Проблема

Несколько часов Харкнесс бесцельно следовал за Бучем, гадая, куда же, чёрт его дери, они направляются, и вот, наконец, Буч сказал ему. Вот так просто. Какого хрена он всё это время так старательно скрывал информацию? В чём, блин, был смысл? Что, ответь он «Большой Город» с первого раза, Харкнесс развернулся бы и ушёл? Или случилась бы катастрофа? Неужели так сложно было сразу ответить прямо? Впрочем, Буч вообще редко давал прямые ответы. — Там одна сплошная пыль. А Джонни думает, что он может спасти город. — Спасти от чего? — Ну, от дерьма, короче. — Содержательно. — Он хочет, чтоб ты ему кое с чем помог. — Очень содержательно. Буч вытер лицо тыльной стороной ладони и поморщился, ему не понравилось то, что он на ней увидел. Может, грязь. Кровь. Или пот. Буч передёрнулся так, словно он был сам себе противен. Когда он снова потратит бутылку очищенной воды — это лишь вопрос времени. Когда Бучу было настолько неуютно, то любая мелочь выводила его из себя. Он пнул детёныша кротокрыса, который пищал чуть громче обычного. Затем его лицо исказилось таким удивлением, будто он и не думал пинать зверька, а увидев, что тот ещё жив, Буч начал придумывать ему разные клички. Заметив пятно грязи на своей куртке, он поднял голову и принялся выкрикивать ругательства, обвиняя небо в отсутствии гигиены. Эти крики привлекли внимание находившейся неподалёку группы рейдеров, которые тут же ринулись в бой и попали под горячую руку. По какой-то непонятной причине Буч позволил оставшимся троим рейдерам сбежать. Вообще-то он предпочитал драться, а не убивать. Утолив свою обычно подавляемую жажду крови, он, как правило, просто вырубал врагов своим танцем Туннельной Змеи. До сих пор он выходил победителем из любой драки, с лёгкостью определяя слабые места противников. Но и его собственные движения не были идеальными. Однажды он подскользнулся в грязи и грохнулся на задницу, бейсбольная бита укатилась в сторону. И когда рейдер уже почти нанёс удар, Туннельная Змея сжульничал. Он бросил песок рейдеру в лицо и ударил того в пах. И явно был очень горд собой. Система Харкнесса с радостью сохранила все эти «новые» данные в папку «Постпризрачный Буч». Это было нелепо. Его система столько времени собирала данные об одной ужасно безрассудной, люто несовершенной Туннельной Змее, и до сих пор не могла обновиться. Она создала для Буча три разных временных папки: «Предпризрачный Буч», «Буч-призрак» и «Постпризрачный Буч». Лишь временных. Папок как таковых на самом деле не было, и каждый бит информации терялся в бардаке, в котором пребывала его система всё последнее время. Она даже не могла отождествить Буча с Бучем и ещё одним Бучем. Самое бредовое в этой ситуации — что бредово вёл себя механический мозг. И состояние его человеческой стороны было ничуть не лучше искусственной. Алогично. Непрактично. Нелепо. Харкнесс пытался заставить свою систему признать, что это действительно Буч, просто Буч, несомненно, бесспорно Буч, но система не могла принять это. Его искусственная сторона отказывалась верить в это, а человеческая постоянно нуждалась в доказательствах. Обе они пророчили, что этот Буч скоро исчезнет. В 208-й раз. 6 месяцев 29 дней 23 часа 5 минут 37 секунд Харкнесс гонялся за призраками, и теперь он не мог просто выпасть из этого режима. Это медленно сводило его с ума. Мало ему этого, так тут ещё и буря эмоций, которые он не мог систематизировать. И что ему делать? Он не справлялся. Не был запрограммирован справляться с вот таким. Но отдельные фрагменты ощущений подталкивали его к тому, чтобы всё-таки поверить. Прикосновение. Запах. Звук. Когда на границе поля зрения он увидел Буча и задержал взгляд. Когда Буч врезался в него. Толкнул. Коснулся. Когда он уловил лёгкий аромат мускуса и пота. От этого в груди разлился жар, а система замедлила работу, чтобы просто понять, что он чувствует. В такие моменты у него получалось поверить, что, чёрт возьми, это Буч, и он никуда не собирается исчезать. В такие моменты появлялось странное желание сделать что-то, и вместо того, чтобы пихнуть или толкнуть, схватить или притянуть, он достал сигарету и закурил. Вдохнул и выдохнул, глядя, как всё вокруг заволакивается дымом. Просто чтобы ощущения не переполняли его так сильно. Он не знал другого способа контролировать это. В пачке оставалось четыре сигареты. Недавно их было двадцать. Они останавливались дважды за 3 дня, 12 часов 23 минуты 8 секунд. У них было негласное соглашение: Буч спит, а Харкнесс стоит на страже. Но в итоге вместо того, чтобы высматривать возможные опасности, он большую часть времени смотрел на Буча. Когда они остановились в первый раз, Буч проспал 5 часов 4 минуты 58 секунд. Во второй раз он спал 3 часа 34 минуты 15 секунд и проснулся рывком. Он успокоился, лишь когда увидел Харкнесса. Улыбнулся почти безмятежной улыбкой. Словно был рад видеть его. Затем сел рядом с ним на порог брошенного трейлера. Буч уснул на его плече ещё на 27 минут. Харкнесс ощущал его вес. То, как он пах. Он был тёплым. Живым. Он дышал. Когда Буч проснулся, звуки его дыхания изменились. Он обнюхал себя и заметил, что от него воняет, как от Пустошей. Он взял открытую бутылку воды и вылил её на руки, чтобы помыть их. Полил на лицо. Погрузил пальцы в тёмные волосы и растрепал причёску Туннельных Змей лишь затем, чтобы переделать её. Неподалёку было озеро. Почему он просто не искупался там? Буч ответил, что не хочет облучиться. А вовсе не потому, что не умеет плавать. Он реален. Всё реально. Харкнесс сделал вдох. Выдох. Как минимум половину от каждой бутылки воды Буч потратил на мытьё рук, лица, биты или куртки. Харкнесс перестал пить, чтобы Буч мог делать с водой всё, что захочет. Он андроид, едва ли ему грозит обезвоживание. Он перевёл взгляд с Буча на биту, лежавшую в грязи рядом с ним. Харкнесс поднял её и провёл пальцами по оружию, очерчивая волокна древесины, стирая всю грязь. Он нащупал змею — гладкая краска на грубой древесине, на этом месте отсутствовал лак. Змея была нарисованной. Чёрные линии на коричневом дереве, заляпанном кровью. Очень детализированная. Очень красивая. Созданная очень твёрдой рукой. Поразительно похожая на змею с кожаной куртки. — Ты сам сделал свою куртку, — констатировал Харкнесс. Он удивился, почему эта мысль никогда не приходила ему в голову. Подняв взгляд, он обнаружил, что Буч смотрит на него. Пристально. Словно Харкнесс сказал что-то изумительное. — Возможно. — На лице Буча быстро промелькнула какая-то эмоция, и тут же он снова натянул ухмылку. Вызывающе. И немного неловко. Словно не знал, как реагировать. — Ты чё-то имеешь против? — Так значит, он и правда сделал её. — Она… — интересная, красивая, особенная. — …Крутая. — Буч заметно напрягся. Слегка приподнял подбородок. Обычно он делал так, когда защищался. Затем ухмылка стала искренней. Приобрела сходство с улыбкой. В глазах промелькнула эмоция. Он забрал биту из рук Харкнесса. — Знаешь, — начал Буч, — я раньше играл в малой лиге. Был отбивающим. — Он скользнул ладонью по бите, вдавливая пальцы в ту чёрную змею на дереве. — Вышвырнули из команды из-за того, что я бил не только по мячам — ну, не всё время. Лошары. — Он фыркнул. — Чё хочу, то и делаю. — Он пристально смотрел из-под змеиной прядки, снова ухмыляясь, игриво и серьёзно одновременно. — Я отбиваю. — Язык пробежался по нижней губе. — Могу сам вести в игре. Могу быть принимающим. Тебе как больше нравится? — Буч выжидающе смотрел на него. — Что ещё за малая лига? — спросил он. Глаза напротив него широко распахнулись. Буч фыркнул. Затем хихикнул. И рассмеялся. Смех был низким, глубоким и раскатистым; Буч аж захлёбывался. Это продолжалось 26 секунд, а затем вернулась улыбка-ухмылка, уголки губ весело приподнялись. Его взгляд был мягким. Менее пристальным. Менее пронизывающим. Он постучал битой по левой лодыжке, показывая, что им пора идти. — Ладно, человек-машина. Пойдём отсюда. К тому моменту, как они достигли окраины городка — Большого Города, по словам его спутника, — наступил рассвет, и небо приобрело оттенок R193 G186 B158. И Буч был прав, в этом месте было полно пыли, которую они растревожили, едва ступив на дорогу. Если посчитать разрушенные крыши, то домов было около тридцати. На песке осталось множество следов. Среди которых встречались очень крупные отпечатки ботинок. Принадлежавшие супермутантам. Рядом с ними были капли крови. Кровавые дорожки. Кровавые следы. Кровь запёкшаяся и коричневая, не свежая красная. Несколько пустых гильз. Сломанная штурмовая винтовка, не подлежащая ремонту. Груды искорёженного металла. Было очевидно, что здесь шли бои. Сквозь разбитые окна на окраине города он увидел кухню, на сломанном столе осталась недоеденная пища. Они едва миновали четвёртый дом. И уже сейчас была так сильно видна разница с Ривет-Сити. Здесь было тихо, очень тихо. И не догадаешься, что за этими руинами может быть спрятан город. Но он видел карту на пип-бое и знал, что они в нужном месте. Они продвигались сквозь развалины города, Буч шёл впереди и насвистывал что-то в неуместно быстром темпе. Ещё одна новая мелодия, которую Харкнесс не способен повторить. Разруха после боёв простиралась до самого центра города. — Смотри под ноги. Эти ребята — полные психи, — сказал Буч, замедляя шаг и прощупывая песок мысками ботинок. — Чёртовы мудаки вечно оставляют вокруг всякое дерьмо. — Харкнесс осмотрел землю в поисках чего-либо, что могло бы напоминать «дерьмо», о котором говорил Буч. Но нашёл лишь ещё больше пыли. И шрапнелей. И пустых гильз. У дороги сидел грязный плюшевый мишка. Рядом был знак, гласящий «Добро пожаловать в Большой Город. Мы в самом соку, приходи да бери». Оптимистичненько. Насколько в этом городе всё хуёво? Наконец, он заметил впереди слабый свет. Это был мерцающий свет фонаря, стоявшего на другом конце шаткого мостика через канаву. Мост скрывался за огромными грудами автомобильных частей и мешков с песком. На другом берегу пространство было расчищено. Большой Город, видимо. Город предстал пустым. Безмолвным. Возможно, обитатели всё ещё спали. Как и их охранник, сидевший на складном стуле, свесив вперёд голову. Лицо скрывалось под шлемом, но по тому, как поднимались и опускались плечи, было ясно, что он спит. Глубоким сном. Слышались звуки храпа. Его руки крепко держали штурмовую винтовку, но не было похоже, что он собирается использовать её в ближайшее время. Буч не пошёл по мосту в Большой Город. Вместо этого он свернул к дому на другой стороне дороги и обернулся, чтобы убедиться, что Харкнесс следует за ним. Он просто толкнул дверь, и та поддалась. Харкнесс прошёл за ним в дом. Внутри пахло гарью. И палёным мясом. В воздухе стоял чад. Но тут было чем дышать. Некоторые окна были либо открыты, либо выбиты, позволяя дыму выходить наружу. В доме царил полумрак. Мягкий голубоватый свет освещал тёмные углы. Если оглядеть обстановку, то листы ржавого металла здесь причудливо сочетались с гладкими, голубоватыми. Фальшивые вентиляционные отверстия в стене. Огромные компьютеры. Всё это вызывало ассоциации с Убежищем. И немного — с Содружеством. В левом углу комнаты лежало три матраса, сдвинутых вместе. Справа находилась лестница, ведущая к чему-то вроде люка на потолке. В центре комнаты стоял стол. На нём была развёрнута карта Пустошей. Харкнесс заметил, что на карте разбросано несколько бутылочных крышек. Ещё на столе лежал боевой нож. Лезвие от газонокосилки. Корзина с шестью мутафруктами. Две коробки кексов «Весёлые ребята». Три бутылки очищенной воды. И открытая пачка сахарных бомб. — Бучик? Это ты? — позвал хриплый голос из одной из комнат в глубине дома. В ответ Буч просвистел гимн Туннельных Змей. Он жестом указал, чтобы Харкнесс бросил рюкзак и шёл за ним. Буч повернул в открытый дверной проём. Лишь сейчас Харкнесс заметил, что двери в доме отсутствуют. Каждый дверной проём был пустым, с оставшимися на краю дверными петлями. Что за херня случилась с дверьми? — Я и забыл, что ты ушёл, Бучик. Хотя да, было как-то тихо… — хриплый голос снова обратился к нему, прерываясь кашлем. — Врёшь. Тут не может быть тихо. С тобой же был Липучка, — ответил Буч. Харкнесс свернул в дверной проём и оказался в очень яркой комнате. Как и в прихожей, окна были открыты или разбиты, пропуская солнечный свет. Здесь был длинный стол, на котором лежали лабораторные чаши и различные устройства. Что-то в углу комнаты определённо горело, но он не мог понять, что именно. Джонни Святой стоял по другую сторону стола, судя по всему, сконцентрировавшись на эксперименте. На его глазах были защитные очки, и он перемешивал в миске какой-то порошок. В пластиковых линзах отражалось пламя свечи со стола. Святой, очевидно, не один час проработал в свете этой свечи, от сгоревшего фитиля оставалось всего лишь около дюйма. На нём не было рубашки, только брюки, покрытые пятнами пыли и грязи разных оттенков. Шею Святого обвивала цепочка, на которой висело несколько жетонов. На ней была даже ржавая зажигалка, украшенная черепом и буквой «J», выцарапанной на металле. Его обнажённая кожа была покрыта множеством шрамов, старых ран, швов, ожогов и тому подобным. Раны, приведшие к появлению некоторых из этих отметин, должны были быть смертельными. Но Святой всё ещё стоял здесь. Всё ещё стоял, полуобнажённый, безответственным образом играя с химикатами. Святой кивнул обоим своим посетителям, на лице появилась слабая кривая улыбка. — Секундочку, — сказал он. Левой рукой без перчатки он захватил щепотку порошка и поместил его в чистую стеклянную мензурку. Затем он щёлкнул зажигалкой, поджёг клочок бумаги и бросил туда же. Это произошло очень быстро, но, едва пламя коснулось порошка, в мензурке случился мини-взрыв. Стекло треснуло и задрожало, но не разбилось. Во мгновение ока порошок вспыхнул зеленовато-голубым пламенем, а потом продолжил гореть белым с зеленоватым оттенком. Он никогда прежде не видел, чтобы огонь принимал такой цвет. Ничего на Пустошах не было похоже на этот R46 G144 B88. Святой смотрел на пламя, загипнотизированный. Это даже смахивало на какой-то торжественный ритуал, чем-то напоминало сеансы молитв Отца Клиффорда в Ривет-Сити. Святой стянул защитные очки. — Добро пожаловать в Большой Город, — сказал он, положив очки на стол. Он взъерошил волосы, и чёлка упала ему на лоб, остальные волосы торчали во все стороны. Он усмехнулся, непринуждённая улыбка во все тридцать два зуба. — Хорошо, что ты здесь, Шеф Харк. Этот город только и ждёт, чтобы отправиться в ад.