волчье

тропка моя, ведущая никуда, или маяк, без которого невозможно? слабость моя — и сила, и радость, да, горе моё — и счастье, конечно, тоже.©*

      «Говорят, что у Волка ни души, ни сердца; говорят, что слаще крови человеческой не пробовал Волк лакомства…»       Лисица просыпается от ласкового касания к холке. А над ней — раз — и сам повелитель леса — Леший, Лешак, Боровой, как угодно. Стоит и смотрит добрым глазом. У Лешего златые волосы, в которых запутались травы, глаза зеленые, без зрачков и белой склеры, кожа белая-белая, а лицо младого юноши с ямочками на пухлых щеках.       Ко всем хозяин леса является в разном обличье: кого-то пугает, а кого-то за собой уводит. Лисице уже все равно: она нашла своего божка и повязана до смерти. Ей ни страшно, ни красиво — никак.       Леший улыбается, пропускает мягкую шерсть меж холодных пальцев и не сводит с лисицы взгляда.       — Не передумала, глупая? Никак вернулась, чтобы остаться со мной?       Лисица фырчит, воротит голову. Леший смехом заливается, опускается рядом и руку отводит.       — Думаешь, ему ты нужна, плутовка? Думаешь, ему своего проклятья недостаточно? Что же делается с тобой, что происходит…       — А ты не видишь, старый?       Новый лик на небольшой поляне слепит взгляд красотой и божьим великолепием: то красавец Вирява — вечный спутник и помощник, укротитель буйного нрава и общий лесной любимец.       — Не видишь, что происходит любовь?       И поправляет светло-зеленые локоны, что в тон глазам и одеждам из мягкого мха, свежей травы. Леший оглядывается на Виряву, но ничего ему не отвечает.       А лисица смотрит на двух главных лесных божеств и тихо поскуливает: ничем хорошим не заканчиваются встречи с ними, совсем ничем.       — И что же? Будешь бегать за ним, связанный по лапам проклятьем?       Да хоть целую вечность… просто бы рядышком, под бочком…       Вирява заглядывает в лисьи глаза.       «Нет в лесу существа добрее, нет существа светлее…»       Помнится, когда-то этот красавец уже смотрел на лисицу точь-в-точь, как сейчас, а после назвал Тэхеном и наделил силой ведьмовской, отправил на самую границу сторожить вход священный в лес Заповедный.       Уповать на божью милость?       Идти против самой Природы?       — И правда его любишь?       Любит ли? Если готов в лапах принести свое сердце, выдранное из груди, и позволить делать все — абсолютно все — что тот захочет… это любовь?       — Сердце готов вырвать, значит? — Вирява хмыкает. — И отдать зверю на растерзанье? И даже если человеком не стать тебе больше?       Да, да, да! Всего себя, на растерзанье, на поруганье… только бы рядом. Только бы с Ним рядом.       — И даже если жизни лишишься, то все равно с ним будешь?       Но оба божества уже знают ответ… как же жестока Судьба, как же изворотлива… Повязанные нитями души, которым суждено находить друг друга в каждой из множества своих жизней, обернуть кровными, проклятыми врагами…       Любовь все побеждает? Любовь всесильна?       — Я дам вам времени до окончания лета, а после приду по твою душу, — говорит Леший. — И не будет во мне больше жалости. А до того времени сможешь рядом с Волком быть человеком, сможешь любить его по-человечьи, сможешь обворожить и влюбить в себя, околдовать… готов платить такую цену?       Лисица смаргивает слезы, смотрит в поисках помощи на Виряву, но тот хранит молчание: Леший в лесу хозяин, Леший в лесу повелитель. Против слов Лешего идти даже Виряве не позволено.       — Целое лето с любимым или жизнь твоя вечная? — давит Леший.       И лисица делает выбор. (Она его сделала уже давно)       Зачем вообще нужна вечность, если вечность эту суждено прожить без любимого?       В руках у Лешего сверкает маленькая жемчужина — сосредоточенье лисьей жизни. Сожми и уничтожь.       Тэхен смотрит вслед двум божествам и тычется мокрым от слез носом в острые коленки.