***
То утро 2015 года было особенным для него: через девять часов и сорок три минуты состоится заседание по поводу назначения Рика Граймса на пост окружного прокурора. Ему симпатизировало население, несколько крупных комитетов и сама прокуратура. Предшественник — уставший от всего старик, который пожелал уйти вовремя и стать действительно уставшим стариком, далеким от судебных разбирательств и внутренних распрей. Назначение было для Рика лишь вопросом времени, однако он все равно нервничал. Из-за предстоящего события он был как на иголках. Руки не слушались: дернув кран, Граймс тихо выругался, когда ледяная вода перелилась через край подставленного стакана. В гостиничном номере было жарко: март выдался душным, изредка срывался теплый дождь. Рик подошел к высоким окнам и на пробу провернул ручку — они открылись с оглушительным скрипом, едва не ударив его по лицу оторвавшимися жалюзи. — Сколько, еще раз, ты заплатил за эту гостиницу? В чем проблема сферы обслуживания в Техасе? — Видимость благополучия тут стоит дороже, чем само благополучие, — Дэвид с улыбкой повесил костюм на дверцу массивного резного шкафа, такого же вычурного и громоздкого, как и все вокруг. — Ну, вот ты и готов. Рубашки и галстуки принесут из химчистки через полчаса. И да, тебе привет от Бэтси. — Спасибо. Как она? — Хорошо, готовится к отпуску. Никогда не привыкну, что мне нужно вносить в свое расписание планы собственной жены. — Ты сам выбрал быть лоббистом, знаешь ли. — Это точно, — он улыбнулся. — Итак. Вот как все будет. Тебя пригласят первым, ты всех поприветствуешь, поболтаешь о своих достижениях, покажут пару благотворительных собраний с твоим присутствием, потом статистику выигранных судов, туда-сюда. В общем, должны уложиться минут в пятнадцать, а потом перейти к вопросам. Там тоже ничего особенного: пятиминутная речь, почему именно ты. Пожмешь руки и уйдешь. Они просмотрят всех остальных претендентов, объявят итоги голосований ну и все, кресло окружного прокурора твое, — Дэвид с довольным видом сщерил нос. — Все серьезные комментарии завтра, а этим вечером только пара снимков. Рик рассеянно кивнул, раскрывая белую коробку с лапшой и тут же проливая соус на помятые брюки. В этот момент он по-настоящему пожалел, что его глаза все еще не готовы к линзам. Отчего-то злополучные визиты к офтальмологу настигали его в особо важные дни, и бог его знает, каким чудесным образом он смог оставаться зрячим хотя бы на собственной свадьбе. — Рик, послушай... — лицо Дэвида посерьезнело. — Ты понимаешь, что с этого дня станешь участником действительно важной кампании? Я бы хотел работать с тобой весь прокурорский срок, а это четыре года до следующего переизбрания. И... Как твой друг, но в первую очередь, как твой лоббист... Я... Черт возьми, я просто хочу сказать, что дни детской песочницы кончились, теперь все будет по-другому, по-крупному. В тебя уже вложили кучу денег, а потом вокруг твоей персоны будут вертеться куда более серьезные суммы, и ты будешь окружен куда более серьезными людьми... Так что... — К чему ты клонишь? — Твоя репутация, Рик, она, черт возьми, просто кристальна чиста. Ты самый чистый человек, с которым мне приходилось работать, и я горд продвигать тебя. Знал бы ты, сколько головной боли от этих бесконечных скандалов в прессе и грязных расследований... А с тобой... С тобой просто легко. Ты ведь не берешь и не даешь взятки, да бог с тобой, ты даже ни разу не просил сделать для тебя что-нибудь «по знакомству». Но теперь... Теперь все будет серьезно, Рик. И я хотел бы дать тебе один совет, если ты реально собираешься дойти до места в сенате или где-нибудь еще. — Дэвид, твоя многословность меня иногда пугает. В чем дело? — Твой оппонент, Шейн Уолш, да-да, знаю, он старше, и он туп как пробка, — Дэвид отмахнулся от предполагаемого протеста, — но у него есть кое-что. Он женат. И его жена просто чудо. Все ее обожают, и все обожают их будущих детей. Конечно же, он не станет прокурором на этом сроке, но птичка нашептала, что он подумывает присоединиться к команде городского совета, так что, вы рано или поздно встретитесь на каких-нибудь гонках. — Говори прямо. Мне нужно беспокоиться из-за Уолша? — Нет. Но в будущем твое... ммм... одиночество может понизить твои рейтинги. Мы республиканцы, нас интересуют традиционные семейные ценности. Ты пробыл вдовцом слишком долго, Рик, но... — Дэвид снова замахал рукой, — если у тебя кто-то есть, самое время представить даму сердца публике. — Даму сердца? Кто-то еще так говорит? — Да, приверженцы традиционных семейных ценностей, — он неловко рассмеялся, заглянув в близорукие глаза. — Но если это просто интрижка, секс, внебрачные дети или еще что-то, тогда тебе стоит разорвать эту связь. Она тебя потопит. Через неделю все твое грязное белье будет перебрано и отсортировано, будь уверен. Я видел, как люди теряют всё просто потому, что трахают проституток или своих кузин. — Я похож на любителя проституток? — В том-то и дело, Рик, что никто не похож. Они замолчали на несколько минут, а после Дэвид тяжело опустился на диван рядом с Граймсом. — Я должен спросить тебя, Рик: есть ли что-то, точнее, кто-то, о ком я должен знать? Если я узнаю первым, я смогу тебе помочь. Но потом я уже мало что смогу сделать, когда какая-нибудь... непристойность всплывет наружу. Рик спокойно выпрямил спину и положил ладонь на чужое плечо, как будто это Дэвид нуждался в его поддержке, а не наоборот. — Нет, у меня никого нет. И не было. — Черт, — облегченно выдохнул Дэвид, — как гора с плеч. — Надеюсь, мы никогда не вернемся к этим разговорам. — Нет, я буду следить за тобой, пока в один прекрасный день не увижу какую-нибудь хорошенькую миссис Граймс, — он со смехом похлопал Рика по предплечью и бодро вскочил на ноги. — Я могу познакомить тебя с кем-нибудь, что скажешь? — Иди уже, мне нужно подготовиться. — Ладно, встретимся вечером. Их прощальное рукопожатие показалось Рику самым долгим рукопожатием в его жизни. Когда за Дэвидом захлопнулась дверь, он прокрутил несколько защелок, дернул цепочкой и медленно опустился на пол. Он сидел так и сидел, по-детски обхватив колени и зарывшись между ними лицом. Ему бы хотелось обмотаться сдутым спасательным кругом, а после разреветься, как ревут дети: обиженно и требовательно. Но только у него никогда не было никакого спасательного круга, а плакать он так и не научился — из груди вырвалось лишь сдавленное сопение, глаза сухо защипало. Втянув носом воздух, он уловил, что от брюк по-прежнему пахло китайским соусом табаджан — это был самый острый соус из всех существующих, и хоть от него желудок скручивался в тугой узел, а рот опаляло огнем, что Рик, что Ниган всегда заказывали пару бутылочек к лапше. Уже смеркалось, как в номер негромко постучали с особым условленным ритмом: долгим чередованием коротких ударов в такт барабанной партии «Been Down So Long»[1]. Вымученно улыбнувшись, Рик поправил рубашку, отер воспаленные глаза и отпер дверь. — Существует ли тот идиот, который не любил бы моего кандидата? — Ниган навалился на него прямо с порога, обнимая за талию и прижимая к стене. Он захлопнул дверь ногой, даже не взглянув. — Хотя вряд ли есть кто-то, кто любил бы его сильнее, чем я, — он шумно втянул запах шеи Рика. — Ты поужинал без меня, м? Скучал? Готов поклясться, что ты чертовски соскучился. — Ниган... — Рик покорно запрокинул голову, будто еще одной привычкой стало получать эти торопливые и мокрые прикосновения к открывшейся шее. — Ниган, стой, нам нужно поговорить. Но Ниган не торопился отпускать его так просто: его руки уже пробрались под рубашку, дернули ремень, потянули за ширинку. Они не виделись друг с другом целых три недели, и Рик мало что мог с собой поделать, когда привычно подался к открытым ладоням. Он жался к нему с каким-то тоскливым отчаянием, закидывая локти на плечи и склоняя к себе. Лицо Нигана оказалось так близко, что взгляд тут же зацепился за полуприкрытые глаза и густые короткие ресницы. — О чем ты хочешь поговорить? Может, отложим разговор хотя бы на полчаса? Знаешь, я видел тебя по телеку после того суда над чокнутым серийником. Ебать, мне пришлось закрыться в душе на очень, очень долгое время, — голос звучал вкрадчиво, едва слышно. — Обожаю, когда ты такой серьезный хуй, сражающийся за веру и правду. — Я серьезно. Нам нужно поговорить. — Я хочу серьезно предложить тебе провести вместе отпуск. Ну что, мое предложение куда интересней, верно? — Ниган самодовольно улыбнулся, доставая из внутреннего кармана два билета и легко шлепая ими Граймса. — Ммм, какое же это будет блаженство не скакать в поисках гребанных штанов и держать руку на твоей заднице... — Мы должны сделать перерыв. — Что? — Перерыв. Мы должны прекратить видеться какое-то время. — Какого дьявола? — Ниган крепко сжал зубы и сделал глубокий вдох. Кажется, будто он испытывал острую, почти физическую потребность продолжить говорить. В такие моменты он мог сказать только пошлую глупость, о которой, впрочем, никогда не жалел. — У тебя кто-то есть? Какая-то дамочка или симпатичный клерк? — Что? Проклятье, Ниган, нет, конечно же, нет. — Точно, такое дерьмо совсем не в твоем стиле. — Как будто мне когда-нибудь будет нужен кто-то, кроме тебя. Ниган уже более спокойным движением достал пачку сигарет. А решительно заперев дверь на замок, закурил. — Ладно, выкладывай, что за долбанная катастрофа успела случиться, пока меня не было. — Хочешь выпить? — Хорошая мысль. Они разбрелись по гостиной: Рик нарочито медленно опускал льдинку за льдинкой в бокалы, пока Ниган с раздраженным видом облизывал палочки от соуса, совсем не смущаясь, что Рик проделал с ними тоже самое несколько часов назад. Лапша подсохла, а соуса осталось совсем мало. — Сегодня у меня назначение на место окружного прокурора. — Я в курсе. — И я не собираюсь быть прокурором вечно. — Да-да, ты продолжишь гонку и прочее дерьмо, — Ниган хмуро взглянул на протянутый бокал. — Что за долгое вступление? Я хочу знать, какого черта ты пытаешься меня отшить, маленький амбициозный говнюк. — Когда я стану прокурором, все захотят меня видеть с женой или что-то в этом духе. Но это неважно. Скорее всего, на меня насядут демократы или кто-нибудь из оппонентов вроде Уолша, чтобы покопаться в том, с кем я встречаюсь и провожу время. Дэвид предупредил меня сегодня, но это и так было ожидаемо. — Поэтому мы должны не отсвечивать. Ясно. — Рано или поздно с меня слезут, — Рик без колебаний опрокинул весь стакан целиком. — Ты знаешь, что не слезут. Ты прекрасно это знаешь. Ты ведь далеко пойдешь, верно? Как там про тебя говорят? Отличный проект? Это точно, ты охуенный проект, Рик. Так что приготовься через несколько лет давать комментарии по поводу каждого долбанного чиха. Между ними повисла тишина. Где-то со стороны улиц послышался вой полицейской сирены, хлопнули крылья встревоженных голубей. Граймс тяжелым шагом прошелся по комнате и щелкнул настенной лампой в желтом абажуре. — Послушай... — Нет, это ты меня послушай, и послушай внимательно, — Ниган закинул ногу на ногу, откинувшись на диване. — Сегодня тебе придется выбрать: или ты продолжаешь свою трахнутую карьеру, или остаешься со мной. Ты и сам понимаешь, что если мы продолжим, тебя рано или поздно поймают на горячем, да и меня совсем не устраивает прятаться с тобой по кустам. — Что не устраивает? — Не притворяйся и не делай такое лицо. Ты сам-то не заебался уже который год шляться по гостиницам и трахаться в подсобках? Я, например, пиздец как устал от этого дерьма. — Устал не ты, а твое эго. Тебе необязательно предъявлять на меня права публично, чтобы... — Да, я чертовски эгоистичный сукин сын, — перебил он с той же самодовольной улыбкой, хотя его злость выдавали вскинутые брови и опустившиеся уголки губ. — Тебе стоит попробовать как-нибудь. — Что именно? Ходить с тобой за руку как с проклятой первой леди? Очнись, Ниган, здесь такое не работает. Может, где-нибудь, не знаю, в другом штате или какой-нибудь Канаде, но не здесь. — Тогда не стоило начинать? — Ниган. — Что, Рик? Или ты любим толпой, или мной. Выбирай, и закончим с этим. Похоже, иметь и то, и другое не получится. Хотя, знаешь, может, стоит перебежать к каким-нибудь демократам в Калифорнии, совершить торжественный каминг-аут и помолиться за гребанное чудо? Я не знаю, Рик, не знаю, что еще тебе предложить. — Не дави на меня. Мы не в суде. Вместо ответа Ниган похлопал по диванным подушкам — Рик устало опустился рядом. Он дал себя привлечь. Оказавшись притянутым к груди, он тихо и горячно задышал, как будто воротничок его рубашки вдруг превратился в затягивающуюся петлю. Сейчас Рик действительно должен был принять решение. Он даже говорит, что ему нужно время подумать. Однако Ниган знал, точно знал, что Рик уже выбрал. Ведь больше не было никаких причин, чтобы этот гордый и упрямый человек с таким тягостным отчаянием сжимал пальцы на его брюках, глядя на него так, как смотрел еще в детстве, лежа в рыжей техасской пыли и запутавшись в сорняках. — Давай закажем ужин, — негромко сказал Ниган. — Поищу какую-нибудь доставку в этом районе. Он мягко придержал Рика за плечи, поднялся и достал из сумки ноутбук. Какое-то время он со скучающим видом сидел на корточках перед низким кофейным столиком, пока не отыскал подходящее заведение и не сделал заказ. Когда он обернулся, Рик будто бы задремал на диване: он лежал неподвижно, заслонившись от всего согнутой в локте рукой. Было немного странно оттого, насколько спокойным он выглядел. — Ниган? — Да? — Ты когда-нибудь простишь меня за это? — А ты как думаешь? Они молча разделись, и в этот раз Ниган был непривычно мягок, а в каждом его медленном движении угадывалось желание растянуть удовольствие для них обоих. Они делали это совсем неспешно, как будто через два часа Рику не нужно никуда идти, не нужно говорить речь и выносить себя на суд. Граймс мог бы поверить, что они не прощаются, но стоило ему потянуться рукой к тому самому шраму на виске, как Ниган грубо отмахнулся. Это было впервые, когда Рик зло занес над ним руку то ли из желания получить больше, то ли не получить ничего. В тот свой последний раз они не целовали друг друга в губы — Ниган отворачивал лицо. Настало время идти в душ. Ниган молча поднялся и пропустил Рика вперед. Тот ничего не спрашивал, хоть они всегда принимали душ вместе, какой бы тесной ни была ванная. Однако вместо этого Ниган обтер себя мокрым полотенцем и натянул брюки. — Подожду доставку. Иди искупайся. Доставка действительно пришла, но только Рик ужинал в одиночестве, уткнувшись взглядом в принесенные из химчистки рубашки — единственное светлое пятно в полумраке пустого гостиничного номера. По дороге в арендованный актовый зал Граймс едва мог отогнать от себя мысль, увидит ли он Нигана снова. Было странно осознавать, что теперь этот вопрос был лишен предвкушения. Не чувствовал он предвкушения и когда пожал руку Дэвида, и когда перебрал наброски для своей речи. Даже когда его наконец пригласили в главный зал, где престарелые и чопорные чиновники мгновенно повернулись в его сторону, никакого предвкушения не было. Пока его представляли, Рик блуждал рассеянным взглядом по тяжелым бордовым портьерам с кисточками и рассматривал узоры на деревянных столах. Но с каждой крепко пожатой рукой, с каждым приветствием и хлопком по плечу, он обретал прежнюю уверенность, ту самую, что вела его, подсказывая, что будет правильным и что нет. Он самолично принял решение, как делал всегда, ведь Ниган никогда не знал, что будет лучше для него самого, не знал, как и американцы, которые не знали ни одного закона, букве которого им стоило следовать. Это показалось ему настолько же неправильным, как и любое проявление собственной чувственности, которой попросту не должно было быть. Уже более легкой походкой взбежав на кафедру, Рик обвел присутствующих спокойным взглядом и сдержанно кивнул. И то, что он ничего не видел, не мешало ему держать свою спину прямо. — Рад приветствовать вас этим вечером. За прошедшие годы прокуратура нашего округа проделала большую работу... Кажется, он говорил что-то еще, пока в зал не проскользнул неприметный человек, наклонившийся к самому уху председателя комиссии. Он шепнул лишь пару слов, однако этого оказалось достаточно, чтобы председатель удивленно, даже испуганно вскинулся. Спустя минуту к ним заглянул Дэвид: он тяжело посмотрел на Граймса, развернулся на каблуках и прикрыл за собой дверь. Рик знал, когда наступает момент, в который следует просто замолчать. В тот самый момент гул в зале стал настолько явным, что любое сказанное в микрофон слово все равно было бы несущественным. Рик знал, что не произойдет ничего хорошего, когда воровато бросаемые на него взгляды сменились на что-то нечитаемое, а телевизор за его спиной переключился на нечто более громкое, чем демонстрация собрания акционеров. Рик знал, что ему не нужно оборачиваться, чтобы понять, что именно происходит на экране. Свой голос он различал и так, как различал он и собственный негромкий стон. Различал, как знакомо звучат шлепки тело о тело, как Ниган глухо смеется. А потом Рик сам просит еще, как он просил сегодня всего лишь несколько часов назад. И ему не нужно было оборачиваться, чтобы убедиться — там он и только он под прицелом вебкамеры того самого ноутбука, стоящего слишком низко на кофейном столике и не захватывающего ничего больше, чем лежащего на диване Граймса под безликим для публики мужчиной. Рик знал, что кое-кто никогда не играл за рейнджеров. А еще он знал, что нельзя так просто переступить через человека по имени Ниган Торн. Рик попробовал переступить, а потом он споткнулся. И упал.***
Его падение стало достоянием каждого телеканала и, зависимо от времени вещания, публика могла получить больше или меньше подробностей о том, насколько чувственным может быть несостоявшийся прокурор Рик Граймс. Его падение стало его банкротством, ведь вложенные в него деньги уже вертелись внутри той системы, где не предполагался возврат средств. Системы, из которой он был вычеркнут точно так же, как и его имя из списка сотрудников прокуратуры. Его падение стало символом раскола собственной семьи, когда его отец не пожелал видеть его на родной ферме, среди лошадей и тусклых огоньков, обрамляющих балконы второго этажа добротного и просторного дома. Его падение стало поводом для распрей внутри каждой проголосовавшей за него на местных выборах семьи, где родители и дети в единоличном удивлении смотрели на экран телевизора, а после разбредались по собственным делам: взрослые — на работу, а дети — в школу. Ту самую школу, из которой не пожелал переводиться Карл Граймс — мальчик, с которым все хотели дружить из-за его отца, и мальчик, которого все желали унизить по той же самой причине. Гордый и отчужденный точь-в-точь, как и его родитель, Карл доучился до самого конца, а потом ушел. Рик отчетливо помнил, как тот впихивал свою барабанную установку в подаренный дедом старый пикап. Тогда отец Рика Граймса усомнился в правильности своего подарка, но стоило Карлу плюнуть ему под ноги, как тот ушел обратно в дом, и больше никогда не отзывался, и не выходил, если почтальон приносил ему письма от внука или от сына. О чем конкретно хотел знать тот человек, имени которого он не запомнил? Об истинной подоплеке произошедшего или о последствиях? Рик не думал об этом, когда дернул дверь переговорной и вернулся в зал. Занятость судьи чистотой собственных очков — подходящий момент, чтобы получить аккуратную записку с противоположной стороны зала. Рик отмахнулся от вопросительного взгляда Нигана и пробежался глазами по посланию, которого ожидал:«Семь лет условно со штрафом в девять тысяч, если пообедаете со мной, когда найдете время»
Рик усмехнулся и, обернувшись в сторону прокурора, коротко кивнул. Они подошли к судье, извинились за отнятое у присяжных время, а после с легкой заминкой пожали друг другу руки. Никогда еще ему не было так странно от этого простого жеста, ведь теперь он был тем человеком, который с выражением собственного превосходства должен протянуть ладонь тому, кто представляет закон. Судья одарил присутствующих ледяной улыбкой и скрылся в своем кабинете — в зале тут же стало оживленней и громче. Люди толкались между длинных резных лав, осужденный горячо жал Нигану руку. В этой суматохе толпа оттеснила их друг к другу. Рик даже не вздрогнул, ощутив, как плечо Торна вжалось в спину. Неожиданно его вновь перехватили за запястье — кажется, этот жест был привычным для того самого прокурора. Гул голосов мог бы скрыть брошенные слова, однако мужчина говорил достаточно громко, чтобы его услышал и Рик, и даже Ниган. — Мистер Граймс, поздравляю с победой. Но что-то мне подсказывает, что вы обвели меня вокруг пальца. В чем истинная подоплека? — Разве мать погибшей не сказала вам о фонде? — Каком фонде? — Ясно, — Рик бегло улыбнулся, не намереваясь продолжать разговор. — До свид... — Знаете... Тот человек, который был с вами на записи в тот день... Это он прислал видео? — Даже если и так? — Мне кажется, он был весьма поверхностен, раз обошелся с вами именно так. Граймс сухо улыбнулся, не имея возможности отстраниться, когда мужчина все тем же деликатным движением протолкнул визитную карточку в карман его пиджака. Внезапно по талии скользнула чужая ладонь — Ниган рассеянно приобнял его, словно не желая потерять в этом столпотворении. Рик уверен, что этот жест был механическим. — Нет, этот человек никогда не был поверхностен. Прокурор собирался сказать что-то еще, но Ниган обернулся; его рука тут же перекочевала с талии на плечо. — Расстанемся полюбовно, господин прокурор? О чем вы тут воркуете? — Все в порядке, мистер Торн. Вы всегда умели поймать в свой штат лучших адвокатов. Мне пора. — Па-па, — Ниган небрежно дернул пальцами на прощание, а после склонился к уху Граймса. — А это было ловко. Прокурор ничего не знал о фонде? — Нет. Видимо мать погибшей не стала говорить об этом. Может быть, боялась, что ее могут обвинить в преступном сговоре с твоим клиентом или в чем-то подобном. Ну, раз твоему клиенту дали условное, значит, он может продолжать распоряжаться своим фондом, сколько угодно. — Да, и тринадцать процентов с его прибыли навечно останутся с нами. Хорошая работа, Рик. Какую премию хочешь? — Убери от меня Лауру. — Я подумаю об этом. Еще? — Мне нужен выходной в середине недели. — Собрался куда-то? Но Рик не ответил и оттолкнул все еще лежащую на плече ладонь. _____________ 1. Been Down So Long — песня The Doors из последнего альбома, записанного при жизни Джима Моррисона.