***
Консультации с врачом завершились на той неделе и теперь предстояло пройти курс гормонов, витаминов и прочих лекарств, чтоб не загнуться месяце так на пятом или не родить раньше срока. — А может все-таки еще раз со мной попробуем? — Виктор немного замялся и сложил руки на груди, поглядывая на врача. — Я же говорил, что вы по медицинским показаниям не проходите, — нервно сказал врач, ковыряясь в шприцах на столе. — У вас проблемы со спиной, вы просто сломаетесь, если будете сами носить ребенка. Либо родите недоношенного… либо сами умрете, кто знает, — толкал очень мотивирующие речи человек с именем «Олег» на белом бейджике. — Лучше не рисковать, успех невероятно мал. Мужчина натянул на лицо медицинскую маску, постучал по шприцу и подошел к Юре, который был уверен, что ему щас ебнут дозу героина. — Не двигайся, — игла проникла под кожу чуть ниже живота, а врач все продолжал консультировать. — Думаю, перенести процедуру с двумя эмбрионами в вашем случае будет эффективней. Ради эксперимента можем попробовать подсадить двух от разных отцов. — То есть, — Юра дернулся, когда почувствовал иголку, и, скрепя зубами, продолжил, — то есть получается, что я буду носить двоих детей? — Ну, нет. Формально, мы подсаживаем вам два эмбриона, какой приживется, тот и родится. Учитывая, что эмбрионы от разных отцов будут, то еще не факт, что приживутся. Хотя если будете проходить курс гормонов, то, примерно, в мае мы уже закончим, и у вас будет ребенок. — Ага, — Плисецкий потер живот, пытаясь не касаться дырки от укола, — стоп. То есть, как от разных отцов? Вы же подсаживаете два эмбриона… — Ну! Как вам попроще объяснить, мы возьмем вашу яйцеклетку и оплодотворим два раза от разных отцов. Шанс того, что при ЭКО появятся разнояйцевые близнецы от разных отцов так мал, что если это и произойдет, то это будет чудо. Но мы лишь оплодотворяем и помещаем, а там дело природы, — врач пожал плечами и полез за новым шприцем. Гиперстимуляция яичников весьма не болезненная процедура, просто вводится укол с гормонами, которые помогают разрастись фолликулам, чтоб в результате были счастливы молодые отцы, что им скоро нужно будет подрочить на пробирку. — Ради эксперимента можно попробовать, тогда уже потом станет ясно, чей же это ребенок будет: ваш и Виктора, или ваш и Юри. — Минуточку, а вот разве у нас не суррогат? — С чего ты это взял? — опешил Виктор, поперхнувшись собственной слюной. — А как вы еще себе пиздюка заделаете? Я так понял, во мне, разве нет? — на полном серьезе говорил Юрий, все не понимая, почему на него смотрят, как на какого-то долбоеба. — Ты читал договор или просто подписал? — с доброй улыбкой на лице процедил Юри, сдерживая себя, чтоб не засмеяться над такой детской наивностью. Действительно, Юра считал, что он будет служить суррогатным отцом для своих мужей, и, по его мнению, именно об этом его долго упрашивали. Он думал, что его роль — инкубатор для дитя, и все равно согласился на махинации. Бедный котенок, он думал, что согласился на самое последнее дело, при этом пожертвовав своей карьерой и пьедесталом. Каково теперь понятие о любви Юрия Плисецкого? — Мой ты хороший, — дрожащими ручонками Витя потянулся к Юре, прижимая его к себе. — Как тебе такая мысль вообще в голову пришла? — Ну я так подумал… — Кто тебе разрешил это делать? — обнимая еще крепче, говорил Виктор, все время усмехаясь. — Что? — Думать кто тебе разрешил? — Хватит издеваться надо мной, — Юра хотел отпихнуть прилипшего к нему Виктора, но вместо него это сделал врач, заявив, что нужно еще один укол сделать. — Слушайте, я так сторчусь? — Нет, — закатив глаза говорил Олег, пытаясь снова ввести иглу. — От этого еще никто не умирал, а уж тем более не становился зависимым. Не думаю, что кому-то понравится испытывать такое. А именно, возможная ломка суставов, тошнота, боль в груди и так далее по списку. — Ай бля, — еще один укол, и Юре действительно стало немного плохо; к горлу подкатил ком и закружилась голова. Хотя, скорей всего, ему стало хуевенько от того, что его продырявили уже два раза подряд. По внешнему виду врача было понятно, что он не шибко рад выполнять свою работу, что для него скорее ноша, но за нее платят охуенные деньги, поэтому стоит терпеть таких сошедших с новостных лент пациентов. — Ну вот и все, — мужчина налепил пластырь Юре, досрочно протерев участок с дырками от уколов спиртом, и, будто бы заебанная мать, отпустил в вольное плаванье это надоедливое состоятельное семейство. Примерные процедуры проходили раз в два-три дня, и Плисецкий действительно ощущал себя уже полноценным героиновым наркоманом. Оставалась всего неделя до конца курса, поэтому пришло время расчехлять свое хозяйство и дрочить в баночку. Кто-то ссыт в банки, а кто-то дрочит. Не, точнее, в пробирки, но какая разница, в чем сперму приносить; хоть выплюнь ее из-за щеки, заплати деньги и иди из центра нахуй. — Мы вывели несколько эмбрионов, осталось только подождать несколько дней, — улыбаясь, говорила медсестра. Меньше, чем через неделю уже май, и, как и обещали, скоро Юра снова станет примером «пузидомика» для ебнутых омежек в инстаграме, а Виктор и Юри — счастливыми отцами, которые ну, сука, наконец-то смогут ощутить себя в роли родителя.***
Сядьте в кресло, поднимите ноги, раздвиньте ноги, не волнуйтесь, вам в жопу всего лишь вставят какой-то прибор и вы превратитесь в инкубатор для, прошу заметить, собственного пиздюка. — Не двигайся, пожалуйста, — устало говорил врач, мучаясь с бедным Юрой и его маленькой задницей. Плисецкий сначала очень сильно стремался раздвигать ноги на кресле перед незнакомым человеком, но, а как иначе? В конце концов, он просто старался не думать о том, что левый мужик будет лазить внутри него какими-то приспособлениями. Олегу же до пизды все это не нравилось, но это его обязанность. Говорила ему мать, уходи после девятого, нет же, лучше работать в ЭКО центре и совать железки в гениталии людям, чтоб они смогли размножаться. Хотя некоторые настолько мразотные, что хочется сделать им аборт, лишь встряхнув в руке пробирку с эмбрионом. У Юры привязаны ноги, чтобы он не дергался, над ним стоит женщина в голубом халате, придерживая его за подбородок, и еще двое врачей кружатся возле стола. Плисецкий должен был дышать равномерно, не дергаться, лежать на спине и смотреть куда-то на стену; однако при всем этом у него жутко чесался нос и бешено колотилось сердце в страхе перед приборами, коими хозяйничают у него в заднице. — Если будут какие-то незначительные боли и тяжесть в животе, то так и нужно. Твой организм просто подстраивается, — врач уже практически закончил с подсаживанием эмбрионов и, как только он отпрянул от Юры, попросил, чтоб Плисецкому отвязали ноги. — В течении трех недель вы будете приходить на осмотр, но я думаю, что все прошло удачно, так как не возникло осложнений.***
С тех пор, как Юра вновь стал носить в себе эмбрионов, прошло около трех недель. На улице конец весны, на зеленых деревьях сидят птицы, по Невскому проспекту уже начинают набегать толпы туристов. Май — самое время наконец-то выбраться куда-то за город на шашлыки, но в Петербурге весь этот ласковый май прерывался то ебучим дождем, то невыносимыми пробками на дорогах. Каждому же срочно нужно съебать и побыстрей на свою дачу с совковым антуражем. Менее проблематично — выехать погулять куда-нибудь в лес, где нет этой докучливой массы людей, что так и лезут в ебало с камерами. Природа, тишь и красота. Где-то около багажника машины возился Виктор, активно споря с Юри, пить или не пить ради Юры и его положения. Сам же Юра пытался сделать нормальное фото для инстаграма, подбирая нужный ракурс, а потом благополучно забил хуй на это дело и положил телефон обратно в карман. Он от нечего делать слонялся от одного дерева к другому, пиная всякие палки на земле и слушая, как собачатся его мужья. — Я тебе говорил, что не нужно брать. — Ну, Юри, ну я же чуть-чуть, чтоб отметить, так сказать, — канючил Виктор, оперевшись на машину рукой. — Нет, тем более ты за рулем, я города-то не совсем знаю, только центр. Чем ты думаешь? — Ой, все, я не это имел в виду, — Никифоров скрестил руки на груди, театрально развернулся и чуть не ударился об открытую дверцу багажника. Кто-то беременный — повод выпить. Кто-то умер — снова повод. Конечно, Виктор понимал, что сейчас поступает неправильно, лишь раззадоривая Юру тем, что ему нельзя пить, и Юри, который не пил из уважения к нему, но что взять с заядлого алкаша, для которого даже вечер пятницы — повод. — Я смотрю, вы уже посрались, — довольно сказал Юра, выглядывая из-за дерева. — Помнится, раньше вы такие семьянины были, что пиздец. — Я раньше не думал, что Витя готов даже медали пропить, — возмущался Кацуки, смотря в след Виктору. — Кто пропить? Я? Ага, щас. Хочешь, ради тебя пойду и закодируюсь? — ляпнул Виктор с дуру, не подумав, чем это может обернуться. — Хах, думаю, ты так сдохнешь, — Юра пнул очередной камень, который прилетел в колесо машины, и его рот исказился в неловкой улыбке. Юре было смешно, пока не он почувствовал, что в животе что-то, как камень, тянет вниз, и пока у него не закружилась голова. Первое, о чем он подумал, что это опять злоебучий выкидыш, и им не суждено в принципе иметь детей, но, на удивление, болел только живот, как будто на тренировке перекачал пресс. Оперевшись о дерево, Плисецкий попытался вдохнуть в себя поглубже, но сделал только хуже; теперь ему хотелось бить себя по животу, чтоб он перестал болеть. — Ой, что-то я подыхаю, — пропищал он, пытаясь обратить на себя внимание супругов. Не прошло и трех недель после ЭКО, как у Юры вдруг опять намечается выкидыш. Теперь Никифоров полностью уверен, что ему размножаться вообще не стоит, и проще купить нового пса. — Что болит и как? Как в прошлый раз? — бросая все свои дела, Юри почти что подбегает к Юре, чтоб помочь ему пройти хотя бы два метра до машины. — Нет, такое ощущение, что я, блять, камень ношу в себе. — Ну кла-асс, — протянул Виктор. — Не успели даже разложиться, а мы опять без детей… — Не каркай! — дойдя до машины под ручку, стукнул Юра по двери, требуя, чтоб ему ее открыли. — Давайте просто поедем домой. Юри был уверен, что Юра сейчас расплачется. Его милое личико покрылось розовыми пятнами, а губы надулись, как у маленького буквально за несколько секунд, что даже никто и не понял, что произошло. На удивление, за все время, что на поляне, что на дороге, Плисецкий не чувствовал, что у него что-то выпало или потекло из задницы, как это было в первый раз. Просто ужасная боль, от которой он свернулся на заднем сидении автомобиля и просил ехать побыстрей. В клинику его чуть ли не на руках вносили; все время придерживали, чтоб он смог дойти до кабинета сам. Врачу, что монотонно штамповал какие-то бумаги, пришлось немного оторваться от работы, когда в кабинет, чуть не выломав дверь, на вялых ногах зашел Юра. Мужчина оглядел его, попутно слушая рассказ как и что было, быстро что-то написал на бумажке, и попросил медсестру дать ему ампулу с папаверином. Юра почувствовал, как ему под кожу вновь вставляют иголку, но противиться уколу в его положении было не очень кстати. — Какой срок? — Недели две, — стиснув зубы, ответил ему Плисецкий. — Это может быть тонус? — мужчина махнул рукой медсестре, чтобы та ему что-то ответила, но она лишь пожала плечами. — Были ли до этого прерывания беременности, инфекционные заболевания или повышенная нагрузка? — Нет, — отвечал Юра, все еще ожидая действия препарата. — А, выкидыш чуть больше месяца назад был. — Часто нервничаете? — Юра покачал головой на вопрос, и оперся на кушетку сзади, чтоб распрямиться. Врачебная практика показывала, что это был стопроцентный тонус. Резкие боли, но нет никаких последствий в виде выкидыша, вялое состояние и каменный живот. — Да… Врач с умным видом покачал головой, присел обратно, и, вздохнув, сложил руки в замок и положил их на стол, что теперь он был похож на фотографию депутата в газете, который вот-вот выделит деньги на детские больницы. — У вас в карточке написано, что вы проходили экстракорпоральное оплодотворение. Вы же понимаете, что тонус на, — мужчина заглянул в карточку, чтоб посмотреть на дату, — на третьей неделе при ЭКО весьма дурной знак? Нет, конечно, мы выпишем вам рецепт на тяжелые обезболивающие, но это большой риск. — И что дальше? — переведя дыхание, Юра подошел ближе к столу. — Присаживайтесь, — врач указал на стул рядом и продолжил разговор. — Хотя я не вижу в вашей карточке каких-то противопоказаний, но все же. Пока еще небольшой срок могу спросить: готовы ли вы? Медсестра, что сидела напротив, уже сама листала карточку, чтоб заполнить формальности в компьютере. Ее внимание привлекла приклеенная бумажка, где говорилось о двух эмбрионах. — Может ли произойти тонус, так как двое эмбрионов? — спросила женщина, перелистывая тетрадку с записями. — В первую очередь, матка — это мышца, и вполне вероятно. Поверьте, Юрий, вы не первый и не последний, такие случаи были, есть и будут, но при ваших показаниях, что были изначально, я бы вам советовал либо очень хорошо следить за своим образом жизни, либо сделать вторую попытку ЭКО. — Нет! — Плисецкий вскочил, будто бы и не было никакой боли минут десять назад, и от резкого движения навернул стул на пол. — Тихо, тихо. Вот именно это может спровоцировать тонус снова. Если будут какие-то вопросы или уточнения, я работаю с трех до семи. Юра лишь кивнул, поднял стул, чуть не отбив пальцы, и поспешил покинуть кабинет. За дверью его ждали Виктор и Юри, что исходили этот коридор с фикусом в конце, около окна, вдоль и поперек. Со всего размаху открыв дверь, Юра с гордым видом, будто он вовсе и не ссыковал перед выкидышем, вышагал из помещения, едва не упав через порог. — Жопой чувствую, что беременность эта с сюрпризами. Теперь у меня еще и тонус матки, поэтому не бесите меня, — констатировал Юра. — Господи, да как вы можете не бесить меня?***
Менее чем через девять месяцев в доме появится ребенок, а, значит, нужна квартира побольше той, что имеется на данный момент. Вот только ходить по всему городу в поисках чего-то неплохого, довольно муторно; то выключатель слишком высоко, и потянувшись к нему, у Юры случается тонус, то токсикоз накрывает, что очень долго он отсиживается в туалете, то соседи — ебаные цыгане, которые не только сапоги с конем ночью могут спиздить, но и нарожать себе еще один табор, а затем уебать в Кострому под «очи черные». Самым оптимальным вариантом все-таки были новостройки на Проспекте просвещения; площадь огромная, полдома еще не заселено, в парадных все до пизды вылизано (ну так сказано на циане) и, ясен хуй, старые добрые совковые соседи во дворе — красота, одним словом. — Вид шикарный, район мирный, — втирала риэлторша про выбранную семейством квартиру. — Знаю, че за район. Я когда в школе еще учился, здесь закладки прятали у метро, — скрестив руки на груди, усмехался Юра под неодобрительные взгляды супругов. — А потом все на Парнас перекочевало. Тогда еще пацана с параллели повязали, а в школу менты два раза ходили тесты на наркотики проводить. — Э, ну, — женщина замялась, не зная, как реагировать на такую историю, которую не каждый день услышишь от мировой звезды, — соседи здесь мирные, семейная пара и холостяк-студент. И даже выключатели, как и просили, пониже сделаны. — Мне нравится, — Юра еще раз прошелся взглядом по квартире, играясь с выключателем на стене. — А можно сделать перепланировку квартиры? Например, снести стены, отделяющие гостиную от кухни и коридора? — Без понятия, но, по идее, дом не панельный, поэтому, думаю, можно. Виктор еще раз с умным, не присущим ему, видом прошелся по квартире, театрально приставил указательный палец к губам, и протянув многозначное «угу», посмотрел на Юри. — А что я то сразу? — отшугнулся Кацуки, поправляя очки на носу. — Мне нравится. — Седьмой этаж, два лифта, можно установить бойлеры, — уж очень сильно разрекламировала эту квартиру риэлторша, что у самой, казалось, что-то там потекло. Хотя, вполне вероятно, дамочка была омегой, но это не точно. Через несколько часов бумаги на эту квартиру переоформлялись на имя собственника — Виктора Никифорова. Вообще, это семейство горе-фигуристов решило сначала сделать ремонт в новой квартире, потом обустроиться, а уже после, непосредственно ближе к родам, переехать. Именно поэтому первую квартиру еще никто продавать не спешил. Нужно же как все — съездить в икею, поскубаться за детскую кроватку, обидеться, а потом мириться, сидя в фуд-зоне той же икеи, поедая всякую хуйню. Но обычно поход в икею заканчивался тем, что Виктор стоял и выбирал между бордовым постельным бельем и небесно-голубым, типо, под его глаза, а Юри с Юрой, помимо спизжевания бесплатных карандашей, сами пытались найти выход, ибо эти ебучие стрелки на полу и карты на стенах мало помогали и даже больше запутывали. Еще нужно было дожить до хотя бы десяти недель, сходить на узи, посмотреть, что да как, а уже потом подстраиваться под ситуацию с выбором вещей ребенку. Мало ли, как говорил Олег, произойдет чудо и пиздюков окажется двое. Ну, в принципе, Плисецкий ощущал себя чем-то святым, когда по намазанному гелем животу водили какой-то штукой, а на экране высвечивались какие-то два существа. — То есть как их там двое?! Чего блять? — возмущался Юра, лежа на кушетке. — Вы только посмотрите, это удивительно… — монотонно протянул врач, не отводя взгляд от монитора. Юре всегда везло; вылез из жопы на место чемпиона, удачно женился, а теперь еще и два пиздюка в себе носит от разных ебырей. Плисецкий не удивится, если он родит двух Иисусов, ну, а хуле им, девам Мариям и библейским чудесам. Врач лишь развел руками, когда его в очередной раз спросили, почему получилась двойня. Хотя в самом начале их предупреждали, что возможен шанс многоплодной беременности. Так решила природа, и медицина тут бессильна. — Мы можем абортировать одного, если… — Нет! — прервал доктора Виктор и даже сам удивился, что влез в разговор. Для Никифорова это было очень важно, а чем больше пиздюков, по его мнению, тем лучше. Он, конечно, думал, что Юра не шибко горит желанием носить двоих, но ему так хотелось, чтоб и его, и ребенок Юри остались в покое и порядке. Юри посмотрел на Виктора удивленными глазами попытался схватить его за плечо раньше, чем тот подался вперед, проходя быстрее к Юре и врачу. — А как это? А их точно два? Ответа на вопрос не последовало, а мужчина в белом халате лишь указал на монитор. Мечты Виктора Никифорова удвоились, теперь ему в старости могут принести аж два стакана с водой. Наверное, это подарок за первых неудачных детей, что, так или иначе, не появились на свет. Теперь придется на протяжении следующих девятнадцати лет раскошеливаться на двоих пиздюков. Очень странно, что на сроке в десять недель все-таки прижились двое эмбрионов, несмотря на Юрин тонус, который наступал, буквально стоило ему рассмеяться от мемов про беременность, что присылал ему Отабек. О да, Плисецкий делится со своим другом всем, что происходит в его жизни; начиная от того, как его драли в два хуя на медовом месяце и заканчивая тем, как он ходит важный с двумя высерками внутри себя. Алтын уже привык к таким рассказам и лишь с каменным еблетом отправлял смайлики, а затем и сам топал на треню. — Лол, представь меня в роли папашки, — пиздецки угорал с этой хуйни Юра. — Эти понятия несовместимы, как Никифоров и здравый ум. — Сука, до слез, вот что ты наделал, у меня теперь тонус из-за тебя, — Юрочка был очень уязвим в этом плане, и ему приходилось неоднократно шастать к врачу, выяснять, почему у него до сих пор тонус. Врач объяснял, что это абсолютно нормально, и такое случается в одной из трех беременностей. Тем более, Юра по комплекции очень маленький, а носит «под сердцем» сразу двоих. — Бля, Бек, ты говорил, что будешь гонять по ночному Питеру завтра. Можно с тобой? А то мои меня уже заебали со своим «я принесу тебе плед, я вытру тебе жопу, лежи, не двигайся». — А тебе можно? — как бы то ни было, Отабек не был таким безбашенным, как Юра, и все-таки переживал за друга и его положение. — Да похуй, — такое бывает, когда беременным не хватает адреналина. — Токсикоза щас уже нет, поэтому погнали. — Я тебе договор принесу, что ты добровольно согласился, чтоб мне потом твои не выставили это в укор. — Ты че, очкуешь что ли? Смешно, человек, который гоняет по стрит рейсингам, — до Плисецкого не доходило, что беспокоятся только о нем. Вообще Юре было противно, когда о нем начинали заботиться так, будто он какой-то инвалид, а вовсе не беременный. Он чувствовал себя беспомощным овощем с болючим тонусом. Чрезмерное гипервнимание к его персоне не пропадало и на катке, когда Юра ходил к Якову посмотреть на учеников и поорать вместо него. Все сразу же старались укутать его в несколько слоев шуб, а то мало ли, заболеет еще и родит даунов. Мила разбиралась в беременностях лучше, чем кто-либо другой, хотя по своей натуре она была альфой. Все называли ее идеальной мамой, ведь на ее руках уже была годовалая малышка, отцом которой приходился Гоша. У Поповича складывалось такое ощущение, что за него все действительно делала Бабичева, даже родила она вместо него. Ну что еще взять с настоящей русской бабы, которая и в избу горящую войдет, и коня на скаку остановит, и, как говорит Юра, не помрет от укуса змеи. — Юр, я понимаю, что тебе скучно, но это очень опасно. Ты сам называл меня временным жителем Санкт-Петербурга, — Алтын был, конечно, рад покатать Юрку по городу, как в былые времена, когда они закупались хавчиком и ягой, гоняли по ночному Питеру, когда кроме таксистов никого нет, смотрели на развод мостов бухие в усмерть, а потом пешком от дворцового моста в два часа ночи хуярили мимо эрмитажа на Невский проспект, на остановку, потом до метро, а там уже по домам на свои станции. Но сейчас Плисецкий был в положении и причем в таком, что ему не только в бухом состоянии нельзя топать, шатаясь, до дома, ему то ходить сложно было. — Никто не узнает. Ну, пожалуйста, ну я тут со скуки же сдохну, — почти умолял Юра Отабека. Пиздец, как нужно было довести Юрия, мать его, Плисецкого, что он, сам, стал кого-то в чем-то умолять. Видимо, Виктор и Юри перестарались с заботой в его сторону. Скрепя сердце и поняв, что ему за это ой как прилетит, Алтын все-таки согласился проехаться с Юрой по Питеру. Чего только не сделаешь ради своего кореша, готов даже получить по тыкве от его ебырей.***
— Юр, ты куда? — обратил внимание Юри на то, как Юра куда-то активно собирался на ночь глядя. — Пойду погуляю, мне скучно здесь сидеть. Хочу развеяться… Один! — пытался разговаривать Плисецкий на отъебись, чтоб его оставили в покое. Все его недовольства все время всеми списывались на беременность, мол, кто знает, что творится в голове у этих омег и бет. Сука, это вам не штамповская беременность из сериала по Россия 1. Когда тебя всю неделю двадцать четыре часа подряд заебывают с тем, что пытаются не заебывать, знаете, очень бесит. Этакий замкнутый круг, когда пытаются помочь успокоиться, чтоб не случился тонус, но бесят этим еще больше, тем самым провоцируя его. — Окей, прости, что я хочу побыть с самим с собой, но мне это сейчас действительно важно и нужно, — уходя в сторону от конфликта, продолжал разговор Юра. — Как никак мне двадцать лет, я полон сил и имею право выбраться на свободу, даже будучи беременным. А то вы с Витей из меня сделали не беременного, а инвалида какого-то… Кацуки отложил свой телефон в сторону, уставившись на Юру. — Кстати, без очков ты выглядишь как булочка с корицей, которую достали только что из печи, — заулыбался Плисецкий, когда посмотрел на Юри, который нацепил очки на голову, чтоб не ломать себе зрение в очках на близорукость, пока читает. — Скоро буду, не переживай. Он быстренько подбежал к Юри, цмокнул его в щечку и, схватив свою кофту, поспешил выйти из квартиры. Со временем, еще до свадьбы, отношения Юры и Юри стали налаживаться. Юра нашел в Юри поддержку, когда вскрылся наружу конфликт между ним и Виктором. А Юри просто хотел защитить этого маленького котенка, который вынужден был шипеть на всех, чтоб его не утопили в мешке с другими. Сейчас Юра спешил встретиться со своим закадычным корешем, что уже минут двадцать стоял недалеко от Дикси. Несмотря на конец августа, в Петербурге было холодно. Белые ночи уже давно иссякли, и от них остался лишь заход солнца в девять вечера, поребрики уже были выбелены, ведь совсем скоро первое сентября, нужно же навести красоту на улицах, а деревья как были зеленые, так такими и остались. Уже смеркалось, и фонари вдоль дорог неярко горели, а между машин, проносясь с бешеной скоростью, маячили мотоциклы — особо смелые еще и дрифтовали на поворотах. У Отабека с Юрой был уговор, что этот ночной проезд останется в тайне. С его стороны это, конечно, безответственно, позволять человеку в положении, да еще и с проблемами, хуячить на моцыке по ночному Питеру, но Юра доверял Отабеку в плане того, что тот может не гнать как призрачный гонщик, а в целости и сохранности доставить его потом домой, что, собственно, и польстило Алтына. Плисецкий, подмяв кофту под живот, который уже немного округлился, обхватил со спины своего кореша, и через несколько секунд его волосы беспощадно трепал ветер. Все было охуенно до тех пор, пока они не вернулись обратно и не столкнулись лоб в лоб с Виктором около парадной. — Юра? — Никифоров сначала не поверил глазам, затем подошел чуть ближе, и у него не осталось сомнений, что это точно был его муж. — Юра, может, объяснишь мне? Плисецкий, как бы, тоже не ожидал сейчас увидеть Виктора в такой неподходящий момент, поэтому, прошептав что-то, типо: — Блять, я влип, — попытался спрятать лицо и вообще сделать вид, что не знает Никифорова вовсе. — Нет, я понимаю, что ты можешь гулять с друзьями, но ты совсем рехнулся? — крича на весь двор, разведя руки, возмущался Виктор, злобно оглядывая Юру и Отабека. Юра быстро слез с мотоцикла, хлопнул Алтына по плечу, мол «спасибо», и, натягивая на себя кофту, попытался промелькнуть мимо супруга прямиком в парадную. — А ну стой, засранец!***
— Прошу прощения за мат, конечно, но ты охуел?! — Никифоров матерится настолько редко, что когда слышишь от него хоть одно слово, хочется ржать, но в то же время страшно, ведь, что нужно сделать, чтоб довести Виктора до того, чтоб он, педантичный с манерами человек, наверняка еще и тайный священник, смог заматериться. — Вить, не бузи, ну ты че, ну тебе жалко что ли?! — Юра пытался вразумить Никифорова, обрисовать ему ситуацию, но тот даже слушать не захотел. — Сил моих больше нет! — уже на полном серьезе возмущался Виктор, расхаживая по дому с важным видом. — Вот зачем ты это делаешь? Хочешь меня в гроб свести? Ты издеваешься надо мной? Ты же прекрасно знаешь, как я отношусь к твоему положению, ты же знаешь, как мне важно чтоб с тобой и нашими детьми ничего не случилось! Никифоров открыл свой мини бар, что находился в шкафчике сверху, и попытался достать оттуда вино, невзирая на то, что Юри пытался отобрать у него бутылку, а с полки снял бокал. Вытащив пробку зубами, он хуйнул себе винища почти что до краев и, кладя хуй на этикет, в одну харю ебанул чуть ли не залпом бокал. А все потому, что его коньячок кончился, а новый ему покупать запретили. — Хорошо, ты у нас тут великомученик, да? А тебя абсолютно не колебет, что я, как бы, тоже человек со своей жизнью, интересами? То есть ты думаешь, что моя роль — носить пиздюков и сидеть дома варить борщи? Это потому что я родился омегой, да?! — не на шутку разошелся и Юра, повышая тон с каждым предложением. Юри метался между двух огней, пытаясь вставить хоть куда-то свои пять копеек и успокоить всех и сразу. Но, ох уж эти русские люди, которые начинают свой спор сразу с «ебаный в рот». Кацуки, даже за проведенные вместе пять лет, все еще не мог понять, где находится та тонкая грань между «Солнышко, пожалуйста, не надо» и «Я тебе, блять, сказал, нахуй». — Причем здесь сущность, Юра! Я тебе о том, что… боже, да кому я это объясняю. Просто пойми, что ты мне, сука, дорог! — вино окончательно развязало ему язык, и теперь он парировал матом так, будто бы в девяностых он не на каток ходил с длинными патлами, а сидел вместе с отчимом в бутырке. — Это ты, Витя, ебнулся со своей идеей обзавестись высерками. Ты абсолютно забываешь, что мне всего двадцать, что мне сейчас хочется жить, а не быть под вашем присмотром и чувствовать себя инвалидом! — Юра уже начинал психовать и, казалось, он готов вот-вот ебнуть Виктору леща по лицу тыльной стороной ладони, чтоб побольней. Юри пытался усмирить срач, прямым текстом говоря, что у Юры может случиться тонус, если он сейчас перенервничает, на что получал ответ самого виновника торжества, что с ним все нормально и вот только не нужно беспокоиться сейчас о нем. — Так зачем ты сам в свои двадцать лет согласился быть отцом? Жил бы сейчас спокойно, бухал, курил, что ты еще там любишь делать? А, катал по ночному Питеру, пока мы носились к суррогатным. Ради бога, тебя бы никто не трогал, так почему же?! — Придурок, потому что, несмотря на то что ты такой еблан, я вас люблю и хочу помочь. Захуй ходить к левым омегам и бетам, чтоб завести себе пиздюка, когда есть я? Ты, блять, пойми, что я все-таки не могу просиживать штаны дома, я хочу жить, а не умирать, нося в себе твоего ребенка и ребенка Юри. — Да я бы с радостью сам носил детей, но мне нельзя… — поубавил тон Никифоров, переосмысливая все, что наговорил. А ведь Юра был прав, что Витя заигрался в дочки-матери, что попросту уже стал одержим идеей завести себе дитя. Для него было важно, чтоб с Юрой ничего не случилось, в конце концов, он его дорогой муж, и чтоб дети были в порядке. Он старался, как ему казалось, не только для себя, но и для Юри, который был схож с ним во мнении. Однако ж Кацуки понимал, что Плисецкий не может сидеть в четырех стенах вплоть до родов, поэтому относился более мягко к нему. Забота заботой, а гиперопека — хуевая тема. Будто бы Юра пятиклассник, шаги до школы которого контролирует все семейство и звонит каждую перемену. — Ай, какой же я дебил… — Виктор закрыл лицо руками, неуклюже сел на пол и попытался сделать вид, что его никто не видит. Ей богу, куда ему детей, он сам как ребенок. — Прости, котень, прости меня… — Пиздец у тебя биполярка, Вить, — в недоразумении сказал Юра и уставился на то, как его супруг был готов сейчас расплакаться. Облокотившись на стол, Плисецкий почувствовал опять невыносимую, мгновенную тяжесть и боль в животе, что аж ноги перестали его держать. — Сука, тонус… — А я говорил, что не нужно ссориться! Вот до чего довело, — Юри быстро полез в коробку с лекарствами, что стояли на столе, нашел папаверин в таблетках и быстрее налил воды. — Держи. — Спасибо, — Юра быстро сунул таблетку в рот и, разжевав, сморщился от горького вкуса, запив водой. — Сука, как я ненавижу этот тонус. Придерживая за спину, Кацуки повел супруга до спальни, чтоб он наконец смог расслабиться, успокоиться и выспаться. Оставив его в покое в комнате, Юри вышел обратно к Виктору, который на тот момент уже заливался слезами. Он все также сидел на полу, обхватив ноги и уткнувшись лицом в колени. — Я не знаю, что я делаю, — будто бы в пустоту невнятно пробубнил Виктор, всхлипывая. — Я же понимаю, что он из-за меня ограничен во многом, я виноват, что он не может нормально, как все, жить. — Витя… — Юри подходит к нему поближе, даже садится рядом, все время поглаживая по голове, по растрепанным платиновым волосам, приобнимает его, пытаясь привести в порядок. — Ты не виноват. Никто не виноват, ты лишь предложил, он согласился. И это даже не проблема, это маленькая трудность, которую нужно принять и пережить. Виктор отчаянно обнимает Юри, продолжая рыдать на его плече, утыкаясь в него своим носом. — Все хорошо, не нужно лить слезы. Я тебя понимаю, ты очень волнуешься, но просто сам пойми, что Юра многим для нас пожертвовал, и он не жалеет об этом. В конце концов, он имеет право на личные интересы, даже в своем положении. Нет, я не хочу оправдать его поступок, но… этого конфликта можно было бы избежать, если бы мы изначально вместе все делали так, как нужно. Он бы не заскучал и не пошел разъезжать по городу. Нечасто можно увидеть, как искренне плачет Виктор. Это бывало так редко, что проще поверить в бога, чем в то, что Никифоров умеет не театрально показывать свои эмоции. Сейчас на его лице поплыла вся косметика, без которой он даже мусор не выносил. Нет, это вовсе не пидорские замашки, это личные заебы по поводу возраста. Свезенная тоналка и контур, размазанный по щекам блеск от хайлайтера. — Прости меня, пожалуйста… — еле слышно шептал Виктор, прижимаясь все сильней. Его нервы и так в пизду из-за фигурки, плюс сложившиеся обстоятельства с пиздюками и Юрой давали о себе знать. Порой ему очень сильно нужна была поддержка, и он ее находил в алкоголе. Именно поэтому он бухает, как мразь, хотя ради Юры и Юри он пытается утихомирить свое желание, но это так сложно. Нельзя напиться до потери памяти, нельзя заглушить непонятно откуда-то взявшуюся тяжесть, нельзя не чувствовать боли в спине. Нельзя. Альтернативой алкоголю является необъятная любовь Юри и Юры, за которую Виктор цепляется, чтоб не упасть в пропасть совсем. Он бы сдох без них еще лет пять назад, когда потерял свою музу. — Не плачь, пожалуйста, — тихо говорит Кацуки и целует Никифорова в висок. — Все будет хорошо… Эта ночь была весьма тяжелой. Юра несколько раз подрывался в туалет то ли от передозировки папаверином, то ли от вновь нахлынувшего токсикоза. Плисецкий сидел в обнимку с унитазом до трех утра и в промежутках между приступами рвоты, оперевшись о стену спиной, рыдал. Его волосы запутаны в резинку, лицо красное в крапинку, желудок болит, живот тянет, а слезы льются по щекам, оставляя за собой красные дорожки. Он умывался ледяной водой, полоскал рот и смотрел на отражение, которое вызывало отвращение. — Быть беременным отстойно, — сказал Юра, вернувшись в спальню, и, шмыгая носом, полез обратно на середину кровати. Юри приобнял его со спины, накрывая сверху леопардовым пледом, и утыкаясь ему в шею носом. Виктор же долго пытался всмотреться в лицо Юры во тьме, на что получил вопросительный кивок. Плисецкий вовсе не обижен на него, да, осадок неприятный остался, но не обижен. Он понимает, что у Виктора начался период «хочу дитятю» все из-за тех же заебов по поводу возраста. — Прости меня, — тихо шепчет Никифоров, придвигаясь поближе. — Я люблю тебя, — говорит он и аккуратно целует Юру в лоб.