то, похожее на… Винтовку? — Фу, банальность, — усмехнулась девушка, снова откидываясь к спинке диванчика и прикладывая мундштук к губам. В полумраке блеснул жемчуг её ровных зубов. — Значит, вас было двое, а потом что-то случилось, и твой напарник тебя кинул, а теперь ты ищешь одного человека? В одиночку? Акутагава смиренно кивнул. Именно так, чтоб тебя. На самом деле, разумеется, не совсем так, просто Рюноске отчаянно опасался сболтнуть лишнего. Теперь, после замеченной винтовки, ему враз перехотелось пускаться в душевные беседы за рюмкой водки. — Вот что я тебе скажу, мой хороший, — девушка кокетливо принялась загибать край скатерти длинным наращенным ногтем. Даже он казался сейчас Акутагаве таким опасным, словно им можно было перерезать глотку человеку, — будь паинькой и послушай сестру Керри: этот город не любит одиночек, — она с грустью вздохнула. — Знаю по личному опыту. Даже если ты думаешь, будто способен найти того человека сам, не будь дураком и иди за своим дружком, пока еще можешь. Ведь в огромном мегаполисе так легко потеряться… Он станет наступать на тебя со всех сторон, давить каменными громадами, вдавливать в асфальт, а люди будут равнодушно проходить мимо и не обратят ни капли внимания… — Что ты мелешь?.. — как-то бессильно спросил Акутагава, потому что слова этой девушки казались ему откровенным бредом, и он не мог понять, оттого ли, что он напился, или оттого, что так и было. Незнакомка мелодично засмеялась, беззастенчиво заглядывая ему прямо в глаза, завораживая глубоким бархатом в обрамлении пушистых ресниц. — Добро пожаловать в город, который поставит тебя на колени! — воскликнула вдруг она. — Он подведет тебя к самой грани и превратит сожаление в муки! Этот город… — девушка вновь затянулась и продолжила уже спокойнее, — этот город покалечил сотни судеб… Мы приезжали в него счастливые и с замиранием сердца смотрели, как наши мечты становятся кошмарами… А потом вдруг осознавали, что попрощались с душой.* Пока она говорила, из-за соседних столиков поднимались люди, щелкали затворами оружия, перебрасывались парой слов и шли к выходу. С барных стульев вставали киллеры в портупеях, наемники с кастетами и разные подозрительные типы с кейсами, а потом дружно шагали в сторону дверей, неспешно и вполголоса переговариваясь друг с другом. Акутагава вскинул было руку, чтобы на всякий случай призвать Рашомон, но девушка перед ним с удивительной скоростью реакции перехватила его за запястье. Рюноске похолодел. Все это до трепетной жути походило на обстановку в родном логове мафии в Йокогаме, когда младшие и старшие братья, не мешкая, целым отрядом выдвигались на задания. Он суетливо вскочил из-за стола и, затравленно озираясь, проследовал мимо бара. Девушка, минуту назад декларировавшая ему пронзительные речи, одобряюще крикнула ему вслед: — Правильно, поторопись, красавчик! Город не любит ждать! Акутагава живо продвигался на выход, расталкивая людей в смокингах. Им овладело какое-то паническое желание скорее покинуть опасное место и как можно быстрее оказаться вдали от него, там, где с ним был Накаджима, где они с ним бесконечно ссорились и ворчали друг на друга (только Акутагава ворчал, но не суть), однако, где, вопреки всему, светило солнце и гуляли люди, нормальные, обыкновенные люди, жители Чикаго, не внушающие ничего, кроме ненависти и презрения. — Город не любит ждать, — повторила девушка в платье, но чуть тише, хотя Акутагава её уже давным-давно не слышал, да и не мог услышать. — Он готовит для каждого свою маленькую трагедию… Рюноске вихрем вырвался из жуткого заведения на свежий воздух и тут же осознал, что на улице за время его посиделок в компании водки разительно потемнело, хотя, он мог поручиться, прошло едва ли полчаса с тех пор, как он зашел в «Зеленую мельницу». Хватая ртом воздух, Акутагава посмотрел по сторонам и наугад пошел на юг, надеясь, что парк, в котором Накаджима обещал быть, находится именно в той стороне. Люди в костюмах, выходившие за ним из бара, тотчас же исчезали во тьме, в которой утопали теперь края мостовых, тротуары, фонарные столбы и фасады невысоких краснокирпичных бараков, в окружении которых располагалось неблаговидное заведение. Акутагава ежился, как он думал, от холода, а не от страха, вопреки тому, что на улице было тепло, как в душегубке, и торопливо шагал прочь от этого жуткого бара. Пока он шел, город обступал его, город действительно надвигался на него со всех сторон, и пугающие прямоугольники домов на фоне почерневшего вдруг неба, казалось, падали на него, падали, как тогда, на Хасиме, грозясь похоронить под собой заживо. Акутагава чувствовал себя в кошмаре наяву. Еще никогда он не ощущал свою слабость и беспомощность так сильно, как в эти минуты. В темноте по углам дороги что-то блестело, но он не хотел приглядываться, боясь увидеть там что-то, из-за чего он не сможет спать весь остаток жизни. Послышался шум колес, какая-то возня. Акутагава заметил, как возле него притормозила машина. Раздались голоса, щелчок затвора, снятого с предохранителя. Раньше этот звук Акутагава слышал только тогда, когда шел на вылазку с Хигучи или целым отрядом. Но он ни разу не слышал его от врагов, которые никогда не нападали первее мафии. А теперь слышал, и внутри у него все замерло, и даже сердце как будто пропустило удар. Акутагава шел, не оборачиваясь, не глядя по сторонам, и к собственной же злости понимал, как липкий страх расползается по дну его сознания. «Город не любит одиночек… город давит их, как крохотных букашек, погребая под своими каменными стенами… мощь города — стихия уничтожения… а мы — его слуги, призванные уничтожать всех неугодных…» Акутагава уже не осознавал, слышит ли этот шепот в действительности, или он раздается только в его голове, тяжелой с похмелья. Пережитое настолько его поразило, что он даже протрезвел после водки. Снова пронзительно завизжали тормоза, позади зазвучала очередь выстрелов, и Акутагава припустился бегом, пряча лицо в поднятом воротнике плаща. Он бежал в темноту, темнота была теперь всюду вокруг него, он слышал залпы, видел блеск оружия, поморщился, когда кто-то тонко завыл во тьме то ли от боли, то ли от ужаса. Город наступал на него, дома двигались сами собой, рушились и падали, и темнота все не кончалась, она окружила его, впиталась в ткань одежды, лезла в лицо, забивая нос и не позволяя вдохнуть. Акутагава бежал, бежал куда-то, куда и сам не знал, потому что не видел, куда бежит, а потом вдруг почувствовал холод металла на горле, и, взбешенный этой нескончаемой темнотой и невозможностью понять, с какой стороны на него нападают, призвал Рашомон, приказав тому расползтись во мраке и взорваться многочисленными цветками сакуры… — Отвалите! Я вас не боюсь! — кричал он, закрывая глаза и нос одной рукой, и продолжал бежать. — Оставьте меня в покое! Тьма не пугала — раздражала его до мозга костей, и он отчаянно хотел, чтобы она исчезла, и чтобы все то, что в ней пряталось, показалось, наконец, ему на глаза, и он смог с ним разобраться. Его мотало из стороны в сторону, голова разрывалась на части, грудь жгло изнутри из-за Рашомона, и он лишь отчаянно рвался вперед, прочь из этого страшного сна, от которого, казалось ему, он просто не может проснуться… Очнулся Акутагава на коленях. Он стоял на четвереньках на каком-то газоне над лужей собственной блевотины. Голова гудела, в желудке стояло отвратное ощущение, словно туда напихали жженой резины. Немного покачавшись, Акутагава перевернулся и уселся на траву. Перед глазами стоял туман. Когда туман прояснился, Рюноске увидел солнце, медленно стремящееся нырнуть в темную воду Мичигана. Он был недалеко от побережья. Часы показывали девять часов вечера. Акутагава поднялся. В водку, должно быть, что-то подмешали, а он выпил и даже не задумался. Но ведь девушка-то была! Он ясно помнил запах сигарет, соблазнительный голос и, кхм, ложбинку между грудей, выпирающих из-под открытого платья. И люди в смокингах были, и автомобили, и выстрелы… Все это он точно видел и слышал своими глазами и ушами, близко, отчетливо — словно кто-то надел на него наушники и посадил перед телевизором. Или это все-таки были галлюцинации?.. Нет, подумал Рюноске. Это не были галлюцинации. Он только что побывал в обители Чикагского синдиката — грозных американских гангстеров, держащих в страхе весь город. Пока он бежал во тьме, мимо проносились широкие улицы «Маленькой Италии», высокие жмущиеся друг к другу двухэтажные домишки, деревья на тонких стволах и зеленые растительные изгороди. Только он не видел всего этого, ибо наркота в голове затмила сознание, и ему тут же стало чудиться, что темнота эта бесконечна и вливается в него, как коньяк ежедневно льется в рот Чуе литрами. Зато теперь, прочистив желудок, Акутагава сразу ощутил себя лучше. Он жив, и тьмы нет, и мафия не прирезала его, как заблудшего в чужой двор бродячего пса. Акутагава снова помотал головой. Потом проверил карманы — все было при нем: деньги, карточка, таблетки от кашля. Все, что он забрал с собой из рёкана. В этот раз гангстеры отпустили его невредимым, однако он уже не мог гарантировать, что в следующий раз сумеет противостоять им в одиночку. Не то, чтобы они напугали его до холодного пота на спине. Нет, они просто были очень, очень, очень жуткими, а еще Акутагава не имел никакого представления о том, как они действуют и каким образом убивают. Это все походило на какой-то мюзикл ужаса, бесконечные черные декорации с безликими и безголосыми актерами, которых все-таки было отлично видно и еще лучше слышно. Леденящее кровь представление, дьявольская мощь подпольной организации Чикаго. Вот как, наверное, чувствуют себя все жертвы Портовой Мафии. Вот как почувствовал себя жертвой мафии Акутагава, сам убийца мафии. Нет, надо было найти Накаджиму. С Накаджимой он не позволит этим психоделическим атакам повториться вновь, если будет постоянно отвлекаться на ругань и ссоры с этим придурком из Агентства. Да, надо было найти его и продолжить поиски. Акутагава поднялся на ноги и, когда все окружающее перестало прыгать у него перед глазами, немного растерянно огляделся. Он находился на какой-то лужайке неподалеку от тротуара. Чуть поодаль виднелся царственный каскад фонтана — это был Букингемский фонтан, главная достопримечательность Грант Парка. Не зная еще о том, что Акутагаву занесло аж прямиком в Грант Парк, он неверными шагами поплелся вверх, к северному саду роз. У фонтана зачем-то повернул направо и пошел к набережной. С озера веяло бодрящей прохладой. Когда Акутагава перешел дорогу, перед ним открылась гигантская площадка из бетонных плит. Он спустился по ступенькам и побрел по ней, пряча руки в карманы. Солнце уже почти село, и над площадкой играли неощутимо его последние блики. Акутагава хотел добраться до самой воды. Потом подумать, собраться с духом и отправиться искать Накаджиму. Он очень не хотел себе в этом признаваться, но считал, что без Накаджимы будет обречен. На что обречен — гибель или скитания в отчаянном исступлении, Акутагава еще не знал и знать не хотел совершенно точно. Он подошел к воде. Отсюда были видны яхты со спущенными парусами, буйки и запоздавшие чайки, спешащие скорей к себе в гнезда. Акутагава огляделся. А потом неожиданно заметил знакомую светловолосую башку, без которой, честно говоря, уже немного заскучал, и неспеша направился прямо к ней. Накаджима сидел на камне, опустив одну руку на согнутое колено, и смотрел на озеро, смотрел точно так же, как несколько дней назад смотрел на Токийский залив. Прибрежный ветер колыхал его челку, и утопающее в водах Мичигана солнце посылало остатки своего света причудливо переливаться в фиолетово-желтых глазах. Сумки при Накаджиме почему-то не было. Акутагава остановился рядом с ним, ожидая, пока Ацуши глянет в его сторону. Но Ацуши в течение дня, видимо, все еще оставался тем же твердолобым простаком и глядеть по сторонам не спешил. Акутагава прокашлялся. — Привет, — сказал он, и это было первое, наверное, в его жизни приветствие, которое он сказал Накаджиме. — Привет, — отозвался Накаджима. — Чего такой понурый? Ацуши по обыкновению рассеянно почесал затылок. Головы он все еще не поворачивал. Наверное, думал, что разговаривает с каким-то случайным прохожим. — Да я за карри пошел… Только пока заказ на кассе оплачивал, кто-то спёр мою сумку. Хорошо, деньги и телефон при мне остались. А там же самое главное — вся моя еда!.. И батончики… Так обидно. — Сочувствую. Накаджима вздохнул и обнял колени руками. Вдалеке переливалось красками небо над западным полушарием, такое чужое и неприветливое для двух детей востока. — Красиво, да? — спросил Акутагава. — Ага. Закат на озере Мичиган был и вправду красив. Но, на самом деле, ничем не лучше заката над Йокогамой и префектурой Чиба. Вообще, если смотреть правде в глаза, — закаты везде одинаковые. — Только мне кажется, в Минато-Мирай красивее. — Это точно… — Накаджима печально повесил голову, а через секунду до него, видимо, что-то дошло, и он обернулся. Увидев Акутагаву, Ацуши сначала неверяще проморгался, потом протер глаза, проморгался еще раз, точно спросонья, потом изумленно охнул, открыв рот и забыв его закрыть, потом, видимо, цепочка слов сложилась в его мозгах, и он, заикаясь от удивления, неожиданно воскликнул. — Ак-кутагава-сан?! Акутагава-сан, это… это ты?! — Ты видишь здесь еще кого-нибудь? — Акутагава огляделся по сторонам. На пустой площадке не было ни души, только какая-то запоздалая спортсменка двигалась по набережной в отдалении, совершая вечернюю пробежку. Накаджима резво вскочил и, наверное, раз восемь поклонившись, лихорадочно затараторил: — Акутагава-сан, прости меня, пожалуйста, за все резкие слова, которые я тебе наговорил, сейчас я понял, что разойтись в таком огромном городе было плохой идеей, я знаю, что из меня так себе напарник, но я хочу исправиться и обещаю, что буду работать в сто раз больше, чтобы заслужить твое доверие! Я признаю, что был не прав, осознаю и раскаиваюсь! Прости меня еще раз, Акутагава-сан, и позволь мне искать Кёку вместе с тобой! Акутагава прилично прифигел. Во-первых, он не ожидал услышать подобных слов от Накаджимы, который сам его чуть ли не послал, когда они погрызлись в очередной раз, а во-вторых, ему вдруг показалось, что он уже слышал что-то похожее, но где и когда — никак не мог припомнить. Ацуши покорно ожидал ответа — если его можно было так называть — семпая и удрученно смотрел в каменные плиты под собой. Казалось, он почти готов был разрыдаться. — Э-э… — Акутагава до сих пор пребывал в ступоре, потому что половину того, что сказал Накаджима, он изначально планировал сказать ему первым, и теперь экстренно соображал, чем ответить в таком случае. — Ладно, то есть, эм, да, Накаджима, я разрешаю тебе искать Кёку вместе со мной. — Правда? — Ацуши поднял голову и снизу вверх с признательностью посмотрел на Рюноске. Глаза его блестели то ли от слез радости, то ли от усилившегося вдруг ветра. Акутагава подумал, что где-то уже видел такой взгляд, и почему-то вспомнил Хигучи. — Угу, — кивнул он, хотя какая-то часть его сознания из последних сил противилась этому решению. — И мне наконец-то не нужно будет выполнять твои дурацкие условия? — с надеждой спросил Накаджима, поднимая брови. Акутагава, который уже и думать забыл об условиях, тут же подумал о них и посуровел. — Почему это? Мои условия все еще в силе. Ацуши, вмиг надувшись, огорченно опустил плечи. «Ребенок, — пронеслось в мыслях Акутагавы, — настоящий ребенок». Накаджима, однако, вероятно, был чересчур уж осчастливлен приходом мафиози и поэтому долго грустить не стал и через секунду уже вновь растроганно сиял, радуясь воссоединению. — Акутагава-сан, могу ли я узнать, почему ты вернулся? — спросил он. Акутагава вздохнул и посмотрел в сторону. Ему вдруг страшно захотелось рассказать Накаджиме и про бар с палёной водкой, и про странную девушку, назвавшую себя сестрой Керри, и про мафию, и про весь тот ужас, который, мнилось, прошел мимо него так близко, что ясно чувствовался кожей. А потом Акутагаве вдруг показалось, что Ацуши его не поймет, и просто ответил: — Я вспомнил, что должен забрать телефон из ремонта и мне нужно твое удостоверение. Накаджима расплылся в умилительной улыбке. Ему невдомек было, что Акутагава требовал от него одну лишь корочку, игнорируя при этом саму его персону. Он все равно радовался, радовался хотя бы потому, что они нашли друг друга в этом гигантском мегаполисе и теперь уж точно не разойдутся ни на шаг. — Акутагава-сан? — Чего? — Можно… Можно я тебя… обниму? Акутагава посмотрел на Накаджиму так, словно у него только что выросла вторая голова. Потом ощутил, как у него дергается глаз. — Ч-чего?! — Ну пожалуйста, я же любя! — Пошел ты к черту, нафиг мне не упала твоя любовь! — Акутагава решительно зашагал прочь, метр за метром проходя гигантскую площадку, которой, казалось, не было видно конца. Солнце окончательно скрылось за горизонтом, утонув в бескрайней пучине озерных вод. На небе зажглись первые звезды, которые приезжие обычно всегда путают с огоньками вертолетов. За звездами робко выглянула убывающая луна, все это время стеснительно прячущаяся за сенью одинокого облака, и осветила своим бледноватым сиянием парочку на набережной Грант Парка. Накаджима счастливо стискивал в объятиях своего временного напарника. Акутагава почти не сопротивлялся и только с раздражением считал секунды до того, когда же все это, наконец, закончится. Он, вообще-то, не был очень сентиментальным. Просто немного соскучился по идиоту Ацуши. Из-за событий последнего времени они виделись невообразимо редко.