Проблема

Перед глазами возник пип-бой, его экран светился в темноте зелёным. Харкнесс разглядел царапины на корпусе. Неровные отколотые края. Дёргающуюся стрелку счётчика Гейгера. Грубая обшивка устройства была знакомой, когда-то давно она врезалась ему в голову во время бессмысленной драки… очень давно. Харкнесс посмотрел на руку, скользя взглядом по складкам чёрного кожаного рукава. До того места, где воротник скрывал за собой шею Буча, чуть касаясь припухшей нижней губы. За очертаниями его профиля виднелись руины страны работорговцев. — Вы со Святым уничтожили Парадиз-Фоллз, — сказал Харкнесс. Буч оторвал взгляд от пип-боя и посмотрел на него. Его зрачки сузились от света. — Ага… Мы пошли на них с ножами и всё такое. Джонни сжёг там всё. — Это не было чем-то неожиданным. Чёртовы детишки из Убежища. Буч уставился на него. Взгляд стал чуть более пристальным. Чуть более резким. — Железный дровосек, — сказал он, его голос прозвучал тихо и угрожающе. Харкнесс смотрел в глаза Буча. Увидел, как слегка нахмурились его брови. — Я всё ещё стою, знаешь ли. Сижу… Да без разницы. — Буч фыркнул. — Здесь. — Харкнесс не ответил. Это было и не нужно. Он видел, что Буч здесь. Чувствовал. Здесь. Харкнесс смотрел, как Буч смотрит на него, Буч отодвинулся в тень, и его зрачки расширились. Взгляд скользнул по лицу Харкнесса. Вниз, на тело, туда, где между ними была зажата его рука. Затем взгляд голубых глаз вновь поднялся к лицу. С немым вопросом наблюдал из-под тёмных ресниц. Харкнесс ответил, подняв правую руку. И убрав её назад, так, чтобы она не мешала. Так, чтобы Буч… мог приблизиться, потому что казалось, что он этого хочет… Да. Он придвинулся ближе. Прижался чуть сильнее. Поднёс руку с пип-боем ближе. Харкнесс уловил запах его куртки. Песка. Дыма. Чистой кожи. Запах Буча. Харкнесс чувствовал как тепло разливается по коже. Груди. Горлу. Его рука позади них показалась значительно холоднее. Буч ухмыльнулся. Вернувшись к пип-бою, он содрогнулся. Харкнесс проследил за его взглядом и уставился в экран устройства. Дерьмо. Знакомо. Пиздец как знакомо. Бредни больного ублюдка. «Искусственные люди, которые думают, чувствуют и делают то, что заложено программой? Мыслите шире. Ресурсов здесь предостаточно». — Я взломал терминал Зиммера, — пояснил Буч. — В его журналах такой херни полно. — Он поднёс правую руку к экрану, свет пип-боя залил нижнюю часть его рукава. Большим пальцем он покрутил колёсико на левой стороне пип-боя, и появилась новая заметка. Это был абзац из чего-то вроде списка покупок. Харкнесс прочитал «один сенсорный модуль», «один косторез» и «два хирургических жгута», всё это было перечислено под строчкой «один ребёнок». Пиздец. Буч покрутил колёсико, перелистывая на другую заметку. В чём-то эта заметка была бессвязной, в чём-то очень точной, но в любом случае полной брехнёй. Нытьё про Институт. Нытьё про Пустошь. Нытьё о свободе, как будто бы этот ублюдок понимал, что значит это слово. Было видно, что Зиммер отслеживал передвижение Дуболомов. Вёл учёт всего, что приносил ему каждый из них. Следил за ними так, будто они были его домашними животными. А так оно и было. В следующей записке Зиммера были перечислены этапы дегуманизации, первым шагом было лишить подопытных возможности контролировать собственные ноги, чтобы предотвратить побег. Вот почему половина тела HP-17 была металлической. В заметках были размышления о том, стоит ли изъять голосовые связки или оставить их нетронутыми. О том, как подключиться к центральной нервной системе и перепрограммировать её. «Эти гибриды, безусловно, создадут переполох и выманят A3-21 из укрытия. Я так долго его выслеживал. Он точно где-то здесь. Я уверен, он вернётся. А пока… эти эксперименты кажутся многообещающими». В голове сама собой всплыла приятная картина: стена, забрызганная кровью и мозгами Зиммера. Вслед за ней эхом отозвался приятный звук. Харкнесс вспомнил, что стрелял не он. Это был Буч. Скатертью, блядь, дорога. Он опустил взгляд на следующую заметку. И замер. «Харкнесс». Он посмотрел на своего напарника, тот смотрел на него в ответ. Вместо того, чтобы объяснять, что там делает его имя, Буч подтолкнул к Харкнессу свою руку, предлагая пип-бой. Вынуждая… использовать его. Харкнесс не отрывал взгляд несколько секунд, может, минут, а затем вернулся к устройству. Подняв правую руку, он осторожно просунул её между ними и обхватил предплечье Буча. Взялся левой рукой за другую часть устройства. Положил большой палец на колёсико слева от экрана. Ощутил в нём бороздки. Покрутил колёсико так же, как до этого делал Буч. Раздался тихий щелчок, и пип-бой переключился с заметки Зиммера на следующую. С его именем. Это был хирургический журнал… хирургический журнал Пинкертона. Буч и его терминал взломал? Заметка подробно описывала его «пробуждение» после пластической операции. Его дезориентацию. Смятение. Он был охвачен ими лишь до тех пор, пока ему не выдали оружие. После чего он в одиночку отправился разорять гнездо болотников в отломанном носу корабля. Он мог функционировать, не испытывая боли. Без слабости. Без каких-либо проблем. Возможно, тогда он ощущал, что что-то не так. Возможно, он чувствовал слишком сильное напряжение в теле. Возможно, он чувствовал себя сконструированным. Но он игнорировал это. Харкнесс читал о реконструкции своего лица. О программировании и перепрограммировании. О своих рефлексах. Об имплантированных воспоминаниях и о заблокированных. О том, как его тело не могло приспособиться к определённым синтетическим аналогам. О том, что Пинкертон понимал, почему Зиммер хочет вернуть его, он бы и сам хотел, если бы потерял такую особенную машину. Харкнесс смотрел на собственные фотографии. Сделанные до того, как он стал Харкнессом. Фото A3-21. И он не… Он почувствовал… Он на миг прервался, повёл плечами и закрыл глаза. Похоже, в заметке было очень много информации, требующей обработки. А у Харкнесса не было его системы. Он ощущал в голове лишь необработанный беспорядок. Но ведь он всё это знал. Он был там, когда… Почему же оно… Он открыл глаза. Перешёл к следующей заметке. «У нас есть одно задание от Содружества. От них сбежал один очень важный раб. Он на пустошах. Ну то есть, не совсем раб. Он то, что они называют андроидом. Что-то вроде искусственного человека». Он уже видел… Нет. Он уже слышал это прежде. Это было сообщение с голозаписи, которую Буч нашёл в шкафчике Сестры. С той, на которой было написано имя Сестры. Он снова покрутил колёсико. Появилась ещё одна заметка. Это была просьба о помощи от имени сбежавшего андроида. Этим андроидом был он. И это была голозапись Престона. Он слышал её в клинике Ривет-Сити. Он пролистал до следующей заметки. Прочитал об андроиде, который ищет врача для некой пластической операции. Он… этого ещё не слышал. Следующая запись была об охотнике за андроидами, вышедшем из-под контроля. Её он тоже прежде не слышал. Как и ту, в которой андроид искал союзников. И следующую тоже. И следующую. И следующую. Большинство из них не были ему знакомы. Никогда не встречались. Он даже не знал об их существовании. Чёрт, где Буч нашёл их? Затем список подошёл к заметке под заголовком «Вернуть синту». Эта фраза. Он её вспомнил. Так была подписана голозапись, которую дал ему Сестра прямо перед тем, как Харкнесс покинул Ривет-Сити. Голодиск совсем недолго хранился в его кармане, после чего он переложил его в сумку, которую принёс с собой с корабля: в кармане не умещались и голодиск, и кожаный мешочек, в котором он хранил зубочистку Буча. В результате Харкнесс так и не прослушал запись. Он прокрутил заметку и обнаружил, что экран пуст. Здесь не было расшифровки. Лишь полоска, означавшая, что это аудиозапись. Буч наклонился к нему и нажал кнопку. Пип-бой затрещал. И он услышал свой голос. «Код моей модели A3-21. Я искусственный человек из Содружества, я нахожусь в Ривет-Сити и уже прошёл пластическую операцию, так что я больше на себя не похож. Я всё ещё не могу привыкнуть к новому звучанию своего голоса, но скоро я забуду, что раньше говорил по-другому. Это будет последним свидетельством того, кем я был… кто я пока ещё есть. Я собираюсь пройти трансплантацию памяти, — его голос потрескивал на записи. — Когда всё это закончится, я стану кем-то другим». Громкий щелчок. И запись закончилась. … Это. Он вспомнил это. Свои слова. Своё последнее свидетельство. И он был прав. Он и впрямь не помнил, как он звучал раньше. Харкнесс вдруг осознал, что сжимает запястье Буча. Крепко. Пальцы с неохотой разжались. Он… чувствовал, будто ускользает куда-то. Буч перевёл взгляд с их рук на Харкнесса. Взгляд беспокойно метнулся по коже, между глазами. Он искал что-то. Вглядывался. Пристально. Безмолвно спрашивал, в порядке ли он. Харкнесс не знал, что сказать. Вместо этого он смотрел на их руки. Тепло. Оно окутало его пальцы. Сильное. Стойкое. Грубое. Руки, несомненно, человеческие. Он понимал это. Спокойные, в отличие от беспорядочной пустоты внутри. — Как много записей, — сказал Харкнесс, и его напарник ответил шумным вздохом. Он хотел сказать не это, но в тот момент это было самой логичной из всех его мыслей. — Ага… — через некоторое время ответил напарник. — А что ещё мне тут делать? Крестиком вышивать, что ли? — Ты стрелял в жителей Большого Города. — Он посмотрел на Буча, тот уставился на него. — Что? А ты думал отбиваться от них во сне? — Большой Город? — переспросил Харкнесс. — Большой Город атаковал? — Буч ухмыльнулся. Потянулся к нему. Запустил пальцы в его волосы. Провёл по ним рукой. Ласково. Небрежно. Слегка дёргая за пряди. Там, где были его пальцы, оставался пульсирующий жар. Это прикосновение одновременно успокаивало, обжигало и обездвиживало. Столь знакомое. И логичное вопреки всякой логике. — Не… — вздохнул он. — Хрена с два они атакуют. — Ухмылка стала шире. Буч обхватил себя руками. Уставился на него. Внутрь него. — Эта твоя система… она вернулась? — …понятия не имею, — ответил он. Потому что она вернулась лишь когда он увидел ту кучу пепла, оставшуюся от человека. Лишь на миг. А теперь её снова не было. Она отсутствовала. И он не ощущал ничего, кроме разъединённости. С системой. С самим собой. Потому что всё, что он прочёл и услышал… воспринималось как другая жизнь. Казалось незнакомым. Он больше не тот, кем был раньше… Он чувствовал себя… опустошённым. Буч лёг на матрас. Это движение скользнуло где-то на краю поля зрения. Он поднял глаза на Харкнесса. Позвал его взглядом. И Харкнесс повиновался. Сполз на матрас с искусственной жёсткостью, присущей его телу. В нём не было ни капли свойственной Бучу текучести. Харкнесс лёг, и его снова окутал исходящий от напарника жар. Будто прикованный этим пламенем к месту, Харкнесс посмотрел в небо над головой. Чёрное. С оттенками синего. Харкнесс не был уверен, хочет ли он знать их значения RGB. Он всё ещё мысленно пребывал в длинном списке голозаписей. Из которых он слышал лишь две. Что если бы… Если бы он не очнулся… Если бы он не… Он закрыл глаза. И открыл их навстречу солнечному свету. Утро. Небо было светлого оттенка, который он не мог определить в RGB. Что-то от системы оставалось внутри, он это чувствовал. Но не мог найти. Не мог отыскать разрыв. Он отвернулся от неба и посмотрел на Буча. Напарник спал, в тени поднятого воротника его губы и нос казались темнее. Харкнесс некоторое время наблюдал за безмятежным сном Буча, а затем потянулся к нему и в этот раз останавливаться не стал. Пальцы коснулись шрама на щеке. Этим шрамом его наградил Сестра. На ощупь его кожа была… горячей там, где на неё падал солнечный свет. Гладкой. Наэлектризованной. Упругой. От этих ощущений в груди сдавило. Что-то в нём встало на свои места. Что-то слегка забарахлило. И всё вместе обрело идеальный смысл. Буч пошевелился от прикосновения, веки дрогнули. Но не проснулся. Пип-бой всё ещё был над его головой. С тёмным и пустым экраном. Он спал, как и его хозяин. Харкнесс сел. Осторожно. Медленно. В Большом Городе внизу было тихо. Подойдя к лестнице, он обернулся и посмотрел на Буча. Тот всё ещё спал. Харкнесс спустился в дом. Он слышал, как Святой позвякивает чем-то в лаборатории, но не пошёл туда. Взгляд остановился на сумке, которую он принёс из Ривет-Сити, она лежала у стены в передней комнате. Точно. Голодиск, который дал ему Сестра. Харкнесс захотел снова прослушать его. Своё последнее свидетельство. Он поднял сумку, чувствуя потёртые нити на швах. Он развязал ремень и открыл её. Внутри была целая куча голодисков. Из сумки на него смотрели бесчисленные жёсткие белые предметы. Должно быть, в этих голодисках содержались оригиналы расшифровок. Тех, что Буч скопировал в свой пип-бой. Харкнесс увидел голозапись Сестры, подписанную его именем. Голозапись Престона. Множество имён, надписей, следов. На одном диске были чёрные пятна. Другой был адресован «М. Брауну, Мегатонна». Харкнесс заметил то, что искал. Вытащил диск. Протёр большим пальцем приклеенную пожелтевшую бумажную полоску. Нацарапанное на ней сообщение гласило «Вернуть синту». Он взял всю сумку. Понёс её в лабораторию Святого, у мальчишки из Убежища наверняка где-нибудь имелся проигрыватель. Повернувшись к дверному проёму, Харкнесс увидел, что Святой полирует голову робота-охранника. Святой ответил на его вопрос до того, как Харкнесс открыл рот. — Они пустые. Все диски. — Святой постучал ногтем по уцелевшему жёлтому глазу робота-охранника. — Змей всё стёр. Дерьмо. Какого хрена. Пустые? Он поднял руку со всё ещё лежавшим в ней голодиском. Здесь должно было храниться его последнее свидетельство. Теперь оно утрачено. Зачем он… Но… Прошлой ночью Харкнесс читал его в пип-бое Буча. Так что оно не утрачено. Просто… перемещено. Как и все эти голозаписи. Его путь с самого начала и до сегодняшнего дня был встроен в систему, которая принадлежала не ему. В чей-то пип-бой. В систему Буча. От осознания этого его поразила волна энергии. Пиздец. Он вдруг почувствовал себя… неуютно из-за того, что заглянул в пип-бой, даже несмотря на то, что его явно пригласили сделать это. Он никогда… не имел доступа ни к какой другой системе, кроме своей собственной. Это была такая свобода, о возможности обрести которую он даже не знал. Свобода, которую ему прежде никогда не давали. А Буч позволил ему вот так получить доступ к себе… все эти расшифровки… — Боль, — голос Святого вывел его из раздумий. Харкнесс посмотрел на мальчишку из Убежища, тот поднял свои очки на лоб. — Почему ты чувствуешь боль? — Он посмотрел на Харкнесса. — Эти роботы… Дуболомы… Им похуй, когда их бьют. Но ты… ты на это запрограммирован? — Я не запрограммирован чувствовать боль. Не был. — И другие андроиды тоже. — Но… Зиммер, — сказал он, это имя вырвалось с рыком. — Он хотел проверить на синтах действие кое-каких инструментов. Хотел увидеть, отреагирую ли я. Или деактивируюсь. Будет ли мне… больно. — И это заставило его систему осознать, что он должен чувствовать эту боль. — Я сам запрограммировал себя чувствовать её, Святой. — А. — С отсутствующим взглядом Святой сделал глубокий вдох. Он выдохнул и продолжил говорить. — Боль — сильное чувство. И некоторые другие вещи… могут вызывать такие же сильные ощущения. Тебе ведь это известно? — Затем он резко повернулся к Харкнессу. Уставился на него своим пронизывающим взглядом. Тем, что словно проникал сквозь кожу, провода, металл и видел его… его… душу, словно она у него была. — Зиммер. Гробовщик. Вся ёбаная армия торговцев людьми и андроидами… — Святой усмехнулся. — Я могу быть чуть хуже их всех. — Он слегка прищурился. — Ты же не дашь мне повод это доказать. Правда? — Святой моргнул, его светлые глаза устремились вверх. В сторону крыши, где находился Буч. Это не было вопросом. И в ответе оно не нуждалось. Но Харкнесс всё равно кивнул. Пронизывающий взгляд стал менее пристальным, и Святой вытащил из кармана пачку сигарет. Предложил Харкнессу в знак соглашения и подтверждения обещания. Харкнесс шагнул в лабораторию, оставил сумку на столе и потянулся к пачке. Вытащил одну сигарету, Святой взял свою зажигалку. Поджёг сигарету Харкнесса. — Нелегко было найти эти голодиски, — сказал Святой, махнув рукой в сторону сумки. — У нас на карте не было никаких меток, по которым можно было бы их отыскать. Вот почему нас так долго не было. Тебя непросто найти. — Святой широко улыбнулся ему. — Но ты же охотник на андроидов, верно, Шефчик? Как думаешь, ты сможешь найти себя? Харкнесс посмотрел на сумку с голодисками. Пустыми голодисками. Точно. Он знал, откуда начать поиски.