Проблема

Прошло два дня с тех пор, как он в последний раз видел Буча. 2 дня 15 часов 18 минут 46 секунд. Он стоял в полумраке бара, лицо его было усеяно полузажившими порезами. Он сказал: «Увидимся вечером, Шеф», – как говорил каждый день. Но той ночью он так и не пришёл. И на следующую ночь. Его вообще не было. Не то чтобы Харкнесс ждал его… Нет. Он ждал его, как ни странно. Краем глаза он продолжал искать следы чёрного и синего, змею на спине куртки, сигналы, к которым привык. Но их не было. И он чувствовал… он чувствовал… Он продолжал дежурить на мосту. В одиночестве ходил по кораблю. Он так привык к постоянно околачивающемуся рядом Бучу, что теперь, когда его не было, Харкнесс ощущал его отсутствие. Не остро. Но ощущал. Каким-то образом его система включила Буча в его распорядок. Сейчас Буч, наверное, с Джонни. Должен быть. Он ведь с ним, да? Видимо, назвав Джонни по имени, его настоящему имени, Буч волшебным образом призвал его прямиком сюда, в Ривет-Сити, через много-много миль. Наверняка это какой-нибудь фокус из Убежища. Возможно, их устройства, пип-бои, способны вот так призывать людей. У Харкнесса раньше была похожая программа. Она вызывала его, когда бы Зиммер ни пожелал, и Харкнесс бросал всё и возвращался в Институт. Чтобы целовать зад. Или выносить мусор. Скатертью, блядь, дорога. 2 дня 15 часов 40 минут 27 секунд. Во всех отношениях Джонни был неполным уравнением. Большинство людей знало хотя бы что-нибудь о деяниях Джонни, но никто толком не знал, кто он такой. Кроме Буча, по всей видимости. И оказалось, что одно из имён Джонни на самом деле правильное. Он действительно Святой. Джонни Святой. Или Святой Джонни, по словам Мистера Лопеса. Джонни Святой имел склонность уклоняться от любых подозрений, даже несмотря на то, что тёмные слухи преследовали его вплоть до инцидента с Очистителем. После этого ему словно бы всё простили, и слухи затихли. Харкнесс немногое знал о мальчишке. Но он знал, что Святой был ответственен за очищение воды в Пустошах. Ответственен за уничтожение Анклава. Ответственен за произношение кода Харкнессу. Активировать А3-21. Код возврата Фиолетовый. Ответственен за разрушение барьера, скрывавшего все его воспоминания. Когда Святой озвучил код, то Харкнесса затопили все воспоминания его-прежнего. Они с криком пронзили его нервы. Прежде чем он успел отделить свою органическую часть от машины, на него нахлынули его самые мрачные моменты. Зиммер. Институт. Содружество. Все беглецы, которых он уничтожил. Вся его жизнь до момента преобразования. Всё это было правдой. А его нынешняя жизнь была ложью. Он не был Харкнессом. У него никогда не было жены. Или развода. Он никогда не воевал. Это были искусственные воспоминания. Всё, что он считал своей жизнью. Это был худший тип боли, что он когда-либо испытывал. И он ничего не мог с этим поделать. Он не мог определить, где болит. Не мог остановить эту боль, так как она была нематериальной. Он, должно быть, на миг десинхронизировался, но когда он пришёл в себя, прошла всего секунда, и Святой всё ещё был перед ним. Обеспокоенный. За андроида. Его образ отпечатался в голове. Старик. Хочешь, чтобы он умер? Он прекрасно понял те слова. И Харкнесс дал Джонни Святому свою плазменную винтовку. Он мог бы сам убить мерзавца. И, возможно, так и надо было сделать, может, он бы прекратил так много думать о мёртвом ублюдке. Но мёртвый ублюдок — это мёртвый ублюдок, не важно, кто нажал на курок. Он вспомнил, как странно это было — чувствовать, как «сердце» слишком сильно колотится в груди, когда в системе с шумом проносятся цифры. Он одновременно чувствовал ток в своих проводах и кровь, бегущую по венам. Этот гибрид энергии на мгновение сбил его с толку, но Харкнесс принял его. Потому что он понимал, что сам сделал для себя этот выбор. — Эй, Шеф. Буч. Услышав его, Харкнесс прервал и мысли, и шаг. Он повернулся и увидел, что Буч оттолкнулся от стены, на которую до этого прислонялся. Он вертел свой выкидной нож. Пряжка Харкнесса всё ещё свисала с рукоятки. Порезы на его лице стали менее заметными. 2 дня 16 часов 22 минуты 32 секунды. — Как поживает твоя проводка? — обычное приветствие показалось менее игривым. Более мягким. Как и ухмылка. Харкнесс ожидал увидеть и Святого, но парня поблизости не было. — Где Святой? — Занимается своей добродетельной хернёй. — Точно. Он взглянул на дверь, проверяя, не появится ли парень при упоминании своего имени. Дверь оставалась закрытой. На лице Буча, приближающегося к Харкнессу, всё ещё была мягкая ухмылка. Его шаги были еле слышны. — Эй… Давай уйдем отсюда. — Я сегодня дежурю на мосту. — Буч на это усмехнулся, ухмылка не сходила с его лица. Но глаза блуждали по Харкнессу. Как будто Буч был рад его видеть. Это выбивало из колеи. — И куда же ты, чёрт возьми, хочешь пойти? — Хочу повозиться с твоими волосами. В итоге они пришли к гостиничному номеру. Ключ был у него в руке, но он не стал открывать дверь. Буч вскрывал замок. А Харкнесс смотрел на это. Каким-то образом Буч убедил его, что это единственная в жизни возможность увидеть Туннельную Змею за работой. Харкнесса не нужно было убеждать. Это и вправду впечатляло. Буч с выражением сосредоточенности на лице ловко орудовал над замком отвёрткой и заколкой. Он понемногу поворачивал их в замочной скважине, и наконец замок с щелчком поддался ему. Стоя на коленях у двери, Буч одарил Харкнесса самодовольной улыбкой. Харкнесс открыл дверь. Они вошли. Закрыли дверь за собой. Комната выглядела абсолютно так же. Но чувствовалось, что она изменилась. Стала менее угнетающей. Более гостеприимной. Буч ухмыльнулся ему, дёрнул его за броню, затем за футболку, и ушёл. Он хотел, чтоб Харкнесс снял их, вот что это значило. Наблюдая за тем, как Буч толкает кресло к центру комнаты, он ощутил в затылке прилив тепла. Точно. Он расстегнул броню, снял её и положил на свою койку. Стянул бывшую под бронёй футболку. Затем, спохватившись, вытащил из карманов голодиски и положил рядом с остальными вещами. В эту минуту ему не хотелось, чтобы они были близко. Он поднял глаза на Буча, который смотрел на него, опираясь на кресло. Взгляд открытый и пристальный. Буч жестом пригласил его сесть в кресло. Он подчинился. Тотчас же Харкнесс почувствовал, как пальцы скользят по виску и тянут за пряди. — Эти волосы я отстригу нахрен. — Делай, что хочешь. — Буч фыркнул в ответ, пальцы прочесывали его волосы. Не так нежно на этот раз. Возясь, как и было обещано. Вторая рука Буча лежала на затылке Харкнесса и грела его. Пальцы сжались, большой палец скользнул чуть ниже линии роста волос, спустившись к тому месту, где плечо соединяется с шеей. Прикосновение вызвало тёплую пульсацию, словно по проводу пустили слишком сильный ток. Он сидел неподвижно, хотя ему хотелось пошевелиться. Очень скоро он почувствовал, как сквозь его волосы проходят зубчики расчески. Чиканье ножниц пронзило тишину, и он задумался, откуда они тут, чёрт возьми, появились. Он почувствовал, как на плечо упала прядь волос.. Буч смахнул её, волосы упали с кожи на пол. Следующий срез был где-то рядом с ухом, металл чуть коснулся его. Харкнесса стригли и прежде. Но ничего подобного с ним не делали. Мягкое скользящее движение по скуле. Дыхание на коже — чтобы сдуть срезанные волосы на пол. Дважды Буч наклонял его подбородок, чтобы увидеть прогресс. Дважды он бормотал что-то ему на ухо. Ругательства, возможно. Трижды он вглядывался в его лицо, сдвигая пальцами челку. Эти менее профессиональные штрихи постепенно уступили расчётным. Процесс перешёл во что-то более похожее на обычную стрижку. Его пальцы разделяли волосы, отмеряя. Спустя 12 минут 53 секунды Буч встал перед ним, на его лице растягивалась самодовольная ухмылка. — Готово? — Ага. — Буч смахнул прядь с его груди. Снова провел пальцами сквозь его волосы. — Но, эм… Я хочу кое-что попробовать. — Он сделал шаг назад, осторожно кладя ножницы и расчёску на стол. Харкнесс встал и стряхнул с себя остатки срезанных волос. Небольшое их количество украшало пол. Он перешагнул через кучку волос, отметив, что Буч нажимает на кнопки своего пип-боя, сидя на столе. Он переключил один из рычажков, повернул его против часовой стрелки, и с щелчком пип-бой освободил руку Буча. Экран устройства потемнел, отсоединившись от него, но, казалось, Буча это не беспокоило. Он вынул руку из-под ремней гаджета и положил его на стол рядом с собой. Стянул с руки перчатку из-под пип-боя. Сгибая пальцы, он зашипел; вероятно, от ощущения свободы. На задней части его левой руки была полоса гораздо более бледной кожи, прежде спрятанная под перчаткой. Буч дотронулся до молнии на куртке. Буч потянул за язычок. Он побежал вниз по молнии, разделяя зубец за зубцом, и показался синий низ. — Что ты делаешь? — бессмысленный вопрос. Он знал, что делал Буч. Просто… что за хрень он вытворял? — Я же сказал, Шеф, — рассеянно ответил Буч. Язычок спустился до конца, и куртка распахнулась. Буч выскользнул из неё поистине змеиным движением. Повёл плечами, стаскивая с них материю. Спустил рукав с правой руки. Затем с левой. Теперь на нем были лишь синий комбинезон, белая футболка и ухмылка на лице. Вместо того, чтобы положить на стол и куртку, он протянул её Харкнессу. — Надень. — Харкнесс не притронулся к куртке, пока её не сунули ему в руки. — Ну же, Шеф. Я хочу это увидеть. — Он понятия не имел, что хочет увидеть Буч. Но всё же взял куртку и изучил её, скользя пальцами по коже. Гладкая и грубая одновременно. Эластичная. Харкнесс медленно скользнул рукой в рукав, его плоть мгновенно уловила тепло, оставшееся в ткани. Куртка плотно окутала его, когда он соединил два конца молнии и застегнул. Она была тёплой. Жала в плечах, но не существенно. Он чувствовал это кожей, когда дышал. Он повёл плечами, непривычный к этой перетяжке. И как только Буч это выносил? Буч толкнул его к столу. Он сжал язычок молнии, расстегнул куртку до середины живота, обнажая больше кожи. Только теперь Харкнесс осознал, насколько это было интимно. И что куртка сильно пахнет Бучем. И в ней очень тепло. Это немного смущало. Буч ничего не сказал, пристально наблюдая за Харкнессом, лишь взял свой пип-бой и наклонил его под таким углом, чтобы Харкнесс мог видеть своё отражение на темном экране. Он должен был это предвидеть. Раз уж барбер ему даже куртку дал. Он снова передёрнул плечами; казалось, будто куртка прилипла к коже. — Не трожь, бля, — предупредил Буч, когда он попытался дотронуться до своих волос. — Исправь.  — Ой, да ладно тебе! Это единственная в своём роде стрижка Туннельных Змей. Каждая уважающая себя Туннельная Змея такую носит. — Эта стрижка не единственная в своём роде, если у всех Туннельных Змей одна и та же причёска. Плюс, он не Туннельная Змея. — Чё? Тебе не нравится? — Не то чтобы ему не нравилось. Просто он выглядел слишком по-другому. — С ней ты выглядишь как крутой Туннельный-Змей-Шеф-Охраны-грёбаная-машина. — Это по мнению Буча. Честно говоря, он напоминал просто Туннельную Змею. С этой причёской, курткой и ошеломлённым выражением лица. Но на этом всё. — Я этого никогда не забуду. — Буч. — Ла-а-адно, — сдался Буч. Но голос у него был довольный, и ухмылка растянулась шире. — Иди сюда. — Он усадил Харкнесса на стол и стал переделывать причёску во что-то менее змеевидное. Руки погрузились в его волосы. Укладывали их. Превращали их во что-то приличное. Знакомое ощущение уюта. Напоминало их встречи на мосту. Всё, что им сейчас было нужно — бутылка колы. Или воды. Спустя 11 минут 25 секунд Харкнесс почувствовал напряжение. Он повернулся к Бучу, отмечая, что тот возится с рычажками на пип-бое. Он выглядел удивительно уязвимым без чёрной куртки и пип-боя. Безобидным. Пип-бой всё ещё лежал у него на коленях, и его экран всё ещё был тёмным. Он видел в этом экране отражение Буча. И Буч… казался встревоженным. — У тебя проблемы? — Буч поднял взгляд на звук его голоса. Он пялился на Харкнесса 36 секунд, прежде чем заговорить. — Ты же меня не забудешь, да? — Что? — Я на это не запрограммирован. — В ответ на лицо Буча скользнула мягкая ухмылка. — Шеф, я ухожу.