Лицемер

      Даже самому отпетому подлецу бывает стыдно за содеянное. В конце концов, мы ведь живые люди, а не бездушные машины. Но чувство вины никак не отменяет наши поступки. Обо всем этом Вадим знал, но постоянно оправдывал себя, зачастую весьма странными и спорными вещами. Однако, бушующие внутри эмоции не отпускали его ни на секунду. Иногда ему даже казалось, что его «крыша» давно протекает, и не в одном месте. Ведь не бывает так — когда любишь человека, то будешь заботиться о нем, оберегать его. И тут нет места предательству и обману. Но Вадим никогда по-настоящему не любил Глеба. Хотел — да, испытывал разные эмоции, которые переворачивали все внутри — да, но эти эмоции нельзя было назвать любовью ни в одном из ее проявлений. Он не любил Глеба ни как брата, ни как любимого человека, ни как коллегу, ни как друга, а даже наоборот — частенько ненависть накрывала его с головой, от того и делались им гадкие вещи. Ненависть за то, что младший брат оказался более ярким и интересным, злость на то, что при всех его косяках, он хотел своего брата так, как ни хотел ни одну из своих женщин. И зависть к его безграничной доброте и искренности, чем не мог похвастаться Самойлов-старший.       При таком раскладе не могло у братьев все сложиться по-другому. Не могло быть хэппи энда, как ни крути. И невозможно было все это выкинуть из головы и забыть, просто не получалось.       Все эти мысли прервал звонок в дверь. Вадим слегка растерялся, так как в гости он никого не ждал. Медленно направившись к двери, он сильнее закутался в махровый халат, который любил носить после душа. Взглянув в глазок, сердце пустилось танцевать сальсу — он увидел лицо своего брата. Немного помешкав, Вадик все-таки открыл дверь.       Вид у Глеба был измученный — волосы были слегка взъерошены, пальто расстёгнуто; создалось впечатление, что мужчина буквально выбежал из дома, едва успев накинуть на себя вещи, что, собственно и было в реальности. — Глеб, что-то случилось? — спросил Вадим тихо. Вид брата его не на шутку испугал. — Можно пройти? — севшим голосом проговорил Глеб. Вадик лишь кивнул, в недоумении наблюдая за мужчиной.       Глеб вошел в квартиру. Каждый шаг давался ему тяжело; казалось, будто к его ногам прицепили огромные гири, которые весили не меньше тонны и не давали возможности передвигать ногами. В какой-то момент он почувствовал себя Русалочкой, только в мужской версии — как будто вместо пола были ножи, а он шел по ним босыми ногами; так тяжело давался ему этот путь. Мужчина зашел в зал, Вадик следовал за ним. Остановившись посреди комнаты, Глеб развернулся и посмотрел в глаза старшему брату. Ледяные глаза были наполнены слезами. Вадик вздрогнул: последний раз он видел слезы на глазах брата после смерти Саши. Несмотря на свою эмоциональность, Глеб не любил показывать слабость. — Что с тобой? — прошептал Вадим. Его рука медленно потянулась к Глебу, аккуратно проведя тонкую линию по его щеке. В любой другой ситуации Глеб моментально бы взорвался, но он стоял молча, пристально смотря в карие глаза брата. Вадима очень пугало это молчание и поведение Глеба, но сказать еще хоть слово он не решался, а потому просто смотрел на него в ожидании развития дальнейших событий. Спустя несколько минут Глеб произнес: — Как ты мог, Вадик? Как? Ты же обещал, что больше не будешь… не будешь делать этого, не будешь пачкать имя «Агаты Кристи», и наши имена в грязи, — голос его местами надламывался и дрожал. Самойлов-старший лишь молча смотрел, не в силах вымолвить ни слова.       Внутри все сжалось. Перед Глебом стоял человек, который никогда его не любил. Никогда. Все это было иллюзией и жило лишь в его голове. А в реальности перед ним стоял предатель, лжец и лицемер, который умело манипулировал людьми, выдавая себя за того, кем на самом деле никогда не являлся. И если простить предательство по отношению к себе Глеб еще был в состоянии, то на ложь в сторону Саши он просто не мог закрыть глаза. — Саша был для нас самым близким другом, без него не было бы того, что мы создавали с таким трудом втроем, — продолжал Глеб, — а ты говоришь в интервью такие вещи и про меня, и про него, это все ложь! — Разве? — мужчина наконец обрел способность говорить; он сделал несколько вдохов, а затем продолжил, — Если бы я вас обоих не позвал играть в группу, если бы не зародилась эта идея в моей голове, где бы вы были, оба? Саша так и работал бы врачом, а ты остался бы в Асбесте. Хорошо писать, бесспорно, гениальные песни, когда рядом есть сильное плечо, на которое можно всегда опереться, правда, Глеб?       Самойлов-младший не верил своим ушам. Не верил, что Вадим может так думать, что может так говорить. Да что бы получилось у них без Саши? Опыт двух последних альбомов показал то, что братья совершенно не способны общаться друг с другом без этого светлого человека. Разве тут имеет значение, кто кого позвал в группу? — Какой же ты гнилой, — выдавил из себя Глеб, — я и подумать не мог, что ты можешь так думать всерьез. — Может быть, — ответил Вадим, ухмыльнувшись, — однако, признайся, что именно за это ты меня и любишь. — Что ты несешь?! — крикнул Глеб, однако брат резко схватил его, зажав одной рукой ему рот. — Дааа, ты меня любишь именно за то, что я делаю тебе больно, хоть никогда в этом и не признаешься, — продолжал Вадик. Его лицо расплылось в улыбке и сияло, а голос был похож на шипение змеи, — Ты у нас не зря зовешься готическим принцем. Ты — король драмы, тебе все время нужно испытывать боль, иначе тебе неоткуда будет черпать вдохновение. Потому тебя так тянет ко мне, хотя ты прекрасно понимаешь, что я за человек. Я нужен тебе как кислород, без меня ты не сможешь писать свои песни, так что ты должен сказать мне спасибо за вдохновение!       Глаза Глеба расширились, когда лицо брата приблизилось к нему. Вадик буквально впился в него, как пиявка, целовал его грубо, с нажимом и властностью. Но на этот раз Самойлов-младший нашел в себе силы оттолкнуть предателя. Отстранив брата от себя, Глеб зарядил ему увесистую пощечину. — Прекрати! — крикнул мужчина с ненавистью. Вадим отошел на пару шагов назад, потирая ладонью красную, от удара, щеку. — Никогда больше не подходи ко мне! — выпалил Глеб, сверкая глазами. Руки сжались в кулаки, мужчину буквально трясло от злости. — Смело, — невозмутимо сказал Вадим. Его лицо, напротив, выражало спокойствие и добродушие. — Мне кажется, тебе нужно успокоиться.       Вадик подошел к бару и достал оттуда бутылку красного вина. Медленно открыл ее, налил содержимое в бокал и протянул младшему брату. — Не буду! — воскликнул Глеб, однако Вадик лишь покачал головой. — Выпей, полегчает. Ты весь дрожишь. — С каких это пор бухло стало успокоительным? — съязвил Глеб, взяв в руки протянутый бокал. Стекло было холодным настолько, что пальцы сразу же замерзли, как только прикоснулись к нему. Вадик не спеша налил себе еще один бокал и подошел к брату. — Тогда для чего же ты пьешь? — спросил он, пристально наблюдая за мужчиной.       Ответ на этот вопрос оба знали. Глеб пил для того, чтобы унять боль. Но его старший брат снова попал в яблочко — Глеб не мог долго жить без боли, потому снова и снова искал встреч со старшим братом, которого ненавидел, но в то же время любил всем сердцем.