Проблема

Давненько Харкнессу никто не угрожал. Ну, ладно, это враньё. На самом деле — каждый раз, когда он оказывался в одной комнате с Верой и Сигрейвом. На этот раз угроза исходила от двоих мужчин, нацеливших пистолеты на его грудь, или, точнее сказать, куда-то в сторону его груди. Светловолосый сделал шаг вперёд и уставился в лицо Харкнесса. Его взгляд был пронизывающим, будто он развлекался жестокими мыслями, будто в своём воображении он разрывал Харкнесса на кусочки. Он не моргал 1 минуту 28 секунд. Его волосы были идеально зачёсаны на боках и затылке, причёска совсем как у Буча, но без длинной змеиной пряди, спадающей на лицо. Другой человек прищурился так, что глаза превратились в тёмные щели. Его чёлка прилипла ко лбу. — Держу пари, ты пришёл сюда грабить и насиловать. Я угадал? — рявкнул тот, что с чёлкой. Светловолосый ткнул Харкнесса в грудь стволом своего девятимиллиметрового пистолета; на коже останется отпечаток, так как на Харкнессе не было брони. Святой сказал ему снять её, чтобы выглядеть не так устрашающе. По той же причине он и сам не носил броню. Видимо, без оружия и доспехов Харкнесс представлялся довольно лёгкой мишенью, раз ему осмелились тыкать в грудь пистолетом. Если он не должен обезоруживать их или выводить из строя, то что же ему, чёрт возьми, делать? И где, блин, носит Святого? — Не вздумай даже пытаться что-нибудь выкинуть. По нам, может, и не скажешь, но каждый из нас — обученный убийца, — добавил светловолосый. Ага. Этот блондинчик был здесь единственным, кто мог попасть в цель — и то лишь потому, что дуло его пистолета вжималось прямо в грудь Харкнесса. А парень с чёлкой, скорее всего, ударит его по ногам, если он выстрелит. Но ничего такого, от чего Харкнесс не смог бы уклониться. Он не успел и рот открыть, чтобы ответить, как мужчины отпрянули. На их лицах всё ещё застыло это устрашающее выражение, но, похоже, они передумали лезть в драку. Светловолосый посмотрел ему в глаза и бросил: — Это не так уж и важно. — Он отвёл пистолет. — Просто, пожалуйста, не убей никого, пока ты здесь. Он ещё никогда не слышал, чтобы просьба звучала как угроза жизни. Он не знал, как ему следует поступить прямо сейчас. Две пары глаз уставились на что-то правее Харкнесса. И, обернувшись, он встретился с ухмылкой Святого. Он даже не слышал, как парень подошёл. — Утречко, — прохрипел Святой с широкой беспечной усмешкой. Похоже, то, что ещё 3 минуты 12 секунд назад этот город гостеприимностью не отличался, его не волновало. Он положил руку на плечо Харкнесса и улыбнулся ещё шире, а затем объявил: — Это тот парень, который выкинул Буча с корабля. — Ого. Так ты Шеф? — воскликнул неморгающий блондин, указывая на него пистолетом. Они расслабились и зачехлили оружие. Похоже, их это… впечатлило. Как будто вышвыривание Буча с корабля было чем-то вроде подвига — в общем-то, так оно и было. Буч бы не обрадовался, услышав это. Так что хорошо, что сейчас он был в доме. Принимал душ. В ванной без двери. Система любезно воспроизвела для Харкнесса то, что он увидел, когда проходил мимо сваленных в кучу грязной одежды и расшнурованных ботинок у дверного проёма: обнажённая спина, по которой стекали струйки воды. Куртка аккуратно висела на обеденном стуле. — Добро пожаловать в Большой Город. Не то чтобы от города много чего осталось, — сказал светловолосый. Он так до сих пор и не моргнул. И без лишних слов Харкнесса отвели в городскую ратушу. Интересно, что Святой им про него наговорил. Официальное знакомство произошло во время общего завтрака. Харкнесс сопоставлял имена с лицами и жевал мутафрукт, чья радиоактивная сладость обволакивала язык. Парня с чёлкой звали Добряк, а никогда не моргающего блондина — Сполох. Уснувший на посту охранник, Порошок, сидел рядом с Харкнессом и ел так шумно, будто он несколько дней еды не видел. Когда Харкнесс вошёл в ратушу, Порошок хотел было направить на него ствол; он ощупал пустую кобуру на бедре, потянулся за ружьём на спине, которого там не оказалось, наконец, решил, что запугивание может привести к стычке, и устало сказал: «Просто не создавай проблем, ладно?», — а потом плюхнулся в кресло и потянулся к миске с рагу. Он выглядел переутомлённым. Кимба напомнила ему Лану, только более параноидальную версию. Она скользнула по нему своими сверкающими глазами, будто оценивая его; её рука сжимала рукоять боевого ножа даже после того, как Сполох сказал ей: «Это Шеф, Кимми. Расслабься». Она расслабилась спустя 9 минут 42 секунды, видимо, полностью его изучив. Она извинилась, наградила Харкнесса мягкой тёплой улыбкой и протянула ему мутафрукт. Она отличалась от Коротышки, который только спросил Харкнесса, кто он, и сразу на него забил. И совсем уж отличалась от Лютик, которая была здесь самой дружелюбной, хотя дружелюбием это можно было назвать только с большой натяжкой. Лютик втиснулась в узкое пространство между Порошком и Харкнессом и улыбнулась ему. Похоже, ей нравилось то, что она видела, потому что она провела рукой по щеке Харкнесса, нависнув над ним. Её прикосновение было нечеловечески холодным, и именно этот холод заставил его ошеломлённо застыть. Рассматривая его, Лютик радостно сказала: «Ещё одна душа в моём круге тьмы». Харкнесс ответил, что у него нет души. И она лучезарно ему улыбнулась. — Хватит приставать к Шефу, а? — пробормотал Добряк, сидевший по другую сторону стола. — Добряк, смирись уже. Я же тебе сказала, я не встречаюсь с врунами, — ответила Лютик, даже не обернувшись. Улыбка так и не сползла с её лица. Добряк пробубнил себе под нос что-то грубое, что заставило Лютик развернуться и ударить кулаком по столу. Порошок посмотрел на Харкнесса, настороженно и с широко раскрытыми глазами, и сообщил, что им надо срочно уйти. На плечо снова легла рука Святого, и Харкнесс без возражений проследовал за ним. Закрывая дверь, он слышал, как позади Лютик выкрикивает ругательства в адрес Добряка. Порошок вернулся к своим обязанностям, направившись к мосту и снова сев в кресло. Он поднял оставленное в кресле оружие с таким видом, будто и не догадывался, что оставил его здесь. Из другого дома — Святой сказал, что это клиника Большого Города, — вышел парень с лохматой головой и заспанными глазами. Он выглядел ошеломлённым. Или был под наркотиками. Он вяло предупредил их, чтобы они не шли в клинику, потому что «Липучка опять дурачится». И «Рыжая его латает». В обеих его ключицах, там, где они должны быть твёрдыми, были вмятины. Этот парень, Динамит, бесшумно доплёлся до Порошка и сел рядом с ним. Они синхронно задремали. 22 минуты 3 секунды спустя Харкнесс наблюдал, как Святой расставляет разные вещи на полках для стрельбища. Пустые бутылки. Куклы. Игрушечные машинки. Обгоревшие книги. Какие-то деревяшки. Когда Святой двигался, предметы, висевшие на его цепочке, звякали друг о друга. Зажигалка на ней казалась громоздкой. Жетоны были очищены, отполированы и лишены надписей. Он улыбался, теперь не размыкая губ, будто получал удовольствие от того, что делает. Возможно, так оно и было. Почему-то Харкнессу подумалось, что Святой мог бы ослепить кого угодно. Своей Святостью. Он думал, что все столпятся вокруг Святого, как только тот войдёт в комнату. Но этого не произошло. Святой выудил две пустые бутылки от водки из левого кармана своего грязного зелёного комбинезона и поставил их к уже имевшимся на полках предметам. Из-под подвёрнутой штанины комбинезона выглядывала перевязанная вывихнутая лодыжка. Отёк до сих пор не сошёл: лодыжка явно была увеличена в размере. Выскажет ли Святой своё негодование Бучу за то, что тот его вырубил? Или Святой действительно привык к такому? — Разве ты не хочешь узнать, почему ты здесь? — спросил Святой. — Мне нужна твоя помощь, потому что я не Смотритель. Я только и могу, что поджигать всё подряд, — объяснил ему Святой, и улыбка превратилась в усмешку. Харкнесс всё ещё понятия не имел, что такое «смотритель». И всё ещё понятия не имел, что хотел от него Святой, если поджигать он ничего не собирается. Святой потянул медведя на нижней полке за рваное ухо, усаживая его ровнее. — Этот город — адская дыра. И его разрушат в битве. — Здесь будет битва? — Битва здесь когда-нибудь будет в любом случае. Даже Ривет-Сити получил свою справедливую порцию говна, не правда ли? Это единственное, что никогда не изменится, — Святой усмехнулся, осмотрев полки, и щёлкнул по гавайской куколке, заставив её качаться взад-вперёд. Они смотрели, как она раскачивается, 18 секунд, после чего Святой снова заговорил. — Ты нужен этому городу, Шеф, — его глаза потемнели, когда он обернулся. Этот взгляд изучал Харкнесса, но смотрел куда-то глубоко сквозь кожу. Харкнесс почти ощущал, как он пронзает слои кожи и касается металла под ней. — Но ты здесь не из-за этого, не так ли? — голос Святого затих. И вдруг на его лице снова возникла широченная безумная усмешка. И Харкнесс услышал за спиной бегущие шаги. — Что за хуйня, Заморыш? — пронзил тишину голос Буча. — Что ты им сказал? — Не дожидаясь ответа, Буч набросился на Святого. Удар пришёлся не только на него, но и на полку, и всё повалилось на землю. Все расставленные предметы оказались разбросаны в песке, а между Бучем и Святым разгорелась драка. Харкнесс смотрел, как пачкается белая футболка Буча. Смотрел, как разлохмачиваются его влажные, аккуратно зачёсанные волосы. Смотрел на довольную ухмылку на его лице. Смотрел, как счастливо смеётся Святой, даже когда его бьют. Да, Святой к этому явно привык. Привыкнет ли Харкнесс смотреть, как они дерутся? С другой стороны, без драк Буч не был бы Бучем. Вместо того, чтобы пытаться их разнять, Харкнесс наблюдал, как они катаются в песке, пока оба не легли рядом друг с другом, запыхавшиеся. Остаток дня прошёл лениво. Рыжая, городской врач, подлатала Буча и Святого, сюсюкаясь и ворча с ними, как с двумя детьми-переростками. Она сочла Харкнесса подходящим для Большого Города и без какой-либо причины дала ему стимулятор. Он отдал его Бучу. Который отдал его Святому. Который вернул его Рыжей. Которая поблагодарила его. Харкнесс помог Святому вернуть на место полки для стрельбища и установить предметы на них точно так же, как они были расставлены до этого. Если Святой и заметил его превосходную память, то не упомянул об этом. Харкнесс выяснил, что средняя точность стрельбы у жителей Большого Города — примерно 60,2%. Худшим стрелком был Динамит с точностью 43,8%, и, видимо, поэтому он учился на врача. А лучшим был Порошок с точностью 82,3%, и, видимо, поэтому он был главой охраны. Во время общего ужина Харкнесса представили Липучке. Парень тараторил так быстро, что слова сливались друг с другом. Он говорил как человек, боящийся, что его вот-вот заткнут. «Эй, эй, шеф, ты знаешь об участке с привидениями? Нет, нет. Я тебе расскажу. Это круто. Правда. Там призраки и всё такое. Тени и… свет. Да. И пришельцы». Суть его рассказа была в том, что к северо-западу есть полицейский участок, в котором живут привидения, а к северо-востоку — руины, в которых тоже живут привидения. Когда Липучка спросил, видел ли Харкнесс призраков, Харкнесс ответил, что видел. Липучка побледнел и сменил тему, переведя её на разговор о своей предполагаемой девушке, Рыжей. В это время Буч подсел к Харкнессу, достаточно близко, чтобы примерно каждые три минуты спрашивать хриплым шёпотом, не помочь ли ему заткнуть Липучку. Было 01:17, когда они, наконец, забрались в люк в доме Святого. Там и нашлись пропавшие двери. Раньше люк вёл на чердак, но, по словам Святого, чердак разорвало в щепки ракетой, и теперь остался лишь пол без крыши. Святой соорудил из конфискованных дверей маленький, но крепкий балкон, обеспечивающий отличную точку обзора. Отсюда было видно Большой Город через дорогу. Было видно Порошка, потягивающегося в темноте. Добряка и Сполоха, обсуждающих что-то у клиники. Огромное небесное полотно, растянувшееся над головой. R29 G44 B38. Харкнесс посмотрел в сторону Пустошей и увидел на северо-западе тот самый полицейский участок, в котором якобы живут призраки. Он был мрачным. Тихим. Харкнесс сфокусировался на окнах, высматривая тени. Ни одной. Как и пришельцев. Ничего. Это было всего лишь очередное заброшенное здание. И выглядело оно неинтересно. И вдруг случилось это. Не тени. И не призраки. А яркая вспышка света. Яркий голубоватый свет залил одновременно два верхних этажа здания. Он коротко вспыхнул ещё три раза, а затем погас. После примерно пятиминутной паузы свет возник снова. Зрелище приводило в замешательство. Наблюдая за круговоротом этого яркого света, Харкнесс ощутил, как кулак сам собой сжал винтовку. Что-то неприятное пробежало по спине. Как будто что-то в увиденном что-то не сходилось. Будто он что-то не учёл. Или почему-то забыл. Невозможно. Он не запрограммирован на то, чтобы забывать. — Джонни говорит, типа, это каждый день повторяется. Какая-то довоенная херня, связанная с системой охраны, — нетерпеливо сказал Буч, и Харкнесс повернулся от здания к нему. — Почему я не знал, что ты был женат? — выпалил он. — Ты сказал это Рыжей и Лютик. — Эти воспоминания были внедрены искусственно. Чтобы скрыть мою сущность. — Так ты мне не расскажешь? — Ты и так уже знаешь, что я такое. Не вижу смысла в… — он замолчал, потому что Буч нахмурился так, будто был оскорблён. — Этого не было на самом деле. — Слушай. Я хочу знать, ясно? — Буч натянул куртку. Резко. — Я хочу знать всё. — Зачем ему эти воспоминания? Они не принадлежат Харкнессу. Они не важны. Не имеют значения. Всё самое важное о нём Буч уже знает. И Буч… раздражён? Что за хрень… Какое Буч имеет право раздражаться из-за него? Ведь есть вещи, которые Харкнесс хотел бы знать о нём, и которые Буч даже не думал упоминать. Более важные вещи, вроде того, где он, чёрт возьми, находился последние 6 месяцев. Чем он занимался? Что, чёрт возьми, там было такое важное, что он не мог зайти и сказать, что он ещё жив? Он хотя бы секунду думал о Харкнессе, пока шароёбился по Пустошам? Потому что сам Харкнесс думал о Буче постоянно. И видел его призраки. Буч был как грёбаная программа, которую невозможно вырубить. Неужели так сложно было просто… Буч вздохнул тихо и потерянно. Харкнесс впервые слышал от него такой звук. Он прервал все размышления, и Харкнесс повернулся и увидел, что Туннельная Змея внимательно смотрит на него. Под курткой у Буча не было футболки, он испачкал последнюю. И когда он поднял подбородок, глядя в небо, лунный свет очертил его ключицы, выглядывающие из-под воротника. Харкнесс видел новую царапину на его скуле. Видел отражение неба в его глазах. И населённые призраками руины на северо-востоке за его спиной. Харкнесс знал, что там за руины. Конечно, знал. Почерневшие здания. Слой копоти. Частично обгоревшая вывеска с надписью «Парадиз-Фоллз». Он смотрел, и в груди что-то мучительно сжималось. От воспоминания, которое намертво отпечаталось в его системе. Как среди тех руин лежала кучка пепла, похожая очертаниями на Буча. Боль вернулась. Сумятица в голове улеглась. Он поймал себя на том, что неосознанно схватился за мешочек в кармане, сжимая его крепко — до боли. Ведь Буч здесь, вот же он. Живой и невредимый, прямо рядом с ним. Он не исчез. И он настоящий. Настоящий. Харкнесс вытащил сигарету из пачки, закурил и выбросил использованную спичку с балкона. Сделал вдох и выдох, усмиряя это давящее чувство в системе. — Ладно, — прохрипел он, сам того не желая. — Всё. Всё, что захочешь, Буч.