Переспим?

*** Практически в то же время, что и Антон, в сон погружаются два сотрудника полиции из Санкт-Петербурга. Именно им выпадает заглянуть в сны троих свидетелей, которые ночью находились на соседних полках с погибшей. Юридически такой своеобразный опрос свидетелей - очень тонкое дело. Полиция не имеет права задерживать ни в чем не повинных граждан и оставлять их в камере на ночь. А днём, на деревянной скамейке, в очереди на дачу свидетельских показаний, вообще мало кто мог бы задремать. На этот случай есть отдельные комнаты ожидания и портативные мини-электрошокеры, которые, подавая импульс в правильное место, вызывают кратковременный сон. Сергей Матвиенко, капитан полиции, занимающийся снохождением на службе уже седьмой год, все ещё шутит о том, что однажды их просто всех прикроют и посадят за битьё свидетелей током и подглядывание за эротическими снами. Удары током, кстати, достаются не только гражданским, но и самим сноходцам - в первую очередь. Сейчас на шеях обоих полицейских, повыше ключиц, закреплены по два электрода. Один - для мгновенного засыпания, пульт от него у каждого свой. Второй - для того, чтобы разбудить напарника, если тот не может проснуться сам. В девяти случаях из десяти - излишняя мера предосторожности, однако вот старший лейтенант Арсений Попов, напарник Матвиенко, в свое время битый месяц учился просто во сне нажимать эту самую тревожную кнопку. С Поповым Сергею вообще пришлось не просто. Начнем хотя бы с того, что Арсений изначально не полицейский, а клоун. Если назвать его клоуном, то поправит: "актер-эксцентрик". Циркач, короче, с самым настоящим цирковым образованием. Немножко акробат, немножко жонглёр, абсолютное ебанько, внезапно обнаруживший в себе способности проникать в чужие сны, да ещё и менять там, что не понравится. С новообнаруженным талантом Арсений обратился не куда-то, а прямиком к психиатру, и остаётся только порадоваться, что этот самый психиатр в свое время консультировал петербургских сноходцев в ходе поисков похищенного человека. Он порекомендовал подполковнику полиции Станиславу Шеминову, тогда ещё бывшему майором, прособеседовать близкого к отчаянию циркача. С тех пор служба Матвиенко, к которому после переобучения прикрепили новенького, стала и опасней, и трудней, но скучной не казалась уже никогда. - "Хач"? - уточняет Попов, поправляя на себе электроды. - Хер с тобой, пусть "хач", но тогда "Клоун", - для порядка ворчит Матвиенко, - все, сладких снов. Мужчины одновременно нажимают на мини-пульты, зажатые у каждого в левой руке, и уже во сне откидываются в полуразложенные кресла. Сергей видит белый зал, как холл в больнице, и одна из ламп дневного света с жужжанием моргает. Переходное пространство. Для него оно такое. Попов как-то рассказал, что оказывается, наоборот, в темноте, а потом появляются разные двери, выхваченные светом прожектора. Сергей же видит белые, одинаковые двери палат. В этот раз дверей три, они появляются одна за другой, значит, все свидетели заснули. Можно работать. *** А ведь впервые он убил из милосердия. Честное слово. Бабушка была очень слаба последнее время, и не могла встать с кровати, не то что копаться на заросшем сорняками огороде. Заснуть тоже не могла, все время ворочалась, охала от боли, стонала, когда думала, что внук не слышит. Маленький, но не по годам смышлёный мальчик все слышал и понимал. Он ждал, когда бабуля заснет, чтобы помочь ей не просыпаться от боли подольше. Это не сложно: надо просто шагнуть из темного коридора в подсвеченный ход, и вот уже его бабушка, еще молодая женщина или маленькая девочка, идет по мелкому ручью босиком, и вода прозрачная-прозрачная, и вот уже поглубже, не подскользнулся бы. Вспышкой окрашивается небо - в это время бабушка выгибается от стреляющей боли, но мальчик тихо удерживает ее, зовёт по имени. - Тише, Груша, тише... У бабушки - редкое даже для деревни имя Аграфена. Внук уже знает, что если не звать по имени - ничем не поможешь, только стой да наблюдай. Последние три дня - самые страшные, старая женщина уже не сдерживается, кричит и плачет в голос, лишь изредка забываясь беспокойным сном. Мама держится при ней, но сегодня спустилась в подпол и кричала от бессилья, перебила все банки с вареньем, плакала. Обезболивающее, которое может выписать онколог, кончилось, за новым в райцентр ездить - сутки провозиться, а тут бабка лежачая, сын малой и дочка грудная. - Господи, прости, да прибери ты уже, сколько мучить можно... Мальчик слышит истерику матери, слышит затихающие стоны бабки - она, видимо, опять проваливается в дрёму - и идёт в дом. Солнце серебрится в мелких волнах, камешки скользят и холодят босые ноги маленькой Груши. Она забрела уже почти по колено, дальше нельзя - маменька заругает. Но маменьки рядом нет, а прохладная текучая речка - такое счастье в зной! Груша маленькая и здоровая. Все впереди, и все непременно будет хорошо. И даже когда нога соскальзывает и девочка падает лицом в речку - она думает, что все обойдется, сейчас она просто поднимет голову, а потом и вся вылезет. Вот досада, рубаху замочила...