Проблема

Каждый день. Харкнесс ждал этого каждый день. Так что, когда это всё-таки произошло, он не удивился. — Это случилось уже во второй раз, — простонал Сигрейв, почёсывая голову. Светло-каштановая шевелюра затряслась. Косматая и нечёсаная. Похоже, все пряди были разной длины, что наводило на мысль, что Сигрейв стригся сам. — Я же говорила тебе сменить замки, Сигрейв, — проворчала Лана, забирая шлем из обтянутых перчатками рук Сигрейва. Когда она поднесла шлем к лицу, кончик усика уткнулся ей в щёку. — Так я сменил. — Повеяло сладким запахом выпечки, к ним подошла Вера с тарелкой кексов из болотника. Над пышными верхушками поднимались струйки пара. При виде еды Лана тут же потеряла интерес к шлему, сунув его в руки Харкнесса. Шлем Сигрейва был тяжёлым. Белый, с неровными рыжими пятнами в тех местах, где обтёрлась краска. От него слабо пахло скипидарои и ещё чем-то… затхлым. Духотой и несвежим потом. Кто-то аккуратно прилепил чудо-клеем муравьиные усики на забрало шлема. Харкнесс осмотрел шов, где синтетика переходила в органику. Приклеено прочно. Чисто. Никаких грязных отпечатков пальцев. Никаких пятен клея. Никаких дополнительных повреждений. Преступник, похоже, потрудился даже отполировать забрало, Харкнесс видел в нём своё отражение. Разумеется, он уже знал, кто этот преступник. — Ну так, что думаете, шериф Харкнесс? — спросил Сигрейв, глядя на усики. — Похоже, что… — начал Харкнесс и замолк. Шаги. Очень знакомые шаги эхом разносились по коридору снаружи. Они приближались к отелю. Харкнесс оторвал взгляд от шлема. А вот и он. Мелкий преступник. Преступник поприветствовал всех ухмылкой. Наглой. Издевательской. Он вошёл в фойе. Приблизился к Харкнессу в несколько длинных, медленных шагов, раскручивая свою зубочистку между пальцами. Проигнорировав резкий прилив боли в груди, Харкнесс наблюдал, как блестящий металл вращается вокруг руки своего законного владельца. Преступник не остановился, пока не оказался совсем рядом, на расстоянии тепла, затем опустил взгляд на шлем и протянул: «Круто». Где-то позади Сигрейв издал неодобрительный возглас. И потопал прочь к Вере. — В этом не было необходимости, — сказал Харкнесс. — Разумеется, — беспечно ответил преступник. Он провёл пальцами по одному из усиков. Тот выгнулся и отпружинил взад-вперёд. — Но ты улыбаешься. — Действительно. Пойманный врасплох, Харкнесс почувствовал, как под кожей зародился знакомый гул. Реакция на близость Буча. На его притягательность. На него самого. — У тебя было насыщенное утро, — прокомментировал Харкнесс, указывая на шлем. Буч пожал плечами, не отрицая и не подтверждая своего участия. На то, чтобы сотворить это, у него был почти весь вчерашний день, Харкнесс не держал его под наблюдением. Хотя, наверно, стоило бы. — Могло быть и понасыщеннее. — Взгляд скользнул по подбородку Харкнесса, на котором уже отросла щетина. — Не пора ли тебе побриться? — спросил он. Дразня и всерьёз одновременно. — Ты ж у нас барбер. Буч в ответ фыркнул. Он прицепил зубочистку к ремню и подошёл ближе. Харкнесс неотрывно смотрел, как Буч поднимает руку и проводит кончиками пальцев по тому месту, где он обычно резался. Просто лёгкое касание. Почти так же он касался раньше, когда проверял, сколько волос отрезать. Почти, да не так же. Харкнесс чувствовал в нём пылкость. Слышал призыв в теле Буча. — Если хочешь, тебе надо всего лишь попросить, — сказал Буч, его голос стал глубже, выдавая скрытое чувство. Харкнесс дёрнулся, хотя такие пикировки происходили у них ежедневно. Как нечто обыденное. Харкнесс набрал воздуха, чтобы заговорить. И взгляд Буча опустился на его губы. Под этим взглядом Харкнесс растерял все слова, которые хотел сказать. Не то чтобы они у него имелись. Нет, ну какие-то слова были, конечно, да только не те. Он не знал, как выразить то… то, что между ними было. То, что сдавило всё в нём. Осело внутри, будто там и было его место. Прежде чем Харкнесс успел что-либо сделать, на лице Буча промелькнуло раздражение и он отвернулся. — Утро, — поприветствовала их Вера. Буч очень открыто и искренне усмехнулся ей, но не отошёл от Харкнесса. Более того, он даже прильнул чуть ближе, словно охраняющий территорию болотник. Вера разгладила руками свою зелёную юбку и тепло улыбнулась им. — Как тебе комната? Всё нравится? Знаю, койки немного жестковаты. Разве? Харкнесс не заметил. Этим утром, как и каждое утро в последнее время, проснувшись, он увидел потолок их комнаты и услышал глубокое ровное дыхание у самого уха. Его тело нежилось в горячих тяжёлых объятиях, чужая нога обвила его ногу, голова покоилась на его плече. Тепло разливалось по руке. Груди. Шее. Окутало каждый проводок, до которого дотянулось. Было очень уютно, и всё же… Не в силах больше контролировать дыхание, Харкнесс выскользнул из кровати. Пересел на стул, чувствуя жар и волнение. Как бомба с часовым механизмом в последние миллисекунды. Харкнесс повернулся к своему соседу, который всё ещё спал на койке в одиночестве. Смотрел, как тот приспосабливается к его отсутствию. Он свернулся клубком вокруг себя самого и примятого Харкнессом одеяла. Пот блестел на его лбу. На его голых руках. На полоске обнажённой кожи в том месте, где задралась футболка. Харкнесс обвёл взглядом изгиб его шеи. Очертания его рёбер. Видимые вены на животе. Спустя какое-то время он посмотрел на часы на стене и осознал, что просидел так два часа. Ему всё ещё казалось, будто он вот-вот что-то разнесёт. — Спалось хорошо, — сказал ей Харкнесс. Буч рядом с ним ухмыльнулся, он выглядел гордым собой. Вера просияла. Она повернулась к Бучу. Одарила его милой улыбкой. — Раз уж вы здесь, мистер барбер, не могли бы вы помочь нам с причёской Сигрейва? — Да не вопрос, — ответил Буч, подмигнув ей. Вера поблагодарила его и вернулась к надувшемуся Сигрейву. Как только она ушла, Буч расслабился. Перевёл взгляд на Харкнесса. Всмотрелся в его лицо. — Увидимся вечером, — сказал он, под конец его интонация стала выше, отчего фраза прозвучала как вопрос, задавать который не было необходимости. Харкнесс всё равно кивнул. Буч криво улыбнулся и ушёл, а ощущение жара после него никуда не делось. Харкнесс остался один, обуреваемый желанием вернуть Буча обратно. Но не поддался ему. — Надо бы ещё и комнату Сигрейва осмотреть, — предложила Лана, подходя к нему. Она жевала один из кексов Веры и несла с собой ещё два. Точно. У него была работа. На двери Сигрейва не было следов взлома, замок не выглядел так, будто в нём ковырялись. В комнате был беспорядок. Естественный бардак Сигрейва. Никто другой тут ничего не раскидывал. По смещению пыли Харкнесс в точности определил, какой из многочисленных тюбиков чудо-клея в комнате Сигрейва был использован. Он также знал, что преступник сидел прямо здесь, на краю стола, где были сдвинуты документы. Он осмотрел возможный отпечаток его тела на столе. Эти наблюдения не были строго объективными, просто ему были знакомы привычки этого преступника. Если Лана и заметила нежелание Харкнесса разгадывать эту тайну, то не упомянула об этом. Ей было не до того: она склонилась над разбросанными по столу Сигрейва секретными чертежами, роняя на них крошки от кексов. — Как твоя голова сегодня? — спросила она, отвернувшись от чертежей к нему. Этот вопрос уже стал частью её ежедневного распорядка. Харкнесс всё ещё не выяснил, что за херню Буч наплёл ей о его ранении в голову и о том, как он его получил. В схватке с кротокрысами? С когтями смерти? Когда Престон осматривал порезы на затылке, Буч сказал врачу, что Харкнесс врезался головой в супермутанта. Бонни он сказал, что кто-то разбил о его голову бутылку вина. Снаряду — что его ударили по голове бильярдным кием, и что именно поэтому он теперь так отстойно играет и промахивается при стрельбе. — Моя голова… Без понятия. — В открытую дверь вошли Сестра и Теда Стрэйер. Они увлечённо обсуждали форму буквы «Y» и то, как она пишется. Где-то слышался грохот. Звуки осевшего корабля. Звуки беготни Брайана, Си-Джей и Джеймса по коридорам. Знакомые. Привычные. За последние семь-восемь дней с их возвращения Харкнесс интегрировался в образ жизни Ривет-Сити. Он возобновил патрулирование. Ходил по тем же маршрутам, что и раньше. Чувствовал те же металлические перила под ладонями. Слушал те же лязганье и шум, издаваемые кораблём. Вдыхал те же запахи пороха в надстройке и разбавленного пива в баре «У руля». Всё, к чему он привык. Здесь он начал новую жизнь после Пинкертона. После Зиммера. После Института, Содружества. Он мог бы вернуть соединение здесь, в этом месте, с этим местом. Но до сих пор ничто так и не пробудило его систему. Она всё так же молчала. Спала, пока его глаза были открыты. Оставаясь здесь, он подталкивал свою систему. Следовал за нитью, которая могла бы привести его к ней. Но привела в зияющую пустоту. Тишину. — Не беспокойся обо мне, Лана. Я в порядке. Судя по часам у входа, он вошёл на рынок ближе к семи вечера. Лана отправилась в надстройку, чтобы встретиться с Тоби. Харкнесс увидел Сигрейва в его магазине, его стрижка стала короче и аккуратнее, пробор был сделан так, словно его выделяли по линейке. Его шлем лежал на стойке, усики всё ещё были приклеены к визору. Сигрейв бросал в сундук какие-то грязные тряпки. Синди уже закрыла магазин и теперь выпроваживала Поли с рынка. Беннон прошёл мимо, кивнув и вежливо поприветствовав: «Харкнесс». Снаряд и Шрапнель в своей лавке распивали бутылку виски и обсуждали счета. Харкнесс заметил, что Шрапнель разглядывает незнакомую группу людей у «Галеры Гэри». Он тоже видел их и подошёл чуть ближе. Опустился на груду кирпичей напротив «Галеры», не сводя глаз с группы. Их было трое. В костюмах наёмников. Их лица были скрыты за заляпанными кровью хоккейными масками. На коленях и локтях были странные металлические щитки. Тот, что справа, ёрзал, почёсывая разные части тела. Его ноги дрожали, но он не садился. У той, что слева, единственной женщины в группе, на спине висела громоздкая кувалда. Средний размахивал листом пожелтевшей бумаги. Похоже, он пытался продать его Гэри, торгуясь грубым голосом. Гэри поддакивал ему, но вместо сделки предлагал закуски. Кто, чёрт возьми, пустил их на корабль? Харкнесс бы не позволил им войти, по крайней мере, до тех пор, пока они не снимут маски. — Ха. — Его наблюдение прервал голос Буча. Он устремился к Харкнессу в тот момент, когда тот зашёл на рынок. Будто у него был какой-то радар Туннельных Змей. — Ты их знаешь? — Харкнесс позволил ему наклониться ближе, от Буча пахло виски. — Это Монстры овертайма… или чё-то такое. Ледовая банда. Джонни вёл с ними дела. — Какая ещё, нахрен, «ледовая банда»? И у банд, что, какое-то кредо — знать все другие банды? Понаблюдав молча какое-то время, Буч выпрямился. Многозначительно посмотрел на Харкнесса и направился к троице. Харкнесс сомкнул руки на винтовке. Снял с предохранителя. Отметил увеличивающееся расстояние между ним и Бучем, но измерить не смог. — Вратарь Леду, — поприветствовал Буч среднего тоном, который понимали все на Пустошах. Дружелюбным, но с допустимой долей враждебности. — Змея, — так обратился к нему Леду. Коротко. Резко. Он пригласил Буча сесть рядом с ними, кивнув на свободное место. Буч сел. Он заказал напиток, и Гэри протянул ему бутылку воды. Он вскинул бутылку и стал пить, не касаясь губами края, при этом не сводя глаз с Леду. Харкнесс же не сводил глаз с Буча. Сделав несколько глотков, Буч спросил Леду об их «игре на арене». Леду сказал, что они выиграли «кубок», что бы это ни значило, но формула «Ядер-Колы», которую принёс Святой, оказалась слишком сильной для их флангового, того, что с дрожащими ногами. От неё Фланговый покрылся сыпью. Как по команде, Фланговый сунул пальцы под маску и шумно поскрёб ногтями кожу. — Знаешь кого-нибудь, кто может забрать эту хрень? Заплатить за неё крышки? — спросил Леду у Буча. Он постучал толстым пальцем по пожелтевшей бумаге, которую положил на стол. Буч пробежался по ней взглядом и нажал несколько кнопок на пип-бое. — В Гердершейде есть одна девка. Она обожает всю эту ядерную хероту. Она, эм… типа лишилась всей своей «Квантовой», так что она просто набросится на тебя за этот рецепт. — Он ухмыльнулся, указывая на экран пип-боя. Леду уставился туда, вытянув шею. Он расспросил о пути, о землях рейдеров, которые следует избегать, о палатках мусорщиков и лагерях супермутантов. Распланировал остановки для отдыха и рацион. Его пальцы летали над экраном, проводя в воздухе невидимые линии. Немного слишком близко к Бучу. Харкнесс крепче сжал винтовку. Спустя какое-то неизмеримое время толкотни вокруг Буча троица допила свои напитки. Леду встал. Кивком указал, что они уходят. Буч поднялся вместе с ними. Они направились к выходу с рынка. Дверь закрылась за их спинами. Харкнесс последовал за ними. Распахнул дверь. И увиденное заставило его замереть на полушаге. Он стоял, парализованный, глядя, как Буч уходит от него. Слушая слишком знакомые шаги, заглушавшие все другие звуки. Целеустремлённый стук подошвы по металлу. Шаг за шагом. Каждый шаг ломал что-то внутри. Боль охватила каждый дюйм металла. Затем Буч остановился. И пульс Харкнесса тоже. Когда Буч повернулся, Харкнесс устремил взгляд в небо. Судорожно и протяжно выдохнул. Тревога сковала всё тело. Картина была до боли знакомой: Буч на полпути от него к остальному миру. Руки сжали винтовку так сильно, что стало больно. Он сделал глубокий вдох. Опустил винтовку и посмотрел на Буча, тот прислонился к перилам у его поста. Он застегнул куртку. Поднял воротник, как обычно делал снаружи. Харкнесс заставил ноги подойти к нему. — Я сказал им, что ты мой телохранитель, — сказал Буч, ухмыляясь. Харкнесс остановился рядом с ним, глядя, как покачивается змеиная прядка. Глядя, как свет очерчивает его профиль. Глядя, как ухмылка становится мягче. Смягчился и взгляд Буча, направленный на Пустоши. — Прикинь, они спросили, не хочу ли я пойти с ними. Дерьмо. — Ты всё ещё здесь, — сказал Харкнесс ровным голосом. Не выдававшим возросшую в нём панику. Он заставил себя держать руки по швам. — Да ладно, — Буч фыркнул. — Я не брошу своего телохранителя. В тот же миг Харкнесс обнаружил, что сжимает чёрную куртку. Притягивая Буча к своей груди. Он ничего не мог поделать со своими пальцами. С бурлившей внутри неразберихой. Со своим сдавленным свистящим дыханием. Это всегда будет преследовать его? Теперь его призраки приняли такую форму? Это когда-нибудь его отпустит? Этот иррациональный, алогичный страх. Его выживание, существование, жизнь — всё сократилось до длины моста, до тех шагов, которые требовалось сделать, чтобы пересечь его. И многие дни, месяцы, годы заняло бы ожидание возвращения этих шагов — если они вообще вернутся. Это было абсурдно. Потому что Буч ведь был здесь, правда? Тёплый. Во плоти. Живой. Знакомый… Буч оттолкнул его. Харкнесс врезался в перила позади. От этого всё в нём пришло в боевую готовность. Он поднял взгляд и увидел, как в лицо летит кулак. Он уклонился. Почувствовал, как тот коснулся левой щеки. Харкнесс поймал эту руку. Коснулся наложенной на неё шины. Он собирался остановить Буча, но тот уже набросился на него. Сорвал ремень с его груди, винтовка со спины с грохотом упала на пол. Харкнесс толкнул его. Буч с громким звоном врезался в стену напротив. Слишком сильно. Такими темпами он может сломать Буча. Но Буч даже не перевёл дыхание перед тем, как замахнуться. Он ударил Харкнесса пип-боем по голове. Боль пронзила лицо. Громкий металлический звон наполнил уши. Он пошатнулся. Дезориентированный. Небо и земля поплыли перед глазами. Затем его швырнули в стену. От удара перехватило дыхание. Всё ещё заживающие на затылке порезы заныли. Сквозь пелену он увидел, как Буч поднял руку… Харкнесс схватил его. Поменялся с ним местами. Прижал Буча к стене. — Успокойся, — приказал Харкнесс, поморгав, чтобы прогнать мушки в глазах, и прижимаясь ногами к ногам Буча. Харкнесс прижал его руки к стене. Он старался не использовать всю свою силу. Боль в голове пульсировала. — Сам успокойся. — Буч сопротивлялся, на миг ему удалось оттолкнуть Харкнесса, а затем тот снова прижал его к стене. Удерживая с большей силой. Глаза сощурились, глядя на Харкнесса. Губы насмешливо искривились. — Какого хуя ты собираешься сделать? — О чём ты говоришь? Буч вырвал одну руку из хватки Харкнесса. Впился пальцами в нагрудник и зарычал ему в лицо. — В прошлый раз, когда ты так схватил меня, ты взорвал себя, говнюк. … — Дерьмо, — выпалил он. Буч широко раскрыл глаза. Затем прищурился. — Пошёл ты, — прорычал Буч. Толкнул его. — Иди нахуй. Ты сраная машина. — прошипел он злым, резким тоном. — Думаешь, это легко? — Буч обрушился на него. Разочарованно застонал сквозь зубы. — Я смотрел, как ты умираешь. — Голос надломился, и Буч обмяк. Перестал давить. — Ты хоть знаешь, каково это? Пытаться остановить ёбаное световое шоу, когда рука сломана, да ещё всякая хуйня на пути мешается. — Харкнесс посмотрел на правую руку Буча в своей хватке. Всё ещё прижатую к стене. Она была сжата в кулак. Так крепко, что костяшки побелели. Дрожала внутри шины. — И чего ради? Чтобы ты мог стать героем? Иди нахуй. — Буч свирепо уставился на него. В его голубых глазах кипели эмоции. Края век покраснели. Во взгляде читалась горечь. Ранимость. — Я не дам тебе ещё раз такое нахеровертить. В прошлый раз, когда он сделал это… он не думал, что Бучу будет больно. В прошлый раз, когда он сделал это, Бучу не должно было быть больно. Андроиды не принимают такие решения. Они не умеют. В прошлый раз, когда Харкнесс так схватил Буча, он хотел запомнить ощущение его жизни в своих руках. Осмыслить вес этого решения. Что именно это он и выбрал. Этого человека. Он хотел защищать его. Держать его. Беречь его. Чувствовать его. Каждый миг, до тех пор, пока не будет деактивирован. Он… Сейчас его чувства ничуть не отличались. Он отпустил Буча, и тот тут же схватил его за броню. Не то притянул, не то толкнул. Буч подначивал его нарваться на удар. — Что собираешься делать в этот раз, железный дровосек? Харкнесс положил руку ему на плечо. Он ощущал его жар сквозь кожаную куртку. Он переместил руку на грудь Буча, чувствуя, как язычок молнии оказывается между пальцами. Знакомо. Так знакомо. Он надавил на него. Потянул вниз… …вниз… …вниз… Буч поймал его запястье. Уставился на него. Он изучал Харкнесса так, словно пытался понять. Будто не мог понять его. — Что ты делаешь? — повторил он, голос прозвучал мягко. Мягче, чем шёпот. — Я… иду… в правильном направлении… — В конце фразы тон стал выше, из-за чего она прозвучала как вопрос. Это и был вопрос. Долгое время они ничего не говорили. Буч, казалось, едва дышал, сосредоточив на нём взгляд. Нечитаемый. Но Харкнесс ощущал, как сердце Буча бьётся в груди. Слышал, как его стук отдаётся у него в голове. Быстрый. Сильный. Причина, по которой он не жалел о том, что взорвал гранаты у себя под ногами. Система или нет. А затем он почувствовал сильное давление на губах. По его верхней губе скользнул язык, проник в рот. У Харкнесса перехватило дыхание. А потом он окончательно потерялся. Захваченный этими пальцами, зарывающимися в его волосы. Электрический разряд пронзил его насквозь. Буч вкладывал всего себя в эти движения. Точно как когда дрался. Эта мысль вызвала боль, хотя от ощущения языка, скользившего у него во рту, у него всё внутри закоротило. Его охватило желание. Отчаянное, дикое. Всё в нём активизировалось. Пробудилось после долгого периода пустоты. Жар отпрянул от него. И он обнаружил, что его глаза широко распахнулись, он и не заметил, что закрывал их. Харкнесс чувствовал спиной металлическую ограду, он и не осознавал, что они куда-то переместились. Буч снова прижался к нему. Жёсткий и решительный. Мускулистый. Мужественный. Харкнесс в ошеломлении наблюдал, как язык Буча исчезает за покрасневшими губами. Смотрел, как вздрагивает горло, когда Буч сглотнул украденный вкус. Губы Харкнесса дрожали. А руки крепко сжимали куртку Буча. Казалось, он не мог её отпустить. — Я хочу тебя ударить, — прошептал Буч в тёмное пространство между ними. Голос тихий, грубый. Обещание реальной угрозы. — Это был не удар. — Да что ты говоришь. — Буч скользнул ладонями по его шее, щекам… Внезапно Буч отстранился. Забрал свой жар с собой. Руки едва не вывернулись из суставов, чтобы его удержать. Но вместо этого ухватились за перила позади. — Блядь, — выдохнул Буч, и от этого звука где-то в районе пупка свернулся узел. Буч в отчаянии провёл пальцами по своим волосам, испортив причёску. Кончик языка скользнул по распухшей нижней губе, и Харкнесс невольно рыкнул, зная, что Буч пробует его вкус. Разглядеть выражение его лица было невозможно: Буч спрятал лицо, сунув обе руки в карманы, в его позе ощущалась обречённость. Он отвернулся от Харкнесса и произнёс: — Ты отпрянул. Что за… — Ты серьёзно… — Харкнесса и самого поразила волна отчаяния. Он отпустил перила, потрясение отступило. Чувство контроля возвращалось. Он испытал раздражение, глядя на это нелепое создание, которое было его барбером. Его соседом по комнате. По кровати. Всем тем, что сейчас хмуро смотрело на него, как будто это он тут всё неправильно понял. — А чего ты ожидал? Ты ударил меня пип-боем. — Синяк на этой стороне лица всё ещё побаливал. Буч вынул руку из кармана. И ткнул синяк. Голову пронзило мучительным спазмом. Харкнесса снова наполнил пронзительный металлический звук, и он закрыл глаза, чтобы стабилизироваться. Сквозь боль он ощутил, как костяшки Буча разминают синяк. — Я пытался вырубить тебя, — без надобности объяснил Буч, явно не испытывая ни тени сожаления. Он трогал Харкнесса так, будто пытался успокоить его. Это не работало. От очередного жёсткого прикосновения Харкнесс дёрнулся. Буч фыркнул, на его лице дрогнула ухмылка. Затем он рассмеялся. Хрипя и задыхаясь. Что-то в груди Харкнесса сжалось от этого смеха. От осознания огромного облегчения в этом смехе. Буч прекратил смеяться. Харкнесс обнаружил, что трогает большим пальцем шрамы, пересекающие его скулу. Он был ошеломлён тем, что сам же нарушил свой самоконтроль, но Буч не отстранился. Не сказал ему прекратить. Лишь позволял трогать. Взгляд застыл на Харкнессе, в нём было что-то знакомое, но нечитаемое. Его вдруг поразило осознание, что… Буч ведь ждал, что он сделает это? Ждал, что Харкнесс отвергнет его? Отпрянет? А Харкнесс… Он хотел… — Чё такое, железный дровосек? — Буч посмотрел на него, губы приоткрыты. Он ждал. Всё ещё ждал. — Мы можем… соединиться? — Бля, — Буч судорожно выдохнул, а Харкнесс и не заметил, что он задерживал дыхание. — Это андроиды так говорят, что хотят кого-то? — …Какие-то проблемы? — Он никогда не вкладывал в этот вопрос столько смысла, сколько сейчас. Взгляд голубых глаз блуждал по его лицу. Пристальный. Изучавший. Пытавшийся смотреть на всё одновременно. Харкнесс и сам скользнул взглядом по россыпи веснушек на носу. Чёрные зрачки становились шире, заполняя синеву. Грудь Буча поднималась и опускалась, касаясь нагрудной брони Харкнесса, его дыхание звучало так громко. Буч наклонился ближе, соприкоснувшись с ним лбами, его змеиная прядка щекотала лицо. Они были почти одного роста, а он и не замечал… Нет. Замечал. Просто до сих пор это не имело значения. До этого момента. До этой секунды, когда Буч был так близко, и в животе всё сжималось, и казалось, что Харкнесс вот-вот полетит вниз с моста, даже несмотря на то, что до края было достаточно далеко. Даже несмотря на то, что он стоял на относительно твёрдой поверхности. Даже несмотря на то, что… Буч крепко держал его. Буч закрыл глаза. Приник губами к его губам. И всё остальное померкло. Внутри резонировали электрические разряды. Проходили до кончиков пальцев ног, сжавшихся в ботинках. Его уже целовали прежде. Один раз — Виктория Уоттс, ещё до того, как он стал Харкнессом. Потом Лана, тогда она была немного навеселе. Этот поцелуй не был похож на те. Он не был похож вообще ни на что. Он был совсем другим. Новым. Харкнесс потерялся в упругой мягкости губ Буча. В его настойчивых движениях. Харкнесс открыл рот и попробовал на вкус сдавленный стон Буча. Буч прижался к нему так правильно, словно они были созданы друг для друга. Обвил его язык своим, будто они были единым целым. Харкнесса пронизывал непонятный покалывающий жар. В горле сильно ощущался вкус Буча. Его сложно было классифицировать или описать. Глубокий, дымчатый, охвативший все рецепторы. Буч сделал шаг назад. На миг Харкнесс решил, что Буч опять собирается отстраниться, но тот потянул его за собой за лямку брони, за пряжку, идя спиной вперёд и стараясь не размыкать объятий. Они чуть не споткнулись об автомат, всё ещё лежавший на полу. Не разделяясь, оба пнули оружие в сторону и чуть не потеряли равновесие. Автомат с лязганьем отлетел куда-то далеко — сейчас было не до него. Когда они достигли стены, Буч отпустил лямки. Он поднял правую руку Харкнесса и прижал к своей груди, подталкивая его пальцами язычок молнии. Буч чуть отодвинулся и приказал: «Давай, железный дровосек. Ты движешься в правильном направлении». Он снова принялся посасывать нижнюю губу Харкнесса, посылая вспышки ощущений. Уже медленнее. Но не менее отчаянно. Он провёл ладонью по шее Харкнесса и потянул его к себе. Настойчиво. Нетерпеливо. На фоне всего этого жара металлический язычок под рукой показался ледяным. Харкнесс сжал его между пальцев. И потянул. Буч резко вдохнул, на секунду разорвав контакт. Он смотрел вниз, пока Харкнесс продолжал тянуть за язычок. Тишину заполнил звук молнии, чьи металлические зубчики разделялись, открывая ему путь. Сдаваясь. Пропуская его. Язычок продолжал двигаться вниз, нерасцепленные зубчики сверкали на свету. Раздался щелчок и куртка распахнулась, освободив находившийся под ней комбинезон. Он в точности повторял тело Буча. Очерчивал его грудь. Крепко обнимал его. Харкнесс не раз видел Буча в расстёгнутой куртке. Но сейчас это было чем-то другим. Новым. Потому что это он её расстегнул. При мысли об этом у него напряглись плечи. Буч подвинулся. А затем губы Буча прижались к бьющейся на его шее жилке. Он шумно вдохнул. Его сковало разгорающееся под кожей глубинное пламя. Оно устремлялось повсюду, пронизывало плоть. В голове зазвучал тот самый звук. Слабое бессвязное жужжание, будто его шестерёнки двинулись в обратном направлении. Тело дёрнулось от неожиданного посасывания. От движений языка Буча в этом месте. Прикосновения отключали рассудок. Харкнесс заметил, что Буч возится с его бронёй, лишь когда раздался щелчок, с которым расстегнулась пряжка. — Сними это, — пробормотал Буч в его шею, потянув за нагрудник. Другая рукой он всё ещё сжимал затылок Харкнесса. — Тогда отпусти. — Бля, нет, — прорычал Буч, царапнув его зубами по подбородку. Харкнесс увидел, как его собственные пальцы сжались на стене. Наконец, Буч отпустил его. Харкнесс сделал шаг назад, чтобы отдышаться. Чтобы угомонить волну пульсирующих в нём разрядов. Чтобы самому угомониться, пока он и в самом деле что-нибудь не сломал. Харкнесс принялся стягивать с тела броню, он чувствовал себя не в своей тарелке. Подчиняясь Бучу. Харкнесс скинул броню на пол. Проделал то же самое с футболкой. Когда он поднял взгляд, Буч без каких-либо колебаний снимал с руки пип-бой. Буч казался очень уверенным даже без своей системы. Харкнесса поражало, как он ухитряется быть таким уверенным — в каждом жесте, в каждом касании, в каждом наклоне головы, в каждом движении губ. Пип-бой с громким лязганьем приземлился на пол, но Буч даже не посмотрел в ту сторону. Его глаза были прикованы к Харкнессу. И каким-то образом теперь, без одежды, стало даже теплее, чем было в ней. Под таким взглядом. Словно Буч любовался им. Оценивал его. Впитывал. Буч выскользнул из куртки. Сложил её пополам и кинул на пип-бой. Быстро расстегнул комбинезон. Стащил рукава и отбросил назад, они безвольно повисли по бокам. Столько слоёв одежды… насколько Бучу было тяжело оказаться без них? Ради него. Вот так. Тем более, под открытым небом, где он одержимо закрывался от этой пугающей штуки наверху. Слабый ветерок потревожил и без того взъерошенные волосы Буча. Это он их так растрепал? Далеко внизу слышались звуки волн, врезавшихся в корабль. Кто-то мог случайно на них здесь наткнуться. Но какого хрена они сделают? Выкинут Харкнесса с корабля? В полумраке лунный свет падал на Буча. Смешивался с румянцем, разливавшимся по его шее, груди и ниже. Очерчивал бледную кожу, переходящую в загар. Тёмные вершины сосков. Ещё более тёмные волоски у пупка. Боевые шрамы. Тонкие белые линии на предплечье. Тень Харкнесса падала на Буча, их общая тень выплеснулась на стену. Концентрированная тьма в окружении лунного света. Буч положил ладонь на обнажённую грудь Харкнесса, и ощущения от этого прикосновения были очень яркими. Ярче, чем когда-либо. Как такое возможно? — Уже делал это раньше, железный дровосек? — спросил Буч. — Что-то… вроде того, — ответил он. Харкнесс смотрел, как рука ласкает его кожу. Оглаживает бледные линии на торсе. Шершавые пальцы водили по бороздкам шрамов. Шина, чуть царапаясь, следовала за ними, оставляя за собой жар. Пальцы блуждали по коже Харкнесса так, будто когда-то уже проделывали этот путь. Обследовали его тело так, словно уже знали его. Неужели его раны зашивал Буч, а вовсе не Святой? — Да? И каково это? — Совсем не так, как сейчас. — Буч фыркнул, и смех завибрировал в его груди. — В Содружестве меня бы привязали к столу. Подключили провода и датчики. Простерилизовали. Обезвредили. Я был слишком… я ничего не мог сделать. — Харкнесс вспомнил чересчур яркий свет. Расплывчатые фигуры перед глазами. Постоянный едкий запах неизвестных ему химикатов. Смутное ощущение «удовольствия», разрывавшее изнутри. Резкое ненормальное чувство, будто тебя вывернули наизнанку. — Чёрт, — выпалил Буч, и Харкнесс возвратился к нему. К его глазам. И его губам, и коже. Он и не заметил, что на некоторое время Буч прекратил ласку и сейчас смотрел на него. С определённой нежностью, которая, наверно, должна была быть неуместной на его лице, и всё же не была. — Они тебя разъебали. — В его голосе слышались искренность и забота, и гнев, направленный не на Харкнесса. Буч смотрел на него так, будто и сам пострадал от случившегося, даже несмотря на то, что это произошло задолго до их знакомства. Даже несмотря на то, что это не его привязывали к столу. От этого в груди поселилось какое-то распирающее чувство, и он не… Харкнесс уткнулся лицом в шею Буча. Сделал вдох. Вдохнул Буча. Его тепло. Его аромат. Кожаной куртки. Мускуса и пота. Его глубокий мужской запах. Именно так пахла их постель. Харкнесса обвили руки. И он почувствовал себя так… до сих пор он никогда не чувствовал себя настолько… хорошо. До этого момента. Он не представлял, как выразить то, что в нём творилось. Что-то, чему он не мог дать определение. Нечто неописуемое. Безграничное. Неудержимое. Каким-то образом Буч заполнил в нём ту пустоту, о существовании которой Харкнесс и не догадывался. Занял эту нишу, будто она была создана для него. Словно там всю жизнь была дыра в форме Буча. На матрасе Харкнесса. В его комнате. В его распорядке. В нём самом. Пальцы Буча дрожали, он провёл по волосам Харкнесса, стараясь вложить в это всю нежность. Харкнесс позволил своим рукам обвить Буча, ощупывая плоскости его тела. Влажная кожа спины. Звенья позвоночника. Твёрдые лопатки. Зубочистка всё ещё висела на ремне, пряжка всё так же была привязана к ней. Она заставила Харкнесса почувствовать себя непоправимым и в то же время исправленным. — Ты в порядке? — спросил Буч, коснувшись губами его виска. Да, в порядке. Он никогда не чувствовал себя так хорошо, таким слабым, таким нуждающимся. Особенным. — А ты? — спросил Харкнесс, уткнувшись в его шею и запоминая, как покрывает поцелуями кожу, водя губами по венам Буча. По сильной линии его челюсти. По изгибу губ. Он проник языком в его рот. В его жар. Его суть. Пробуя и вдыхая Буча. Теряясь в его коже. Его запахе. В звуках, которые он издавал. Буч оттолкнулся от стены и вжался в него. Жар, исходивший от Туннельной Змеи, обжигал. В его теле трепетала жизнь. Они были так близко, что могли бы сплавиться. Машина и человек. Всё устремилось к Бучу. Следовало за каждым его прикосновением. Было трудно сосредоточиться на дыхании. На чём угодно. Харкнесс огладил покрывшиеся мурашками плечи Буча, меняясь с ним местами. Он прислонился к стене корабля, с металла слетела ржавчина. На спине всё ещё чувствовались отголоски жара. Но там, где соединялись их губы, было гораздо жарче. Единственное место, где между ними осталась ещё хоть капля расстояния — там, где Буч часто дышал ему в губы. Небо и Пустошь расплывались перед глазами. Сейчас ни они, ни боль в спине не имели никакого значения. По нему снова задвигались руки. Более осознанно. Более целенаправленно. Остановились на ремнях вокруг его бёдер. Принялись вытаскивать ремень из петель. — Ты это уже делал, — сказал Харкнесс. Голос был глухим, расплавившись, как и всё остальное в нём. — Ага. Но не так, — произнёс Буч, коснувшись губами подбородка. Он прочертил дорожку горячих, сухих поцелуев вдоль щетины Харкнесса. Его голос прозвучал хрипло и грубо. Сипло. С одним ремнём было покончено. Он полетел на пол. — Потому что я андроид? — Зубы задели его горло прямо там, где должен был располагаться голосовой модуль. В этом месте тут же загудело. Буч усмехнулся. Посмотрел на него снизу вверх краем глаза. Всё ещё вытягивая второй ремень. — Ага. И поэтому тоже. — Мягкое скольжение, и последний ремень снят. Брошен на пол, к первому. Буч расстегнул его брюки и… Блядь. Харкнесса поразил резкий электрический разряд. Ворвался в вены. Быстрый. Пронзил от члена до самого сердца. Он закрыл глаза, пытаясь совладать с этим разрядом, скрутившимся в проводах. Скрутившимся прямо там. Вокруг сжимавшей его ладони. Крепкой. Горячей. Затаив дыхание, Харкнесс уставился в синеватую темноту под веками. Он открыл глаза. Перед ним была шея Буча. Его лицо в свете луны было обращено к небу. Рот был открыт, словно ему не хватало воздуха. Шея обнажена. Беззащитна. От этого зрелища что-то зашевелилось внутри, а потом Харкнесс увидел собственную руку, сжимавшую руку Буча. Плоть под пальцами побелела от давления. Дерьмо. Харкнесс ослабил хватку, отпечаток пальцев тут же начал краснеть. Буч зашипел. Дрожащим голосом выдохнул его имя. — Харкнесс, я почти… — Буч вздохнул, закончив тихим протяжным стоном. — Тебе это нравится, — произнёс Харкнесс в недоумении. Потому что, чёрт, он чуть не сломал Буча. Он же голыми руками раздавил мензурку, пробил робота-охранника, оторвал панцирь болотника. — А ты как думаешь? — рука Буча выскользнула из штанов Харкнесса. Очевидно, ему нравилось, и ещё как: отчётливо виднелись очертания вставшего члена. Буч снова зашипел. Содрогнулся. Чуть плотнее прижался к нему. Предлагая большее. Прося большего. Харкнесс положил ладонь на грудь Буча. Как он, блин, вообще ухитрился сравнить Буча со стеклом? Буч был из кожи, плоти, костей, крови. Сердце стучало в бешеном темпе. Кончики пальцев оставляли отметины на теле, когда Харкнесс повёл рукой вниз по линии его торса, задержавшись на животе, чувствуя, как тот подпрыгивает с каждым вдохом. От этого в горле пересохло. Буч втиснулся в пространство между его ног. Прижался горячими бёдрами к бёдрам Харкнесса. Сердце снова пронзил электрический разряд. Харкнесс чувствовал, как тот потрескивает. — Тебе нравится? — выдохнул Буч ему в рот. И повёл бёдрами. От волны удовольствия перехватило дыхание. Возбуждение вибрировало по всему телу. Тело реагировало на твёрдую выпуклость, трущуюся о его собственную. Харкнесс обвёл рукой обтянутое комбинезоном бедро Буча. И сжал его. Насладился сдавленным тоном Буча, закрывшего глаза. Его лицо… он выглядел так, будто ему было больно. Брови нахмурены. Губы красные от укусов. — А ты как думаешь, Туннельная Змея? — прохрипел он. Теперь, когда Буч открыл глаза, Харкнесс различил в них голод. Тот, что означал, что он хочет наброситься на кого-то. Харкнесс наклонился к нему. Буч с рычанием оттолкнул его. Металл за спиной задребезжал от удара. Неожиданно штаны Харкнесса дёрнули вниз. Чувство свободы было таким приятным, что он не смог сдержать дрожь. — Охренеть, и ты всё это время оставался таким спокойным? — сказал Буч себе под нос. Харкнесс хотел сформулировать ответ, но мозг просто опустел. Он вздрогнул. Хватка на нём сжалась сильнее. Он чувствовал каждый палец, обхватывавший его. Сжимавший его плоть. Поглаживавший. Ласкавший. Было так… горячо. Всё вокруг. Плотный жар, кипевший под кожей. Тлевший. Всюду. Будто Буч зажёг в нём каждый проводок, и теперь он горел. Он хотел… он бы не смог… Он схватил руку Буча. Рядом с тем местом, где остался отпечаток его ладони. — Буч, — выдохнул он. И не узнал собственный голос. Нечеловеческий рык, грубо ободравший горло. Буч дрожал, глядя на что-то, а глядел он на Харкнесса. Харкнесс гадал, что он видел, о чём он думал. А вдруг Буч испугался его и собирается передумать? Буч отпустил его… и даже то, как его пальцы соскользнули с плоти Харкнесса, было настолько… Харкнесс стукнулся затылком о металлическую стену, чтобы чуть развеять туман в голове. Не помогло. От этого голова закружилась лишь сильнее. Заболела. Харкнесс ощутил себя неуравновешенным. Под кайфом. Опьянённым. Он смотрел, как Буч стаскивает свой комбинезон. Харкнесс успел мельком увидеть на его трусах надпись «Убежище 101», и они тоже полетели наземь. После чего Буч вжался в него. Харкнесс откинул голову назад. Издал гортанный звук. Вырвавшийся откуда-то глубоко изнутри. Соединение их плоти было подобно интенсивному, резкому удару током. Оно поразило Харкнесса. Его сердце. Заставило неразбериху в нём забиться в конвульсиях. Заставило что-то вгрызться в его металл изнутри. Продирать себе путь из его кожи наружу. Харкнесс уставился в потолок, на трубы и пластины, изогнутые на корпусе корабля. Он посмотрел вниз, на себя и Буча, скованных жаром собственных тел. Он смотрел, как их стволы скользят друг о друга, Буч размазывает серебристую жидкость под пупком. Он ощущал на члене тугую пульсацию, которая принадлежала Бучу. Грубые волоски на коже. Влагу, которая была потом Буча, андроиды не потеют. Скольжение в том месте, где соприкасалась их плоть. Оно утягивало его за собой. Выжимая из него все ощущения. Казалось, будто его металл плавился изнутри. Он дотянулся до Буча. Схватил за округлую задницу. Прижал к себе. Буч хмыкнул. Его бёдра ткнулись в него. Возбуждённо. Ритмично и отчаянно. Харкнесс вслушивался в звуки их соединения. Хлюпающий ритм. Неконтролируемый. Сбивчивый. Идеальный. Он почувствовал, как неразбериха внутри скручивается. Извивается. Стягивается. Пульсирует. Буч впился пальцами в его кожу. Толкнулся бёдрами ему навстречу, сбиваясь с ритма. В тесное пространство между ними. Харкнесс притянул его ближе, хотя куда уж ближе. Разрядов, бегавших по телу, стало больше. Они переполняли его своим электрическим жаром. Всепоглощающим. Перегревающим. Харкнесс ощутил, как тело практически забилось в конвульсиях от желания. Самоконтроль то усиливался, то ослабевал. Он старался уловить каждый стон. Каждый прерывистый вздох. Каждый сантиметр его тела. Каждое поскуливание на губах. Всё превратилось в жар и трение. Скользкое и гладкое. Харкнесс ощущал голод. Сильную жажду от самого верхнего слоя кожи до самой глубины сердца. Его тело никогда так себя не вело. Никогда не цеплялось за что-то подобное. Такими темпами он бы точно оставил на теле Буча кучу синяков от пальцев, но, блядь, он не мог остановиться. Харкнесс держался за него, чувствуя острые изгибы чистого, простого удовольствия. Он точно знал, в какой момент окончательно потерял самоконтроль. Их ритм ускорился. Сильнейшее удовольствие пронизывало его. Колкое. Жадное. Цепкое. Сжимавшее и не отпускавшее. Глаза заволокло пеленой. Все звуки смешались воедино. Неразбериха внутри развернулась. Затем сжалась. Измотала его. Натянулась. Он ощущал и слышал влажные вздохи Буча на своей шее. Харкнесс поднял подбородок и поймал его губы. Пытаясь удержаться на… И он не мог контролировать… не мог. Пытаясь… пытаясь… Было… Тяжело думать. Ещё труднее — дышать. И ещё труднее — труднее труднеетруднеетруднее… Всё перед глазами исчезло. А затем под веками взорвалась синева. Яркая. Ослепительная. Знакомая. В этой синеве его активировали. Этой синевы он не видел с тех пор, как пробудился. Она мерцала по краю поля зрения. Затапливала его… Наконец-то выбрался из рая для андроидов… И он провалился в свою систему… поведай мне, насколько сейчас разъёбана твоя система… Она захватила его… Развлекаешься, железный дровосек… Прикоснулась к нему… Ты же знаешь, я видел, как ты стреляешь… Извилась вокруг него… Харкнесс… Только порань себя, и я надеру тебе зад… По собственному импульсу… Так ты реально думал, что я мёртв… А что ещё мне тут делать?… Не имея цели… Тебя непросто найти… Ты не жестянка… Рассинхронизованная… А ты как думаешь… Если хочешь, тебе надо всего лишь попросить… Сквозь него… Почему ты чувствуешь боль?… И как твоя голова?… Она была здесь… Ты хоть знаешь, каково это?. Живая… Я смотрел, как ты умираешь… Это было что-то новое… Совсем не так, как сейчас… Но сейчас он видел её. Синеву своей системы. Тот потерянный 1%. Он был здесь. Рассеянный по каждой частичке тела. В коже. Его влекло к Бучу. Он мчался к нему. Оставался с ним. Намагниченный и заряженный. И теперь Харкнесс понимал. Понимал реакцию своего тела. Его стремления. Отклики. Предвкушение. Когда он видел тех призраков. Когда ожидал, что Буч рядом. Когда его система не противилась решению взорвать те гранаты. Каким-то образом Харкнесс запрограммировал Буча в свою систему, даже не подозревая об этом. Каким-то образом он привязал Буча к себе. Харкнесс вернулся в своё тело. Ощущения хлынули обратно. Он медленно осознал стену за спиной. Палец на пульсе. Ноги дрожали. Харкнесс чувствовал себя так, будто он расплавился и растёкся по всему полу. Он ощущал в воздухе их смешавшиеся запахи. Сухое дуновение ветерка на коже. Что-то скользкое на животе. Сквозь синюю пустоту перед глазами просочился живой голубой цвет. И Харкнесс увидел его. Его призрак возвращался к жизни. Он сиял, кожа мерцала в лунном свете. То, чего Харкнесс всё ещё не понимал, но что имело для него огромный смысл. Он звал его. Не по имени, но… — Детка, — прозвучало шёпотом. — …это… так ты меня теперь собираешься называть? — спросил Харкнесс, собственный голос прозвучал неестественно. Буч наклонился ближе, он выглядел таким… потерянным. — Что? В прошлый раз ты на это ничё не сказал. — Фраза предполагала упрёк, но в интонациях его не было. Харкнесс понятия не имел, о чём говорит Буч. — Какой прошлый раз? Буч поморщился. Вместо ответа он наклонился вперёд. Скользнул языком в его рот. И поцеловал его. Задушил своим вкусом. Тёплый и влажный. Разбитый. Что-то внутри сжалось. И он с сильным желанием вцепился в Буча. Харкнесс сомкнул руку на запястье Буча. Отыскал подушечкой большого пальца пульс. Рассинхронизировался. И вновь синхронизировался под этот пульс. Заставил своё сердце биться в темп с сердцем Буча. — Я взорвался из-за тебя, — признался Харкнесс в его рот. Буч моргнул, а затем ухмыльнулся, губы, прижатые к губам Харкнесса, растянулись. Он фыркнул. Ударил Харкнесса в грудь. — Да, да. Я такой, — сказал Буч. Самоуверенно и нагло. Затем он замер, и ухмылка растаяла. Он провёл дрожащей рукой по груди Харкнесса. Растопырил пальцы на том месте, куда ударил. И добавил тихим голосом: — Это ведь не первый раз, да? — И не последний, — пообещал Харкнесс. Потому что хотел бы сделать это снова. И он бы проделал всё это снова, взорвал бы себя, всё, что угодно, если бы пришлось. Буч уставился на него. Крепко его обнял. — Да, знаю.