По ту сторону северного сияния

Когда мир перед глазами схлопнулся до одной-единственной черной точки, царящая в этой точке тишина показалась Микки ни чем иным как небесным благословением после оглушающего скрежета и шума. Испытав неимоверное облегчение, пилот позволил себе раствориться в этом спасительном вакууме. Правда, очень скоро вселенная вдруг зачем-то принялась расширяться обратно, и Микки был вынужден с прискорбием констатировать, что опять может чувствовать. Сначала он ощутил, как сверху и сбоку на него давит что-то очень тяжелое. «Милостивый, сука, Господи, куда же ты, блять, смотришь? Меня же живьем похоронили!» В ушах появился раздражающий звон, он смутно помнил, что куда-то падал, потом голову обожгло невыносимой болью, и он умер. Или нет? Желая определиться точнее, пилот попробовал покрутить шеей, от чего реальность стала ощущаться еще более неприятной и к тому же довольно мокрой. Медленно, с усилием он заставил себя разлепить глаза. Оказалось, что лицо и плечи густо припорошены снегом и мелкими осколками пластика, бывшими когда-то частью иллюминатора. Тут же появилось еще одно неприятное ощущение - металлический привкус крови во рту. За ним - озноб от ледяного ветра, врывавшегося вместе со снегом в кабину. Колючие хлопья беспорядочно сыпались с левого боку, заметая лицо, падали за загривок и откуда стекали вниз по спине противными студеными ручейками. Протерев лицо рукавом и немного сфокусировав зрение, Микки обнаружил себя в крайне неудобной позе на своем же сидении, перед глазами торчала покореженная панель управления, правый край которой исчезал в сугробе. Вместо кресла второго пилота рядом с ним высился припорошенный снегом огромный булыжник. Камень буквально вдавило в салон через распоротую обшивку фюзеляжа. Очередной порыв снежной пыли ослепил, на секунду перекрыв и дыхание, Микки закрыл глаза и судорожно вдохнул, пытаясь набрать в легкие побольше воздуха, но даже такое простое действие ему удалось не особо – ремень безопасности давил и больно врезался в грудь. От недостатка кислорода тут же одолела дикая слабость, в голове вновь образовалась липкая вата, перед глазами все поплыло, и он стал проваливаться в забытьё, не имея ни малейших сил сопротивляться этому затягивающему омуту. Так пилот то дрейфовал на поверхности сознания, то опять проваливался в черную глубину, пока в одно из недолгих пробуждений в его памяти, хрен знает откуда, не всплыли отрывочные воспоминания о гипотермии – знания, полученные давным-давно в военной академии. Оказалось, Микки помнит, что после падения температуры тела ниже каких-то там градусов - каких конкретно, он в душе не ебет - замедляются все процессы, теряется ориентация в пространстве и времени, тянет в сон, становится парадоксально тепло, а дальше – кома, отказ органов и смерть. - «Нахуй это, надо двигаться! Двигаться иначе замерзну», - Милкович неимоверным усилием воли вырвался из густого, обволакивающего тумана, открыл глаза, резко протянул руку, зачерпнув с панели горсть снега, и яростно растер им лицо. В башке в этот же миг произошел взрыв, эквивалентный сотне килограммов тротила. Дав возможность боли и головокружению немного успокоиться, пилот огляделся. Мир вокруг был все еще смазан, расплывчат и густо припорошен белым. Перед глазами маячила та же картина, что и в первое его пробуждение – покореженная приборная панель и раскуроченное кресло второго пилота. Микки остановил взгляд на булыжнике, и в этот самый миг у него тяжело, с оттяжкой забухало в груди и что-то тоскливо-тоскливо скрутилось под солнышком: он, наконец, отчетливо вспомнил момент аварии. «Ох ты, еб твою мать! В салоне же рыжий идиот!» - Эй?! Как там тебя?! Галлагер?! Ответа не последовало и Микки опять повело и заштормило, но уже от страха. А чего он боялся больше он и сам не понял. Пилот дрожащими руками отстегнулся, максимально развернулся на сидении, вытянул шею и попробовал разглядеть, что происходит в пассажирской части самолета, но безуспешно. Проход в салон был полностью перекрыт острыми рваными кусками искромсанной обшивки и огромным булыжником, к тому же всё кругом было завалено галлагерским багажом вперемешку с обломками местного пижонского хлама, типа гламурного кулера или сервировочного столика, отделанного красным деревом. - «Пресвятое дерьмо!» - Микки начинал понимать, что вероятно единственный вариант добраться до рыжего – это ломиться через пассажирскую дверь в хвостовой части. Как только пилот открыл дверцу и вывалился наружу, его мгновенно поглотил снежный вихрь такой силы, что дух перехватило, и он тут же ухнул в сугроб почти по пояс. Туда-сюда порыв за порывом летали белые хлопья, и Микки казалось, что он попал прямиком в игрушечный снежный шар. Прямо перед глазами снежинки толстым пушистым одеялом укутывали уцелевший фрагмент «Пайпер Меридиан», а больше пилот ничего не мог разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Огибая крыло, Микки выбрался на твердый наст и тут же потерял равновесие, поскользнулся и пизданулся, больно ударившись об лед ладонями и копчиком. Ощущение было непередаваемое - будто железную палку с размаху вогнали через задницу прямиком в мозг. Пришлось немного повалялся в снегу, отдыхая, прежде чем он смог продолжить свою спасательную операцию. Кое-как, прихрамывая, цепляясь одной рукой за обшивку самолета, другой прикрывая глаза от жестокого, колючего ветра, Микки добрался до пассажирского выхода. Его пробирала дрожь, брови и ресницы заиндевели, лицо жгло - казалось, воздух вокруг буквально наполнен белыми, безжалостно жалящими осколками стекла. - «Господи боже, даже зубам холодно!» - Микки дернул за ручку и в это же мгновение с опозданием подумал, что механизм от падения могло заклинить. Естественно, так и случилось. Раздосадованный пилот прижался носом к иллюминатору, в надежде разглядеть Галлагера, но тщетно - стекло уже полностью затянулось матовой пеленой и сверху покрылось затейливым морозным узором. Микки отлепился от окна - из-за непосредственной близости льда ему стало казаться, что глазные яблоки замерзли и тоже превратились в ледышки. «Блять, блять, блять!» - он осекся, вновь подумав о пассажире, и с отчаянием покосился на злосчастную дверь. «Что если рыжий серьезно ранен и в данный момент истекает кровью?!» - пилот отогнал накатившую вдруг дурноту и попытался усмирить распоясавшееся воображение. Подгоняемый неизвестностью и беспокойством, Микки снова принялся терзать дверную ручку и тут же сообразил, что вполне возможно замок не заклинило, он просто замерз. К тому же только сейчас Милкович заметил, что дверь почти на треть утопает в сугробе. На раскопки ушла, казалось, целая вечность, сотни крепких выражений и последние силы. Тяжелое дыхание вырывалось изо рта белыми облачками пара, ступни совсем ничего не чувствовали, пальцы рук тоже вконец заледенели и онемели. Микки на секунду остановился, подышал на малиновые, расцарапанные в кровь ладони и безжалостно растер их в надежде хоть немного унять ломоту, потом ненадолго сунул руки под мышки. Но зацикливаться на собственных печалях не было времени - освободив дверь от снега, Микки опять вцепился в многострадальную ручку и стал дергать что есть силы. От напряжения пилот так сжимал зубы, что на челюсти выступили алые пятна, на шее – туго натянутые жилы, а перед глазами поплыли черные круги. - «Давай же, сука!» - и дверь, словно повинуясь приказу командира воздушного корабля, зло взвизгнула и открылась. Микки с размаху влетел вовнутрь, мимоходом радуясь относительному теплу и защите от ветра, и забегал глазами по салону в поисках Галлагера. Сердце бешено колотилось и выпрыгивало из груди. Искомый обнаружился буквально через секунду – без сознания, ремнем пристегнут к своему сидению, которое было с корнем вырвано из корпуса самолета и теперь валялось в самом дальнем углу. Рыжий был густо засыпан хламом и выглядел просто чудовищно, а если хотите точнее - попросту мертвым. Зубы Милковича выбивали звонкую дробь, пока он добирался до парня, ему никак не удавалось сдержать дрожь, но он все же заставил себя протянуть руку и дотронуться до сонной артерии. Кожа под пальцами была теплой, и Микки сразу стало гораздо спокойнее, когда он почувствовал, как пульсирует тоненькая жилка. «Он не откинулся!» - Микки чуть не запрыгал на радостях, но быстро призвал себя к порядку и еще раз внимательно взглянул на пассажира. Его бледное как полотно, распухшее лицо было сплошь в ссадинах, кровоподтеках и порезах, но самая выдающаяся опухоль красовалась на самом виске. Единственное, что пилот знал об опасных травмах головы, так это то, что они видимо вот так вот и выглядят. «А что, если он больше никогда не очнется?» - Микки резким движением прижал ладонь ко лбу. Он понимал, что это до крайности тупо, но воспринимал катастрофу как свой промах, как личное профессиональное оскорбление и чувствовал ответственность и вину перед своим пассажиром. Да даже и без этого Микки почему-то ужасно, до оцепенения, волновался за жизнь и здоровье рыжего, хоть при этом и пытался оправдать себя малодушной мыслью о том, что наверно просто боится остаться в этом мертвом, ледяном безмолвном краю в абсолютном одиночестве. - "Только, мать твою, не умирай!" Микки осторожно стер сверкающие крошки льда с лица Галлагера и еще раз прислушался к его дыханию. Слабо, но дышит. Следующие пятнадцать минут Милкович потратил на то, чтобы соорудить как можно более теплую лежанку - парень был одет слишком легко даже для города и уже начал потихоньку синеть. По всему салону были разбросаны вещи - чемодан не выдержал тягот сегодняшнего дня и лопнул, растеряв все свое содержимое. Вперемешку с галлагерскими пожитками на полу валялись предусмотрительно загруженные на борт аварийные пайки, медикаменты первой необходимости и кое-какое туристическое снаряжение. Первым Микки отыскал оранжевый мешочек с самонадувающимся двуспальным матрасом, который действительно самостоятельно и очень шустро надулся - повозиться пришлось лишь с изголовьем. Далее в ход пошли одеяла спасателей в количестве двух штук – просто охуеть как хорошо, что Игги такой запасливый сукин сын и паникер. Весили чудо-одеяла грамм сто, места почти не занимали и главное – благодаря слою фольги отлично сохраняли тепло. Очень бережно пристроив контуженного на матрас («Ну а вдруг, блять, поврежден позвоночник или как его там?»), Микки тщательно ощупал его на предмет серьезных увечий, стараясь не думать о возможных ушибах и разрывах внутренних органов. Ничего толком не обнаружив, пилот озаботился следующим пунктом программы – утеплением. На рыжем была рубашка-хенли и легкое пальто, и порывшись в багаже, Микки не без труда запаковал его в яркий костюм для сноуборда, а на голову нахлобучил вязаную шапку с дурацким помпоном и сверху капюшон. Сам же Микки был похож на ожившее привидение. И хоть на первый взгляд он каким-то чудом не получил ни царапины, голова его кружилась все больше и гудела теперь на манер огромного колокола. Измученный пилот рассудил, что самым оптимальным и полезным для здоровья решением будет лечь и немного поспать да и, собственно, сил у него уже ни на что не осталось. Микки напялил первую попавшуюся на глаза флисовую кофту из чемодана Галлагера, поплотнее застегнул куртку, натянул шапку до бровей, тщательно подоткнул одеяло рыжему, накрылся своим, устроился как можно удобнее, после чего с чувством выполненного долга закрыл глаза. Салон «Пайпер Меридиан» к тому времени успел остыть окончательно, и теперь при каждом вздохе легкие обжигало холодным воздухом. «Блять, сука, сопли в носу мерзнут!» - Микки покрутился-покрутился, потом сдвинулся в середину, притиснулся к Галлагеру как можно ближе и осторожно просунул руку ему под голову. А потом накутал еще и своим одеялом, обнял поперек туловища и крепко сжал. Мысленно объяснив свое моральное падение беспокойством за судьбу пассажира, Микки перестал считать эти объятия чем-то позорным и неуместным и позволил сну затянуть себя в спасительную нирвану.