Проблема

Вода была холодной, это помогло ему проснуться. Харкнесс, в общем-то, и не спал, но после этого он почувствовал себя чуть бодрее. Он и не осознавал, насколько ему было жарко. Харкнесс стянул футболку и положил её на скамейку, рядом с бронёй. Он снова намочил тряпку под краном и стёр кровь с лица. С шеи. Струйки холодной воды, стекавшие по его коже, окрасились в красный. Он смотрел, как исчезают пятна крови. Перешёл к красным отпечаткам пальцев на руках. Протёр кожу. Лицо, чувствуя желание прислониться головой к зеркалу. Его тело вело себя так, будто он был слаб. Но нет. Он всё ещё был на 100% в действии. Он просто был напряжён. Он чувствовал, как напряжение сковывает спину. Он вытерся, надел футболку, затем броню. Ноги сами понесли его в сторону комнаты, дверь в которую была всё ещё приоткрыта, как он её и оставил. Харкнесс послал нахер соблазн заглянуть туда. Мало он тут стоял и тупо пялился на спящего. Хватит с него. Кроме того, Престон и Вера довольно скоро должны были прийти проверять пациента. А у него в любом случае ещё есть дела. Точно. Он отправился в бар «У Руля». Спустя половину игры он осознал, что Шрапнель и Снаряд не ладят. Их язвительные замечания в адрес друг друга стали более резкими. Более враждебными. Совсем не дружескими. И Шрапнель поставил на победу Харкнесса, а не Снаряда. Сто крышек и новый девятимиллиметровый пистолет. Харкнесс должен был заметить это напряжение намного, намного раньше. Но не заметил. И теперь они втягивали его в свои разборки. — Не начинай эту херню снова, — прорычал Шрапнель, когда Снаряд выхватил бутылку виски из его рук. Снаряд проворчал что-то, что понял, похоже, только Шрапнель. Они обменивались сердитыми взглядами, огрызались и оскорбляли друг друга. Шрапнель наконец вытянул сигарету из мятой пачки, назвав Снаряда «ёбаным самоуверенным мудаком». От агрессии, которую выражал бывший рейдер, обстановка в комнате стала натянутой. Сестра ёрзал на месте, Барсук насторожился, Бонни и Тринни сидели как на иголках. Агрессия, скопленная в тесном пространстве, никогда не приводит ни к чему хорошему. Поджигая сигарету одноразовой пластиковой зажигалкой, Снаряд успел дважды бросить сердитый взгляд на Шрапнеля. Подслушав их разговор, Харкнесс понял, что спорили они не из-за аренды, продаж, алкоголя или кротокрысов, что было у них обычными темами для обсуждений. В этот раз было нечто гораздо серьёзнее. Снаряд был не на шутку встревожен. Потому что нашёл в их мусорном ведре пустые шприцы из-под Мед-Х. И он молил бога, чтобы «Шрап, тупой ублюдок» не пытался снова подсесть. — Харк, ты играешь или как? — окликнул его Снаряд с противоположной стороны стола. На его лице читалось беспокойство, но Шрапнель этого как будто не замечал. Он демонстративно игнорировал своего друга. Харкнесс взял кий и приготовился сделать удар. Когда они оба были близки к победе, Харкнесс проиграл. Пока Шрапнель проклинал его и несправедливость жизни, шериф незаметно сказал Снаряду потратить эту сотню крышек на лечение от зависимости. Выйдя из бара, Харкнесс остановился, облокотился на перила и окинул взглядом лестничный пролёт. Никого. Он выудил из кармана пачку сигарет. Осталась последняя сигарета. Он зажал её между зубами и швырнул упаковку в груду пустых бутылок. Он подумал было о том, чтобы поднять её, смять и снова бросить в кучу. Но не стал. Ноги понесли его обратно в комнату, пока разум пытался разобраться с бардаком в голове. Его система никак не могла справиться с этим. Сигарета между губами так и осталась незакуренной. Сейчас дверь в комнату была закрыта. Вера, должно быть, прикрыла её, уходя из отеля по своим делам. Он взялся за дверную ручку. Повернул её. Толкнул дверь. В комнате никого не было. Койка была пуста. Харкнесс молча стоял в дверном проёме. Неужели всё это было игрой его воображения… Нет. Вокруг было предостаточно доказательств того, что недавно в комнате кто-то находился. В стакан была налита вода и кто-то отпил немного, на краю остался влажный след от губ. Одинокая капля соскользнула вниз по стенке стакана. Одеяло на койке было слегка примято, здесь кто-то лежал. Кто бы это ни был, он ушёл совсем недавно: одеяло ещё хранило остатки тепла. На другой койке покоилась окровавленная бейсбольная бита. Рядом — пустой десятимиллиметровый пистолет в кобуре. Куртка, висевшая на стуле, исчезла. И пип-боя нигде не наблюдалось. Он сделал шаг назад и осмотрел коридор, как будто, открыв пустую комнату, он мог магическим образом что-то или кого-то вызвать. Ну да, конечно. Он закрыл дверь и чиркнул спичкой. Пламя дико мерцало, пока он закуривал. Он бросил спичку куда-то на пол и направился в сторону рынка. Прямо сейчас Харкнесс не собирался никого искать. У него имелись обязанности. Снаряд и Шрапнель всё ещё не появились на рабочем месте. Вера была с Сигрейвом в его магазине, копалась в огромном металлическом сундуке. Сигрейв однажды признался, что хранит бесчисленное количество хлама, который может когда-нибудь пригодиться для модификации оружия, но до сих пор ничего из этого не вышло. Когда Харкнесс проходил мимо, они даже не взглянули на него. Анжела протирала столы. Гэри разбалтывал розоватую смесь в надколотой прозрачной пластиковой миске. Беннон писал что-то в местами обгоревшей книге с заголовком «Торговец из Джанктауна. Рассказы», Синди снова дремала, а Тед Стрэйер грел руки над бочкой с огнём. Шериф выяснил местонахождение всех обитателей корабля. Почти всех. Выходя на мост, он сделал глубокую затяжку. Выдохнул длинную струю дыма и погрузился в наблюдение за проносящимися цепочками кода: оттенки цветов определялись так быстро, как это только возможно. Дым вихрился, расплывчатыми потоками поднимаясь в голубое небо. Крепость супермутантов за мостом так и оставалась заброшенной. Харкнесс облокотился на перила. Прошло всего несколько минут, примерно пятнадцать, и дверь позади него открылась. Он застыл. Мышцы спины знакомо напряглись. Шаги становились ближе. Пол чуть прогибался под ними. Фигура прокралась к нему и остановилась рядом. Чёрный, синий и белый. Он выдохнул. Закрыл глаза. Когда он их открыл, фигура всё ещё была рядом. — Шеф. Блядь. Этот голос. Этот тон. Произносящий это слово. Дерьмо. У него отчего-то перехватило горло. Он сглотнул, на языке остался вкус сигарет. Внутри что-то застряло. На этот раз ощущение было прямо-таки физическим. И снова тот самый порыв; порыв сделать что-нибудь. Он хотел… Что он, чёрт возьми, хотел? Что делать в подобных ситуациях? Бардак в голове только усиливал эту иррациональную потребность что-то сделать. Остальная его система была против такой реакции. Он крепко сжал перила перед собой. Облизал губы, прежде чем заговорить. — Да? — Собственный голос показался очень грубым. И лишённым эмоций. — Какого хрена у тебя изменился график? Я тебя обыскался уже, весь ёбаный корабль обошёл, — резким тоном прозвучал обвиняющий ответ. Харкнесс повернулся к гостю. Тот встретил его игривой ухмылкой, медленно растянувшейся на усталом лице. Старый бледный шрам на скуле пересекло ещё одним, свежим. Крошечный порез на носу. Порез на нижней губе. Всё красное и воспалённое. Харкнесса снова пронзил этот порыв. И он не знал, что делать… Нет. Он ясно представлял то, что хотел сделать прямо сейчас. Он хотел толкнуть его. Отпихнуть. Схватить его и выбросить за ограждение. Придавить его и… смотреть на него. Кричать на него. Он не знал, какой во всём этом был смысл. Иссякнет ли порыв, если ему поддаться? Сейчас на его систему навалилось слишком много всего разом. — Что? Забыл, как выглядит Туннельная Змея? — Он усмехнулся, взгляд стал более пронзительным. Конечно нет. Способность забывать не предусмотрена его программой. Он не сможет забыть, даже если попытается. А он пытался. — Ты… — прохрипел он. Голос всё ещё сипел. Каждое слово давалось ему с огромным трудом. Бред какой-то. — Ты выглядишь херово. — А ты всё такой же мудила. — Ухмылка смягчилась. Что-то острое шевельнулось в груди. На миг ему показалось, что вовсе и не было этих шести или семи месяцев и они сидят на мосту, как обычно. Многое изменилось. Не сильно, но уже не было прежним. — Когда ты уходишь? — спросил он, потому что не хотел к этому привыкать, чтобы потом не… он не хотел к этому привыкать. Ухмылка померкла. Буч посмотрел в небо. Поплотнее запахнул воротник, хотя он и без того был поднят. — Позже. Завтра. Не знаю. — Голубые глаза вновь посмотрели на него, и в их глубине что-то потемнело. — Я возьму тебя с собой.