Проблема

Следы от ногтей исчезли, ведь прошло уже 3 дня 10 часов 16 минут 39 секунд. Казалось, они до сих пор были там. Харкнесс знал, где именно находится каждый след, и мог с лёгкостью указать. А кончиками пальцев он до сих пор ощущал Буча. Так, будто прежде тот никогда его не касался. И это было абсурдно. Всё в системе Харкнесса шумело и бурлило, он курил каждый час. Это всё-таки превратилось в зависимость. Когда пачка закончилась, он вышел из городской ратуши. И пришёл сюда. В лабораторию Святого. Потому что здесь стоял дым. Вместо приветствия Святой протянул ему пару пластиковых защитных очков с чёрной изолентой на треснувшей левой линзе. Святой подождал, когда он их наденет, и продолжил размешивать в миске какую-то лиловую жидкость. Которая пахла как испорченный мутафрукт. И Святой, похоже, был этому чрезвычайно рад. Он пролил немного этого лилового месива на живот, и пятна словно слились с его кожей. Вместе со всеми отметинами и шрамами образовав на ней нечто, напоминавшее карту какой-то неизвестной чужой планеты. Некоторое время, 23 минуты 17 секунд, в комнате стояла мёртвая тишина, не считая звуков от размешивания жидкости. Звуки прекратились, когда Святой принялся переливать часть этого месива в мензурку. А затем он продолжил мешать, но теперь уже стеклянной палочкой. На каждый удар палочки о стенку мензурка тонко позвякивала. — Что ты делаешь? — наконец спросил Харкнесс, для него это было уже слишком. Его система пыталась определить комбинацию химикатов, которая была использована в этой наверняка полезной смеси. Эта способность не была изначально заложена в его программу. Харкнесс запомнил всё это в те времена, когда принадлежал Зиммеру. Скатертью, блядь, дорога. Все эти химикаты. И эксперименты. Разница была лишь в том, что Святой ему действительно нравился. — Не знаю, Шефчик, — ответил Святой, всё ещё постукивая палочкой в лиловой субстанции. — А ты что делаешь? — Понятия не имею, — честно ответил Харкнесс. Святой хохотнул. Он поставил мензурку на стол и достал из кармана пачку сигарет. Он бросил её Харкнессу, даже не глядя в его сторону. Разумеется, Харкнесс поймал. Он вытянул одну сигарету, в пачке осталось 18, и Святой поджёг её, щёлкнув зажигалкой на цепочке. Затем Святой закурил и сам. Они стояли у окна, глядя на Большой город сквозь разбитое стекло, и ещё сильнее заполняли комнату дымом. Святой первым докурил свою сигарету и зажёг вторую. Окурком от предыдущей он попытался выжечь букву на деревянном подоконнике. Но ему удалось прожечь лишь дыру, которая совсем не напоминала букву. — А змея что делает? — Сполоха стрижёт. — Он опять к тебе клеился? — Харкнесс повернулся к нему. Святой выдохнул кольцо дыма, при этом каким-то образом не переставая усмехаться. — Что он сказал? — Сполох спросил, может ли Буч его побрить. Он ответил, что бритьём не занимается. — Ну, так оно и есть. Он вообще ненавидит это делать, — Святой легонько стукнул по сигарете, стряхивая пепел на подоконник. — Но тебе каждый день предлагает. — И Харкнесс каждый день отказывался. — Ему нравится, когда ты говоришь «Нет». Когда говоришь «Да», нравится больше. Но «Нет» тоже подойдёт. — Они оба, оба мальчишки из Убежища были ебанутыми. К слову, отказывался Харкнесс лишь потому, что не хотел, чтобы ошеломляющая неразбериха в его системе стал ещё более ошеломляющей. А это случится, если он скажет «Да». А второй причиной для отказов было то, что Буч однажды сказал, что ему нравится щетина. Буч, наверно, уже и забыл, что говорил такое. Несмотря на то, что вся система Харкнесса сжалась, когда он вышел из ратуши и покинул Буча, остаться он не мог. Всего было слишком много. Всё пылало. Его система настоятельно просила о чём-то. Буч явно что-то ему недоговаривал. Возможно, много чего. Это было понятно по тому, как он смотрел на Харкнесса. Будто хотел что-то сказать, но не говорил. Будто говорил это всё, но Харкнесс просто не понимал. То и дело он сжимал пальцами руку Харкнесса и тут же убирал их. Это произошло уже пять раз. И Буч перестал делать это 1 день 16 часов 3 минуты 50 секунд назад. Но взгляды никуда не делись. Буч всё ещё смотрел на него. Пристально вглядывался, то ли пытаясь понять Харкнесса, то ли раздумывая, а не поколотить ли его. Вся эта энергия была безудержной. Всё равно что пытаться утихомирить агрессивных и буйных мужчин на корабле. Это делало Харкнесса раздражительным, и его система пыталась бороться и вытягивать нити отчаяния из этой неразберихи в голове. Он не осознавал, как много в нём этих нитей. Не осознавал, что причиной большей части этой неразберихи был Буч. Не знал, что делать с этой информацией. Но самым нелогичным было то, что Харкнесс хотел быть рядом с Бучем. Харкнесс не любил находиться на том расстоянии, с которого он не мог его видеть. Не любил не знать, где он, чёрт возьми, находится. Не любил не смотреть на него. Не хотел, чтобы он исчез. Нет. Всё это было слишком, пиздец как слишком. Он был на грани срыва. Святой щёлкнул зажигалкой, открыв и закрыв её. Звук заставил Харкнесса вновь переключить внимание на Святого. Святой снова открыл зажигалку. Они оба уставились на огонь. — Я украл её у мертвеца, — вдруг признался Святой, потирая большим пальцем нацарапанную на металле букву «J». — При жизни он был тем ещё мудаком, — продолжил он. Святой закрыл зажигалку, вернулся к столу и снова взял миску. — Этот мудак выкуривал по пять пачек в день. И кашлял кровью. Умер от поражения лёгких. Но их поразил не рак, — Святой перемешал лиловую жидкость и выложил немного на тарелку. — Мудака застрелили. — Он взял тарелку в левую руку, обтянутую перчаткой. — Тот выстрел предназначался мне. Как и большинство выстрелов в принципе. Святой ткнул в содержимое тарелки стеклянной палочкой. Похоже, увиденное ему не понравилось. Он швырнул тарелку в стену, лиловое месиво сползло по ней рядом с похожим зелёным пятном. — Дело такое: я проклят. Если я соберусь отдать за кого-то жизнь, то останусь в живых. Если кто-то попытается сделать то же самое для меня, то он труп. Но суть не в этом, — Святой снова взял зажигалку, открыл её и закрыл меньше чем за секунду. Широченная усмешка вернулась на его лицо, когда он продолжил говорить, глядя на зажигалку. — Эта вещь, эта прекрасная вещь… Я хотел бы вернуть её. Этому не бывать, но хотеть я не перестаю, — он отпустил зажигалку, и она звякнула, ударившись об остальные предметы на цепочке. — Я вот всё гадаю, почему ты не вернул Бучу его зубочистку. Дерьмо. Харкнесс крепче сжал пальцы на мешочке в своём кармане. Глаза Святого уловили этот жест, словно он мог видеть сквозь ткань. Откуда Святой вообще узнал? Должно быть, он застукал Харкнесса, когда… Нет. Эта вещь никогда его не покидала. И Харкнесс был осмотрителен. Видимо, недостаточно осмотрителен для внимательного глаза Святого. Но Харкнесс позаботился о том, чтобы вещь была надёжно защищена. Спрятана. Я вот всё гадаю, почему ты не вернул Бучу его зубочистку. Харкнесс всё ещё ничего не ответил. И мог ли он вообще дать хоть какой-то ответ? Они стояли и смотрели друг на друга 5 минут 42 секунды, а потом Святой усмехнулся шире и кивнул Харкнессу. Снова взял тарелку. Вернулся к работе, будто ничего не произошло. Будто он не ждал от Харкнесса ответа. Входная дверь громко отворилась, и по дому загрохотали шаги. Святой едва поднял взгляд от тарелки, когда Буч вошёл в лабораторию. На футболке Буча была кровь. Но не его. Он выглядел запыхавшимся. Как будто только что бежал. Или дрался. Буч посмотрел на Харкнесса, затем на Святого, провёл рукой по волосам. Открыл было рот, чтобы заговорить, но вновь закрыл, так ничего и не сказав. Он вышел из комнаты и отправился на кухню. — Пора бы вам поговорить, ребята, — сказал Святой как ни в чём не бывало, глядя в тарелку, будто Харкнесс уже не должен был ничего ему отвечать. Харкнесс кивнул, хоть Святой и не мог это увидеть. Он покинул лабораторию. Его встретила спина Буча. Обнажённая, загорелая и сильная. На лопатках были веснушки. От поясницы вдоль позвоночника протянулся жутковатый на вид шрам. Буч заткнул раковину, до краёв наполненную водой. И стирал что-то, расплёскивая воду на пол. Не куртку, она висела на краю стола рядом с его пип-боем. Значит, футболку. Он стирал свою футболку. Харкнесс смотрел, как работают мускулы рук и спины. Слушал плеск воды, звуки стирки, и видел, что Бучу не особо нравится это занятие. Харкнесс осознал, что опять схватился за мешочек в кармане, и подошёл к Бучу, встав прямо за ним. Буч ничего не сказал, но заметил его присутствие. По приподнявшейся голове и застывшей спине было ясно: он знает, что Харкнесс здесь. Голубые глаза бросили на него секундный взгляд. — Мне не нравится, что все зовут тебя Шефом, — негромко сказал Буч, на губах дрогнула ухмылка. Дразнящая. Но за улыбкой скрывалась досада. Слабая досада. Возможно, Буч был слегка раздражён из-за Харкнесса, но не говорил этого. Снова. — Действительно. А ты зови меня как-нибудь по-другому. — В ответ Буч усмехнулся. Харкнесс смотрел, как Буч отжимает мокрую футболку. С силой скручивает её. Капли стекали по его обнажённым рукам. — Ещё проблемы есть? — …Ага, — выдохнул он. Харкнесс прислонился спиной к раковине и посмотрел на Буча. В ожидании. Ухмылка исчезла. Буч провёл мокрыми пальцами по волосам. Заметно напрягся. Прикусил нижнюю губу. Буч снова скрутил мокрую футболку, выжимая воду. Вытащил пробку из раковины, глядя на Харкнесса. Они слушали, как вода стекает в канализацию. А после того, как вода ушла, стало совсем тихо. Будто всё замерло. Но это вряд ли, потому что Святой всё ещё позвякивал мензурками у себя в лаборатории. Он не знал, чего Буч хотел прямо сейчас. Хотел ли Буч, чтобы его успокоили. Нет. Он и так был спокоен. Он дышал ровно. Но казался запутавшимся. У него был тот самый взгляд, который Харкнесс часто ловил на себе. Как будто Буч хотел драться. Или хотел… Прикосновения. Пальцы легли на кожу Харкнесса. На тыльную сторону его ладони. Они двигались вверх по его руке. Сомкнулись вокруг локтя. Дёрнув. Притягивая. Крепкая хватка. Пылающая. Сковывающая. Крадущая его тепло. И его дыхание. И система Харкнесса принимала всё это. Впитывала эти ощущения. Классифицировала. Анализировала. Запоминала прикосновения шершавой руки. Впечатывающейся в него. Запоминала, как Буч сделал шаг ближе, два шага ближе. Как Буч всматривался в него. Пристально. Голубой цвет. Глубокий потемневший голубой. Так близко. Так тепло. Живой. Здесь. Дыхание касается челюсти. Подбородка. Губ. А потом всё исчезло. Всё это забрали. И стало очень холодно. — Ты… — начал Буч и замолчал, делая шаг назад. Его голос был хриплым. Буч провёл рукой по волосам, его пальцы дрожали. — Ты вздрагиваешь. Каждый раз. — Харкнесс сглотнул. В горле пересохло. Буч потянулся за своей курткой. — Что? Это потому, что я не блондинка? — Это не имеет значения. — Да? — Буч надевал куртку, но прервался и мерзко ухмыльнулся. — Тогда почему ты вздрагиваешь? — Он одёрнул куртку. — У тебя нет никаких проблем с Лютиком. Или с Верой. Или… — Ты ошеломляешь. — Буч стрельнул в него взглядом, значение которого Харкнесс понять не смог. — Мне надо привыкнуть к тебе. — Заново. — То есть, полгода назад ты ко мне не привык? — Полгода назад ты не был мёртв.