ААА или Трио Слепых

— Вокруг меня одни гребанные шлюхи... — запрокинув голову, горько усмехнулся Лёша и закрыл глаза, чтобы вид балкона сверху не мешал прокручивать в голове свои самые неудачные отношения. Хорошее развлечение. Весёлое. На самом деле, он надеялся, что после пьянки останется достаточно алкоголя, чтобы всё закопать так глубоко в себя, что потом и сам не достанешь, но собутыльники и Игорь ушли по домам (точнее, на пустовавшую квартиру Акинфеева, потому что идти домой и притворяться трезвыми у ребят не вышло даже если бы они продали свои души Дьяволу, а оставаться у братьев Дзюба наотрез отказался — причин не пояснил, но перед уходом, шатаясь и грозя пальцем, приказал Антону привести Алексея к завтрашней тренировке в годное состояние. Миранчук в ответ лишь вздохнул, бросил обеспокоенный взгляд на балкон, где сидел с остатками спиртного брат, и передал Дзюбу Акинфееву, уже подставлявшему своё плечо). Миранчук-старший продолжал забавлять себя проклинанием всех своих бывших, тонко балансируя на грани, разделявшей ненависть к другим и отвращение к себе. Если бы не резкий и громкий стук бутылки о стол, эту грань Лёша сам бы и стёр, но его близнец понимал, что нужен кто-то, кто резко дёрнет Алексея в ту сторону, где самоненависть покажется глупейшей вещью на свете, поэтому и привлёк всё внимание к себе.       Тоша возмущённо откинул бутылку на стол, резко развернулся, что было не лучшим решением на нетрезвую голову, чуть не упал и, чтобы устоять на ногах, опёрся на балкон, почти вылетев за него. Лёша среагировал мгновенно — разлёгся на животе, крепко вцепившись в щиколотку брата. — Пиздец, Тош, я же не вратарь, чтобы ловить тебя!        Антон беззвучно затрясся от смеха, только сильнее перевешиваясь через стенку балкона, а затем резко упёрся локтём на эту стенку, придал своему лицу максимально серьёзное выражение (всё же улыбался уголками губ, но упорно пытался это скрыть, чтобы войти в образ, но и ежу было понятно, что такой сильный самоконтроль сейчас не под силу ни одному из присутствующих на балконе) и, поиграв бровями, постарался как можно пошлее произнести хриплым голосом: — Да-а-а, я та ещё шлюха...       Мимика Антона, которую подчёркивал тусклый свет из квартиры, выглядела настолько комичной, что Лёша не сдержался и сначала плотнее сжал губы, чтобы не улыбнуться, но что-то пошло не так — сначала он прыснул, а потом засмеялся в себя, уткнувшись лбом в пол и наконец отпустив ногу брата. Антон, довольный собой, нормально поставил бутылку на стол и сел на пол у головы смеющегося уже в голос и пытавшегося выговорить сквозь хохот "Ты просто долбоёб!" Миранчука, ища глазами подушку. Лёша перевернулся на спину, сложил руки на животе и снова уставился невидящим взглядом в потолок, только на этот раз улыбаясь своим мыслям и иногда всё ещё усмехаясь. Младший наконец нашёл то, что искал, сложил по-турецки ноги и слегка откинулся назад, пытаясь дотянуться до подушки, которую потом аккуратно подложил под голову брата. — О чём думаешь? — тихо спросил Антон, боясь спугнуть что-то хорошее в голове старшего, и тоже задрал голову, рассматривая балкончик Антонины Павловны, будто ища там ответ. — О тебе в качестве сутенёра. — отшутился Лёша и перевёл взгляд на свои согнутые в коленях ноги, в раздумиях наклоняя их то в одну, то в другую сторону. Антон лишь усмехнулся и всё так же тихо спросил, не отрываясь от созерцания того места, где вот-вот должна была обвалиться штукатурка: — Хочешь перетереть со мной за жизнь? — ответ был очевиден. — Да я просто немного в ахуе, на самом деле... — вздохнул Лёша и протянул руку за пачкой на столе. Антон любезно подал её, а потом неосознанно завис, наблюдая за тем, как трясущиеся тонкие пальцы брата пытаются поймать одну из двух оставшихся сигарет, потом справляются с этим, откладывая остальное на грудь так, что оно будто прыгало вверх-вниз из-за дыхания; зажал сигарету в губах, уже было поднёс зажигалку, но потом убрал всё обратно — такими же трясущимися руками, так же не торопясь и сохраняя тишину. Будто минута молчания на похоронах неудавшихся отношений, честное слово. Но Тоша терпеливо ждал, перебирая пальцами короткие волосы брата и разглядывая его размытые черты лица в темноте — всё пытался по нему прочитать, насколько плоха ситуация. Пока что выводы были весьма утешительны. — Слушай, я что-то не хочу. Будешь? — сигарета оказалась перед губами Антона, трясущаяся рука Лёши словно должна была вот-вот упасть, настолько сильно её качало туда-сюда (или это у младшего перед глазами плыло, неважно), но младший лишь постарался изобразить свою самую смешную гримасу отвращения, зная, что брат смотрит. — Не, спасибо. — Ну, как хочешь. — в ответ выдохнул Миранчук-старший и принялся медленно убирать сигарету обратно в пачку. Спустя пять секунд молчания Лёша, не отрываясь от своего "увлекательнейшего" занятия, начал немного печальнее, чем хотел, рассказывать: — Да она увидела у меня эту букву, назвалась Алиной, чтобы развлечься. Свою ещё не показывала, мол, да зачем, "Я и так знаю, что это ты, с первого взгляда на твоё запястье поняла, что ты — моя судьба", говорила, что чувствует что-то... — Недоёб. — выдохнул Антон, продолжая перебирать волосы брата. Лёша, конечно, смешно передразнивал девчачий голос, делая его высоким до боли в ушах, но при этом его лицо было таким безэмоциональным, что эта наигранная насмешка над ситуацией делала только хуже. — Ну, запудрила она мне мозги, мы выпили, и я... — Да видел, не вспоминай. — Антон положил ладонь на глаза брата, будто стараясь спрятать его психику от созерцания чего-то отвратительного. Лёша прикрыл глаза, глубоко вдохнул, а потом вяло улыбнулся: — У тебя от рук так сильно сигами несёт, будто я в тамбуре электрички еду. — Ну, мама нескоро приедет, выветрится успеет. — безразлично пожал плечами Антон и убрал руку с лица брата, чтобы тому не стало хуже от запаха табака, въевшегося в кожу, кажется, несколько лет назад, когда сделал первую затяжку.— Скоро каникулы.       В ответ тишина и лишь спокойное в дыхание старшего, ожидающего продолжения фразы. — Поехали в Питер на несколько дней? — Снова пить? — улыбается, вспоминая конец летних каникул, Лёша. — Только в этот раз Нева холодная, ты учти.       Антон широко улыбнулся, перебирая тёплые воспоминания об этом городе, а потом снова умоляющим тоном попросил: — Поехали, Лёш. — А тренировки? — Мы буквально на две ночи и три дня.       Лёша прикусил губу, обдумывая предложение. Звучало как что-то ненормальное. Вполне в их духе, надо только у матери отпроситься. Но чёрт, скоро сборы, пропускать тренировки чревато последствиями, да и денег у них не так уж и много... — Нет, не стоит. — Почему? — Хотя бы потому, что ты сейчас пьян, а твои пьяные идеи заканчиваются на дне.       Антон кивнул, понимая, что оспорить этот аргумент ему нечем, окинул взглядом балкон и, вспомнив о том, что надо бы убраться, закрыл глаза и остался неподвижно сидеть, желая ненадолго остановить время, которое неумолимо бежало вперёд, не давая вздохнуть. Мир вокруг кружился, не давал сосредоточиться на чём-либо, дёргал туда-сюда, разрывал сознание на части, но стоило открыть глаза — лишь спокойно покачивался, как лодка на волнах. В оглушающей тишине было слышно только собственное дыхание и совсем тихие вдохи-выдохи брата, поднимавшиеся наверх белыми облачками пара, которые постепенно рассеивались в воздухе. Не покидало непонятное чувство умиротворения, которое возникает, когда ложишься на спину на волнах, разводишь руки и ноги в стороны, смотришь в розовое из-за заката небо и просто отдаёшься течению, абсолютно не волнуясь о том, куда тебя унесёт. Понятное дело, что дома, рядом с близким человеком, другого быть не может, но почему-то Антону казалось, что всё дело тут в неподвижно лежащем рядом брате. Лёша был похож на произведение искусства — им можно было любоваться вечность. Мысль о том, что они близнецы, ушла в запой и не вернулась, так что о себе Антон так не считал. Спустя несколько минут отдыха от разговоров Алексей достал сигарету и закурил, продолжая смотреть вверх и думать о своём. Иногда он подносил сигарету к губам брата, ждал, пока тот затянется, и возвращал её себе. Вместо облаков пара к балкону снизу теперь поднимался серый табачный дым, завивавшийся причудливыми узорами в воздухе, а потом также таял. Ночную тишину нарушали лишь далёкие хлопки крыльев неспящих птиц, ищущих приюта на балконах и подоконниках.

***

      Вопреки распространённым о Питере стереотипам, вот уже третью ясную ночь подряд Миранчуки гуляли вдоль Невы в компании хорошего вина и русских песен. Если бы Луна была живой, ей было бы невероятно стыдно наблюдать за происходящим безобразием, но прохожим было не до этого — каждый погружён в свои заботы и радости, если уж двух абсолютно одинаковых подростков и замечали, то улыбались и шли дальше, боясь спугнуть чужое счастье. — Кря-я-я-я-кря-кря-кря-кря-кря-кря! — спустившись к воде, начал приговаривать Лёша. Чайки, спокойно отдыхавшие в свете уличных фонарей на каменных плитах, разошлись по краям небольшой пристани, недоумевающе рассматривая ночного гостя. Антон, спустившись вниз за братом, смеялся в кулак, в котором была зажата бутылка, и настороженно смотрел на чаек — те казались такими огромными, будто вот-вот сожрут. Лёша тем временем подходил к одной из птиц с каждым резким выпадом произнося "Кря!", а потом расстраиваясь: — Почему они меня не боятся? — бедная птица в недоумении оглядывала своих сородичей и, раскрыв клюв, произнесла протяжное "А-А-А!". Старший дёрнулся со словами "Ёбаный блять нахуй!" и подошёл к истерично смеющемуся брату, пытавшемуся сквозь слёзы выговорить "Да не надо позориться!", но получалось только "ёбаный в рот". Согнувшись пополам, младший был вынужден сесть на край пристани, свесив ноги вниз, поставить бутылку рядом и вытирать ладонями слёзы, выступившие на глазах после долгого смеха. Лёша сел рядом, оставив "уток" в покое, сделал пару глотков и, задумчиво глядя в даль, прищурился. Антон, наконец приведя себя в порядок, всмотрелся в воду и понял, что вдали плывут уточки, медленно приближаясь к ним. — Хочу сфотографироваться с уточками. — сказал Антон, доставая телефон. Камера, разумеется, не умела фотографировать в темноте, но Тоша был слишком упрям и пьян для того, чтобы прекратить свои попытки. Жизнь вынуждена была его разочаровать — уточки уплыли в другую сторону, а ни одного нормального и чёткого снимка так и не вышло. Младший положил телефон на пристань, взял бутылку, сделал из неё пару глотков и, обернувшись в сторону уплывающих птиц, обиженно пробурчал, активно размахивая при этом свободной рукой: — Ну и пожалуйста! Ну и не нужно!       Одно неаккуратное движение — и Антон кувырком летит в остывшую воду, немного приходит в себя, судорожно хватает ртом воду вместо воздуха и сам не понимает, каким таким чудом оказывается снова на камне. В ушах вода, непонятный шум и знакомый голос "Он в порядке, не переживайте, просто придурок!". Тоша упирается лбом в холодную плиту, руки, держащие его на краю, дрожат от напряжения, а тяжёлое и мокрое тело тянет на дно. Он на автомате кивает, когда слышит незнакомое "Всё в порядке?" и пытается улыбнуться, вот только кашель мешает. Наконец получив воздух, Антон начинает смеяться, осознавая, что из-за дурацких птиц он упал в воду. — Ну и дурак, боже, ну какой же ты ебанутый, Тош, ну ты блять... — всю дорогу до гостиницы бурчал Лёша. — Из-за ёбаных уточек! Ёбнуться в воду!       Антон лишь плотнее кутался в толстовку брата, которую тот снял с себя, чтобы довести своего младшего близнеца-придурка в более-менее приличном виде до кровати. Мокрую футболку и толстовку, которую стянул прямо на пристани, Лёша нёс в вытянутой руке, чтобы самому не промокнуть — бессмысленно, конечно, но пьяный мозг это не совсем осознавал. — Блять! — воскликнул младший на половине дороги, остановился и очень печально посмотрел на брата. Тот лишь вопросительно поднял брови. — Я же вместе с бутылкой нырнул, да?       В номере Лёша еле стоял на ногах, но всё же развесил мокрые вещи, отправил брата в душ, а сам устало плюхнулся на их двуспальную кровать, морально готовясь к утреннему похмелью. Почти заснув, до его сознания донеслось тихое Тошино "Лёш?". — А? — в подушку простонал старший и приоткрыл один глаз, пытаясь вычленить из темноты очертания лежащего рядом брата. — Ты же знаешь, что чайки не крякают?       Не до конца осознав сказанное, Лёша лишь устало пробормотал, как это делал всегда, лишь бы отделаться от близнеца: — М-м-м... — Знаешь, как они говорят? — М?       Младший зажал нос двумя пальцами и несколько раз произнёс громкое "А", заставив старшего рассмеяться в подушку и обратить-таки на него внимание. Лёша подполз ближе на кровати, крепко обнял брата и пробормотал ему в плечо тихое "Спи". Антон лишь прижал его к себе , устроился поудобнее и, не отпуская, закрыл глаза, засыпая.

***

      Лёша совсем запутался. Вся эта дурацкая тема с родственной душой уже настолько извела, что Миранчук не знал, куда себя деть, поэтому пошёл туда, откуда его точно не выгонят. Антонина Павловна внимательно выслушала, закурила, а потом принялась раскладывать все мысли растерявшегося мальчика по полочкам, делая длинные затяжки, во время которых тот обрабатывал информацию, принимал её и пытался усвоить. — Понимаешь, первый блин всегда комом, мальчик мой, никто не обещал тебе, что после первого поцелуя твоя буква пропадёт. — снова длинная затяжка, а Лёша смотрит так удивлённо, что на это смешно смотреть. Выдыхая дым, старушка продолжает. — Ты много раз наступишь на грабли, больно ими ударишься, но, поверь мне, есть место, где граблей нет, просто нужно долго ходить и искать его, сквозь обиду и боль. Такая уж жизнь, ничего не поделаешь. — А если я не найду этого места без граблей? — спросил Алексей, пока соседка делала очередную затяжку. — Знаешь, некоторые его находят, а оказывается, что граблей нет, есть только очень медленная мина. Вот они стоят на ней, радуются, танцуют, а потом она срабатывает и не оставляет от тебя ничего, кроме мокрого места.       Лёша в ужасе смотрит на прикрытое шалью запястье — на жёлтой обвислой коже пусто, только ярко-синие вены и сухожилия. Антонина Павловна снова медленно затягивается. — У вас была мина, да? — осторожно уточняет мальчик, пытаясь заглянуть в глаза собеседницы — та их прячет за табачным дымом и редкими ресницами. — А я так похожа на мокрое место? — слабо улыбается старушка, выбрасывая окурок за балкон и доставая новую сигарету из пачки. Лёша понимает, что в глазах слишком много слёз, на себя уже плевать, а вот чудесную соседку жалко, за неё сердце болит, а судьба та ещё сука. Он уже не маленький (между прочим, ему целых тринадцать лет!), чтобы не понять, сколько боли и усталости скрывается за этой маской постоянно доброй и жизнерадостной старушки. Миранчук крепко-крепко обнимает её, желая без слов сказать, как ему жаль, как он сильно возмущён этой несправедливостью, а Антонина Павловна лишь гладит его по волосам, второй рукой продолжая курить. Лёша долго не отпускает, а потом всё же отстраняется, когда снизу слышит обеспокоенный голос брата, зовущего его. Алексей наклоняется через стенку балкона: — Тош!       Перепуганный близнец выглядывает снизу, а спустя минуту уже сидит рядом и наблюдает за тем, как Лёша делает первую в своей жизни затяжку. Конечно, кашляет и вытирает слёзы, говорит, что всё это херня какая-то, а Антонина Павловна лишь по-доброму улыбается — рада, что не понравилось. Антон на слово не верит, пробует тоже — также разочаровывается и отдаёт сигарету обратно соседке.

***

      День явно не из лучших — очередная девушка оказывается не той. Антона мотивирует жить только мысль о балконе соседки сверху, её сигаретах и длинных разговорах о жизни, вообще её смысле, минусах и плюсах, а ещё о людях. Антонина Павловна задержалась на кухне, чтобы приготовить любимый какао, так что Тоша вышел на балкон один, да так и замер, обнаружив на нём своего брата.       Лёша выглядел не меньше потрёпанным жизнью — даже не обернулся, продолжая стоять с закрытыми глазами и медленно выдыхая дым вверх. Антон понимал его состояние — в голове хаос, наружу рвётся крик, а ноги отказываются держать тебя. Кажется, сейчас подойдёт к краю балкона и выпадет — не потому, что хочет, а потому что физически не вынесет. Вот-вот сломается. Младший смотрел на свою точную копию и понимал, что они даже сломанны одинаково. Разве что сигареты разные — на балконе пахло вишнёвым ричмондом, который постоянно курила Антонина Павловна. Наверное, Лёша у неё стрелял, так проще — пачку прятать не надо, да и если от тебя пахнет сигаретами, всегда можно оправдать себя посиделками у соседки. И всё же Антон не ожидал. Удивительно, но дальше собственных забот не видел — а прямо перед ним ломался близкий человек, доводя себя до изнеможения, по осколкам разваливаясь и тщетно упуская свои части между пальцев, пока пытался поставить их на место. Младший так и замер, чувствуя ком в горле и давящее чувство вины. Изо рта торчала сигарета, зажигалка была крепко зажата в пальцах, и Миранчук мог бы это всё давно спрятать, но перед ним ломался мир, как-то не до конспирации. Закрывающаяся дверь балкона ударила застрявшего в проходе близнеца, Лёша открыл глаза и обернулся — Антон готов был поклясться, что слышал, как всё рухнуло и обрушилось на этот чудом живой балкон. — Ты куришь? — так тихо и устало, будто старшему всё равно. Тоша знал, что нет, не всё равно, что сейчас лишь нанёс ещё один удар, но "поздняк метаться", как говорил их друг из Питера. — Ты тоже? — не сумев скрыть удивление в голосе, спросил младший и прошёл на балкон, не решаясь подойти ближе к брату. Дверь захлопнулась. Теперь два сломанных близнеца стоят друг против друга и не знают, что делать дальше — каждый видит, насколько разбит второй, а помочь не в состоянии, и так из последних сил себя в руках держит. — Ричмонд. — тихо подтверждает Лёша, взмахивая коричневой сигаретой с золотой полосой у фильтра. — Мальборо. — в ответ достаёт изо рта сигарету Антон — белая, с рыжим фильтром и небольшим красным значком у него.       Неловкую паузу прерывает приход Антонины Павловны с двумя чашками — в одной кофе, в другой какао. Младший помогает ей, подхватывая чашки и отдавая первую брату, вторую забирая себе. Старушка закрыла дверь и уселась в любимое кресло, закуривая. Антон сел на небольшой диванчик, откинулся на его спинку, поставил чашку на подоконник сзади и закурил, чтобы не выбиваться из компании курильщиков. Лёша трясущимися руками держал чашку и загипнотизированно смотрел на неё, будто желая найти в кофе смысл своего существования. Сигарета в его руках медленно тлела, а кофе остывал. Антон не вынес — подошёл и забрал чашку, прекрасно понимая, что стоять с чем-то в руках ещё тяжелее, чем просто стоять. Младший поставил кофе рядом со своим какао и вернулся к брату, который опёрся предплечьями на бортик балкона и курил длинными затяжками, смотря вдаль, на кладбище. Миранчук-младший встал рядом в той же позе и посмотрел туда же, пытаясь найти предмет или человека, за которым можно наблюдать: рыдающая вдова, курящий гробовщик, усталые вороны на надгробиях...       Ноги не держали. Слишком много всего навалилось: чувства к человеку, не являвшемуся родственной душой, грызли изнутри, словно решили не искать выход наружу, а сделать его себе; убитый и трясущийся брат, делающий затяжку за затяжкой, стоял молча, поддерживая давящую тишину, и Антон чувствовал себя как бутылка вискаря в рюкзаке, зажатая для устойчивости между учебников. Разве что вискаря внутри не было. Опустошённая бутылка вискаря, вот. Лёша потушил окурок о балкон и бросил его вниз, медленно выдыхая в сторону кладбища, а потом потянул брата за собой за локоть. — Пойдём сядем, а то упадёшь сейчас.       Шатаясь, близнецы на ватных ногах подошли к диванчику, устало сели на него — старший взял их чашки и, держа в трясущейся руке какао брата, сделал глоток кофе, прикрыв глаза и глубоко вдохнув перед глотком. Докурив, Антон выкинул окурок в импровизированную пепельницу — пустую банку из-под солёных огурцов — и забрал свою чашку, грея о неё руки. — А ещё я твои носки спиздил, так, чтобы уж всё было честно. — внезапно сказал Лёша, слабо улыбаясь и вытягивая ноги, чтобы продемонстрировать краденное. Антон усмехнулся и, грустно подняв брови, протянул: — Верни-и-и...