***
Было около шести утра, когда над Тампой встало солнце. Карл потер пальцами слипшиеся ресницы. Ему, определенно, было куда лучше, чем вчера. Тошнота почти отступила, изо рта исчез кислый привкус, да и конечности больше не дрожали от слабости. Признавать не хотелось, но Ниган оказался способен на своеобразную заботу. Карл даже задумался об ответной услуге, однако благодушное расположение духа вмиг исчезло, стоило подняться с кровати. Его взгляду предстало нечто: Ниган свернулся вокруг отца, в то время как сам Рик раскинулся в позе бегуна, устроив согнутую в колене ногу поперек чужих бедер. — И снова здорова, да? — раздраженно пробормотал Карл, прошлепав в ванную и нарочито громко хлопнув дверью. После этого в основной комнате ожидаемо послышалось какое-то шевеление, а спустя минут десять — звон разбитой посуды. Наверняка, это отец снова что-то поставил мимо столешницы или попросту уронил, как всегда бывало, когда он бродил по кухне без линз. Рик уже начал неравный бой с микроволновкой, как дверь ванной резко распахнулась, а оттуда выскочил Карл. Парень подозрительно прищурился, словно пытался уличить их в чем-то. Однако Рик с Ниганом выглядели достаточно безобидно: родитель запихивал в микроволновку огромную миску, а Ниган восседал за кухонным столиком, уткнувшись в свой телефон. — Доброе утро, — сонно кивнул сыну Граймс. — Как самочувствие? Лучше? — Угу. — Доброе утро, змееныш. — Не называй меня так! Карл с сердитым видом принялся болтать ложкой подогретое молоко. Он то поднимал, то опускал взгляд на Торна, однако тот и бровью не повел, даже когда рядом с ним пристроился Рик. С пару минут на кухне звучал лишь хруст овсяных колечек, пока Карл не задал сакраментальный вопрос: — Так вы, ребята, вместе или что? Парень ожидал чего угодно: оправданий, неловкости, отговорок, язвительных ремарок Нигана. Но последний вообще молчал — только бросил на Рика вопросительный взгляд, как будто именно он должен был решить, что они такое и куда все это катится. Рик тоже выглядел подозрительно спокойно. Он задумался лишь на секунду перед тем, как ответить: — Мы друзья. — Разве друзья спят вместе? Ну... На одной кровати... Спят. — Вот заселишься в общагу, и будешь удивлен, сколько человек и в каких позах могут спать на одной постели, тигр. Это отличная подготовка перед освоением тантрического траха или какой-то сраной йоги, поверь мне. — Я знаю Нигана с пяти лет. Ферма Торнов, помнишь ее? Это его ферма. Он частенько бывал у нас дома. — Безногий Боб — твой отец? — Карл удивленно посмотрел на Нигана. — Для тебя он Роберт, шкет. Но да, это мой старик. Вот так сюрприз, а? — О-о-окей, ладно, — парень озадачено нахмурился. — Кстати, пап, Кэрол написала вчера. Просила, чтобы ты перезвонил ей как можно скорее. Что-то по поводу продажи одного из наших участков. Того, который между полями Роджерсов и Фергюсонов. — Христос, снежная королева Кэрол наконец-то оттаяла? — пробормотал Ниган, листая что-то в своем телефоне. — Прикинь, Люсиль спрашивала за нее. Она собиралась навестить старика осенью. Похоже, в этом году все решили восстановить сраные родственные связи. — Люсиль? Твоя сестра? — Рик поднялся из-за стола и принялся собирать посуду. — Последнее, что я о ней слышал, что она разводится. Давненько это было. Как она сейчас? — Разводится уже в пятый раз. Постоянно одно и то же дерьмо: развод, депрессия, поездка к папочке на ферму. Карл в легком замешательстве слушал их беседу. Обмен новостями и припоминание соседей — все это показалось ему странным. Его отец не отличался любовью к обыденным разговорам. У него всегда были проблемы с доверием; к девятнадцати годам Карл уже привык, что все семейные дела обсуждались только внутри семьи. Но здесь и сейчас Рик держался вполне свободно. Мысль о том, что эти двое действительно могут быть друзьями, вызывала у Карла смешанные чувства. В конце концов, у отца никогда не было друзей, однако роль первопроходца Нигану вполне подходила. Когда чайник закипел, а перед Торном оказалась полюбившаяся ему белая чашечка, Рик извинился и вышел в коридор для звонка Кэрол. Карл последовал примеру Нигана и уткнулся в свой телефон. За один день у него неожиданно скопилось с десяток сообщений. Не то чтобы он был аутсайдером, но к подобному вниманию он не привык. Обычно он списывался с приятелями из Калифорнии, обменивался снимками эскизов с Джадис или шутливыми сообщениями со своим будущим соседом по комнате — Ноа. Тот оказался более чем дружелюбным малым, немного навязчивым, но вполне безобидным. Плюс, существовал еще и человек, уведомления от которого Карл всегда ждал с толикой волнения. Сиддик. Его натурщик не был большим любителем текстинга, поэтому с полдюжины сообщений от него оказались настоящим сюрпризом. [Привет. Ты в порядке?] [Видел твое последнее фото!] [Выглядишь очень плохо] [В смысле, ты заболел?? :-о] [И почему тебя фотографирует босс соседнего отдела??] [Напиши мне, как пойдешь на поправку] [ххх] Даже финальные смайлы с поцелуями не заставили Карла улыбнуться. Он с мрачным видом открыл свой Инстаграм, где буквально десять минут назад появилось отмеченное с ним фото. Точнее, не с ним, а с Ниганом и безжизненным трупом по имени Карл Граймс. Сам Ниган лучезарно улыбался, растопырив пальцы буквой «V». Он даже не поленился добавить фильтров, чтобы кожа Карла приобрела трупный оттенок. — Ты серьезно выложил это, пока мы завтракали? А я почти поверил, что ты нормальный, — фыркнул Карл. — Лучше удали, пока я не написал, что ты воспользовался моей беспомощностью в угоду своей стариковской похоти. — Тебе так не терпится предоставить жопу на осмотр, чтобы подтвердить свою маленькую клевету, котенок? Это серьезное заявление. Я могу засудить тебя на кругленькую сумму, — Ниган с невозмутимым видом отпил из чашечки, даже не взглянув на парня. — Ладно. Чего ты хочешь? — Вообще-то я не планировал тебя шантажировать, но раз ты сам спросил, — он с веселой улыбкой щелкнул разблокировкой камеры на своем смартфоне. — Что насчет милого снимка с чертовски счастливыми личиками? — Окей, — Карл улыбнулся лишь на мгновение, когда их ослепила вспышка. — Доволен? — А ты фотогеничная задница. Поставлю на заставку. Ммм, прелестно, правда? — Собрался впечатлить Филипа этой фоткой? — Уже в курсе новой пассии? — неприятно усмехнулся Ниган. — Послушай, тигр, я знаю, что ты думаешь. Ты наверняка теряешься в догадках, как этот гребанный мудак, что выкручивает мои яички при каждой встрече, смог совратить моего драгоценного папулю. Готов поспорить, твоя крошечная задница сжимается от одной только мысли, что через пару дней тебе придется свалить в колледж и оставить беззащитного Рикки на растерзание большому и плохому Нигану, который, будь он проклят, мешает светлой любви или еще какому-то там несусветному дерьму, о котором тебе наплел батя по поводу Блейка. Но будь спокоен, с твоим папой все будет в порядке. Я просто буду за ним присматривать, идет? Ему и правда, — Ниган бросил взгляд в сторону облепленной бумажками и снимками стены, — не помешает друг. Договорить они не успели: в квартиру вернулся Рик, после чего всех ждали ускоренные сборы. Ниган не потрудился даже обуть свои туфли — он так и оставил их у Граймсов, без всякого стеснения втиснувшись в чужие разношенные вьетнамки. Карлу предстояло переоформление медицинской страховки и какое-то туманное наказание за ночные прогулки. Он не преминул улизнуть из дома первым, оставив Рика и Нигана возиться на темной парковке в поисках их машин. Те обнаружились неподалеку друг от друга. — Спасибо, что присмотрел за Карлом, — кивнул Рик и устало плюхнулся на водительское сиденье доджа. — И прости еще раз за ту, хм, ситуацию. Я просто... Давай просто забудем. — Рик, я хочу, чтобы ты знал, — Ниган замер, задумчиво побарабанив пальцами по крыше своего автомобиля, — что тебе не нужно предлагать себя. Может быть, кому-то еще, но... Тебе больше не нужно предлагать себя мне. Я не хочу, чтобы все было так. — Не говори ерунды. Ты никогда ни к чему меня не принуждал. — Всегда берешь всю ответственность на себя, да? — он сел за руль и провернул ключ. — Ладно, попка, встретимся на днях. И да, тебя ждет маленький презент. Проверь в шкафу.***
Осень в Тампе была ожидаемо жаркой. Первые дни сентября мало отличались от летнего пекла: солнце слепило глаза, а все тело под одеждой лоснилось от пота. Рик утомленно сжал переносицу, скрывшись от журналистов за портьерой уличной сцены. На площади под тентом вытянулись бесконечные ряды белых стульчиков; у самой сцены расположилось неплотное оцепление охраны и важные шишки вперемешку с прессой. Первые ряды были полностью заняты. На подходе к площади молодые парни и девушки из избирательного штаба Блейка размахивали флагами: традиционные звезды и полоски США рябили на фоне бордового флоридского креста. Рик планировал расположить стенды с символикой чуть правее, где деревья заслонят бедолаг-работников от солнца, но Филип все переиграл. Кажется, единственное, на чем они сошлись, так это гимн: было решено исполнять старую версию. И какой бы возмутительной ни показалась журналистам подобная подмена, «Река Суони» хотя бы не вызывала мигрени[1]. Всего за полчаса площадь заполнилась людьми. Филип выиграл праймериз с таким гигантским отрывом, что оказался единственным кандидатом от Тампы в предстоящей губернаторской гонке. Все его местные соперники, будь то республиканцы, другие демократы или представители новых стихийных партий, вылетели еще до оглашения результатов. Победа Блейка на предварительных выборах была столь очевидна, что сегодняшний официоз с торжественным оглашением голосов — не более чем формальность. Однако, несмотря ни на что, Филип наслаждался этим вниманием. До его речи оставалось не больше пяти минут. Он торопливо взбежал на подмостки, тут же целуя Рика в подставленную щеку. Его слову предшествовало короткое выступление Андреа на правах ведущего политтехнолога. Флореса сегодня не было, зато на противоположной стороне сцены, скрываясь за такими же синими портьерами, стоял Мартинес в окружении пары сержантов. Где-то на первых рядах устроилась его жена с двумя маленькими дочерьми. — Проведем вечер вместе? — спросил Филип. — После корпоратива в штабе я буду свободен. Ты обещал, помнишь? — Я помню. За тобой заехать? — Ну уж нет, ты поедешь со мной в штаб. — У меня слушание через полтора часа. Могу сразу после него. — Боже милостивый, ненавижу твою работу, — Филип закатил глаза. — Ладно. Тогда приготовься сказать пару слов сегодня. Ты ведь никогда не готовишь речь заранее, верно? Хочу увидеть твою импровизацию воочию. — Не думаю, что это хорошая идея. Я не состою в твоем штате, и я не твой муж. У меня нет оснований для выступления. Ни личных, ни профессиональных. Пресса не поймет. — Брось, Граймс. Мы оба знаем, что я единственный кандидат от Тампы отчасти благодаря тебе. И все остальные тоже в курсе. Посмотри, — он небрежно одернул пальцами портьеру и кивнул на толпу, — они, определенно, ждут твоего слова. Особенно, вон эти, в левом углу. Директора тех приютов и прочих богаделен. Не хочу выглядеть так, будто пожинаю плоды твоего труда, знаешь ли. — Никто так не подумает. Все, твой выход, — Рик мягко подтолкнул Филипа в сторону кафедры, тут же спускаясь с боковых подмостков, чтобы незаметно занять свое место в первом ряду. Он не особо верил в благоразумие Блейка: чем дальше от сцены, тем меньше вероятность, что Филип все-таки вынудит его выступать. По иронии судьбы Рику досталось место рядом с женой Мартинеса: от супруги заместителя шефа департамента его отделяли две девочки в голубых платьях, такие же чернявые и смуглые, как и сам Цезарь. На вид им было не больше четырех-пяти лет, по крайней мере, Карл в этом возрасте был таким же пухлым крошкой. Одна из малышек тут же проявила заинтересованность галстуком Рика. Ее огромные глаза буквально вцепились в вещь, словно девочка намеревалась соскочить со своего стула, чтобы потрогать ничем не примечательный галстук в косую клетку. В итоге непослушное дитя все же протянуло к Рику открытую ладошку. Не получив должного отклика, девочка обижено надулась; в черных глазах заблестели слезы, словно Рик самолично лишил ее несметного сокровища. Жена Цезаря никак не реагировала: утомленная жарой женщина продолжала обмахиваться веером, изредка направляя легкое дуновение в сторону детей. — Только не плачь, — тихо прошептал Рик, принимаясь шарить по карманам в поисках хоть какого-нибудь леденца или жвачки. Удача ему улыбнулась: во внутреннем кармане пиджака обнаружились мятные пастилки. Тронув миссис Мартинес за плечо и получив в ответ согласный кивок, он дал одну пастилку малышке. Та, не ожидая, что заветная сладость окажется ничем иным, как пробивной мятой, открыла рот и принялась махать на него рукой. Рик негромко рассмеялся. — Дурачье. Не заметить взгляд Цезаря было невозможно. Он следил за Риком так пристально, что кто-то непременно должен был тронуть его за плечо, дабы тот прекратил. Однако возня Рика с его детьми была ему только на руку: последнюю неделю он отбивался от комментариев по поводу своей неприязни к избраннику окружного прокурора. Его даже пару раз завуалировано обвинили в гомофобии. Мартинес знал, что сам виноват: косой взгляд тут, язвительная ремарка там. И как удобно, что у Рика обнаружилась слабость к детворе. Наверняка, после того, как «первая леди» покатает на своих коленях маленькую Марию Мартинес, все вмиг решат, что слухи по поводу неприязни Цезаря — просто злые сплетни. Непрерывный гул толпы и улюлюкающий на коленях ребенок не позволили Рику уловить тот момент, когда в речи Блейка стали проскакивать высокопарные нотки. Обычно это означало, что обращение подходит к своему завершению или же к какому-то поворотному моменту. Так и случилось: — Отмечая в этом году двести сорок два года независимости США, обязуясь бороться за ее права и свободы, мы все же не должны забывать, что любое великое дело начинается с малого. Сегодня я хотел бы дать слово своей, не побоюсь этого выражения, правой руке. Человеку, чья поддержка и инициатива помогла мне говорить сегодня с вами — американцами, демократами и преданными своей стране людьми. Прошу поприветствовать Рика Граймса, — произнеся имя, Филип лучезарно улыбнулся. — И да, заранее отвечая на самый сакраментальный вопрос: он все еще республиканец. Но я работаю над этим. Толпа послушно рассмеялась, оглушая аплодисментами. Рик едва сдержал холодную улыбку, что могла бы стать самым красноречивым ответом на подобную провокацию. Филип, определенно, был доволен собой: он терпеливо дождался, пока маленькая Мария устроится в объятиях матери, после чего помог Рику подняться на сцену. Он обращался с ним почти как с женщиной, подавая руку и мягко приобнимая за талию, чтобы подвести к кафедре. На лацкане пиджака Граймса не было значка ни демократической, ни республиканской партии. Его галстук — нейтральный серый цвет. Ни синий, ни красный[2]. Серый. Никакой символики — только маленькая круглая наклейка «я буду голосовать», которую можно было получить у любого стенда с атрибутикой. Провокация Филипа была для Рика очевидной. Как знать, какие цели он преследовал, да это и не было важно. Ведь пока провокация не состояла в том, чтобы схватить его за член, Рик мог спокойно ответить тем же. Он мягко улыбнулся присутствующим той самой улыбкой, которую так хорошо знал Ниган. Помнится, он один видел в ней что-то лисье. Остальные же находили ее приятной. Вот и сейчас люди улыбнулись ему в ответ, кто-то не вовремя хлопнул в ладоши, отчего по рядам пронесся беззлобный смешок. Перед тем, как сложить руки на кафедре, Рик поймал на себе взгляд Андреа, что не постеснялась надеть сегодня темно-бордовое платье. — Приветствую вас. Для меня большая честь получить сегодня слово, в особенности от кандидата, который, как я уверен, станет губернатором. Но еще большая честь — представить вам основу будущей кампании, то, за что вы будете голосовать как демократы, как люди, непоколебимо уверенные в своих свободах и праве выбора. Однако, отдавая свой голос, вы должны знать, что человек, возлагающий на себя ответственность за целый штат, способен дать вам нечто большее, чем обещания. Он должен быть способен расширить ваши свободы, дать вам еще больший выбор, чем тот, которым вы владеете. Это основа конституции США. Это наша гордость как нации, — Рик сделал паузу, позволив одобрительному гомону замолкнуть. — Именно поэтому я искренне почту за честь представить вам пока еще потенциального губернатора, которому по силам разработать, продвинуть и утвердить законопроект об отмене смертной казни. Тишина была совсем недолгой: изумленная толпа охнула, а после принялась отчаянно хлопать. Рик постоял у кафедры еще с пару секунд, пока к нему не подошел Филип. Очевидно, его мало порадовало вскрытие козырной карты этой гонки, но еще меньше его порадовало публичное заявление, что волей-неволей обязывало его выполнить это обещание. Он совсем незаметно наклонился к уху Рика, шепнув: — А ты можешь быть сукой, Граймс, — ему пришлось обаятельно улыбнуться перед вспышками фотокамер. — Поговорим об этом вечером. — Обязательно, — Рик коротко поцеловал Филипа в щеку и спокойным шагом сошел со сцены.***
Входная дверь дома Блейка приветливо распахнулась. Корпоратив в предвыборном штабе затянулся, Филипу понадобились какие-то бумаги в прокурорском офисе... И еще миллион надуманных поводов впихнуть в руку Граймса ключ, чтобы тот поехал вперед и дождался Филипа дома. Подсветка на крыльце и в коридоре зажглась автоматически — Рик не мог припомнить подобного технологического изыска со своих прошлых визитов. Пронзительный холодный свет раздражал. Рик скинул туфли и первым делом выключил подсветку на новенькой панели рядом с дверью. Пара шагов вслепую, и вот рука нащупала знакомый торшер с куда более уютным желтым светом. Филип обещался приехать не позже, чем через час. Он ничем не намекнул на тон обещанного разговора: в конце концов, способность держать лицо у него была не хуже, чем у Рика. Тому тоже было что сказать сегодня. То, что Филип избегает обсуждения законопроекта, стало ясно еще с момента упоминания судьи Чамблера. Тогда он ловко увел разговор в другую сторону, а потом повторил этот трюк, стоило Рику снова поднять тему смертных казней. Было неясно, делает он это умышленно или просто не желает обсуждать работу во время их личных встреч. Возможно, и то, и другое — Рик копнул в своем расследовании достаточно глубоко, однако ничего, что связывало этот конвейер смерти с Блейком, он пока что не нашел. Из-за этих постоянных увиливаний было сложно избавиться от ощущения, что предложение отменить казнь оказалось обычной приманкой. Филип прекрасно знал, на что стоит надавить, чтобы заинтересовать человека. Но Рик не был уверен, будто Филип знал его так хорошо, чтобы забросить эту удочку. Хотя это не отменяло варианта, что он просто бил наобум. Да и что могло ему помешать подбрасывать новые приманки, пока не попадется подходящая. — А может быть, я просто параноик, — устало пробормотал Рик, направляясь в ванную. К тому моменту, как Филип переступил порог, на кухне уже лежало две коробки с остывающей пиццей, а сам Рик дремал на диване. Мокрые после душа волосы разметались, в руках застыла тарелка с остатками кремового десерта. Он так и не привез ничего из своих вещей, и сейчас Филип имел удовольствие наблюдать мужчину в белье и накинутой на плечи рубашке. — А ты человек простых удовольствий, Граймс, — он аккуратно вытянул тарелку из чужих рук, заставив Рика вырваться из сна. — Так что это сегодня было? Знаешь, я даже не могу понять: ты меня подставил или наоборот. Хотя, как бы там ни было, я оценил. Надеюсь, подобных неожиданностей больше не предвидится. — Филип, — Рик нахмурился и хрустнул шеей. — Я сказал тебе, что у меня нет никакого основания или желания говорить речь. Или ты считаешь, что можешь дразнить меня таким образом? По-твоему, это весело: бросить мне подачку в виде минуты славы? Мне это не интересно, и чем раньше ты это поймешь, тем лучше. — Лучше для кого? — Для кампании. Все работает хорошо, пока мы действуем сообща. Оставь свои капризы для личного времени и не провоцируй меня снова. — На любое действие есть противодействие, верно? — фыркнул Блейк, опустившись на диван. На этот раз у него не нашлось эффектных аргументов, чтобы поставить точку в разговоре. Он даже мысленно отметил про себя счет «1:1», вспоминая, как заставил Рика замолкнуть в тесной клетушке предвыборного штаба. — Кстати о личном времени. Ты подумал о нас с тобой? О своих вещах здесь? И да, можешь оставить этот ключ себе. — Я же сказал, что ты торопишься. Мы знакомы не так уж и долго. Сколько можно насчитать встреч, когда мы не смотрим в бумаги? Десять? Пятнадцать? Прости, но для меня этого мало. На самом деле я не так уж и хорошо тебя знаю. Как и ты меня. — По-моему, это отличная возможность узнать друг друга лучше, не находишь? — Почему ты так настаиваешь? — Рик вернул рубашку обратно на плечо, когда Филип неосторожно потянул ее вниз. Однако подаренная Ниганом вещь даже не хрустнула швами. — Потому что я тебя хочу? Даже больше, чем хочу. — Ты даешь ключи каждому, кого ты хочешь? — Только тем, кого слишком сложно получить по абсолютно неясным причинам. Брось, Граймс, многие хотели бы оказаться на твоем месте. Не понимаю, почему ты так... — он с улыбкой дернул рубашку снова, опрокинув Рика на спину и тут же устроившись между бедер. — Почему ты так ерепенишься. Разве ты не хочешь усадить свою милую задницу на антикварный диван в губернаторской резиденции[3]? — Не думаю, что моя игра в «первую леди» зайдет так далеко. — Уверен? — К чему ты клонишь...? Но тот долго не отвечал, продолжая блуждать мягкими прикосновениями губ по рельефу груди. Филип обнаружил в себе еще одну слабость: в Рике ему начинало нравиться все больше вещей, и тяжелый торс стал одной из них. Он даже находил немного трогательным, как на этой широкой груди могли оказаться две столь крошечные горошины сосков, слишком чувствительных, чтобы позволить себе сжать на них зубы. Откровенно говоря, дело было и не в самом теле Рика, а в том, как удачно оно отображало этот странный баланс, которому в этом человеке было подчинено абсолютно все. Эта шаткая граница между удивительной мягкостью и беспощадной расчетливостью — Филипу казалось, что он мог отыскать ее везде. Ему нравилось искать ее, но еще больше ему нравилось открывать слабые, уязвимые местечки. Они были похожи на кнопки: стоит надавить, как вся уверенность Рика лопалась подобно мыльному пузырю. Именно это он и проделывал в данный момент — давил на кнопки, ожидая, когда с лица Рика сотрется высокомерное выражение, щеки станут красными, а дыхание — судорожным и рваным. Однако Рик не собирался сдаваться так просто. Он напряженно сводил бедра, ожидая ответа или хоть какого-то подтверждения брошенному намеку. Хотя куда уже очевидней: жить в губернаторской резиденции могла только связанная браком чета. ____________________________________ 1. «Swanee River» («Old Folks at Home») — песня композитора Стивена Фостера, написанная в 1851 году и измененная в 1970-х, старый гимн штата Флорида. Новый официальный гимн с 2008 года (иногда за отсчет берется с 1997г) — «Where the Sawgrass Meets the Sky». 2. Красный цвет — выступает символическим цветом республиканской партии, синий — демократической. 3. Резиденция губернатора штата — официальная резиденция, где живет семья губернатора (муж, жена, дети). Резиденция может быть открыта для публичного посещения на правах исторически значимого здания, а также вмещать в себя губернаторский штаб. Традиционно располагается в городе-столице штата. Во Флориде резиденция находится в Таллахасси. Выглядит так: http://www.imageup.ru/img221/3438847/gov.jpg