Часовой класс. История продолжается.

      Пока я лежу в больнице, я могу похвастать огромным количеством свободного времени. Серьёзно, мне на самом деле нельзя даже покидать палату, посещения запрещены, заходят ко мне разве что медсёстры с едой или лекарствами или психолог со своими извечными вопросами (Почему она так много спрашивает?). И совсем редко заглядывал Маар. Про Фэша он ничего не говорил, но по его виноватому лицу я понимала – он знает. И знает он то, что мне лучше не знать. Догадаться было нетрудно. Кстати, тема о моей беременности ни капли не подтвердилась, все симптомы были вызваны всего лишь нервами, поэтому мне всё-таки стоило дождаться похода ко врачу, но какое это теперь имеет значение? Так вот – времени подумать у меня было достаточно. Времени повспоминать – тоже. Воспоминания мучили меня значительно больше, чем все эти уколы-таблетки-«солнышко, покушай» и прочая муть. Правда, это было просто мучительно больно – вспоминать всё, что было и знать, что это не повторится. - Фэш, прости, я немного опоздала! – кричу я, подбегая к нему. Он, судя по всему, уже собирался уходить. - Немного!? Почти час, Огнева! – возмущается он. - Дама должна опаздывать, - отмахиваюсь я, внутренне уже ненавидя сестру, которая заперла меня в комнате по науськиванью Марисьи (Ничего нового). - Дама вообще в курсе, что у неё есть телефон? Или он у тебя где-то в районе Альфы Центавра? - Альфа чего? – я гуманитарий, атцань. - Неважно, - вздыхает он. За два года наших отношений я чётко усвоила, что он ненавидел, когда я опаздывала и охотнее прощал мне все грешки – мелкие и покрупнее, если я притворялась глупой. Говорят, парни тащатся от ощущения, что они умнее девушки. Не знаю насколько это применимо ко всем остальным, но Фэш определённо был любителем потешить своё ЧСВ. Когда я была младше и думала о первой любви, она представлялась мне какой-то приторно-розовой, с множеством пылких признаний и сердечек. Идеальный молодой человек выглядел, как нечто образцово-показательное, боящиеся взять меня за ручку. Реальность не то, чтобы оказалась диаметрально противоположной, но всё-таки. Мы с Фэшем не вязались с этой картиной совершенно. Фэш не ждал меня каждый день с букетом цветов и приторной улыбочкой до ушей, я не испытывала нездоровой потребности сюсюкать, называя его каким-нибудь уменьшительно-ласкательным (мысли об этом доводили меня до хохота), да и в целом отношения больше напоминали нечто дружеское. Наверное, поэтому его предательство резануло меня настолько сильно. Книги, фильмы и всё остальное готовит нас к предательству со стороны людей, которых любишь. Но от друзей такого почему-то не ждёшь. Мне следовало быть чуточку более подготовленной ко всем исходам. - Драгоций, ты идиот или да? – я сверлю его злым взглядом, пока он сидит под одеялом и корчится так, будто лежит тут на смертном одре. - У меня температура! - Мальчишки такие жалкие, когда заболевают, - хмыкаю я, доставая градусник из-под его кофты. – И что ты ноешь? Всего 37,7. Да я с такой температурой даже на физкультуру ходила. - Женщины – не люди, - он заходится в приступе кашля, а я бурчу что-то вроде: «Это участь каждого сексиста». В конце концов, я всё-таки жалею его. И несколько дней неизменно заявляюсь к нему домой после школы, притаскивая с собой всякие вкусности. Это кажется таким банальным, что меня даже дразнят в школе. - Снова ты, - не могу понять – он доволен тем, что я явилась к нему домой или намекает валить куда подальше? Ну и что он за человек? Я серьёзно не поняла! - Мне уйти? - Да так уж и быть, оставайся. - Вау, какая честь, - ставлю банку с вареньем на тумбочку. - Да, я оказал тебе великую честь, - он разглядывает банку. – Это малиновое? - Да, - я помню, что он его любит. Купила в супермаркете по дороге к нему. – Но знаешь что? Ты его не заслужил, высокомерный кусок идиота, - пренебрежительно бросаю я и прижимаю к себе банку. Мне становится немного грустнее от воспоминаний об этих серых буднях. Это несправедливо. - Василиса, привет, - я совершенно не замечаю появления Маара, так что меня сильно пугает его голос. – Я слышал, что тебя скоро выписывают. - Ого, а мне казалось, что мне тут ещё вечность торчать. Думала потом в психушку переведут, - хмыкаю я. - Ну, я так понял, на первый раз прощают. Но если повторишь… сама понимаешь. - Маар, скажи мне правду. Ты узнал о Фэше? – наверное, я мазохистка. Маар отводит взгляд и выдерживает слишком долгую паузу. – Я всё уже поняла. Просто мне нужно это услышать. Он рассказывает мне всё, что знает и если бы я могла задохнуться от слёз – я бы это сделала. Но он обнимает меня и мне становится неожиданно тепло. Просит плакать, просит не скрывать эмоции, а я даже и не пытаюсь, потому что мне просто нужно сделать это, чтобы потом не возвращаться к данному эпизоду моей отстойной жизни. - Господи, это ещё что!? – восклицаю я, глядя на Фэша, который сидит на каком-то байке. - А ты не видишь? Подарок Рока на мой день рождения, - хитро улыбается он. – Садись, прокатимся. У меня в голове проносится целая сотня вопросов, начиная от «Какого хрена?» и заканчивая «Почему ты даже без шлема, ты что, идиот?» Когда я сажусь сзади него, и он протягивает мне шлем, я чувствую себя героиней какой-то мелодрамы. Мне действительно страшно, потому что сочетание ветра, скорости и проносящихся мимо машин действительно пугает, но в то же время, мне довольно спокойно. Потому что я знаю, что рядом он. А если всё так, то ничего плохого случиться не может. Теперь его нет рядом. И это несправедливо, это жестоко и очень больно. С должной толикой мазохизма я продолжаю терзать себя воспоминаниями всю ночь. Вспоминая наш первый поцелуй, его всегда немного холодные руки и широкие плечи. Насмешливое «Василёк» и роковое для нас: «Я ненадолго уеду в Штаты. Навещу дядю. Дня на три, не больше» Больше. Лжец. К утру я прошла все 5 стадий Элизабет Кюблер-Росс: Отрицание: Он не мог меня так предать. Гнев: Почему именно меня предали? Почему он так поступил!? Сделка: Может, если я позвоню ему, он ответит и всё объяснит? Может, он ещё вернётся? Сделка с собственным разумом, ну ведь это просто смешно. Депрессия: Это конец. Всё, я больше никогда никого не полюблю. Мне больно. И, наконец, с рассветом пришло и принятие: Это случилось. Хорошо. Мы номинально расстались. Я буду жить дальше.