семьБЛя

      — Иногда я думаю: блять, Боже, спасибо, что ты послал в мою голову мысль о звукоизоляции.       Юра смотрит в потолок, молебно складывая руки, немного потрясывая ими. Он поджимает свои ноги и ерзает по постели, пока не чувствует боль от легкого удара на тыльной стороне ладони.       — Прекрати богохульствовать, — шипит где-то рядом с его ухом Виктор. — И не смей смеяться над этим словом.       — Не знаю, как ты, но... — Юра, — тон Виктора слишком серьезный даже для него, и от прошлой интонации манерного мужчины под сорок и вовсе ничего не осталось. — Ты либо крестик сними, либо трусы надень, — усмехается Юра, опуская голову вниз. — Нет, лучше сними все сразу. Хитрое выражение лица, поднятые вверх брови — да, Юра и правда любуется тем, что вскоре окажется внутри него. Он даже завидует Виктору, хоть и никогда не говорит об этом, сравнивая свой средненький член с его. Вдаваясь в подробности в своих мыслях, Плисецкий невольно вспоминает их первый секс, когда тряслись ноги от новых ощущений, когда он чувствовал в себе пальцы, которые двигались вверх-вниз внутри него, а не елозили, как показывают в порнушных пятиминутках с убогим монтажом. Пальцы у Виктора изящные, длинные, и Юра готов без стыда стоять на кровати, упираясь в матрац коленями, лишь бы именно он подготавливал его зад к ночным утехам под Шато Латур. Как заведенный кролик, Юра вертелся на кровати, поджав под себя ноги. На нем все еще была домашняя растянутая футболка, что стыдливо прикрывала омежье наваждение. Сама невинность, сама покорность, им приятно любоваться. Любитель ебанистической эстетики, Виктор, всегда теряется от вида этого прекрасного создания, безудержно скатываясь в прелюдии из поцелуев по периметру тела. — Если ты представляешь меня в категории «восемнадцать лет, подросток», я отказываюсь с тобой трахаться, — Юра действительно был милым, правда до тех пор, пока не открывал рот, на что Никифоров закатывал глаза и продолжал самозабвенно распаковывать приблуды для секса. Ожидание, которое зависло в воздухе, походило на долгое двадцатиминутное интервью в полнометражном порно без возможности перемотать на середину. А все потому, что кое-кому нужен был предлог сбежать на некоторое время из спальни, и как бы Юра не хвалил мысль о звукоизоляции, шум воды в ванной через стенку разобрать можно было. — Юри предпочел подрочить в ванной, нежели чем это сделаю я? — Сомневаюсь, — игриво усмехнулся Виктор, а после добавил высоким голосом сарказма. — Ты же не хочешь, чтобы у нас появился «счастливый беточка для полной коллекции». — Боже упаси. Дверь комнаты открывается тихо и неспеша, щеколда издает характерный звук, когда виду предстает Юри с зализанными назад мокрыми волосами, с которых до сих пор падают капли на пол. — И что ты сделал? — поднимая одну бровь, спрашивает Плисецкий, наконец-то поднимаясь с затекших ног. — Прости, но я не хочу чувствовать себя школьником-хикикомори, — припадая рукой к стене, отвечает Кацуки, поправляя свои волосы. Этот засранец вполне сойдет за секс-символ, прислушавшись к советам мужей, когда избавится от расшатанных очков и позволит уложить ему жесткие волосы как следует. Даже Виктор почувствовал себя сексуально недопонятым подростком, когда краем глаза заметил, как Юра спешит в своей огромной футболке повиснуть на шее у Юри. — Надо же, — язвительно протянул Плисецкий, лаская своими холодными пальцами Кацуки по подбородку, будто бы тиская кота. — То есть для того, чтобы ты перестал отравлять себе душу всякими мыслями, тебе нужно возбудиться? — Не совсем, — схватив его за талию и отодвигая в сторону, ответил Юри, освобождая себе путь вперед. — Я действительно чувствую себя школьником, потому что во мне кипит беспокойство, возбуждение и чувство вины, но в то же время я понимаю, что я уже взрослый... — Откуда в тебе столько ответственности, родной? Честно признаться, Юри испугался, когда над его плечом нависла чужая голова, тихо спрашивая и щекоча щеку своими светлыми волосами. Преимущество Виктора в том, что он выше, и он мог позволить себе не только соблазнительно шептать на ухо, но и быстро обнимать со спины, гуляя руками по телу, и хоть это не всегда срабатывало с Юрой, пугать Юри было весело. Кацуки ничего не ответил, даже томно не вздохнул, как это бывает, когда он в спектре негативных эмоций. Он только уперся лбом в щеку Никифорова, посылая флюиды «пожалей». Юри был альфой по своей сущности, как бы иронично это не звучало. Социальные поведенческие стереотипы ломали его еще в средней школе, когда его полки в комнате были забиты томами манги и журналами, в которых печатали новые главы. Ко всему прочему, на шею присели японский менталитет и воспитание мамочки, сотворив из Юри... Да, он больше походил на бету. Волнение накануне привело Юри к мыслям о том, что он сам потерял форму, что совсем скоро ему стукнет сорок (неважно, что ему нет и тридцати пяти) и он превратится в подобие Якова. «Черт возьми, ты ебаный хореограф!» — постоянно твердил Юра, лапая подтянутое тело. Что поделать, Плисецкий в принципе любил харассить своих мужей, что придавало ему уверенности. — Мне кажется, что я должен вести себя абсолютно противоположно своим родителям... — Юри, нет идеальной формы воспитания и поддержки детей, — все продолжал шептать Виктор, как бы успокаивая. — Ты не можешь принуждать детей к чему-то через силу. Не можешь категорически запрещать. Родителю нужно направлять ребенка и защищать. Например, как Юрин дед. — Еп твою мать, дорогие мои, вы хотите психологический тренинг провести или заняться сексом? Небольшое напоминание: если я буду стоять на одном месте, после меня останется лужа, как после Поти. Сколько бы Юра не старался вести себя как тигр, нападая, он был больше похож на кота, который карабкался по штанам хозяина вверх. Признать то, что его тоже волнует вопрос воспитания, у Плисецкого не хватит смелости, и он скорее предпочтет окунуться в безудержную страть, нежели обсуждать каждую деталь проблемы, когда мозг невольно порождает грязные фантазии на фоне возбуждения. Он бы хотел почувствовать на себе теплые руки, вверяя им свое тело полностью, и... — Ну да, — обрывает мысли Виктор, отпуская из своих объятий Юри. — Прелюдия затянулась. А потом его взгляд невольно упал на ноги Юры, который сжимал колени и явно не шутил про лужу. По худым ляжкам до накаченных икр тянулись блестящие следы от течки. И как бы Плисецкий не старался делать вид, что все хорошо, его глупое лицо в красных пятнах от смущения выдавало его. Одна мысль о том, что две почти модели плейбоя через несколько минут будут обхаживать его и друг друга, выливалась в ручьи по бледным ногам, стыдливо поблескивающими в свете люстры. Юри даже понять не смог, в какой момент он приоткрыл рот, стараясь глубже вдохнуть. Карие глаза осторожно прокладывали путь от мокрых ног Юры до его смешного лица с округлыми чертами. Наверное, Кацуки бы мог сравнить его с героями историй жанра сенен-ай, и каждый раз, когда у них доходило дело до секса, он был счастлив, что Юра — живой человек, а не персонаж из Ханей Селект. Неловко закатив глаза, Юра влез на кровать, упираясь коленями в матрац и задирая футболку, устремив глаза на Юри, что самозабвенно разглядывал его, пытаясь ощутить феромоны всем своим естеством. Юри — альфа, и каким бы противоречивым в отношении стереотипов он не был, есть вещи, которые он не может изменить. Например, влияние течки на него. Он мог контролировать свое желание, как адекватный человек, и только получив зеленый свет, всецело отдался под контроль малахитовых глаз под светлыми ресницами. Плисецкий кокетничает, как пошлый старшеклассник в нулевых годах, и тянет за пояс домашние штаны Кацуки, не разрывая взгляды, отправляет их на пол. Пока Юра пытается медленно стянуть с него футболку с длинным рукавом, сминая ее складками на спине, пальцы Юри аккуратно проходятся по его лбу, собирая выбившиеся волосы и заправляя их обратно за ухо, вызывая тихое хихиканье у Юры. Где-то в стороне окна прозвучал дрожащий вздох, и как только интимный момент был нарушен, дурацкая улыбка и блестящие глаза тут же исчезли с лица Виктора. Эстетика для Никифорова — своего рода колодец вдохновений. Он всегда завороженно рассматривал излюбленный контраст своих мужей, черпая новые идеи о страсти между двумя полюсами. Такое бы подошло бесспорно для парного катания, но он занимался одиночниками, тем не менее он смог уместить два абсолютно разных начала в одно целое. Как и сам факт существования любви между Юрой и Юри. — И долго ты будешь стоять в стороне, как педофил в кустах? Даже Юри усмехнулся над этим, наблюдая за растерянностью Никифорова. Нельзя точно понять, о чем думает Виктор, чего он хочет и что он вообще такое, но можно прочитать в глазах его восхищение. Он строит вокруг себя миллионы образов, и парочку найдется даже для семьи, но, как последний куколд на свете, он полностью принимает единство двух его мужей и все боится нарушить это равновесие, предпочитая наблюдать в стороне. По крайней мере, он должен признать, что ему льстит, что он находится в спектре такого амбивалентного союза. «Наверное, стоило оставить их двоих наедине», — проносится в голове Виктора, пока он не в силах увести взгляд в сторону. Ему не стыдно, он давно лишился этого чувства, ему просто неловко, что посмел нарушить равновесие. — Должен признать, вы... — вздыхая, отзывается Никифоров. — Безумно красивые. — Кончай с этим, а-то ты снова доведешь себя до приступа самобичевания, — говорит ему Юра, подзывая к себе жестом. Нужно сохранять самообладание в понимании, что ты не захочешь оставить своим детям травму на всю жизнь, которые вдруг услышат утехи родителей. Эта мысль не давала должной раскрепощенности, но закрытая на щеколду дверь придавала уверенности в том, что никто утром не решит прийти понежиться в родительскую постель от скуки, застав отцов в пикантном положении. Поэтому вторая часть прелюдии началась дерьмово — с такими тихими и девственными поцелуями им не хватало только убогих английских субтитров и пикселей на членах. Игриво улыбаясь, Юра спешит раздвинуть ноги, буквально, чтобы наконец-то почувствовать все прелести подготовки. Даже в том случае, если через твой зад прошло целых два ребенка, нужно время на подготовку, ведь секс не должен стать пыткой. Он падает спиной на подушки позади себя, поднимая ноги, как последняя шлюха борделя. В прочем, иногда Плисецкий любил быть тем, кем он никогда не являлся на самом деле. — Оно все сильно течет... — проговорил Юра дрожащим от возбуждения голосом, когда Виктор устроился между его ног. — Вау, ты бы видел, как это красиво, — проводя пальцами меж Юриных ягодиц, произнес Виктор. Собранную пальцами смазку он сразу же потянул в рот. — Да уж, я это чувствую, — Плисецкий чуть привстал и изогнулся, чувствуя, как все стекает под задницу и с характерным звуком капает на пеленку под ним. Его притянули к себе ближе за бедра и буквально погрузились в горячие ручьи — так бы это звучало, если бы это описывали в каком-то из эротических романов. Юра сначала захихикал и заерзал, когда языком щекотно провели от мошонки до сочащегося смазкой ануса, а потом по-хозяйски положил ноги на плечи Виктора, издавая странные звуки удовольствия. Юра даже увлекся дрочкой, пока его жадно вылизывали изнутри. Но кое-чего явно не хватало. Это был Юри. Сначала он аккуратно поправил собирающуюся под Юрой пеленку и в следующее мгновение, уже совершенно не характерно себе, резко отодвинул ногу Плисецкого, чтобы тоже получить доступ к причине своего яркого возбуждения. Юра пискнул от неожиданности, он не ожидал такого наглого рвения со стороны Кацуки. Теперь делили сладковатую липкую жидкость на двоих. — Бля, вы что творите... — пробормотал Юра, наблюдая за тем как Юри слизывает с подбородка Виктора прозрачные тягучие капли, а затем целует, движется рукой вниз по его пояснице и дальше. Доминирующий Юри настолько редкое явление, что и Виктор, и Юра боятся перечить ему, потакая в желаниях, руководствуясь своими грязными мыслишками на пару. С каждой течкой своих партнеров Кацуки становился не звереющим, как обычно описывают альф, а суетливым, упрямым и слепо поддающимся на каждое действие со стороны. Это был бесконечный круг комфорта, в котором все хотели, чтобы Юри оставался главным, в котором он сам был рад быть таковым, если это сделает счастливым его мужей. Кацуки становится слишком тактильным от возбуждения: горячие ладони гуляли и по ребрам Виктора, и по трясущимся ногам Юры. Ему нечего стыдится в окружении бессовестных мальчиков с недотрахом. Рука Юры была небрежно убрана с члена. Плисецкий сначала в недоумении посмотрел на своих мужей между ног, а потом, не зная, куда деть липкую ладонь, вытер ее об подушку, которая лежала рядом, пока на это никто не обратил внимание. Следующее мгновение заставило его ухватиться за несчастную липкую подушку — член обволокло теплотой и нежными стеночками рта. Наконец весь пазл ощущений был собран, и все недостающие детали нашлись. Языком водили по его самым чувствительным местам: вокруг головки члена, по уздечке. Ко всему прочему, это безумно сочеталось с языком в заднице, чавкающими звуками и собственными тяжелыми вздохами, что заставляло колени дрожать от напряжения и удовольствия. Плисецкий зажмурился, мышцы на его животе заметно напряглись, сам он почувствовал, как из него брызнуло. Юра в течку был на вкус и запах банальным, открытым и в какой-то степени наивным — горячий, жженый сахар, похожий на запах свежей сладкой ваты в кинотеатре или цирке. Впрочем, секс в течку с Плисецким был с цирком схож, и дело было далеко не в растяжке. Юра обожал различные игрушки, что ему предлагали, он к ним относился легко и с интересом, особенно к крупным, чтобы торчали сквозь живот. Исчезновения силиконовых предметов — вот они настоящие фокусы. Юри не совсем понимал подобных рвений, ему нравились нежности, много ласок, что альфе было совсем не свойственно. Но он обожал доводить своих партнеров до состояния растекшейся лужицы в прямом смысле, и только потом приступать к основному, когда его уже просто умоляют вставить. Что, собственно и делал Юра. — Блять не могу, выебите меня уже хоть кто-нибудь, — жалобно простонал он. Внутри все бурлило и зудело: так сводило с ума отсутствие чувства заполненности. — Я хочу чтобы вы вместе и сразу засадили. — Оу, котенок хочет всего сразу и побольше, — чмокнув под его напряженным животом, произнес с издевкой Виктор. — А жопка не треснет? Сейчас вместо Юры говорили его фантазии: он каждый раз думал, что два члена в себе за раз — это убийственно круто, но всякий раз, как это происходило, он трясся, как лист на ветру, от напряжения, а его ноги начинали потихонечку отказывать, заставляя сосредоточиться на ощущениях распираемой изнутри задницы двумя членами. — Не-а, она пять лет назад уже треснула везде, где только могла, там уже все, — ответ Юры был больше похож на идиотский смех подростка, который открыл учебник по биологии за восьмой класс. На это Юри закатил глаза, а Юрка перевернулся на живот. Ему больше всего нравились именно такие позы, где происходит максимально глубокое проникновение, что чувствуется до самых глубоких точек, как член трется внутри, внизу живота, упирается в шейку омежьей матки, и от этого кажется, что он в манге, где полностью игнорируют анатомию человека, и член вполне себе может войти в саму матку, и всем насрать, что там ничего особо и нет чувствительного, чтобы биться в экстазе. Пока Юри шелестел сзади упаковкой с презервативами, жажда секса у Плисецкого уже дошла до отметки «дайте я кому-нибудь отсосу». Этим кем-то стал Виктор. Виктор старался не показывать своей дурачей радости, задыхаясь собственными соплями и слюной, но последовал примеру Юри и потер ноги Юры от самых ягодиц до внутренней стороны колен прежде, чем тот смог встать и толкнуть его в живот, чтобы освободить себе место. У Никифорова даже ебаный член выглядел как произведение искусства, что у Юры даже проскользнула мысль, вдруг он ставит филлеры не только в свои скулы. Юра был не промах в этом деле: он уже давно изучил, как беты реагируют на секс с альфой и омегой одновременно, поэтому для него было бы ужасным упущением не вставить Никифорову лишний раз пальцы в зад. Конечно, в определенных обстоятельствах там могла поместиться и рука, но об этом как-нибудь в следующий раз. Виктор убирал волосы с Юриного лица, пока тот пошкрябывал рукой его бедро, причмокивая в процессе. Никифоров уже знал, что собирается сделать Юра, но подыгрывал ему, делая вид, что он совсем позабыл про то, что потек сам от возбуждения, хоть и не так сильно, как его муженек. Ему нравились такие заигрывания с Юркой в сексе, такая возня с приятными внезапностями, хихиканьем, заигрывающими щипками, поцелуями и прочим озорством. Ожидаемо, тонкие пальцы скользнули вовнутрь Виктора, сильно надавливая на самое чувствительное место, что тот тихо на выдохе застонал. Плисецкий на секунду отстранился, потому Юри его резко перехватил под низом живота, когда входил. Кацуки за столько лет уже очень хорошо изучил особенности своих мужей: как каждому из них сделать приятнее, и что, если иногда во время секса надавливать на низ живота партнера, будет более плотное соприкосновение с простатой, а значит и больше ярких ощущений. Юра так и не смог закончить свое дело, боясь ненароком задеть член Никифорова зубами. Его трясло от сильных и частых толчков. Прижавшись потной щекой к бедру Виктора, Юра продолжал скользить пальцами внутри него, пока тот склонившись гладил его по голове. — Сильнее, блять!.. — тяжело дыша шепотом прокричал Юра. Он бы это сделал во весь голос, но дети в соседней комнате не давали разойтись демо версии шальной императрицы. И сразу же почувствовал, как на его шею положили ладонь и осторожно медленно начали сжимать пальцы. Да, это был тот прием, которым Плисецкого было легко довести до пика. Со стороны казалось, что он совсем не склонен к тому, чтобы над ним доминировали, однако асфиксия и ограничение движений для Юры были святыней. Быть на грани оргазма и нехватки воздуха нечто запредельное: когда ты красный, хрипящий, цепляющийся за все, что можно, напряженный телом до такой степени, что кажется сейчас выжмешь все содержимое из члена внутри себя. И, по всей видимости, это случилось так сильно, что Юру вернуло в реальность, только когда Кацуки проскулил его имя и он почувствовал, как внутри него горячей спермой наполняется тонкий латекс. Юри, когда уже снимал и завязывал переполненный презерватив, пробурчал по-японски что-то схожее на «Боги, это невозможно». По его мнению, Юра был тем выходящим за рамки омегой, который мог заставить альфу кричать «Прекрати! Мне больно! Ты сейчас сломаешь мне член!». Будь они действительно героями новелл или манги, то это Юри и Виктор бы ныли и умоляли остановиться, потому что безудержное возбуждение Плисецкого было способно на все: даже на желание быть связанным и выебанным в качестве секс-куклы, но только в тех случаях, когда поток его возбуждающих мыслей начинал переходить в кульминационный момент игры «дартс спермой в глаз». — Люблю тебя, котень, — шепнул Виктор на ухо Плисецкому и, оставив лежать его на скомканном одеяле и сбившихся пеленок, переместился к Юри. — О, боже, блять, ты хочешь... Это плохая идея, — промямлил Юра, полностью переворачиваясь на спину, когда его ногу оставили в сторону. — Там сейчас все очень чувствительно, я могу заорать. — А в этом ли не суть? — хохотнул Виктор, устраиваясь удобнее, и потираясь членом между липких Юриных ягодиц. — Представь, что мы втроем едем в поезде, в плацкарте. Ночь, много людей и нужно постараться сделать так, чтобы никто не застукал за шторкой. — Ой, нет, Вить, я представил, что сверху спит мужик с вонючими носками, а рядом с нами бабка, которая только делает вид, что выключила свет и спит, хотя недавно сидела гадала кроссворды, — сипло ответил Юра, елозя рукой по животу забрызганному спермой, а затем вытирая ее об край пеленки. — Поезд не самое романтичное место для секса. Сказал бы, что купе со сломанной щеколдой, я бы еще... Вот дерьмо. Второй заход у Юры всегда длился дольше, и каждый раз создавалось ощущение, что Виктор это делал специально: сначала давал им время с Юри, потом устраивался сам, ублажая свою убитую способность быстро кончать. Для Никифорова это было пыткой, не кончать больше, чем полчаса: начинало ныть все тело, особенно поясница в винтах и шурупах под кожей, но он был рад, что ему не приходится заставлять мужей мучиться с ним, поскольку они менялись друг с другом. Хуевые дежурные. — Если я щас не кончу во второй раз, ты будешь виноват в том, что мы будем трахаться до самого утра, пока я не устану, — пищит Юра, шумно выдыхая. Сдержать в себе стон легко — тяжело вообще не издавать звуков, напрягаясь и увеличивая тем самым чувствительность. — Витя, я не ебаная монашка, чтобы меня постоянно в миссионерской трахать. — Ах, да, прости. На коленях стоять Плисецкому тоже было неудобно, но чувство приближающегося оргазма заставило упасть красным лицом в белые, еще неиспачканные подушки. Он чувствовал, как его целуют в плечи, в спину, елозят руками по позвоночнику, чувствовал, как продавливается кровать с боку, что означало, что Юри снова готов быть вовлеченным в игру. Но совсем скоро Юра покинет их маленькую игру, потому что после того, как его ноги задрожат, а напряженный член отдаст последние капли спермы, в сознании Плисецкого все грязные мысли мгновенно закрываются железными дверьми подсознания и больше не возбуждают. Он почти никогда не мешает Виктору и Юри после этого додрочить друг другу, но иногда пародирует хомяка, стараясь засунуть в рот сразу два члена — он не признает тот факт, что у него не настолько большой рот. Он простой зритель, а это зрелище сродни порно с сюжетом. Юри утыкается лоб в лоб с Виктором, стараясь не смотреть ему в глаза, чтобы не отвлекаться. Кольца на пальцах добавляют особый шарм дрочке, проходясь по плоти своей холодной окантовкой. — Твою мать... — тихо произносит Виктор под сдавленный стон Юри, а потом, положив ладонь на его холку, тянет к себе для усталого поцелуя. — Как-то быстро, — констатирует Юра, поднимаясь с кровати на дрожащие ноги с угасшим возбуждением. — Мне нравится. — Нужно, наверное, в ванну... — растерянно отвечает Юри, смотря на заляпанные ладони и блестящие из-за растертой течки ноги Юры. — Только тихо, — приглашенным тоном говорит Виктор, убирая видимые последствия их развлечений. — Дети спят. — Точно, у нас же есть дети, — усмехнулся Юра, пожимая плечами. — Надеюсь, они никогда не слышали то, чем мы занимаемся здесь, — Юри поднялся следом с кровати. — Если бы в их комнате было бы слышно все, что тут происходит, Мартин уже давно бы не выдержал этой стыдобищи, — смеется Виктор, закрывая заветный ящик комода с приблудами для секса, упрятав уже туда пачку презервативов. — В любом случае, когда-то они должны узнать о том, что такое секс, — пожал плечами Плисецкий, когда надел на себя свою излюбленную растянутую футболку перед тем, как пойти в ванну. — Думаешь, стоит им провести маленький секс-просвет? Юри, а как думаешь ты? — Было бы неплохо, — констатирует Кацуки, оценивая состояние места ночных утех, на котором им предстоит еще спать. — Хотя я не уверен, что в саду им еще не рассказали, — Юра прислонился спиной к двери и стал наблюдать за тем, как маячат по комнате его мужья, как два Аполлона. Он поймал на себе взгляд Юри, который все еще любовался этим изяществом тела, и не мог не признать, что ему это нравилось. Моральное доминирование в разы лучше физического, насколько, что превратило Кацуки Юри из курицы-наседки, каким он был еще днем, в ебаного волка с блестящими глазами.