Мудрость — добродетель, за коей человек следовать должен всю свою жизнь. Ибо не выйдет быть настолько мудрым, чтобы нельзя было стать еще мудрее. Истинные мудрые люди знают об этом... На жизненном пути должны мы принимать мудрые решения. Помни же, что мудрые решения — не те, что упрощают жизнь. Порой они делают ее куда сложнее. Зато сам ты при этом всегда становишься лучше.
(Камень добродетели)
Прошла без малого неделя с того злополучного дня, когда мастер сделал Виолетте предложение, от которого невозможно было отказаться. За это время старую Розину успели выгнать из дворца, поймав на мелком воровстве, ведьмак Геральт поучаствовал в Большом Турнире и смог его выиграть, а Бестия все ещё гуляла на свободе, но нападать перестала, затаилась. Виолетта, сперва сильно напугавшаяся, начала прислушиваться к уговорам Гвеналя. Он убеждал её, что непременно позаботиться о ней, что они будут счастливы настолько, насколько это возможно. «Что тебе этот глупый молодняк? Взрослый, опытный муж – вот кто нужен юной нежной деве!», рассуждал он. Его речи, поначалу казавшиеся ей пугающими, со временем стали вполне рассудительными и здравыми. Она начала задумываться о своем будущем, чего за ней обычного не водилось. Прежде в её голове были лишь мечтания – путешествия, новые интересные знакомства, написание книги, но мастер Гвеналь начал ломать их так же легко, как ломал толстыми кривыми пальцами яичную скорлупу. «Забудь эти бредни, девочка. Ну, кому в этом пропащем мире нужна твоя писанина? Сожги все свои бумажки!», приказал он, когда Виолетта в очередной раз замечталась у кухонного окна. Она почти поверила ему. Пришла в свою крохотную каморку, открыла старый сундучок, где хранила свои сокровища – перо, чернильницу, тощий кошель со сбережениями на случай «непредвиденного путешествия», свои драгоценные рукописи, которые она вела с момента, как научилась писать, а значит почти семь лет. Она уже вытащила их наружу, но руки задрожали, а сердце застучало очень быстро, и желтоватые листы вернулись на свое место. Крышка сундучка захлопнулась с приятным стуком, а Виолетта почувствовала странную дрожь. Знатоки и учёные мужи называли это ощущение «интуицией», и именно оно посеяло в юном сердце девушки семена сомнения, почти сразу давшие всходы. А когда она сомневалась, или не знала, как поступить, она всегда шла к матери. Кладбище Мер-Лашез располагалось отдельно от города. Когда-то давно какой-то очень набожный дворянин похоронил там разбойничью банду, посчитав, что просто сжечь их было бы чудовищным поступком и преступлением против богов, а потому закопал их на месте нынешнего кладбища. Потом там произошли ужасные события, связанные с призраками и жуткой резнёй. Какое-то время оно оставалось пустующим, но в итоге там начали хоронить и простых жителей княжества, и даже благородных особ, построив для них вполне симпатичный склеп в центре кладбища. Там же находилось надгробие матери Виолетты. Девушка отпросилась у Гвеналя, который умильно улыбнулся её желанию «помянуть матушку», собрала в корзинку пряники, сухое соленое печенье, чтобы не голодать весь день, толстую желтую свечу, спички и отправилась прямиком на кладбище, в этот раз напрямую. Путь лежал через все такой же оживленный Боклер. Глашатаи, не уставая, рассказывали о последних новостях, касавшихся в основном Бестии, Геральта из Ривии и новомодных ковирских стрижек. Виолетта бегом преодолела все переулки и лесенки, вышла к Метиннским воротам и пошла к кладбищу сквозь виноградники. Сборщики трудились в поте лица, разгибая спины только чтобы потом с кряхтением согнуть их снова. Виолетта украдкой сорвала пару виноградинок, сунула в рот и скривилась – ещё бы, ведь винные сорта совершенно не такие сладкие, как столовые. Виноградники остались за спиной, и показалась рощица. Виолетта издалека увидела надгробные камни, воткнутые без всякой мысли или гармонии, словно какой-то великан раскидал свои игрушки. Воздух в некрополе был на удивление легким и приятным, деревья создавали приятную тень. Здесь можно было бы гулять, как в парке, поставить пару скамеечек или беседку, если бы вокруг всё не напоминало о смерти. Девушке здесь не нравилось только поэтому, но она все равно приходила – помянуть и спросить совета. Первый сюрприз поджидал её почти сразу, вернее множество сюрпризов, больших и черных. Вороны были здесь частыми гостями, кладбище всё же, но определённо не в таких количествах. Их были сотни, и они, по большей части, молчали, провожая её умными блестящими глазками. Цвет их перьев напомнил ей цвет брони с портрета. Разум снова начал улетать в страну грёз. Черный Рыцарь останавливает коня возле раскидистого Дерева Висельников. Название подчеркивают свисающие на веревках человеческие останки,свежие и не очень. На ветках сидят вороны – извечные спутники смерти. Его спутники. – Ты долго шёл к нам, рыцарь. Смерть шла за тобой по пятам и загнала к нам. – Я и есть смерть, – отвечает Рыцарь, его голос разрезает мертвую тишину. Вороны ворчат, взмахивают крыльями и разлетаются. Рыцарь… Виолетта остановилась. Перед ней появилось очередное надгробие, поставленное не так криво, как остальные. Простенькое, без привычных для Туссента украшений в виде вырезанных изображений мертвеца, или нарисованных золотой краской виноградных лоз. На камне выдолблено «Катарина, любящая мать» и всё, даже дат жизни не было. Виолетте надгробие казалось слишком пустым, но она не решилась добавить дату смерти без даты рождения, ведь последнюю она не знала. По правде сказать, это была даже не могила. Под надгробным камнем в земле не лежало тело. Никто не стал искать труп обычной шлюхи, а если и стал бы, то вряд ли нашел – его наверняка сожрали утопцы. Виолетта купила этот камень, потратив на него почти всю зарплату за первые полгода работы в дворцовой кухне. Теперь ей было куда приходить и ставить свечку, было с кем поговорить. – Здравствуй, матушка. Холодный камень не отозвался. Виолетта вытащила из корзины свечу, зажгла её и поставила сверху на надгробие, а сама присела напротив. – Что же мне делать? У неё неприятно сдавило грудь от мыслей, посетивших голову. Ей совсем не хотелось замуж за мастера. Он был добр к ней, он забрал её из «Колоколов Боклера», когда пришел туда в очередной раз и не нашел своей любимицы Катарины. Он был хорошим опекуном, возможно, даже другом и наставником, но мужем… нет, он совершенно не годился в мужья. Но она боялась отказать ему теперь, когда он уже начал планировать их свадьбу и их последующую жизнь. Ей отчего-то было стыдно за свои чувства, она прятала их и только сейчас по-настоящему поняла, насколько ей тяжело. Кто-то гаркнул. Виолетта подняла глаза и возмущенно ахнула – один из воронов сел прямо на надгробный камень. Она шикнула на него, но тот только отпрыгнул в сторону и снова гаркнул, как-то совсем издевательски. – А ну кыш, наглая птица! – Виолетта махнула рукой, и ворон все же слетел. Девушка расслабилась, но через несколько минут ворон вернулся и снова уселся на камень. В этот раз в клюве он держал ярко-красную рябиновую гроздь. Виолетта шумно втянула носом воздух и нахмурилась. – Ну чего тебе надо? – недовольно спросила она. – У меня тут только пряники и печенье, ты такое не ешь. – Вы просто ему понравились, сударыня. Виолетта вскрикнула и обернулась. Кем бы ни был стоявший за её спиной незнакомец, передвигаться он умел с бесшумностью лесного кота. Трудно было определить его возраст – волосы были седыми с парой совсем белых прядей, но весьма густыми. Чуть вытянутое приятное лицо украшали аккуратно подстриженные бакенбарды цвета соли с перцем. Длинный нос с горбинкой придавал ему очень интеллигентный вид, а антрацитовые глаза добавляли образу мудрость прожитых лет. Одет он был необычно – дорогой бежевый камзол с растительным узором, а поверх него длинный стёганый жилет, весьма потрепанный и покрытый пылью. Чёрные перчатки без пальцев украшала вышивка – странные колдовские символы, несколько кругов и треугольник в центре. Через его плечо была перекинута сумка, источавшая приятные успокаивающие ароматы лаванды, жасмина и ещё каких-то пахучих трав. – Ну-ну, друг мой, – обратился незнакомец к ворону. – Негоже оказывать знаки внимания даме, которая ясно выразилась против такого обращения. Неожиданно, птица послушалась. Ворон, гаркнув, спорхнул с надгробного камня и оставил ей на прощанье рябиновую гроздь. «Иноземец!», радостно подумала Виолетта, разглядывая мужчину во все глаза. Тот поудобнее перехватил двумя руками за лямку своей сумки и, видимо, собрался уходить. Девушка не могла упустить такой шанс. – А вы… – она судорожно перебирала в голове все возможности его задержать, пока он стоял, едва склонив голову на бок. – Хотите пряник? – О, благодарю. Мужчина принял пряник и откусил, прикрыв глаза. Пока он жевал, девушка решила идти в наступление. – Меня Виолетта зовут. – Эмиель Регис, – отозвался он, легко смахивая крошки с губ. – Чудесный пряник. Мёд и корица – настоящая классика пекарного дела. Но я бы добавил мяты, она всегда придаёт чудесный аромат и замечательный привкус свежести. К тому же, убирает медовую приторность. – Обязательно попробую, когда буду готовить в следующий раз, – бодро отозвалась Виолетта, готовя очередную атаку. – Простите моё любопытство… Вы ведь не местный? – Неужели меня так выдает мой вид? – улыбнулся Регис. – Не только, – девушка приготовилась тянуть добычу. – Ещё говор у вас совершенно не здешний. – Ах да, этот ваш очаровательный туссентский акцент, – Регис снова перехватил лямку и вздохнул. – Как мило вы грассируете, а ещё смягчаете «л» даже там, где не нужно. И эти распевные окончания! Век бы слушал. – А мне очень нравится северное произношение! – перехватила инициативу Виолетта. – Такое твёрдое и решительное, очень мужественное. – Восприму это как комплимент, – улыбнулся мужчина краешком губ. – М-м… Господин Эмиель… – начала Виолетта, но тот остановил её жестом. – Просто Регис, хорошо? – Хорошо… Регис, – имя звучало необычно, но произносилось приятно. – А вы откуда? Завязалась неспешная беседа. Они присели рядом с надгробием её матери на мягкую траву. Регис достал из сумки бутылку с какой-то настойкой, маленькую рюмочку и стал пить. Ей не предложил – «слишком крепкий дистиллят для столь юной особы» пояснил он, но Виолетта и не рвалась пробовать странную жидкость, обойдясь пряниками и печеньем. Регис рассказал ей, что пришел из далекого Бругге, что вел там медицинскую практику, и по большей части живет врачеванием и травничеством. Виолетта не решилась спрашивать, что привело его в Боклер, по крайней мере, пока. Ему она рассказала, что работает на дворцовой кухне в качестве подмастерья, и упомянула о своих рукописях. – О-о, – оживился Регис. – Могу я узнать, о чем твой труд? – Никакой это не труд, так, наброски, – смущенно пробормотала Виолетта, пытаясь понять, кто дернул её за язык. Казалось, запах его настойки начал её дурманить. – Значит, это художественное произведение? Приключенческий роман? – Я… я пока не решила. Просто записываю всё, что придёт в голову. – Это замечательная привычка, – одобрительно кивнул Регис. – Обязательно её сохрани. Порой, просто необходимо заглянуть в собственную голову, поглядеть на свои мысли со стороны. Ну и дать выход вдохновению, само собой. Беседа потекла дальше, как тонкий упрямый ручеек сквозь сухое русло. Виолетта расспрашивала Региса о его стране, тот отвечал с охотой, используя весьма сложную витиеватую речь, что придавало его словам ещё больший вес. Чем дольше длилась их беседа, тем больше интересных деталей в своем собеседнике подмечала девушка. Он изъяснялся с некоторой долей покровительства в голосе, но отнюдь не с гордыней. Имел странную привычку улыбаться, не разжимая губ. Кожа его была невероятно бледной для человека, который много времени ходит под жарким летним солнцем, собирая травы. А ещё рядом с ним было невероятно спокойно. Виолетта даже начала забывать, зачем вообще пришла на кладбище, но потом бросила взгляд на надгробный камень и судорожно вздохнула. Регис молча налил половину своей маленькой рюмочки и протянул ей. – Выпей, – сказал он, а на её удивленно поднявшиеся брови коротко кивнул. – Я же вижу, тебя что-то беспокоит. Она неуверенно взяла рюмочку, подозрительно вглядываясь в прозрачную жидкость. Пахло сивухой, но не только. Был ещё странный тонкий аромат, слишком слабый по сравнению с запахом спирта, но всё же умудрявшийся ударять по мозгам. Когда-то мастер Гвеналь предупредил её не пить с незнакомцами, особенно с мужчинами. Но сейчас сам Гвеналь казался ей гораздо более опасным типом, чем Регис. Виолетта залпом опрокинула в себя рюмочку. Приятная легкость на вдохе превратилась в сильное головокружение на выдохе. Девушка покачнулась, и Регис придержал её теплой ладонью за плечо. – Ой… – Виолетта ухватилась рукой за голову. – Сильная... штука… – Ну-ну, сейчас пройдет. Скажи-ка мне лучше, что у тебя случилось? И тут словно плотину прорвало. Виолетта выложила ему всё, всю свою историю от начала и до конца, не утаивая постыдные подробности о месте своего рождения, о своей матери и обстоятельствах встречи с Гвеналем. Язык слегка заплетался, но речь шла ровно. Она открыла ему даже то, в чем боялась признаться самой себе. То, что считала Гвеналя омерзительным, жирным и вонючим. Что она скорее выйдет замуж за самого Региса, или даже за ворона, принесшего ей рябину, чем за старого шеф-повара. Что её посещали мысли о самоубийстве, которые она душила в зародыше. Что она до одури боится вернуться в тот бордель, где до конца своих дней работала её мать. Что по ночам ей снится чёрный омут, в котором она тонет. И что самое ужасное – в последнее время ей не хочется просыпаться от этого сна. Регис слушал молча. Его лицо, усталое и отпечатавшее на себе само время, выглядело совершенно печальным. Когда она закончила, он осторожно убрал с её лица особо настырную кудряшку. – Не нужно поддаваться отчаянию. Оно тянет тебя ко дну, словно камень, не даёт увидеть всю картину целиком. – Мне так стыдно, – прорыдала Виолетта, утирая слезы кулачками. – Он ведь… он ведь мне и вправду помог. О-он ведь спас меня. Из борделя. Он в-ведь… я же должна… его отблагодарить. – Ты совершенно не обязана отдавать ему свою жизнь и своё тело, – неожиданно строго сказал Регис. – Спасать тебя было его выбором. Теперь ты выросла и сама можешь решать, куда тебе идти и что делать со своей жизнью. Ты не должна класть себя на алтарь его мнимой щедрости. Ты – человек, живой человек, а рабство в этой части Империи, насколько я знаю, не распространено. Виолетта не ответила ему. Она глядела на догорающую свечку, и начавшие мякнуть ягоды рябины. Сколько же они тут просидели? Она определенно слышала сверчков. Хотя небо ещё было голубым, день клонился к вечеру. – Зачем вы сюда приехали? – потеряв всякий стыд, спросила девушка осипшим голосом. Регис поглядел на небо и прикрыл глаза. Он размышлял. – Я ищу своего друга, – наконец отозвался он. – Он потерялся? – Можно сказать и так. Я боюсь, как бы он не попал в беду. Он немного… м-м… нервный. Виолетта пьяненько захихикала, услышав, с каким выражением он произнёс последнее слово. – А вы дайте ему этой своей настоечки. – Боюсь, одной «настоечкой» дело не обойдется, – улыбнулся Регис, неизменно не разжимая губ. Помолчали. Регис допил остатки дистиллята и встал. Виолетта тоже встала, слегка покачнувшись. Мужчина предложил провести её до дворцового моста, но девушка помотала головой. Ей нужно было время подумать. – Удачи вам с вашим другом. – И тебе удачи, Виолетта. Прошу, запомни мои слова. И они разбрелись в разные стороны, он вглубь кладбища, а она обратно к винограднику. Вечерний ветерок приятно отрезвлял, но легкость от настойки осталась. Каждый шаг придавал уверенность в новом решении. «Он прав. Я не какая-нибудь вещь, чтобы меня можно было взять без моего согласия и положить, куда вздумается», думала Виолетта, проходя по мосту. Но черный омут зиял прямо перед ней, став, кажется, только темнее и глубже.