"Больно не будет, обещаю..."

      — Ты уже третью кружку пьешь, — Райс ковырялся в своем пироге, слава богу, в этот раз не яблочном. — Не уснешь ведь.       — Думаю, это не так страшно, — я дотронулся до его пальцев, едва не выронивших вилку. — У тебя ведь нет планов на сегодня?       — Нет, — он качнул головой и кинул на меня быстрый взгляд. — Хочешь, чтобы я остался у тебя?       — А ты против?       — Нет… не против.       — Тогда заканчивай и поехали, — я еще никогда не видел, чтобы пирог доедали с такой скоростью. — Да не торопись ты так.       — Вдруг передумаешь, — стирая крошки с губ, он стеснительно улыбнулся.       Расплатившись, мы вышли на улицу. Райс задержался на мгновение, отвечая на какой-то вопрос симпатичного официанта-омеги, а я шагнул вперед, выбирая взглядом ближайшее такси.       — Дин! — взволнованный голос за моей спиной заставил меня обернуться. Последнее, что я увидел — это испуганное лицо Райса и темный силуэт между ним и мной. Сильный удар по голове уронил меня на колени, и я потерял сознание.       Голова невыносимо болела, ныла, раздираемая изнутри острыми горячим когтями. Не открывая глаз, я попробовал пошевелиться, поднимая руку и нащупывая на волосах острые слипшиеся концы и сухую корку. По голове ударили, вспомнил я последнее, на глазах у Райса. И кому это понадобилось?       Попытавшись открыть глаза, я тут же отказался от этой затеи. Яркий свет вызвал тошноту и выдавил слезы. Закашлявшись, я попытался выдохнуть, избавляясь от смутно знакомого навязчивого запаха.       — Идиот, если он скоро не очнется, я придушу тебя своими руками, — злой шипящий голос появился одновременно с чужими шагами и ароматом старой намокшей ржавчины. — Ничего толком не умеешь!       — Да ничего с ним не будет, — ответил второй голос. — Вон, вроде как очнулся. Ресницы дернулись.       — Я тебя предупредил.       Ко мне приблизились, красное пятно перед глазами на мгновение потемнело, и я почуял знакомое сочетание мяты и лимонов.       — Фрэнсис, ты меня слышишь? Не бойся, тебя никто не обидит.       Вздрогнув от нахлынувших воспоминаний, я не смог сдержать крика, дернувшись и пытаясь отползти назад.       — Успокоительное ему! — альфа отступил в сторону, пропуская омегу в белом халате, и в мою трясущуюся руку воткнули шприц с какой-то дрянью. — Ну-ну, тише, малыш, больно не будет. Всего лишь маленький укольчик. Этот идиот слишком сильно тебя ударил, и лекарство поможет тебе расслабиться. Вот так, хорошо…       Меня замутило, перед глазами снова поплыло, и я зажмурился, желая снова провалиться в спасительное безмолвие. Не иначе как это страшный сон, и если собраться с силами, то можно проснуться…       Прикусив язык, я застонал от резкой боли и снова открыл глаза. Ничего не изменилось. Герхан Брок стоял передо мной, улыбаясь и почти не изменившись за прошедшие годы. Яркий терпкий запах лимонов и мяты смешивался с моим яблочным, заставляя морщиться от вони.       — Что…- собственные губы меня не слушались, и я с трудом подбирал слова. — Что вам надо?       — Эх, малыш, это ты должен знать, — Брок придвинул к себе стул и сел рядом. — Ты так хорошо прятался от меня все это время, но я всегда тебя находил. Эта игра мне нравилась, такая забавная. Пусть даже ты отказывался от моих подарков, я не расстраивался, нет. Потому что знал, рано или поздно ты все равно будешь моим.       Его язык облизнул губы, и это движение вызвало у меня новый прилив отвращения. Как и Корт, он выглядел моложе своих лет, только синь в глазах немного потускнела, да на лбу прибавилось пара морщин. Светлый, короткий ежик волос был подстрижен по-молодежному, да и сам он вырядился в джинсы и легкомысленную рубашку.       Мне было нехорошо, но я замечал все эти детали, слабо удивляясь собственной наблюдательности. Меня еще трясло от неприятия, но лекарство уже начало действовать, и я только тяжело дышал, сглатывая тягучую слюну и вздрагивая от толчков сердца.       — Но ты меня очень расстроил, малыш. Этот никчемный бета… Что ты в нем нашел? Он же совсем чужой! Как ты мог позволить ему касаться себя? Эти его прикосновения... ты весь замаран им, но ничего, я тебе помогу, мой малыш, мой Фрэнсис… Теперь я всегда буду рядом, и этот несчастный никогда к тебе больше не притронется.       — Вы сумасшедший! — выплюнул я с трудом, заметив блеск сияющих глаз. — Немедленно отпустите меня!       — Не кричи, тебе нельзя сейчас волноваться, — поднявшись, он склонился надо мной и обхватил мой подбородок своими пальцами. — Я так соскучился по тебе, но ты потерпи, тебе нужно время, чтобы оправится. Я велел приготовить тебе комнату. Она большая и светлая, и там есть большая двуспальная кровать, тебе понравится, обещаю.       Я не знаю, что мне кололи, но из-за этой дряни я плохо соображал. Мои руки и ноги были такими бессильными, что я даже не мог сесть. Покрываясь липким холодным потом, я пытался подняться, но только умудрился скатиться с этой чертовой кровати на пол. Найдя меня беспомощным, лежащим на полу, альфа сделал новое распоряжение, и теперь меня привязывали к постели широкими эластичными бинтами, ослабляя их только во время его посещений.       Брок приходил каждый вечер и каждое утро. Садясь в моих ногах, прикрытых белоснежным покрывалом, он начинал рассказывать о своих чувствах, и о том, как мы будем жить с ним вместе. Закрывая глаза, я пытался не вслушиваться в его радостный мерзкий голос, пытаясь вызвать перед собой образ Райса. Но он настойчивым жужжанием бился в уши, заставляя морщиться от отвращения.       Это унизительно, когда до твоего еще недавно послушного сильного тела дотрагиваются чужие пальцы. Старый, седой, как снег, бета каждое утро обтирал меня влажной губкой, вынося судно и совершая прочие гигиенические процедуры. Я чувствовал себя растением, за которым бережно и аккуратно ухаживают, и от этого мне хотелось умереть.       За окном я видел верхушки деревьев, и если мои расчеты были верны — меня держали на втором, а то и третьем этаже. Не слишком высоко, чтобы разбиться насмерть. Даже если мне удастся чудом выбраться из повязок и открыть окно, я ничего не смогу с собой сделать. Каждый день я ожидал, когда же это все прекратиться, и каждый день все повторялось вновь, сливаясь в вереницу одинаковых и несчетных дней. А потом стало еще хуже.       Как-то вечером, всунув мне в рот последнюю ложку жаркого, альфа убрал с постели столик с пустыми тарелками и аккуратно вытер мне жирные губы, качая головой.       — Ты стал таким худеньким, Фрэнсис. Совсем ничего не кушаешь. Может, ты хочешь чего-то особенного, только скажи, мой повар все приготовит! Хочешь огурчиков? Они такие маленькие, пупырчатые, соленые и сладкие одновременно, как твои слезы.       — Отпустите меня…       — Нет, ты не понимаешь, — темные губы разочарованно сжимались, выказывая недовольство. — Тебя никто не ищет, даже этот твой бета. Потому что ты никому не нужен, кроме меня.       — Это неправда!       — Фрэнсис, малыш, кто поверит приютскому сиротке, да еще бете, который уверяет, что вы с ним были любовниками? Его давно закрыли в нужном месте, и он понесет заслуженное наказание за то, что убил своего близкого друга из-за денег.       — Что? — я недоверчиво уставился на него. Нет, Райс бы никогда в жизни не сказал бы такого! Наверняка он пытается меня найти!       — Милый, ты все еще такой наивный, — присев на кровать, он ухватил мой подбородок, зажав в жестких пальцах. — Кому поверят больше? Безродному щенку или одному из влиятельных лиц страны?       — Убери руки, старый козел! — я дернулся, пытаясь вырваться, хотя и знал, что после этого на моем лице опять останется синяк. — Молись, чтобы Корт тебя не нашел.       — Малыш, малыш, не надо со мной так разговаривать, — его лицо почти вплотную приблизилось к моему. — Сегодня утром я хотел приказать, чтоб тебя больше не привязывали, но сейчас я понимаю, что поторопился.       Влажные губы альфы закрыли мне рот, не давая дышать, и я ничего не смог с этим поделать. Только мычал, мотая головой и дергаясь, пытаясь вырваться из-под навалившегося тела. Наконец он отодвинулся, и я тяжело задышал, с трудом сдерживая тошноту. Стянув с меня покрывало, он уставился на мое бесполезное тело, и я забеспокоился. Нет, только не это… Когда его губы остановились внизу живота, пытаясь ухватить безвольную плоть, меня стошнило недавним ужином, и я почувствовал долгожданное облегчение.       С того дня Брок стал кормить меня на час позже. Но перед этим моя жизнь на шестьдесят минут превращалась в сущий ад. Нет, он не заходил дальше. Пока. Но его безумное бормотание и мерзкие ласки заставляли меня скулить и трястись от отвращения. Я все больше и больше превращался в беспомощного щенка, слабея и отказываясь от пищи. Я подумал, что только так у меня получится избавиться от всего этого кошмара.       Но я ошибался.