Если хотите познакомиться поближе

На настоящий момент тридцать четыре года. Меланхолик, интроверт. Поздно диагностированное БАР. Недалёкие предки Ковальски, будучи польскими евреями, иммигрировали в США, как только начались волнения, предшествовавшие Второй мировой войне, и поселились в городке Поукипзи штата Нью-Йорк. В действительности фамилия Ковальски звучит как «Ковалежский», и, чтобы её правильно произнести, англоговорящему человеку приходилось изрядно помучиться, поэтому со времён студенческой скамьи юноша представлялся «Ковальски», этот вариант и стал оперативным позывным. Мать и отец Ковальски развелись, когда тому было десять. Отец — довольно влиятельный бизнесмен в их провинциальном городе, наживший всё состояние до брака, в то время как мать собственного имущества до замужества толком не имела, и адвокаты старшего Ковалежского без особого труда добились того, чтобы ребёнок остался с ним. Вложив с ранних лет в сына любовь к всевозможным видам искусства и в целом тягу к прекрасному, после развода с его отцом мать исчезла из жизни Ковальски. А ввиду постоянной занятости отца воспитание мальчика, его охрана и уход за ним легли на плечи гувернёра, к которому Ковальски был сильно привязан как к единственному другу, ведь сверстников мальчик значительно превосходил в развитии, и потому об общих с ними интересах и тем более дружбе речи не шло. От отца мальчик унаследовал цепкий ум и способности к точным наукам, однако финансы и предпринимательство его не интересовали. В Колумбийском университете он поступил на факультет прикладных наук, где жизнь столкнула его с Френсисом Блоухолом. После гибели гувернёра, пытавшегося предотвратить похищение шестнадцатилетнего Ковальски недоброжелателями его отца, Блоухол стал первым человеком, к которому Ковальски проникся нежными чувствами. Между ними, умными, амбициозными и по-своему эксцентричными молодыми людьми, завязались весьма специфические тесные отношения, которым что тот, что другой затруднились бы дать однозначное название. Однако с течением времени отчуждённому от людей и ориентированному внутрь себя Ковальски стало докучать неуёмное внимание нового знакомого. Тот словно не понимал отказов и концепции личного пространства, любые их разногласия кончались бурным выяснением отношений, что выматывало и раздражало юношу. С самого детства Ковальски жил в достатке, не знал отказа в своих начинаниях и цену деньгам, самостоятельно зарабатывать их не пробовал, поэтому, когда его отец разорился, он оказался на мели. Всё, что ему оставалось, — доучиться в бакалавриате, тратя стипендию на еду и жильё, так как учёба была оплачена загодя. Теперь он не имел никакой возможности пойти на получение страстно желаемой им докторской степени, так как между ним и мечтой лежала пропасть магистратуры, денег на обучение в которой у него не было. Блоухол подал идею работать вместе над грантом, однако один трагический инцидент вывел его из игры. Ковальски присвоил наработки Френсиса, переоформил проект на себя и попытался закончить его своими силами, но грант уплыл в чужие руки, и Ковальски, до сих пор не знавший поражений, остался со своей степенью бакалавра униженным и раздавленным. Для склонного к драматизму, честолюбивого юноши было настоящей трагедией и позором видеть в списках магистрантов людей, к которым он до недавнего времени относился со снисходительным презрением и не считал своими конкурентами. Не меньшим позором он считал и возможное возвращение на провинциальную родину к отцу. Когда он был уже на грани отчаяния, лелеял стенания о своей ничтожности и подумывал свести счёты с жизнью, эта самая жизнь столкнула его с Дорис, поп-дивой, светской львицей и любительницей молодых горячих сердец. Подсознательно видя в ней что-то знакомое, Ковальски влюбился без чувств в эту силу, харизму и красоту, а ко всему прочему получил возможность заниматься в своё удовольствие учёбой. Он оставил прежнее химическое поприще, а выбор его теперь пал на освоение чудес физики во всё том же Колумбийском университете. Однако яркий страстный роман продлился недолго: инфантильный, живущий в своём мире молодой учёный надоел Дорис, и Ковальски, так и не научившийся на горьком опыте управлению своими финансами, распродав дорогие подарки, вновь остался без средств к существованию, но на этот раз с разбитым сердцем вдобавок к растоптанному самолюбию. Не желая мириться с тем, что его любовь променяла его на безмозглого, но молодого и чертовски мужественного майора сухопутных войск США, Ковальски решился поступить в военную академию Вест Пойнт, где два его высших образования, на удивление, пришлись на пользу при зачислении и позволили поступить в группу углубленной подготовки. Упорство, с которым Ковальски преодолевал отчаяние, постоянные неудачи и унижения в процессе учёбы, удивляют его до сих пор, и теперь он считает, что встань перед ним снова такой выбор, он ни за что бы не подал чёртовы документы на зачисление. Однако образ Дорис тогда и насмешка, с которой она относилась ко всем его попыткам вновь обратить на себя внимание, порождали такую злобу и бунт самолюбия, по сравнению с которыми неудачи на поприще физической подготовки казались не серьёзнее, чем просыпанный мимо кружки сахар. На выпускном курсе состоялось его знакомство со Шкипером. Вкрадчивый голос, доверительная улыбка и смеющиеся глаза врезались в память Ковальски и не выходили из его головы. Как и льстивые речи его уму, мягкое поглаживание чувства непризнанности этим миром, обещания оказаться в рядах ярких именитых героев страны и заверения в возможности дальнейшей научной самореализации. Вспоминая это сейчас, Ковальски тихо ненавидит себя за наивность и Шкипера — за умение бесстыдно и убедительно врать. Считает, что его прошлое — одна бесконечно долгая цепь ошибок, последствий которых с каждым годом, кажется, всплывает всё больше. Из последних он сил лелеет мечту о докторской степени и страшно гордится тем, что сохранил ненасытный ум, активно поглощающий и усваивающий самую разную информацию — от тонкостей бельгийского символизма в живописи до конструкции системы жизнеобеспечения безмасочного вентиляционного аварийно-спасательного космического скафандра. При этом он не гнушается использовать в помощь себе психостимуляторы. Очень боится проявления симптомов биполярного аффективного расстройства, преследующего его по материнской линии. Этим своим страхом никогда не делился. Скрывать его, в общем-то, до поры до времени было значительно проще, чем застарелую дентофобию.