Всё, как наяву.

— И так, Маринетт, как самочувствие, — поправив на переносице очки, пожилой мужчина внимательно посмотрел на девушку. — Нормально, — холодным голосом проговорила художница. Ей не нравилось приходить сюда. Жёсткие стулья, приторный запах лекарств, изнемождённые люди, врачи-льдинки. В этом месте никогда не было счастья, смех был только безумный, а слёзы вовсе не от радости. Здесь были серые стены, серые люди с такими же серыми выцветшими глазами и душами. Психиатрическое отделение. — Ты принимала те препараты, которые мы тебе назначали? — врач записывал что-то своим корявым и неразборчивым почерком в блокноте. Тишина в кабинете была неуютной, можно даже сказать мёртвой. Тиканье часов разбивало его на тысячи осколков раз за разом. Девушка хмыкнула, холодный оскал скользнул по её губам. Таблетки? Да она их выкинула в тот же день, когда их ей прописали. Миллионы пилюль разной формы и размеров, цвета и назначения. — Да, — ложь легко скользнула по языку, превращаясь в звук и оставляя неприятный осадок. Она ненавидела ложь. Но иначе её бы упекли в психушку. Выйдя из кабинета с очередными рекомендациями на листке бумаге, которая пропахла лекарствами, она перевела взгляд на женщину. Она что-то составляла в своём телефоне. Холодная и неприступная — такой последние шесть лет девушка знала Натали. Работая в известной компании она стала самой настоящей железной леди. Только вот одна беда — в силу своего характера она не имела долгих отношений. Самые длинные продлились полгода. Может по этой причине или по какой-то другой, она взяла на тот момент семнадцатилетнюю Маринетт под опеку. И буквально на следующей неделе потащила в эту чёртову больницу. «Баг» юной Дюпен-Чен не радовал, а даже немного пугал Натали. Постоянный контроль, наблюдение и настороженность стали, в конце концов, неотъемлемой частью жизни художницы. И эта атмосфера заставила девушку ждать с нетерпением своего совершеннолетия. Натали была щедрой женщиной, и поэтому она подарила Маринетт небольшое здание в три этажа, где на данный момент и проживала юная Дюпен-Чен. — Что сказал доктор? — убрав за ухо выбившийся красный локон, поинтересовалась женщина. — Ничего… — смяв бумажку в руке, проговорила девушка. Это движение привлекло внимание Натали, но она лишь вздохнула. Маринетт никогда не говорила, что ей прописывал врач. — Ладно, пошли. Я тебя довезу до дома, — спрятав телефон, женщина направилась к выходу. На улице собирался дождь. Свинцовые тучи заволокли небо, не давая проскользнуть даже самому маленькому солнечному лучу. Ветер уносил остатки тепла, становясь более прохладным, пронизывающим. Как, никак начало осени. Люди спешат поскорее скрыться в тёплых помещениях, кутаясь в пальто и утыкаясь в шарфы. Лица напряжённые, полные раздражения, всё чаще и чаще встречались глазам художницы. Садясь в машину, Маринетт глубже вдохнула воздух. Пыльный, душный, но такой приятный, он заполнил лёгкие, выветривая из них запах лекарств. Первые капли застучали по стеклу, перерастая в ливень. Казалось, сама природа оплакивала конец своей юности и свою скорую кончину. Тут и там расцветали цветы зонтов, а многие бежали, прикрывшись лишь сумкой, но были и такие, которые спокойно продолжали идти по улице, не обращая внимания на дождь. Приложившись лбом к холодному стеклу, девушка тихо вздохнула, позволяя себе уплыть в раздумья. И как так получилось, что она стоит на учёте у того доктора? Ах да, пожар… Сглотнув комок, Маринетт прикрыла глаза, явственно ощущая запах гари и пепла, нескрываемый жар пламени. Колёса мягко шуршали по асфальту, успокаивая расшатанные нервы. Глубокий вдох и такой же глубокий выдох. Прочь, прочь, подальше от воспоминаний, бегом от них. Сейчас не время. Откинувшись на спинку сиденья, девушка устремила свой взгляд на затылок своего опекуна. — Что-то не так? — взглянув в зеркало, поинтересовалась женщина. Натали непроизвольно подметила, что та невольно потрясла головой, видимо пытаясь отогнать неприятное ощущение. — Ничего… просто задумалась, — уныло проговорила девушка и вновь устремила свой взгляд в окно, по которому текли слёзы дождя. Они медленно стекали вниз, сливаясь в большие капли, и срывались со стекла. Вот промелькнуло знакомое здание, и вскоре автомобиль остановился. — До свидания, — чисто из вежливости попрощалась девушка и, раскрыв дверь, выскочила из салона, уверенным шагом направившись к двери цветочного магазина. Звеня, ключами она отворила её, и, войдя, услышала приятный перезвон колокольчика. Маринетт полной грудью втянула в себя аромат трав. Он обволакивал её, заворачивая в невидимый кокон спокойствия. Свет был потушен, приятный полумрак окутал комнату. Ключи с характерным стуком легли на стол, а ступеньки лестницы заскрипели. Махровое полотенце пропахшее красками, как и остальная её одежда, покоилось на тумбочке, в то время как Маринетт смывала с себя потоки горьких воспоминаний.