***
Глеб чувствовал себя странно. С братом они не общались уже несколько месяцев, и последнее их общение не особо задалось. Мысли в стиле «ну и нахрена я разрешил ему приехать?» крутились в голове без перерыва. Но отменять визит Самойлова-старшего было уже как-то глупо. Медленными шагами мужчина дошел до кухни, сварил кофе. Ощущение крадущегося апокалипсиса не отпускало. Судорожно поднеся к тонким губам чашку горячего напитка, Глеб осторожно глотнул. Кофе оказался слишком горячим и обжег язык. — Вот черт, — выругался мужчина в пустоту. Неожиданно для него, раздался звонок. Его сердце ушло в пятки. — Так, Глебыч, спокойно, — тихо сказал Самойлов-младший сам себе и пошел открывать дверь. На пороге с глупой улыбкой застыл Вадим. — Ну здравствуй, родной, — его голос звучал очень мягко, — Вот это тебе подарок. — Мм, отлично, бухло, — недовольно буркнул Глеб, беря в руки бутылку, — А потом будешь всем журналистам впаривать, что я конченный алкаш. — Клянусь, про сегодня не буду, — Вадим улыбнулся еще шире, — да брось, сегодня же такой день! Странное дело. Они могли не видеться целую вечность, но когда видели друг друга, складывалось впечатление, что прошло всего пару минут с их разлуки. — Ладно… проходи, — все так же недовольно сказал Глеб, но Вадим успел увидеть на его лице едва заметную улыбку.***
Виски пошел хорошо, на что и делал ставку Вадим. Он знал, что пьяный Глеб точно не будет злиться, не сможет сдерживать свои реальные внутренние порывы. А именно это Самойлову-старшему было нужно. -…вот такая история произошла. И мне больше не к кому пойти. — завершил свою мысль Вадим. — Какая честь, — съязвил Глеб. Нет, даже будучи навеселе обида не отпускала его. — С чего вдруг? — Я думал, ты знаешь, — Вадик выдержал мхатовскую паузу, пока Глеб, словно в слоу мо, вопросительно поднимал бровь, — ты мой самый родной человек. Виски встал поперек горла. Закрыв глаза, Глеб начал усиленно кашлять, стуча кулаком себе в грудь. Вадик вскочил и в одно мгновение преодолел расстояние, которое их разделяло. Легонько ударив брата по спине ладонью, Вадим пристально посмотрел на него. — Ты в порядке? — голос звучал неуверенно. От этого прикосновения по коже пробежался целый табун мурашек, от чего мужчина немного напрягся. — Вполне, — Глеб посмотрел брату в глаза, — спасибо. Слишком близко. Слишком близко находились эти губы, которые просто притягивали к себе магнитом. Как и в тот вечер, Вадим снова почувствовал то жгучее желание прижаться к этим губам как можно ближе. И желание это просто выжигало его изнутри. Стремительным рывком Вадик притянул Глеба к себе. Тот, казалось, вообще перестал понимать, что происходит. Прижавшись своими губами к губам младшего брата, Вадим на секунду замер. Когда он убедился в том, что Глеб не спешит его отталкивать, он продолжил свое дело. Его язык требовательно проник в ротовую полость, как будто выбил дверь с ноги. Пальцы вцепились в кучерявые русые волосы, не давая возможности мужчине пошевелиться. В этот момент в голове Глеба все взорвалось. Он не мог оттолкнуть брата, руки просто онемели и тяжелым грузом безжизненно повисли. Мужчина чувствовал язык Вадима, который изучал каждый дюйм его рта, но он не мог сопротивляться. Страшно было признаться себе, но он тоже этого хотел. С того самого вечера, с того самого поцелуя.***
Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем Глеб обрел способность мыслить. Тем временем рука Вадима ласкала его спину, от чего все тело взрывалось, горя огнем. — Что. Ты. Творишь?! — выпалил, наконец, Глебыч, с силой отпихнув брата руками. Его, обычно холодные, глаза горели безумием. Внутри все перемешалось, перепуталось. Да как это возможно вообще?.. — Прости, — выдохнул музыкант, слегка нахмурившись, — я не удержался. — Не удержался? — глаза Глеба расширились до максимальных размеров, — Ты там нанюхался чего-то перед визитом? Или с ума сошел? — Ничего я не нюхал, — Вадим обиженно надул губы, — Ты же не думал, что тот поцелуй был случайностью, правда? Снова мхатовская пауза, длиною в вечность. — Я люблю тебя, дурака, а ты нихрена не видишь, — наконец, продолжил он. — У меня зрение плохое, — ухмыльнулся Глеб. Он пытался отмахнуться от того, что услышал, но не получалось: зрение то может и плохое, но вот слух был отличный. — Никому ни слова. Ты меня слышишь? Требовательный взгляд просто распял Вадика. Ему ничего не оставалось, как молча кивнуть головой. Однако, как не пытались братья перевести тему, у них это получалось плохо; в мыслях каждого из них занозой застрял этот поцелуй. Стремясь успокоить проснувшийся Везувий, Глеб схватил пачку сигарет. Затянувшись, он делал вид, что слушает старшего брата, но на деле он ни слова не понимал, словно Вадик говорил на неизвестном для него языке. Конечно, можно было все списать на алкоголь: и тогда, и сейчас были непростые жизненные моменты, под воздействием которых, приправив все градусами, братья чудили. Но сердце не соглашалось с разумом Глеба. Оно предательски стучало в присутствии Вадима, и так было уже давно. А может быть и всегда. Наверное, именно поэтому предательство так больно ранило сердце мужчины. И до сих пор резало его острым кухонным ножом. -… так что как только все утрясется, я верну тебе эти деньги, — завершил свой монолог Вадим. Глаза устремились на брата, который сделал еще одну затяжку. — Хорошо. Только я тебя прошу, — клубок дыма вырвался изо рта музыканта, медленно расползаясь по комнате, — давай без выкрутасов. Мне хватило этого говна с головой. Вадим впервые услышал в его голосе столько боли. Все внутренности сжались, ему снова захотелось обнять его, но он сдержался. — Обещаю, больше я так с тобой не поступлю. Никогда. Самойлов-старший был просто мастер пауз. В этом заключался его темперамент: в отличии от «горячего» Глеба, он всегда обдумывал свои слова прежде чем их сказать. Даже в таком состоянии. — Ты мне веришь? Наверное, глупо верить человеку, который уже много раз делал больно. Но Глеб был настоящим добряком, в котором надежда могла жить вечно. Потому, после минутного колебания, он произнес: — Верю.