за час до рассвета.

      Он перекрывает сам себе кислород и тонко всхлипывает, вжимаясь в стенку и затягивая шарф все туже и туже. Его руки, хоть и подрагивают, но сжимают ткань и тянут с достаточной силой, чтобы не дать ни вдохнуть, ни выдохуть, а в уголках глаз собираются бисернки слез. Лицо пунцовеет, хочется закашлять, но сделать это просто-напросто не получается, а изнутри рвётся глупый, истеричный смех. Ему стыдно за себя. И мерзко.       Хэл не хочет умирать, ох, отнюдь нет, у него много незаконченных дел, ещё больше мечт и перспектив, он отчаянно хочет жить, но. Он должен. И поэтому продолжает тянуть, впивается пальцами в ткань так сильно, что она едва ли не расходится и отпускает лишь тогда, когда чужие крупные сухие ладони сжимают его запястья. Капельки слез сползают по щекам, чертят дорожки и падают на шарф.       Снейк обнимает его мягко, всё еще удерживая и тогда, когда вещь для неслучившегося самоубийства бесполезной тряпкой падает на пол, и тогда, когда Отакон обмякает и просто позволяет слезам течь.       "Прости"- кажется слишком громким в этой комнате. И таким недостаточным