Проблема

Он разглядывал линию шеи Буча, который уставился в пол. Эта линия была натянутой. Напряжённой. Буч размышлял о чём-то. Он был настолько поглощён мыслями, что неосознанно сжимал пальцы, будто хотел что-то схватить. Его губы были поджаты, и время от времени он покусывал нижнюю. Он явно нервничал. И был напряжён. И немного раздражён. Взгляд Харкнесса перешёл с одного тонкого шрама, от скулы до брови, на другой, тот, что рассекал губы Буча. Неровные изящные линии на лице. Наконец голубые глаза снова остановились на Харкнессе. Буч оставил в покое свою нижнюю губу; на том месте, где в неё впивался клык, остался отпечаток. — Эй, — позвал Буч негромко, будто они собирались обмениваться секретами. Он придвинулся чуть ближе, хотя их плечи и так уже были прижаты друг к другу. Буч делился своим теплом, и оно разливалось под кожей Харкнесса. — Какая она? Она. «Бывшая жена». Наконец-то. Три дня Буч бросал в его сторону агрессивно-задумчивые взгляды и вот, наконец, спросил. Сложно сказать, на самом деле, какие эмоции вызвал этот вопрос — облегчение или раздражение. Харкнесс понимал. Отчасти. Буч не любил задавать конкретные вопросы. Он обычно старался выяснять всё самостоятельно. Вот почему он всюду крался. Почему воровал. Почему его руки ложились на всё, что он захочет. Просто спросить — это слишком легко, так себя не испытаешь. Если Буч спрашивал, значит, самостоятельно выяснить он не смог. Если он спрашивал, это значило, что он действительно заинтересован. Так что отчасти Харнесс понимал. И это было даже не столько понимание, сколько просто некий иррациональный вывод. Его искусственная часть считала это нелогичным. Но человеческой части этот иррациональный вывод нравился. И наблюдая за беспокойством Буча, Харкнесс почувствовал, как в животе поселилось что-то тёплое и мягкое. Даже когда Буч хотел драться, он выглядел не таким взвинченным, как теперь. Наверно, потому, что в этом случае драка не помогла бы ему выбить нужные ответы. Вообще-то могла – Харкнесс ответил бы ему в любом случае. С чего Буч вообще так завёлся из-за этого? Это было бессмысленно. Ведь эта информация не имела никакого значения. Не только для Буча, но и для Харкнесса. Кем бы ни была его «бывшая жена», Харкнесс не был с ней знаком. Все его знания о ней были имплантированы в кэш-память, их было не так уж много, и они не имели никакого отношения к его нынешней жизни. Он использовал искусственные воспоминания только для того, чтобы скрывать свою личность. И не любил рассказывать об этих воспоминаниях Бучу. Потому что Буча они расстраивали. Но раз Буч спросил, он ответит. Потому что Харкнесс ценил это. Ведь Буч редко спрашивал. Особенно вот так. — Блондинка. Карие глаза, — ответил он. — Вежливая. Тихая. — Ха. — Буч негромко присвистнул. — Так значит, она симпатичная и славная. — Наверно. — Ты… эм… она тебе нравится? — Буч поморщился. — Она же в твоих воспоминаниях, так? Раз она твоя бывшая жена, значит… — он умолк. Его пальцы снова сжимались. Буч вглядывался в лицо Харкнесса. Пытливо. Что ещё он искал? Он ведь всё уже видел. Затем Буч улыбнулся и встал. Он спустился в люк и исчез. Харкнесс последовал за ним. Потому что, несмотря на улыбку, Буч выглядел и двигался так, будто был расстроен. Напряжённая спина, сжимающиеся пальцы, почти спотыкающиеся шаги — во всём этом читалось отчаяние. Он уже расстёгивал пип-бой, собираясь снять куртку. И если Харкнесса не будет рядом, чтобы сдержать проблему, кому-нибудь могут сломать нос. Он начинал думать, что это и есть одна из причин, по которым он оказался здесь, в Большом Городе. Очевидно, у него это хорошо получалось. Сдерживать проблему. Это по словам постоянных жертв Буча: Добряка, Сполоха и Коротышки — и иногда Динамита. Харкнесс не знал, в чём проявлялось то, что с ним у них «всё стало лучше». Они постоянно хромали, страдали от боли и жаловались. Неужели когда-то могло быть ещё хуже? Иногда в драку вступала Кимба, но Буч никогда не использовал против неё грязные приёмы, он даже давал ей советы. Похоже, он предвзято относился к женщинам. Что до мужчин — Что до мужчин, так их он лупил и колошматил, не жалея сил. Святой сказал, что Буч учит жителей Большого Города сражаться. Ну да. Это больше смахивало на избиение. Буч пояснил, что именно так он сам и научился драться. И что его жертвам лучше, цитата: «подобрать сопли и заткнуться нахуй». Святой был грёбаным садистом, раз поощрял такое. И Харкнесс, видимо, тоже, раз позволял этому происходить. — Если сегодня ты их слишком сильно покалечишь, то завтра их бить не сможешь, — напомнил Харкнесс, по пути к двери хватая со стола бутылку воды. Он решил проигнорировать лежавшую на том же столе пачку сигарет. — Да, да, — ответил Буч, расправляя плечи и готовясь к атаке. Сполох даже не успел доесть свой сэндвич с игуаной, как Буч набросился на него. Коротышка с готовностью ринулся в бой. Добряка туда втянул Сполох, позвавший его на помощь. Динамит наблюдал со стороны, слушая, как Лютик объясняет ему, что их кровожадность будет полезной в следующее полнолуние. Порошок смотрел на них со скучающим видом. Липучка взволнованно выбежал из клиники. Мальчишка подошёл к Харкнессу и спросил, научит ли Буч его сегодня чему-нибудь. Харкнесс пожал плечами, этот жест, похоже, все в Большом Городе принимали за ответ. Когда Липучка окрикнул остальных, все проигнорировали его, поглощённые дракой. Харкнесс чувствовал себя так, словно он снова в Ривет-Сити, наблюдает за разборками перед баром «У руля». Разум прокрутил для него это воспоминание. И то, что сохранилось в системе Харкнесса, не слишком отличалось от того, что происходило перед ним сейчас. — Почему так долго? — проскулил рядом Липучка. Харкнесс и сам хотел бы это знать, заметив, что теперь Буч просто уклоняется от ударов, эффективно выводя Коротышку из себя. — Знаю. Давай придумаем историю, чтобы скоротать время. — Парень стряхнул пыль с рубашки, надул грудь и откашлялся. — Жил-был на свете робот. Его звали… эм… Шеф Шефыч. И он… шефствовал, короче. И вот однажды приходит огромный муравей и начинает разговаривать, словно он не муравей тупой, а вроде как тоже человек! И говорит: «Готовься к смерти!». И как вы думаете, что наш герой сделал? Он придумал хитроумнейший план… и план сработал! И все назвали его гением. Конец! – Что ещё за «шефствовал»? Что это значит? – Ну типа как… шествовал, знаешь, расхаживал вокруг. Только делал это по-шефски. — Липучка, — позвал Буч, драка закончилась. Коротышка уходил с самодовольной ухмылкой на лице. Добряк и Динамит пытались привести Сполоха в чувства. По крайней мере, в этот раз они не так сильно пострадали. Видимо, решили сохранить немного достоинства для завтрашней драки. Буч вытер руки о штаны. Ухмылка, которой он наградил Липучку, была неприятной. Липучка этого, похоже, не заметил. — Хочешь научиться кое-чему новому? — Ого! Круто! — Липучка побежал к Бучу, забыв о своей истории. — Я научу тебя уклоняться. Окей? — Липучка радостно завопил. — Готов? Уклоняйся. — И Буч вырубил его. Харкнесс понял, что даже не удивился, глядя на то, как Липучка падает без сознания. Липучке определённо требовалось больше занятий по уклонению. Динамит протянул очень медленное «Ох». Буч скользнул к Харкнессу и устроился рядом с ним, прижавшись левым плечом к его правому. Теперь он выглядел намного более расслабленным. Раскрасневшийся от физической нагрузки. Самодовольный и вспотевший. Он сдул с лица длинную змеиную прядь. — В этом не было необходимости. — Разумеется, — сказал Буч. Он уставился на Харкнесса. Усмехнулся и пихнул его колено своим. — Но ты улыбаешься. — Действительно. С этим не поспоришь. Харкнесс дал Бучу бутылку воды, тот принялся пить огромными глотками. Его кадык подскакивал с каждым глотком. Капельки пота стекали по его коже. Вена на шее пульсировала. Буч облизал губы. Они просидели вдвоём 57 минут 35 секунд, а затем тишина была нарушена. Громкий звук бьющегося стекла из дома Святого заставил их резко вскочить. Затем Буч побежал. А Харкнесс прямо за ним. Они выбили входную дверь. Запах гари стал сильнее. Они ворвались внутрь. Свернули в лабораторию Святого. Святой разглядывал собственное тело, объятое пламенем. Зелёным пламенем. Оно пожирало его футболку, быстро распространяясь от центра к подолу. И Святой не делал ничего. Он просто завороженно смотрел на огонь, его лицо освещали зеленоватые отблески. Буч выкрикнул что-то, кажется, ругательство. Харкнесс потянулся к ведру с водой у двери. Святой поднял руку. — Не пролей на мои препараты. Буч вытащил Святого за дверь и прижал к стене. Харкнесс вылил на него воду из ведра, гася огонь. Пламя было не таким уж сильным. Но, тем не менее, опасным. И безответственно глупым. Как только огонь был потушен, Буч выхватил ведро из рук Харкнесса. С огромной силой он ударил им Святого по груди. Затем по спине. Затем по голове. Дважды. Каждый удар эхом отдавался в пустом ведре. Потом он бросил ведро, вцепился в плечи Святого и начал его трясти. Сильно. Достаточно жёстко, чтобы зубы Святого стучали с каждым движением. — Я убью тебя, ты, ёбаный, ёбаный, ёб… — Ну и дал бы мне тогда сгореть… Буч врезал Святому в челюсть. Тряс его ещё пять секунд, а затем поднял ведро и надел ему на голову. Выскочил за дверь, с грохотом захлопнув её за собой. Буч снова был напряжён. И не осталось никого, кого можно было бы избить. Харкнесс хотел пойти за ним, но надо было убедиться, что Святой в порядке. Потому что со Святым Буч не сдерживался. Никогда. Святой закашлял, звук эхом отозвался под ведром. На пол с него капала вода, а на футболке была выжженная дыра. Наверно, именно поэтому во время работы Святой никогда не надевал ничего на тело. Он сбросил с головы ведро, сбоку на челюсти образовался огромный красный синяк. Челюсть была опухшей. Ведро упало и отскочило. Святой посмотрел вниз, на своё тело, и провёл пальцами по опалённому краю дыры на футболке. Чудесным образом огонь не затронул кожу под ней. Эта футболка принадлежала Бучу. Харкнесс посмотрел на Буча, стоящего снаружи. — Прикоснись к нему, — прохрипел Святой. Харкнесс перевёл взгляд обратно на Святого. — Что? — Так ты его успокоишь, — Святой закашлял, искривляя губы в усмешке. Зубы были в крови. — Просто прикоснись к нему. — Он не любит, когда его кто-то трогает, — Харкнесс вдруг осознал, что надо было спросить, в порядке ли Святой. Но Святой выглядел вполне хорошо. — Ты не кто-то, — прохрипел Святой, усмешка стала шире. Передвигаясь совершенно нормально, будто бы его вовсе и не избивали только что, Святой направился обратно в свою лабораторию, попутно пнув ведро. Харкнесс посмотрел за открытую входную дверь и увидел спину Буча. Он стоял на крыльце, глядя на мир вокруг. Неподвижно. По опускающимся и поднимающимся плечам было ясно, что он делал глубокие вдохи. Но даже не начинал успокаиваться. Харкнесс встал позади него, Буч лёгким наклоном головы дал понять, что заметил его. С каких это пор они стали так избегать друг друга? — Джонни придурок. Ненавижу этого уёбка, — прошипел Буч напряжённым голосом. Буч был вне себя от злости, но говорил, что волновался. И ему было не всё равно. И он пытался не сорваться. У него была жестокая защита. Агрессивная забота. Харкнесс видел, насколько Святой был важен для Буча, в каждом нанесённом им ударе. Он сделал шаг ближе. Буч шумно вдохнул, глядя на него через плечо. — Я не блондинка. И не вежливый, — он спокойно смотрел на Харкнесса, словно предлагая поспорить. — И не тихий. И у меня не карие глаза. — Действительно. — Они R53 G148 B158. — Они оба застыли. Он не хотел этого говорить. — Голубые, — пояснил Харкнесс. Яркий, резкий, насыщенный голубой. Буч ухмыльнулся. Ухмылкой «Эй, Шеф». — Это жестянки так флиртуют? — Ухмылка стала шире. При виде неё что-то сжалось в груди. — Возможно. — Этот ответ заставил Буча усмехнулся. Он расслабился. Немного. 5 часов 41 минуту 34 секунды спустя Харкнесс наблюдал, как Буч спит на балконе — он плотно обмотался курткой и свернулся калачиком, прислонившись к одной из дверей. Туннельная Змея был совсем вымотан. Несколько дней он пребывал в постоянном беспокойстве. Ежедневно с их прибытия в Большой Город. Одна эмоция резко сменялась другой без каких-либо плавных переходов. Он был слишком напряжён. Затем слишком расслаблен. Всё время почти что на грани. Эта херня из-за Святого началась? Или из-за города? Причина могла быть в чём угодно. В гремучем сочетании их нестабильных личностей. Никто здесь не был полностью вменяемым. И ничто не было полностью безопасным. Какого хрена он здесь забыл? Населённый призраками полицейский участок мерцал голубым, проходя свои световые циклы. Руины Парадиз-Фоллз оставались неразличимыми в темноте, не считая края уничтоженной вывески. Харкнесс посмотрел на Буча, спрятанного за перегородкой, затем опять на руины. Буч спал. Настоящий. Здесь. Хотелось закурить прямо сейчас, но Харкнесс оставил сигареты на столе. Взгляд снова переключился с Буча на руины. Они звали его. По какой-то иррациональной причине он хотел пойти туда. Он не мог этого отрицать, это желание действительно было иррациональным. Харкнесс хотел увидеть то, что осталось от страны работорговцев. Потому что последние шесть месяцев он слишком много думал об этом месте. О том, как оно выглядело. Как оно взорвалось. Как всё рухнуло. Как всё сгорало. Как Буч выбрался оттуда. Потому что в его системе Буч не спасся из того пожара. Буч получил ранение. И сгорел дотла. Харкнесс обнаружил, что спускается вниз по лестнице. Святой спал в гостиной, положив голову на захламлённый стол и сложив на неё руки. В тот вечер Святой и Буч помирились, Святой залатал футболку Буча куском фольги. Харкнесс вышел на улицу. Тёмное небо, мерцая, растянулось над головой. Порошок не спал, но смотрел на ружьё на коленях. Он чистил его в слабом свете лампы с моста, повторяющийся скрипучий звук в ночи казался громким. Харкнесс прошёл мимо моста, Порошок его не заметил. Он обошёл дом Святого. Парадиз-Фоллз на северо-востоке. Населённый призраками полицейский участок на северо-западе. Он шагал по обломкам былых сражений, отбрасывая острые куски стекла в пыли. Он шёл по направлению к руинам. Спустя несколько метров он замедлил шаг. Звуковой сигнал. Примерно в пяти метрах перед собой он услышал пронзительный писк. Мины. Две, судя по двум несинхронным звуковым сигналам. Кто-то разложил их здесь. Он сделал ещё один шаг. Неожиданно кто-то схватил его со спины. Его дёрнули назад, крепко вцепившись в плечо. Харкнесс обернулся и увидел Буча с широко раскрытыми глазами. Его рот был приоткрыт. Он тяжело дышал. И смотрел не на Харкнесса, а на землю. Ищущий взгляд метался взад-вперёд по пыли. Рука Буча так сильно сжала плечо, что Харкнесс чувствовал, как ногти пытаются проткнуть кожу. — Шеф, — Буч говорил невнятно, медленно из-за того, что только проснулся. — Не ходи рядом с… — он остановился на середине фразы, снова потянув за плечо. Теперь его глаза смотрели на Харкнесса. Пронзительно. И умоляюще. На мгновение они снова оказались в Ривет-Сити. И Буч требовал от него не приближаться к Сестре. Так же настойчиво. Не приближайся к этому уёбку. Он хочет убить тебя. Та же настойчивость в его тоне, голосе, хватке. Тот же умоляющий взгляд. Где-то в его системе часть Предпризрачного Буча слилась с частью Постпризрачного Буча. — К минам. Ага. Знаю, — сказал Харкнесс. Буч замешкался. Похоже, этот ответ его озадачил. — Они впереди. Я слышу. — Неужели он думал, что Харкнесс попытается вслепую пройти через мины? К слову, почему никто ему о них не сказал? Взгляд Буча пронёсся по Харкнессу. По его лицу. Его телу. К его ногам. Затем обратно. Буч не ослаблял хватку. Напряжение, которое оставило его на время сна, вернулось. В полной мере, и рвалось наружу. Харкнесс видел это в его резком взгляде. Он потянулся к руке Буча, вцепившейся в него, и легонько провёл кончиками пальцев по его запястью. Прикосновение было едва ощутимым, но Харкнесс почувствовал в нём жизнь, ощутил напряжение в мышцах. Теплоту. Пульсация эхом отдалась в его системе. Харкнесс провёл большим пальцем по тыльной стороне его ладони, Буч вздохнул, тихо и беспомощно, и у Харкнесса всё сжалось внутри. Буч расправил плечи. Поднял голову. Спустя шестнадцать секунд его хватка наконец-то ослабла. Ладони соскользнули с кожи Харкнесса, оставив серповидные следы от ногтей. — Конечно. Ты слышишь мины. Да, — Буч издал слабый смешок. Провёл рукой по волосам. — Разумеется. — Он толкнул Харкнесса локтем, молча приглашая его вернуться в дом. Как только они вошли, Харкнесс отпустил мешочек в кармане и потянулся за пачкой сигарет.