— Боже, блять, я бы лучше сделала тогда аборт, а не слушала твое вечное нытье сейчас. Как же ты бесишь меня, замолчи.
— Что? — он не сразу ответил, лишь только почувствовал на себе взгляд. — Навязчивые мысли? — врач ожидал хоть какой-то реакции от Юры, а после вздохнул. — Я выпишу «Иксел». Постарайся, пожалуйста, сначала для себя. С твоими мужьями я обсудил это ранее, поверь, они поддержат тебя всегда и в любой ситуации, а вот это уже дано не всем. После сеанса мы еще поговорим о нескольких нюансах, а ты как раз можешь быть свободен. Врач цыкнул и поднялся с дивана, делая пару шагов к столу, вытаскивая из стаканчика ручку. На бумажке непонятным почерком красовалось название лекарства, сверху напечатанная надпись «рецепт», а снизу только что поставленная синяя печать. Юра наблюдал за всеми движениями врача, но сам для себя он где-то потерялся в пространстве после слов «дано не всем». Взяв рецепт на антидепрессант, он негромко попрощался и поспешил выйти из кабинета.— Мама!
Плисецкий вздохнул, закатив глаза, смял в руке рецепт и закрыл за собой дверь с какой-то осторожностью, боясь хлопнуть и вернуться обратно обсуждать свой гнев и стыд. — На, — Юра сунул бумажку в руки Виктора. — Вас там еще позвали. — Что это? — Рецепт. Когда с тренировки вечером потом поедешь, купи в аптеке че там написано. Он даже не подслушивал, о чем говорили мужья с доктором, но из общего потока речи были слышны обрывки из серии «он хочет, но не знает как подступиться» и «это все гормональное». Юра чувствовал себя маленьким ребенком, будто он пришел на прием в поликлинику за руку с дедом с утра пораньше, чтобы народу было крайне мало. Будто ему три года, а дома ждет мама и старый серый кот, которого так любил маленький Юрочка, будто ему сейчас купят гематоген в аптеке внизу, будто сейчас он пройдется до морозу, укутанный в колючий красный шарф, ловя снежинки на варежки на резинках. Голоса в кабинете психотерапевта утихли, и Юра, на всякий случай, посторонился, чтобы его не ударило дверью. Было видно по лицам Виктора и Юри, что им сказали что-то еще — кроме того, что он услышал урывками — будто бы им сказали, что Юра умрет от рака, а не от депрессии, если продолжит так хандрить и загоняться. Плисецкий недовольно цыкнул, делая вид, что ему вовсе и не интересно, что там про него мужьям наговорили. — И что дальше? — поинтересовался Юра, отворачиваясь. — Врач еще тебе что-то сказал? — Юри, будто не слыша Юру, аккуратно подал ему куртку, держа леопардовую косынку в руках. Плисецкий понял, что ему явно не расскажут, что именно происходило за той несчастной дверью, где ему подняли со дна души всю ту кучу говна, которую он старательно пытался забыть. — Мозг выебал, — рявкнул Юра, забирая свою косыночку, повязывая под горло, чтобы не простудиться. — Типо я должен думать о том, что мне нужно. А мне ничего не нужно, кроме как вернуться на лед, но такими темпами я ж сдохну, пока дождусь. Все, — Юра хлопнул себя по ногам и театрально развел руками, — на этом круг замкнулся. Ну, может действительно стоит пока «занять позицию наблюдателя» и ждать, — он покачал пальцем, передразнивая психотерапевта. — Ждать, пока Москва сгорит к хуям собачьим, а французы уйдут, блять. — Может тогда со мной на тренировку поедешь? — обратился к нему Виктор, складывая бумажку с рецептом два раза пополам, разравнивая края. Кажись, Юра заметил у него в руках вторую бумажку, что отличалась цветом от той, что отдал ему он сам ранее. — Не хочу. Конец марта запомнится лишь тем, что было очень холодно и плохо от постоянных мыслей. Пытаясь забыться в рутине серых, однотипных дней, Юра предпочитал проводить время либо за компьютером, изредка выходя из спальни, чтобы и ему не стали надевать памперсы. Даже еду ему порой приносили прямо в постель в перерывах от заботы за детьми и работы с составлением каких-то списков и графиков. И вообще, о какой такой заботе говорил врач, если на Юру, как он думает сам, никто не обращает внимание с этими детьми. Становилось еще хуже, когда Юра вспоминал о своем институте и долгах, ведь там он не появлялся уже больше двух месяцев после рождения детей. Ну ему как бы и не особо нужно было то это высшее образование, работа то есть, но, учитывая положение в стране и прочие заурядицы профессионального спорта, в конце концов они могли остаться вообще без денег, поддержки федерации, с голой задницей и с двумя детьми на шее. По сути, сейчас они жили на какие-то тренерские Юри и Виктора, плюс какой-то процент с победы их юниоров в том сезоне. Не супер богато, как об этом пишут в статьях, но и не бедно. Плисецкий все никак не мог смириться с тем, что теперь ему нужно будет пить таблетки, чтобы вернуться к нормальной жизни, как какой-то старикан — как Виктор. Хотя от «Иксела» его больше клонило в сон и вечную усталость, чем в жизнерадостность и ощущение смысла жизни, но, как пояснил врач, это организм только привыкает к препарату. По итогу Юра должен стать самым счастливым, как от дозы наркотических анальгетиков — иронично, что ему могли выписать трамадол, кои и являлся им, но так и до цирроза печени недалеко. — Опять? — Юра высунулся из-под одеяла, когда в комнату зашел Юри, держа в руках стакан с водой и красную капсулу. Еще бы синюю, чтобы Юра уж точно определился, как он хочет жить: ловя глюканы счастья и безмятежности, иллюзии и обман сознания, оставаясь в своей внутренней матрице, или же вернуться в суровую реальность, где орут дети и мужики не дают сексом трахаться. — Солнце, ну ты же знаешь, два раза в день... — Эх-х, иди сюда, — он вытащил руки из своего кокона-одеяла и протянул их к бокалу с водой и таблетке. — Вот когда они уже начнут действовать? — Неделя-две, у каждого индивидуально, — Юри сел на край кровати и внимательно посмотрел на Юру, как тот запивает препарат. — Все? — Да. — Может свет включить? А то сидишь в темноте, а уже темнеет на улице, так зрение посадишь, — заботливо произнес Юри. — У меня и так минус, — ответил Юра, тыкая по клавиатуре ноутбука одним пальцем. — Или хочешь, чтобы я твои очки померил? — Юра улыбнулся и хитро сощурил глаза. — Наоборот, чтобы у тебя не было таких же проблем, — Юри попытался чуть отстраниться от Юры, чтобы тот не снял с него очки. — У меня минус три, а может и больше уже. — Дай, — Плисецкий аккуратно потянулся к новым, недавно купленным очкам Кацуки, потому что на его прошлых расшатались болты, и не держались нормально на носу. А все потому, что Юри любил их задирать на голову, вверх, когда был дома и делал что-то в радиусе своего нормального зрения. Юра сначала чуть было не так надел очки, наоборот, а потом все-таки нормально нацепил их себе на нос. — Ну как? — А тебе идут, — Юри рассмеялся и попытался отобрать свою вещь назад, но ему это сделать не дали. — Вот так и буду ходить теперь, — Юра на несколько минут стал тем же мальчиком, как в детстве, который впервые спиздил дедовские очки и никак не мог наиграться с ними. — А вот тебе лучше так. Секс-символ, еп твою мать. Плисецкий рассмеялся, что на секунду ему показалось, что милнаципран в составе иксела начал уже действовать на него. — Ну хватит, Юр. Ты себе так еще хуже зрение испортишь. — Действительно, в них как-то плохо видно, забирай. А, кстати, когда Витя уже вернется, он не звонил тебе? — Плисецкий вновь уставился в монитор ноутбука, что-то старательно печатая, высунув кончик языка. — Нет еще, а что? — Он сказал, что отвезет меня в свою клинику-хуинику косметологическую, чтобы лазером удалить растяжки, — он сильно ударил по клавиатуре рукой, когда интернет завис и, выругавшись, продолжил. — Я не помню название, хочу в инете посмотреть че там, а то так как-то... — Так посмотри в инстаграме ссылку на аккаунт под его постами. Витя постоянно там что-то себе делает. Как можно выкладывать видео как тебе что-то в лицо колят? Ну там ужас. — О, точно, — Юра тыкнул пальцем в плечо Юри и быстро перевел взгляд обратно на экран. — Спасибо. В соседней комнате послышался приевшийся детский плач, что Юру даже немного скривило от накативших воспоминаний, но, сделав глубокий вдох, он сказал: — Ну идите, идите. Вас там уже ждут, не смею задерживать. Что за косметология? Очень просто — самое что ни на есть любимое Витькино дело. Чтобы колоть себе ебало, нужны деньги, но когда ты достаточно популярный, можно замутить по бартеру им рекламу, а себе подтянутые скулы и сделать молодое лицо. Если бы это все не было для него почти бесплатно, он бы торговал своей жопой среди депутатов Единой России. Хотя чего, его 2012 начался именно с этого. На этот раз Витя договорился со своей Верочкой — хозяйкой всего этого — о рекламе и бесплатной процедуре по удалению растяжек у Юры, ведь, если бы и за это было оплачено, Юра бы просто выебал в прямом смысле слова Виктора до таких же растяжек, но только на жопе. Юра всю дорогу до косметологии напоминал осла из Шрека, спрашивая каждые пять минут, когда они уже приедут, и смотрел во все окна машины. Он был счастлив, что к нему вернется приличный вид и будет не стыдно завязывать футболку на животе, качая пресс. — Бля, что это за роскошный пиздец? Вить, это че? — А ты что хотел здесь увидеть? Жирную бабу за стойкой и железные двери? — Виктор расстегнул свою пиздатую курточку, которую выбирал под солнцезащитные очки все утро, и покачал пальцем перед Юрой. — Нет уж, тут все роскошно и прилично, Юр. — Я чувствую себя бомжом... На фоне всего этого. Типо, вон, — Юра указал на стоящий в углу цветок, притягивая к себе Виктора, — даже этот выглядит лучше, чем я. — Ну не выдумывай. Хочешь, возьми конфетки там в вазочке. — Я че, маленький что ли? — а Юра бы взял и даже большую часть, но, что вы, его же ткнули в это носом, гордость, все дела. Осталось только павлиний хвост распустить и гордо зашагать в процедурную. Тут появилась женщина лет тридцати: разодета не хуже Витька, да еще и бейджик не прозрачный, а пафосный, под бронзу, с гравировкой имени. — Верочка, вот тебе новых клиентов привожу, — усмехнулся Виктор, на что Юра поднял голову и с вопрошанием посмотрел на него. — Зачем ты ребенка привез? Ему еще нечего омолаживать и подтягивать, — эта Верочка тоже смеялась и с распростертыми объятиями полезла к Витьку. Сама она великолепно понимала, зачем к ней привели Юрку. Юра чувствовал себя мелким пиздюком, что пришел за ручку с мамой, будто они встретили какую-то тетку, с которой мать пропиздела час, пока сам Юра уже успел сделать все, что ему нужно было, и даже пару раз упасть, держась за руку взрослого человека. — Не бойся, это не очень больно, — задумавшегося Юру отвлекла женщина и позвала за собой. Бросив взгляд полный непонимания и страха, окатившего буквально за секунду, на Виктора, Юра зашагал вперед за женщиной.***
— Юри-и-и! — еще с подъезда орал Юра, — Смотри, смотри! Еще даже не разувшись, а только расстегнув куртку, Плисецкий быстрее задернул свою толстовку, демонстрируя абсолютно чистенький живот без белых растяжек, но хоть и не в идеальном состоянии сейчас. — Ну чего так кричишь? — Юри не спеша подошел к двери, целуя сначала Виктора в щеку, а потом Юру. — Что? — Ля, — Юра выпятил живот вперед, как мужик, который бухал пиво дня три и наконец расстегнул ремень на штанах. — Ничего нет! Он поводил рукой по коже и еще выше задернул толстовку, давая потрогать и Юри, который с особой осторожностью, в свою очередь, погладил Юрин живот. — Неплохо, — Юри улыбнулся. — Да че неплохо! Идеально! Бля-я, Витя, твои бабы делают чудеса не только с твоим лицом. — Я бы должен обидеться, — Виктор расстегнул куртку, задирая солнцезащитные очки на голову, и продолжил, — Но я вижу, как ты счастлив. Череда удач и счастья просто преследовала Юру, что ему начало казаться, что вместо антидепрессантов, которые крайне бодрили и помогали вывезти это все эмоционально и морально, он принимал какие-то наркотические анальгетики, тот же трамадол, потому что все так заебись может быть только у людей в трипе за гаражами и депутатов госдумы. Даже поход к врачу, по плану где-то в конце марта, стал крайне радостным событием. Заходя в кабинет врача, Плисецкий думал услышать какую-то ебень, что нужно мазать жопу заживляющим кремом, будто у него там тату в виде звезды как у телок с порнхаба. Но вместо каких-то наставлений он получил смазанную печать в карточке и противным голосом: — Плисецкий? Так давно уже можно закрывать ваш больничный, — не успел Юра перешагнуть порог, медсестра бросила его карточку перед врачиней, отвлекая ее внимание. — Что, простите? — он встал как столб, находясь одной ногой уже в кабинете, а другой — еще в коридоре. — Молодой человек... — женщина устало посмотрела на Юру и всем видом дала понять, что повторять она не будет, и опустила свой длинный нос обратно в бумаги. — В каком смысле? Я реально могу уже... на типо тренировки ходить и все такое? — Юра не поверил словам и даже запнулся на середине предложения. — Че, реально? — Более чем, — ответила врачиня, не отрываясь от заполнения бумаг. — Хоть завтра? — Хоть сегодня, но, — женщина захлопнула медкарту и сложила руки, чуть наклонившись к столу, вздохнув. — Не начинайте с тяжелых упражнений. Достаточно легкой разминки, она даже полезна будет. — Сильных нагрузок нельзя? — Зарядка утром, спокойный бег... Не сразу же на шпагаты садиться, молодой человек, или лезть на гору. «Боже, блять, спасибо» только и пробежало в голове Юры, и он поднял глаза в потолок, будто бы на него сейчас действительно там смотрел сам Иисус и угарал с его тупой ошарашенной физиономии. — Карточка останется у меня. Плисецкий не успел даже толком войти полностью, когда с порога его обрадовали информацией, дали наставлений и только потом послали нахуй, и все это произошло так быстро, что Юре показалось, что ему тупо отдали рапорт. Скудно попрощавшись, Юра собрался уходить из кабинета и уже сделал первый шаг, как врачиня решила добавить своим противным писклявым голоском. — Выпишу вам направление на сдачу крови. — Зачем? — Диспансеризацию, молодой человек, проходят все спортсмены. Можно сдать кровь на анализы у нас сейчас и отнести результаты в диспансер после. Если бы не деньги, которые они платят этой лечебке, Юру бы послали нахуй еще до того, как он успел бы зайти в кабинет. А тут с заботой, улыбкой, все ради пациента — противно смотреть на меркантильные улыбки людей, предавшие свои нравственные идеалы, сформированные еще в советское время. Деньги решают все, даже дату смерти и рождения. Наконец покинув кабинет, Юра с легкостью вздохнул. Теперь он может быть снова свободным от рутины и повседневности. Хоть чуть-чуть.— Я знаю, что ты можешь быть лучше других, если постараешься еще больше, Юра.
Закинувшись антидепрессантами еще рано утром, Юра носился по дому в поисках всех нужных вещей для тренировки. — Где моя сумка спортивная, блять?! — Тише, не кричи, — из спальни пиздюков плавно вышел Юри, шикая на Юру. — Детей разбудишь. — А где сумка? Кто спиздил, а? С слегка уставшим и заебанным видом Юри прошел к прихожей, мимо Юры, замучено вздыхая. — Эта? — он достал из прихожей черную сумку средних размеров, в которой что-то загремело. — Она, — жадно вырывая сумку из рук, Юра быстро ее расстегнул. Внутри гремели старые чехлы от коньков, которые Юра все забывал выкинуть, бутылка под воду и магнитный ключ-карта на каток. — О, бля, а я думал, что просрал пропуск. Витя, мать твою! Давай быстрее, иначе сам, на метро, поедешь! — Боже, что за нетерпячка уже с утра? — Виктор даже не оторвался от малевания своей моськи у зеркала в ванной. Вообще, это была самая любимая и самая заебанная процедура с утра Никифорова: нужно умыть ебало, нанести маску, выпрямить волосы, чтобы они не были клеклыми в челке. Витя, как настоящий мужик (не такой, как Юра, конечно) просто обязан быть самым секси, иначе, кроме как умения бухать без остановки, также ебать мозг и разбираться в семейной жизни, он ничего не умеет. — Мажь ебало быстрее. Зачем ты всегда это делаешь? Нахера ты аж четырьмя кремами наебениваешься? — Уколы лифтинга недолговечны, а делать новые у моей Верочки у меня не хватает времени, — Виктор намазал себе щеку кремом и легонько похлопал по ней. — Крема, масочки, сыворотки... — У тебя тут салон красоты на дому, — усмехнулся Юри. У Юри сегодня выходной — они с Виктором работают через день после появления детей, до этого они работали почти всегда вдвоем, но на разных группах, чтобы не переубивать друг друга, когда Витя начинал бесить всех, даже покойного пса своего. Юри и Виктор не так часто срались, как Юра и Витя, но масштабы их срача были тоже весьма не маленькими. В основном обижался Витя на свои же доводы, а потом начинал приставать с извинениями и умолял о прощении. Никифоров странный, но любимый, поэтому все его закидоны ему прощались, как маленькому ребенку. — Витя, ну я хочу уже на тренировку-у! — нетерпеливо протянул Юра, тряся в руках сумку. — Пойду пока воды налью. Юра настолько был в ожидании этого дня, что не мог уснуть всю ночь, ворочаясь между Юри и Виктором, заодно мешая спать и им. Он уже представлял, как вернется на каток и первым же делом опробует свои любимые прыжки — а вдруг ноги не забыли, как делается. Юра думал, что ему снова все дороги будут открыты, наивно веря в то, что он все такой же Юрий Плисецкий, лучший из лучших, причем до такой степени, что его не пустили на игры, побоявшись огромной борьбы и его победы. Но это было вовсе не так. Первый день, которого так ждал Юра, почему-то разочаровал его хотя бы потому, что его не пустили на лед. — Я че, зря пер коньки что ли? Ему нужно было сначала заняться собой и своей формой прежде, чем он сможет ступить на лед. Скучные весенние недели пролетали в балетном классе на уроках с Лилией. Прошло больше месяца с того момента, как Юра вернулся в "дом отчий". Плисецкий был более, чем уверен, что Лилия станет типичной такой бабулей для их пиздюков, потому что им с Яковым никто ни заек, ни лужаек не давал — оно и правильно, Лилия скакала на сцене почти до сорока лет в большом театре, а после, уйдя на пенсию, удачно переметнулась в хореографы благодаря на тот момент еще своему мужу Якову. Им было тогда не до детей, тем более, когда под опекунством находились два распиздяя, подающие надежды на что-то большее, чем простые понты на льду — сначала Витя, потом Юра — а потом эти распиздяи (как любил их называть дядя Яша) завели общего пиздюка. Яков поклялся убить их двоих, если они приведут детей в фигурное катание. — Как ты держишь спину? Юра, ты же не бревно, будь плавнее! Юра скучал по этим недовольствиям Барановской. Она была мягкой "бабулей" вне тренировок, а в своем балетом зале она отыгрывала роль цербера. Многогранная женщина, не то, что Фельцман — там кроет ебуками, тут кроет. На этот раз в зал Плисецкий пришел самым последним. Он потер ноющую лодыжку, вспоминая как утром ебнулся, прыгая через небольшие препятствия. Было так стыдно за себя, тело не слушалось. Балетный класс был пуст, занятия давно закончились. Он не пошел на общую растяжку, чтобы не позориться вдвойне, да и не торопил его никто. Юрка надеялся, что это не потому что его списали как спортсмена, но боятся сказать об этом, а потому что видят что ему все не очень просто дается все сейчас. Плисецкий шлепнул на пол синий коврик, звук эхом раздался по высокому помещению. В огромном классе. Один. Юра смотрелся маленьким, как эльф в огромном замке великана. Никогда он так себя не ощущал. Пусто вокруг. Слишком пусто, прямо как внутри. Когда-то давно он обожал тут оставаться после занятий с Милой или Гошей. Они любили баловаться тут вместе, то пародируя Якова и Лилию, то своих соратников по группе, в том числе и Витю. Юра начал аккуратно садиться в параллельный шпагат, морщась от того как болят и не слушаются колени, все норовя согнуться. Может и хорошо что он не пошел на общее занятие, тетя Лиля уже бы давно ему за "дубовые коленки" сделала пару-тройку выговоров или отбила их ему нахер пока они бы не разогнулись. Она всегда очень ругала за такое, и бывало даже немного поколачивала за тупые ошибки. Но никто не обижался никогда, потому что все понимали, что уговорами и муси-пусями красивой растяжки и плавности линий в движениях не добиться. На ОФП Юра так же старался приходить либо самым первым, либо сильно опаздывать, чтобы особо не светиться перед новичками и без пяти минут юниорами, которые были уже в чем-то лучше него. Он ощущал себя таким старым, понимал что уже остается так мало времени чтобы схватить свое, а мелких Яков придерживать не будет, потому что все взрослые либо уже ушли замученные травмами, либо ничего толкового не добившись — завершили карьеру и пошли на подкатки малышей или учиться. Милка катала уже последнее время чисто для "души", потеряв тройной аксель, видимо, уже навсегда, а Гоша, зарывшись в своих обидах на вечно второе место, давно ушел. Прежней компании не было, остался Юра, он один единственный и еще пара человек, которые не вылезали из травм и появлялись на катке несколько раз в неделю, а иногда и в месяц — все перемотанные и истерзанные. Дела у Якова после завершения карьеры Вити шли не очень гладко, возможно, из-за возраста уже не хватало сил браться за кого-то не с нуля, звать к себе в группу. Но для Юры всегда было отдельным удовольствием смотреть на то, как дядя Яша шпыняет молодняк, конечно, до тех пор, пока не начинали шпынять его тоже. Но, на удивление, даже на льду Юру Фельцман особо не трогал, как это было обычно с криком, ором, такими матерными предложениями, что искры летели и фирменным запусканием салфетницы или бутылки с водой в него. Сейчас же Юра словно учился заново кататься, чувствовать свою новую центровку, собирать прыжки по кусочкам. Об пол, кстати он бился часто, когда его со льда отправляли скручивать и собирать все в зале, чтобы не угробил себя. Синяки не появлялись только, когда он занимался со скакалкой. — Сраный, блять, шпагат, — бубнил себе под нос Юра, сидя на продольном шпагате и поворачиваясь в разные стороны. Все еще не так идеально, как было прежде, но он старался. Иногда садился на шпагат дома, закидывая одну ногу на книги, используемые в качестве подставки. — Тяни носок на себя, Юра, — расхаживая по залу, говорила Лилия. Она смотрела на Плисецкого с каким-то сожалением, но видела в нем упорство достичь своего и даже усовершенствовать то, что было раньше. Барановская ценила таких людей и уважала, но им об этом знать не стоило бы. Плисецкий, промолчав и взявшись руками за ступню, потянулся, трясясь от напряжения мышц. — Меняй ноги. Не хватало еще, чтобы ты застыл в таком положении и вообще перестал как-либо двигаться. Кряхтя, Юра попытался повернуться сначала на поперечный шпагат, а потом на продольный, на другую ногу. В ногах что-то закололо, но, будто назло, Юра продолжал тянуться, не обращая внимания на боль. — Я похож на Волочкову. Конина ебаная мостится на шпагат. — У нее хотя бы шпагат лучше, чем вот это нечто у тебя, Юрий, — устало ответила Лилия и, подойдя к Юре, положила руки ему на плечи. — Держи спину. — Я держу, — выдохнул Юра, еле выпрямляясь, и почувствовал, как на его плечи давят руки Барановской. После таких растяжек в зале, у него болели не только ноги, но и спина. Он пытался вернуть свой излюбленный бильман, поэтому, сидя на шпагате, выгибался назад, выпрямляя спину так сильно, что торчали лопатки. Он стал более сдержанным и терпеливым, часто проваливаясь в свои мысли, будучи на тренировке, что Лилия не могла даже докричаться до него в таком состоянии. Юра походил на куклу, которой выдрали ноги маленькие дети и оставили болтаться на тонком прозрачном пластике, чтобы выворачивать ноги в разные стороны во время игры. Он так же молчал, как кукла, а его руки казались неестественно тонкими под мешковатой одеждой, под которой Юра пытался спрятать свое «неидеальное» тело.— Если готов продать душу ради победы. — Если ради победы нужно лишь продать душу, то я тебе и все свое тело безо всяких ограничений отдам.
Стоя у станка, Юра пялился в зеркало, пока Лилия пыталась удержать его ногу вверху. Плисецкий смотрел куда-то за свое отражение, на дверь, ожидая, что сейчас кто-то придет. Почему-то он был в этом так сильно уверен, что какая-то дверь все его внимание переманила на себя, а он сам чуть не ударился об станок, опуская ногу и даже не смотря, куда он ее опускал. — Чего ты такой вялый? Пора бы уже привыкнуть к тренировкам, тут тебя жалеть никто не будет, Юра. Ты еще слишком деревянный. — Да больно, пиздец. Я завтра не встану даже, — Юра обхватил другую ногу и поднял ее вверх, держась рукой за станок. По нему было видно, что еще чуть-чуть, и он свалится на пол без сил, поджимая свои ноги к себе. — Терпишь? — Барановская накрыла ладонью колено Юры, намекая о том, что его надо выпрямить лучше. — Нет, но если... — не успел он договорить, как сильная женская рука буквально вывернула его колено в другую сторону. — Бля-я, вот щас даже не терплю! — Три под коленом, Юра, иначе я тебе ногу сейчас оторву! — Блять, да почему у меня перестало все получаться-то... — растирая ладонью под коленкой, выговорил Юра, будто бы жалуюсь на свое положение. — Вернуть форму сложно. Ты же к этому не один год шел, — Лилия дернула его ногу вверх, выворачивая чуть в сторону, заставляя Плисецкого стиснуть зубы. — Больно... — зло сквозь зубы прошипел Юра, упираясь руками в станок. — Терпи, если хочешь вернуть свои навыки. У тебя всегда была ужасная растяжка, — женщина закатила глаза и чуть ослабила хватку. — В смысле ужасная? — в полном недоумении выговорил Юра, поворачивая голову в сторону. Вот у него как раз всегда она была хорошей, иначе он бы и этот блядский бильман не делал. Барановская дернула его ногу вверх еще раз, заславляя Юру только шипеть и вернуться в исходное положение, а сама чуть улыбнулась — ну не говорить же ему, что он неплохо справляется, иначе вообще перестанет работать. — Вот посмотри на себя, — начала Лилия спустя долгое молчание. — Неужели думаешь, что ничего не получается у тебя? Плисецкий поднял голову, взглянув в зеркало. Он посмотрел на ногу, что держала Лилия, стоя за его спиной, на нее саму, а уже потом на себя. Он бы мог уже гордиться собой, что начинает справляться с некоторыми трудностями и даже почти восстановил свою растяжку, но ему этого мало. Он хочет больше и лучше, чем было до этого. Он хочет вернуться красиво — точно так же, как и ушел, устроив скандал из-за запрета на участие в олимпийских играх в 2022. — Не получается. — Твоя проблема находится здесь, — Лилия положила вторую руку ему на голову, опуская его ногу аккуратно вниз, — а не здесь. — Я не знаю... Вроде бы все и хорошо, но... — Порой нужно время, чтобы что-то принять, — она положила свои руки на его плечи. — Ты свободен. Казалось, она хотела сказать ему что-то еще, но в конце посчитала уже лишним. Тренировка закончилась уже вечером, когда город погрузился в туманную серость, а холодный ветер обдавал румяное, горячее лицо своими порывами. Плисецкий чувствовал себя подростком снова, будто бы сейчас, взвалив на одно плечо сумку, он пойдет до остановки и простоит там еще полчаса в ожидании автобуса в этот вечно сумеречный вечер в конце весны. Но он стоял около входа, дожидаясь, когда Виктор наконец-то уже выйдет и они вместе поедут домой. Юра стоял на улице минут пятнадцать, нервно расхаживая. Нет, Витя его не бросил одного замерзать на улице, просто, как большой любитель попиздеть, он сцепился языками с Милой у самого выхода, обсуждая их группу новисов, что Юра не выдержал и, рявкнув, что подождет его на улице, быстрым шагом пошел к выходу. Домой они ехали уже гораздо оптимистичней, чем пару месяцев назад, когда весь их диалог состоял из тишины и музыки из плейлиста Виктора. Сейчас Юра даже успел испортить пару дублей в стори Виктору, все время выкрикивая раньше него. — Все, на, записывай сам, — Виктор демонстративно отдал телефон Юре. — Давай, ивнинг би лайк! — Юра навел камеру на лицо Виктора, что был сосредоточен на дороге. — Ну куда ты меня так снимаешь! Хочешь, чтобы мое лицо было похоже на пельмень? — Никифоров потянулся обратно к своему телефону, понимая, что Юра действительно собирается снимать его. — Да давай, я нормально снимаю, — Юра уперся спиной в дверь машины, забираясь на сидение с ногами. — Давай. Виктор устало посмотрел в камеру несколько секунд и возмущенно добавил: — Юра овладел моим телефоном. — Не пизди, ты сам мне его отдал. — Ну снимай меня нормально, а то сейчас укутаюсь в шарф как в паранджу, и будут видны мои заплывшие глаза только. — Да нормально, ты выглядишь, боже, — Юра закатил глаза, все продолжая снимать истории для инстаграма с аккаунта Виктора. — Ой, все! Виктор смеялся, отворачиваясь от камеры, и на него не работали даже угрозы о том, что Юра сейчас это все выставит на всеобщее обозрение. На самом деле ему было на это все равно, главное, что Юра снова смеется, а не уныло лежит в постели дома, изредка играя на ноутбуке. Плисецкий все еще принимал курс таблеток, что назначил психотерапевт несколько месяцев назад, но ему самому начало казаться, что он уже готов свернуть горы, пусть даже и не до конца восстановив все свои прыжки на льду. Где-то внутри сидел комплекс и страх того, что все это закончится вместе с антидепрессантами, но Юра старался об этом не думать и выполнять свой максимум на тренировках и даже больше, изредка вступая в конфликты с Яковым — все-таки еще не до конца привел себя в форму, чтобы убеждать всех вокруг в том, что он снова готов начать тренировать четверной аксель, что в принципе еще никому не удавалось — ему еще бы с тройного не падать через раз.***
Весь этот день с детьми провел Юри. По непонятной никому причине дети тянулись больше к нему: то ли нашли себе любимчика среди отцов, то ли Юри знает особый подход к ним. Почти весь день пиздюков состоял из «ели-спали», прерываясь иногда на «поиграли». Юри очень просто было найти общий язык с ними, потому что когда-то он помогал Юко в Японии с ее тройняшками и уже тогда стал задумываться вообще о детях в его жизни и когда будет лучше ими обзавестись. Стоя над кроватками, Юри не мог сдержать своей радости, что с детьми все в порядке, хоть и приходилось ходить с Яной по поликлинике и больнице на осмотры и врачебный контроль каждые две недели. Сейчас же мелкая, но активная пиздючка, отвернувшись в кота и закинув на него свою руку, дрыхла уже час, в отличие от своего однокровного брата. — Что случилось? Чего ты проснулся-то, малыш? — Юри потянул руки к маленькому вечно кричащему ребенку, который и сейчас уже просто от ничего начал хныкать и тянуть руки к папе. Осторожно взяв его на руки, Юри немножко покачал дите на руках и, прижимая к себе, прошелся с ним по комнате. Мартин вцепился в него своими маленькими руками и не хотел отпускать — видимо требовал, чтоб его покормили. — Ты уже ел час назад, — будто бы ребенок что-то понимал, но Юри все равно пытался ему это объяснить. Это все равно, что разговаривать с животным, чтобы оно не ссало по углам, а через час оно пойдет и все равно обоссыт угол. — Не надо плакать. Ребенок, будто бы реально понимая, что ему говорит Юри, почти сразу замолчал, поджав губы и распахнув свои синющие глаза. — И не смотри на меня так, — Юри усмехнулся, садясь в кресло в уголке комнаты, и осторожно тыкнул мальца в кончик носа, от чего тот сам засмеялся. Встречать своих мужей Юри вышел вместе с ребенком на руках, потому что положить его на место в кровать было не так просто — он начал визжать и цепляться за одежду. — Фу, опять ты с ним, — сказал Юра и встал на носочки, чтобы поцеловать Юри в щеку. — Зато смотри какой спокойный, — Кацуки немного поправил на руках ребенка и показал его Юре. — Хуя, он чего-то испугался что ли? Чего глаза такие широкие? — Тебя увидел, радуется наверное, — Юри заулыбался, видя, как Юра уже не шугается от вида детей. К этому Юра шел пару месяцев, преодолевая в себе внутренний страх как-то навредить детям. Без внимания Юри или Виктора его больше не оставляли рядом с детьми, но после похода к психотерапевту Плисецкий вдохновился его речами буквально на неделю и один раз даже сам вызвался покормить детей. Все-таки ему было сложно справится с мыслями не о том, что он нанесет вред детям, а о том, что он стал походить на свою мать. Поэтому, пусть даже через силу, он старался помогать со спиногрызами своим мужьям. — Ну привет, истеричка, — Юра ткнул в ребенка пальцем и, будто бы специально, вытерся об кофту, будто потрогал что-то ужасное. — Ничего не истеричка, — вперед Юры прошел Виктор, тоже целуя Юри в щеку в знак приветствия и забирая у него с рук ребенка. — Ух, тяжелый стал, — на лице Виктора засияла улыбка, когда он аккуратно прижал к себе сына. Ребенок засмеялся и немного подергал ножками в ползунках с рисунками маленьких мультяшных котов. — А где вторая? Опять спит? — Юра кинул свою сумку куда-то в угол, поинтересовавшись просто так, для галочки. — Да, — ответил Юри, продолжая на пару с Виктором сюсюкать первого пиздюка. — А то, что она все время спит, это нормально, нет? — Нормально. Дети же разные бывают, — Виктор немного покачал ребенка на руках, не отводя от него взгляд. — Вот например этот зайка много кричит, а Яна наоборот, тихая. Все в порядке, просто детки такие. — Кстати, им бы нужно ванночку наполнить. Поможешь мне искупать их? — Юри аккуратно забрал пиздюка у Виктора, обращаясь к нему же. — Конечно, я бы и так помог. — Вы топить их собрались? — с серьезным лицом влез в разговор Юра. — Юра! — в один голос возмутились Виктор и Юри, состроив даже одинаковое выражение лица. — Я просто спросил, — Плисецкий рассмеялся. — Хотите, я тоже помогу. — Мы знаем, чем это может закончиться, — сказал Виктор. — Бля, да я же пошутил. Никого я топить не собираюсь, пока... — он выдержал паузу, а потом истерично рассмеялся. — Шучу! Пожалуй, Юра стал возвращать себя в норму слишком быстро. Купать пиздюков, оказывается, сложно. Юра думал, что это как в церкви на крестинах: хуяк в воду три раза и все, и пиздюк чистый от всей земной грязи, от грехов и прочего. На деле это оказалось сложнее даже, чем самому сходить в душ. Нужно было следить за тем, чтобы ребенок не опустил голову в воду, не захлебнулся и вообще все было хорошо. Поэтому Юра ждал с полотенцем в стороне, чтобы случайно не утопить дитя. — Э-э, и что дальше? — нахмурив брови, Юра пытался удержать дитя на одной руке, неумело кутая его в полотенце и чуть не роняя. — Так? — Пока что правильно, — с легкой усмешкой ответил Виктор и положил руку на плечо Юры. — Только смотри, не придави его, — он кивнул на ребенка и перевел взгляд на растерянного, но в то же время сердитого Юру. Юра, по крайней мере, пытается быть хоть каким-то родителем, не то, что его мать, а уж тем более отец, который не оставил даже своего отчества на память в свидетельстве о рождении, только черточку. — Бля, он опять хватает меня за футболку, — Юра попытался отсоединить маленькую ручку от себя, но пиздюк ухватился снова, будто Юра — хуйня для скалолазания. — Неа, нет, отпусти. Да епта... — Ты ему нравишься, коть. — А по-моему, он хочет жрать вот и тянется к моей сиське. Убери, — Плисецкий снова отдернул руку мальца от себя и кое-как укутал его в полотенце. — На, теперь ты его забери. Юра сунул дитя в руки Виктору и повернулся к ванне лицом, чтобы лицезреть, как сейчас ему передадут более буйную пиздючку, которая могла вспенить воду своими рукоплесканиями и дерганьем, даже если в воде не было геля для душа. Плисецкий сощурил глаза, будто передразнивая смотрящую на него Яну, и стал всматриваться в ее серьезное лицо. Она потянула руки к Юре, как только ее вытащили из ванночки, и недовольно замычала, когда, вместо батькиных рук, ее сразу укутали в полотенце. — Попалась, эпилептичка, — Юра засмеялся, но в какой-то момент ему даже показалось, что Яна уже сможет харкнуть ему в ебало за такие шутки. — А че у нее волосы так странно растут? Ах, да, это же Илья Прусикин, опять не узнал. Так Юра хотя бы не думает, как завтра пойдет на тренировку, чтобы повредить себе что-то еще, упав на льду. Он находил тему для шуток почти во всем, чтобы отвлечься, чтобы стать таким же, как раньше, поэтому под удар попала даже не ровно растущая челочка-чупчик у Яны. А вот про то, что Март похож на своего папаню Витю — типо уже плешивые все Никифоровы рождаются, — Юра пошутил еще утром. От смеха над собственными шутками Юру отвлек детский плач под ухом, причем такой, нарастающий, как сирена. — Боже, блять, я испугался, — он театрально схватился за сердце. — Чего опять ноет? Все-таки жрать? — Я не знаю, может, потому что уже спать хочет? — мягко ответил Виктор, покачивая сына на руках. — Скорей всего, — наконец-то подал голос Юри, который намучался с дергающейся Яной, которую нельзя даже было нормально одеть. Приходилось заматывать в специальную штуку на липучках для буйных пиздюков. — Во, смотрите какая. Юри поднял чуть приподнял ей голову, чтобы показать всю красоту интернациональности в одном человеке. Одежда ей была чуточку большая, несмотря на то что это был размер на ее возраст в магазинах. А все потому, что дети и так родились маленькими, так она еще и с проблемами — хотя сейчас по ней, конечно, не скажешь, что этого человеческого мини-пига держали под трубками несколько дней. — Прикол, она что, опять спит? — Юра снова уставился на нее. — Да нет, просто устала тоже, наверное. Сейчас их покормить надо и... — Юри не успел договорить, как маленькая сирена по имени Мартин вновь подала звук, на что Кацуки закатил глаза и вздохнул. — Я поражаюсь, как Яна при этом может дрыхнуть? — Юра тыкнул в дочь пальцем и продолжил. — А может все же сдохла? Яна только с удивлением распахнула свои глаза, что Юра даже охуел, что эта бурятка так умеет. Ее бы воля, она бы сказала что-то типо «в который раз, иди нахуй, по-братски... Ну или покорми». Виктор аккуратно продолжал качать сына, пока тот попытался вылезти из крепких папкиных объятий и развернуться, чтобы увидеть других папашек. Март выставил одну руку вверх — похоже, что пытался дотянуться до Юры, но все было тщетно. Юра только тыкнул в его ладонь своим пальцем и добавил: — Пиздюковая пятюня. Из Плисецкого херовый отец, но он хотя бы не вышел за сигаретами на пятнадцать лет, как его собственный батя, растворившись в тумане и прослыв у всей семьи тварью-инкогнито. Со временем Юра, может, привыкнет к детям, приобретет осознание того, что они в принципе его отродья и их надо воспитывать. Сейчас для Юры важна его карьера, которую он так усердно пытается собрать по кусочкам, как и себя самого. Он почти восстановил часть своих прыжков, но все еще иногда падал или не докручивал излюбленный им за сложность тройной аксель. Все придет со временем. Наверное?