***
Артём чувствовал себя свахой, и это его забавляло. Было невероятно весело наблюдать за тем, как Игорь, с презрением подняв верхнюю губу, разглядывает себя в зеркале за пять минут до выхода. Всё-то ему не нравилось: складки на одежде, сама одежда, причёска, которую сделал Дзюба за секунду, проведя по идеально уложенным волосам Акинфеева пятернёй, за что чуть не получил по морде, в общем, Игорь готов был из окна прыгать, лишь бы не идти никуда. Но Артём не мог позволить другу такой роскоши: уж сначала на свидание, а потом хоть пьяным на тренировку (приравнивалось к суициду). — Игорь, — Дзюба, устав наблюдать за страдающим от неуверенности в себе Акинфеевым, развернул его за плечи к себе лицом, вынуждая смотреть прямо в глаза. — ты охуенен. Успокойся и пиздуй уже. Пока Игоря не было, Артём решил тоже устроить себе свидание, только вот не романтическое, а обычное дружеское с Кокориным и холодным пивом на изрисованной граффити крышей заброшенного здания, с которой было видно весь район. — Слушай, он правда в неё так сильно влюблён, как думаешь? — спросил Дзюба после долгой паузы, прерывающийся только шипением пива, звоном бутылок о крышу и жадными глотками парней. — Да хер его знает, на самом деле. Игорь никогда особо открытым не был, не умею я различать его эмоции, — Саша приложил бутылку к губам и о чём-то задумался, так и зависнув на пару секунд. — Если у него вообще они есть. Дзюба опустил взгляд вниз, на город, медленно покрывающийся ковром жёлтых листьев, и улыбнулся, понимая, насколько смешно всё сложилось. Все думают о том, какой Игорь спокойный, рассудительный и холодный, а на деле Акинфеев не может пройти мимо голодной собаки не припомнив содержимое холодильника дома и в компаниях постоянно молчалив только из-за того, что боится сказать что-то резкое. Вон как из-за первого свидания переживал, боялся, что Саше не понравится, долго выбирал цветы, упаковку для букета, конфеты, боялся показаться скупым или спугнуть девушку своими подарками, всё время рассказывал Артёму о том, что у такой, как она, обязательно должно быть прекрасное первое свидание, ведь Саша этого заслуживает, она же такая красивая-добрая-умная, что Игорь сходил с ума от волнения. — Ревнуешь? — внезапный вопрос Кокорина заставил Артёма вынырнуть из омута своих воспоминаний и резко выпрямиться, в недоумении взглянув на друга. Дзюба ответил улыбкой, мол, "Да, хорошая шутка, я оценил", приложил бутылку к губам и половину осушил залпом, стараясь не обращать внимания на отвратительный вкус и запах. Почему-то хотелось напиться. Желание довольно спонтанное и нелогичное, но жутко настойчивое. — Слушай, Саш, я только сейчас понял, — с видом человека, до которого снизошло озарение, тихо протянул Дзюба, продолжая глядеть в сторону города. — Он просто по уши в неё влюблён. — Смотри-ка, я ничего не сказал по сути, а ты до ответа сам дошёл, — в полном восторге засмеялся Кокорин, бегая взглядом от города на Дзюбу и обратно. — Может, нахер мне этот футбол? Пойду в психологи! — Слушай, а у нас есть что покрепче? — проигнорировав реплику друга, Тёма посмотрел на него глазами отчаявшегося человека, молящего о помощи. Удивление на лице Саши сменилось сначала немым укором, а затем какой-то коварной улыбкой. — Устроим.***
Люди делятся на три типа. Представитель первого типа — Игорь Акинфеев, он гулял с девушкой, которая ему нравилась, был с ней счастлив и радовался тому, что получилось открыться, а не ходить мрачной тучей рядом. Саша тоже была счастлива, она постоянно закрывала свою улыбку букетом цветов, чего Игорь не раз просил её не делать, но привычка закрывать лицо при смехе на то и привычка, что просто так от неё не избавиться. Второй тип — Алексей Миранчук. Он был немного, честное слово, совсем немножечко пьян, зато вот его девушка... Арина? Алина? Он не помнил, да и не особо волновался из-за этого. Вот девушка (Антон утверждал, что она вообще Алёна) была пьяна сильнее, имени своего не называла, так как вспомнить его сама не могла. Точнее, она не могла вспомнить, каким именем представилась, когда увидела на запястье одного из Миранчуков букву "А". Так вот, тип Лёши заводил отношения по пьяни и развивал их в том же состоянии, романтические прогулки — привилегия типа Акинфеева. Третий тип — Дзюба, Антон и Кокорин. Они просто пили. Артём сначала пытался пить постепенно, чтобы алкоголь можно было растянуть, а потом что-то дёрнуло его написать Игорю. — Почему меня никто не остановил? Я же его от Саши отвлекаю! — возмущался Дзюба, но Кокорин только смеялся, а Миранчук не отрывал взгляда от своего брата, сидящего в другом конце просторной гостиной на диване. Тусклый свет освещал только пьющих на кухне и барную стойку, отделявшую эту кухню от гостиной. За ней сидел Антон и смотрел в темноту, где его близнец прижимал Алёну к себе за талию сначала касаясь её через ткань кофты, а потом залезая под неё и наклоняясь губами к шее девушки. За окном как будто нарочно собрались грозовые тучи — в квартире совсем потемнело, у Антона плыло перед глазами, зато рваный выдох Алёны он слышал прекрасно. — Пойдёмте на балкон, — бросил он и, еле встав со стула, вышел на воздух, глубоко вдыхая и желая лишь уйти куда-нибудь. Голые руки обдало холодным ветром, в лицо ударил запах дешёвых сигарет, а с балкона выше полетел пепел, кружась в воздухе. Вслед за Миранчуком из квартиры вышли Дзюба (продолжающий сокрушаться о том, что он написал Игорю СМС с текстом "Как свидание?") и Кокорин, всё ещё смеющийся над какой-то своей шуткой. — Ебать тут холодно! — воскликнул Артём, возвращаясь обратно в тёплое помещение. Через минуту он вышел обратно со своей толстовкой и криками "Он мне ответил! Он мне ответил! Блять, я им мешаю!". — Антонина Павловна! — крикнул Антон куда-то наверх, откуда летел пепел. Стоящий наверху человек устало выдохнул, в тёмно-серые тучи ушёл табачный дым, а с балкона выглянула полная пожилая женщина с редкими волосами, собранными в хвост. — Тош, у меня только тройка, — хриплым голосом, будто извиняясь, сказала женщина, чуть ли не перелезая через забор балкона, чтобы хорошо видеть парня. — Да мне похуй! — улыбаясь, махнул рукой Миранчук и через минуту закуривал с помощью хранящейся под половицей зажигалки. Балкон уже был оборудован: под столом, с которого свисала длинная клеёнчатая скатерть, лежали подушки, натасканные младшим Миранчуком для того, чтобы устраивать уютные посиделки на балконе. Антон прятался за стенкой балкона, чтобы его никто не видел с улицы, и курил, делая длинные затяжки. Вид с балкона был потрясающий: небольшая колокольня, постепенно лишающаяся кирпичей из своих стен, автомобильная парковка, строящаяся уже не один год, пустырь, а за пустырём раскинулось аккуратное кладбище, на которое любили смотреть близнецы и, указывая пальцами на свободное место, заявлять, что там его и похоронят. — Нет, мне это место не нравится, оно только одно, я предлагаю во-о-он туда, чтобы нас похоронили рядом, — тянул Лёша, щурясь от табачного дыма. Антон заинтересованно посмотрел туда, куда показывал его брат, и согласно кивнул, продолжая оглядывать чужие могилы. — Слушай, а вон там тебе не нравится? — Тоша кивнул в абсолютно другую сторону и затянулся. — Ну не знаю, мне как-то всё равно. Там тоже здорово. Такие рассуждения начинались каждый раз заново, выбранное место всегда было разным, и близнецам было интересно вглядываться в похоронные процессии, слушать птиц, звучащих довольно зловеще в тишине кладбища, сочувствовать бедному сторожу и пытаться определить, что же тот курит. — Тош, Тош, Тоша-а-а, — звал Дзюба, усаживаясь на подушку и пытаясь не упасть на вытащенные Кокориным бутылки с алкоголем. Саша всегда умел брать всё самое нужное. — Как намекнуть Игорю, что я занят бухаловкой с вами, а он должен быть занят с Сашей? Миранчук с лицом "Господи, я заебался" протянул не занятую сигаретой руку к телефону Артёма. Тот его послушно отдал и стал разглядывать бутылки, пытаясь понять, из какой пил до этого. Решив, что без разницы, ведь всё примерно одного градуса, да и в желудке смешается, он сделал глоток из ближайшей к нему. Антон печатал как можно аккуратнее, пытаясь не выдать сильного опьянения, вот только перед глазами плыло, а сам Миранчук дрожал как осиновый лист на ветру то ли от холода, то ли от дерьмовых сигарет, то ли от перебора алкоголя. Игорь писал о том, что Саша очень красивая, но постоянно прячет улыбку и смущение за букетом, не позволяя любоваться собой."Это Миранчук. Возьми её за руку, пусть держит букет на сгибе локтя — не сможет им закрыть своё лицо, а потом скажи ей, что она красивая, любуйся её улыбкой и смущением. Готово. Не усложняй."
Проверив текст на опечатки, Антон вернул телефон Артёму, чтобы тот прочитал, одобрил и отправил. Через несколько минут Акинфеев снова написал: "Спасибо, Лёша""Вообще-то, я Антон. Хватит в телефон пялить, тусуй с ней"
Дзюба усмехнулся любимому "Вообще-то, я Антон" и убрал телефон подальше в карман толстовки, надеясь, что больше не придётся его доставать. — Знаешь, вообще хорошо, что у него эта Алёна появилась, я вас теперь различать смогу. Сосётся — Лёша, одиноко курит — Антон, — смеялся Кокорин, не замечая, что никому, кроме него, не смешно. Миранчуку уже становилось плохо от алкоголя и сигарет, он весь трясся, а Дзюба лишь задумчиво покачивал бутылкой. — Эй, да вы чего все такие унылые? — Понимаешь, Саш... — вздохнул Артём, и Антон потушил сигарету о баночку из-под краски, которая служила ему пепельницей, приготовился к длинной речи и изобразил искреннюю заинтересованность, хотя на деле прислушивался к тому, что происходило в гостиной. — Не знаю, чего Тоша такой грустный... — Я просто пьяный и сейчас отключусь, — перебил Миранчук, устало улыбаясь. — Ладно. Так вот. У меня щас так сознание пер-вернулось. Ты представля-шь, он же мне этой Сашй ме-ся-ца-ми говорил, а я, дурак, ничего не понял! Они та-а-ак долго себе мозг ебали друг другом, а я только щас заметил! Ты представляешь, они могли бы быть вместе хер знает когда, но не-е-ет, Игорь слишком стеснит-льный, а я слишком тупой для того, чтобы все были счастливы, да просто бля-я-я-ять! — Артём закрыл лицо руками и запрокинул голову, тихо стукнувшись ей о стенку балкона. — И это ведь так до пизды очевидно! Я никогда его таким нервным не видел, как при сборах на это сраное свидание, а дошло почему-то только сейчас... — Тём, ты не виноват, что Игорь стеснительный, успокойся, — откидываясь назад, пробормотал Антон, который всё-таки слушал друга вполуха. Наверное, он прозвучал слишком резко, потому что Кокорин с Дзюбой обернулись на него, смотря с искренним недоумением, так что Миранчуку даже неловко стало. — Если бы не ты, он так и ходил бы одиночкой, зассал бы ходить на свидания, не страдай хуйнёй и гордись собой как другом. Под конец своей речи Антон понял, почему на него так смотрят: язык у него почти не заплетался, а вот у ребят уже были серьёзные проблемы с дикцией. Ну, а у Миранчуков была суперспособность: говорить и печатать так, будто они трезвы как стёклышко. — Опа, задушевные беседы, — на балкон ворвался Лёша, упёрся в ноги своего брата и оглядел сидящих алкоголиков. Вместо веселья во взгляде появилась тревога, когда он посмотрел на младшего, который, в свою очередь, смотрел в свои колени. — Тош, ты ебобо? В футболке в плюс... — Миранчук бросил взгляд на висящий на окне термометр, прищурился, пытаясь в темноте разглядеть плывущие перед глазами числа, а потом повернулся обратно к близнецу. — ...тринадцать? О, это чо, сиги? — Тройка, — печально выдохнул Антон. Лёша, уже было потянувшийся за сигаретой, с отвращением отдёрнул руку, ушёл с балкона и вернулся с пледом через минуту. Он закутался в него сам, сел рядом с братом и накрыл его тоже, прижав к себе. Старший аккуратно растирал его плечи, не понимая, как можно так сильно замёрзнуть с таким количеством алкоголя в крови. Между Дзюбой и Кокориным завязался разговор об их личной жизни — Саша уговаривал Артёма показать букву на запястье, которую Дзюба постоянно прятал под рукавами кофт или под напульсником. — Бля, слушай, у меня буква Ф, уверен, ничего хуже быть не может, — настаивал Кокорин, пытаясь поймать друга за запястье. — Зато ты когда своего соулмейта встретишь, ты поймёшь, что это та самая сука, а у нас пойди да разбери блять, с кем засосаться надо: Алиной, Ариной, Алёной, Алисой, Александрой... — жаловался Лёша, чуть ли не задыхаясь от возмущения. — Всё-всё, понял, успокойся, — перебил Миранчука Кокорин, поднимая руки вверх. Артём воспользовался этим и зажал ладони между колен, чтобы Саша даже не вздумал покуситься на его руки. Заметив это, Кокорин приуныл и забил. — Лёш, а подай бутылку во-о-он ту, а то этот тьпрь от меня весь вечер будт руки прятать. Где, ксати, Алёна? — Она не Алёна, — зло оборвал Алексей, подавая стоявшую рядом бутылку. Тоша дёрнулся от резкого голоса брата и, поняв, что тот очень разочарован сейчас, обнял его под пледом, уткнувшись носом в плечо. — Сука блять, пиздец у тебя нос холодный, Тоша, ёбаный в рот! Нет, сука, не шевелись, грейся так, как тебе удобно! Пизде-е-ец, да ты холоднее трупа в морге, у тебя руки ледяные! Пока старший сокрушался, Кокорин усмехнулся и забрал из рук Миранчука алкоголь, чтобы тот половину не расплескал по балкону, сделал глоток и предложил Дзюбе. Артём протянул ту руку, на запястье которой не было буквы, Саша возмущённо отдёрнул бутылку и допил её содержимое. — Ну блять, Саш! — расстроенно выдохнул Тёма, снова зажимая ладони между колен. Антон встрепенулся и, раскрывшись, достал из угла ещё одну бутылку, которую подал благодарно кивнувшему Дзюбе. Лёша недовольно посмотрел на него и закутал обратно, согревая. Между Александром и Артёмом вновь пошла та же беседа о дружеском доверии и смысле букв на запястьях, а Антон, воспользовавшись тем, что их не слышат, уточнил у Лёши, всё ли хорошо. — Да буду ли я из-за какой-то шлюхи расстраиваться? — отмахнулся старший. — Дай всё-таки сигаретку. — Будешь, я же знаю, — Антон взял со стола одну из стрельнутых сигарет, зажигалку и отдал их брату. — Руку обратно засунь, — строго пробурчал Алексей, закуривая. Младший послушно прижался обратно, ожидая, пока брата прорвёт. В конце концов, для того, чтобы выговориться, сейчас было самое подходящее время, место и компания. На балконе все свои, алкоголь был, Антонина Павловна всё ещё стояла наверху и курила. Сигареты, конечно, отвратные, но это не так уж и важно. — Дай тяжку, — тихо попросил Антон, под громкий хохот Дзюбы и Кокорина. Лёша, хоть и не услышал, понял и поднёс руку с сигаретой ко рту брата. Тот довольно глубоко затянулся, за что получил возмущённое "Ах ты уёбок!" от старшего, сопровождающееся доброй улыбкой. Миранчуки сверлили друг друга взглядом, пока сигарета тлела. У Лёши в глазах было написано "выдохнешь на меня — получишь пизды", а у Антона немой вопрос "Выдохнуть ему в ебало или нет?". В гляделках победил младший. Не потому что был упрямее, а потому что старшему пришлось закрыть глаза от едкого табачного дыма. — Ах ты сука! — всё тем же шутливо-возмущённым тоном прикрикнул Лёша, после чего сверху раздалось мягкое "Алексей, не обижайте младшего брата". Хотя Антонина Павловна была этажом выше и не выглядывала через перила, Миранчуки прекрасно представляли себе её улыбку и высохшую полную руку, медленно подносящую сигарету ко рту. Соседка курила как паровоз и дожила до своих восьмидесяти с лишним без наследников, поэтому мальчиков снизу всегда любила как внуков, баловала их, но свою пенсию потихоньку спускала, поэтому сигареты курила дешёвые и постоянно продавала ненужный хлам, скопившийся в квартире. Близнецы любили к ней заходить за самогоном, с которого уносило мгновенно, а впридачу получали кучу сладкого, которое раздавали ребятам из их школы (не потому что конфеты были невкусные, не потому что Миранчуки их не любили, а потому что они их в детстве наелись на всю оставшуюся жизнь, да и всегда можно было выйти на балкон и получить шоколадку, так что почему бы и не поделиться с другими). Антонина Павловна всячески баловала близнецов, ругая лишь иногда, да и то в шутку. Мать мальчиков, постоянно пропадающая на работе, была рада такому соседству и оставляла детей на присмотр у старушки, пока те были ещё в начальной школе. — Антонина Павловна! — обратился наверх Лёша, задрав голову. — А у вас ещё нет? На балкон прилетела пачка из-под чёрного собрания, в которой лежала тройка — наверное, всё добро, которое было у щедрой старушки. Наверху послышалось её кряхтение, скрип половиц и шаркающие шаги. — Благодарим! Мы вам вернём! Наверху хлопнула дверь, всё стихло. Лёша прикурил новую сигарету от своей и протянул её брату, но тот был слишком пьяным и согретым для того, чтобы курить самому — он дотянулся губами до фильтра, затянулся и отстранился. Таким образом старший служил подставкой для сигареты младшего, да и был не против. Дзюба и Кокорин обсуждали новоприбывшего в футбольную команду, пророча ему великое будущее, а ещё более великое в случае, если он выучит русский язык. — Хотя, зачем ему русский, когда у него есть Деня, — усмехнулся Саша, принимая бутылку от Артёма. Разговор всё так же шёл своим чередом. Лёша тихо, пытаясь не привлечь внимания, прошептал: — Знаешь, нам с Акинфеевым надо организовывать клуб неудачников, у которых на руке А. — Ага, если выставить наши запястья в ряд, получится протяжный крик. А. А. А, — в тон брату усмехнулся Антон и снова наклонился к сигарете. — Лёш, хватит стонать, мы, вообще-то разговариваем, — насмешливо бросил в сторону Миранчуков Дзюба, возвращая алкоголь из рук Кокорина к себе. — Вообще-то, я Антон.