***
Звоночек в кабинете разразился долгой, режущей слух трелью. По своему звучанию он был между перфоратором и колокольчиками китайской «музыки ветра». Рик никак не отреагировал — это Филип дергал за другой конец дурацкого довоенного приспособления, который раньше использовался для вызова прислуги, и оставлен был для антуража. В губернаторском особняке многое было лишь для антуража. Например, гигантские вазы с фруктами (они их даже не ели), что менялись каждые три дня. Или огромная библиотека с внушительными, но давно устаревшими юридическими справочниками. Даже тапочки для гостей, выстроенные в ряд в прихожей — их никто не надевал; любые посетители, будь то зеваки с экскурсией или разномастные представители властей, заходили в особняк без всяких тапочек, отчего уборщики чистили белоснежные ковры по сто раз в неделю. Но этот звоночек… Рик успел его проклясть. Концы для хозяев висели на втором этаже, где были спальни и другие личные комнаты. Медные ниточки разветвлялись сложной системой по всему дому: колокольчики болтались на кухне, в гостиной, кабинете. Даже в уборной нашлось местечко для этого атавизма. Уже которую неделю Филип отказывался встать с постели, и звонил, звонил, звонил. Конечно же, специально. Чтобы потрепать Рику нервы. Ведь именно Рик был виноват в том, что первое время питаться Филип мог исключительно жидкими супами, а передвигаться только с помощью ходунков. Историю с их дракой удалось замять. В ту ночь Рик не вызывал ни скорую помощь, ни такси. Свидетелями случившегося были лишь Уиттекер и губернатор Вирджинии — Боб Спекс. Они с удивительной прытью прибежали на шум. Чуть погодя к ним присоединилось четверо амбалов из охраны. И если последним Рик просто сунул по пять сотен в карман за молчание, то с Уиттекером и Спексом дела обстояли несколько сложнее. После недолгой дискуссии они пришли к согласию, что огласка драки вряд ли пойдет губернатору на пользу. Тем более, в его первый же день вступления в должность. Свой потрепанный внешний вид Рик объяснял попыткой разнять драку, причина которой для всех осталась загадкой. Увезти бессознательного Филипа Рик вызвался сам. Как можно более незаметно он вынес его через коридоры для персонала — ими обычно пользовались официанты, чтобы из ниоткуда выныривать со свежими закусками. Уиттекер дал адрес проверенной частной клиники с неболтливыми врачами. По его словам, в этой клинике лечились от всевозможных зависимостей дети флоридской элиты. Для СМИ непубличность Филипа объяснялась просто — тяжелая форма гриппа. В Таллахасси его транспортировали на частном самолете. Он не выходил из своего особняка, а все обязанности перешли к Рику и заместителям губернаторского кабинета. Что до Нигана, охрана вывела его через черный выход и передала полиции. Из-за нарушения условий выпуска под залог ему приплюсовали сроки и назначили скорый суд. Через две недели после инаугурации он уже отбывал свой срок в государственной тюрьме округа Леон, в Таллахасси. В тюрьме было всего два блока: мужской и женский. Никакого разделения преступников на категории. Нелегалы могли делить камеры с убийцами, насильники — с финансовыми аферистами и тому подобное. Тюрьма Нигана располагалась совсем близко: от ее главных ворот до губернаторской резиденции всего-то двадцать минут езды. Однако загвоздка была в другом: часы посещений и их лимит для Торна все еще находились на рассмотрении. К нему было сложно пробиться даже в качестве адвоката — у смотрителей всегда находился предлог держать их друг от друга на расстоянии. В этом не было ничего нового или необычного. Рик знал: как только время посещений будет установлено, проблемы со встречами сразу исчезнут. — Мистер Граймс, губернатор спрашивает, когда вы сможете подойти, — спросил бесшумно возникший в кабинете охранник. — Время принимать лекарства и… — Ужин, да, я помню. Пусть Роберт оставит поднос на кухне. Передай всем, что рабочий день окончен. Можешь сдать смену, — распорядился Рик, закрывая папку с бумагами и снимая с носа очки. — Доброй ночи, Алан. День губернаторской четы завершался именно так: роспуском помощников и пересменкой охраны. Теперь у них был личный повар — Роберт. А еще садовник, две горничные, парковщик, три водителя и чистильщик бассейна. Несколько раз в неделю к ним наведывались из химчистки и бакалеи. В охране числилось не меньше десятка человек. Охранники постоянно сменяли друг друга и носили абсолютно идентичные костюмы — из-за этого Рик никак не мог выучить их имен. Запомнил только личного телохранителя Филипа — Алана Рида. Это был высокий мужчина лет тридцати пяти, с ямочкой на подбородке и зализанными назад волосами. Точь-в-точь супермен. Когда широкая фигура Алана исчезла из кабинета, а звук его шагов затих, Рик все-таки заставил себя подняться со стула. Без всякого энтузиазма он осмотрел оставленный на кухне поднос: рыбный салат, отварной картофель и чечевичный суп. Все постное и пресное. Без специй, масла и твердых кусочков. На салфетке — две ложки, для супа и для гарнира. Эти ложки могли посоперничать со звоночком по степени вызываемого раздражения. Ведь именно Рику приходилось кормить Блейка. Хотя тот давно мог справляться сам. Вот и этим вечером, как и любым другим, Рик аккуратно взял поднос и поднялся с ним на второй этаж. Маленькая остановка, чтобы переодеться ко сну (поднос покорно ждал его на тумбочке в коридоре). Дверь в их спальню была приоткрыта. Филип уже ждал его, опершись на подушки и сложив руки на груди. Его длинные пальцы нетерпеливо постукивали по одеялу. — Ты долго, — заметил он. — Надеюсь, ужин не остыл. — Не остыл. — Лекарства? — Все тут. С непроницаемым лицом Рик сел на край постели и погрузил ложку в суп. Филип не открывал рта до того момента, пока ложка не уперлась ему в губы. И только после этого, с явной неохоткой, он ел. И так повторялось с каждой ложкой. Однако Рик был невозмутим. Подобные мелочные капризы даже рядом не стояли с упрямством коз и лошадей. Жизнь на ферме научила Граймса терпению. Хотя даже оно едва помогало устоять, чтобы не сорваться снова. Особенно, когда Филип властно сжимал ладонью его бедро или колено. И это еще была не кульминация спектакля. После еды и таблеток Рик должен был уложить его обратно, а потом лечь сам. Рядом. Напоследок он выключал свет. Вслепую поправлял свои подушки и лежал тихо-тихо. Наверное, так тихо, что было слышно, как бешено бьется его сердце. Он с полчаса смотрел в потолок. Обычно через эти полчаса Филип начинал активно ворочаться. Всей его немощности как ни бывало! Он закидывал руку поперек талии Граймса и тянул-тянул-тянул, пока они не оказывались в крайне неудобной близости. — Тебе придется развестись с Торном, — шепнул он в самое ухо. — Я так не думаю. — Теперь, когда он в тюрьме, брак можно разорвать в принудительном порядке. Без его согласия. — И что дальше? — Ты и сам знаешь. Выйдешь за меня, а дальше будешь готовиться к президентской кампании. Даже забавно: вы так старались испортить мне планы, а в итоге все вышло как нельзя лучше. Ему самое место в тюрьме, а тебе — на коротком поводке. Ты мне за все ответишь, за вас двоих. И все отработаешь. Рик молча перевернулся на бок. Глаза привыкли к темноте, и теперь он мог разглядеть очертания чужого профиля. С его стороны было видно изувеченный глаз. Точнее, пустую глазницу, еще плохо затянувшуюся и красную от нерассосавшихся рубцов. — В конце концов, ты никуда не ушел. После всего ты все еще здесь. Кормишь меня, выхаживаешь, ложишься в одну постель, — продолжил Филип. — И знаешь почему? — Удиви меня. — Все люди в чем-то нуждаются. Это всегда вопрос выгоды, что угодно: брак, дружба, партнерство. Я долго думал, в чем же нуждаешься именно ты, Граймс. И теперь мне все предельно ясно. Ты не можешь жить без чувства защищенности, без уверенности в будущем для себя и своего ребенка. Что теперь взять с Торна? Ему светит одиннадцать лет. Его фирму растащат по кусочкам его же дружки, может быть, часть его счетов заморозят. Он ничего не сможет тебе дать. Его даже не будет рядом. — Отпразднуешь это, когда доктор разрешит тебе пить. — Ты не в том положении, чтобы язвить, дорогой. Мы оба знаем, что ты примешь нашу сделку. Ты уже ее принял. Так что, сделай всем одолжение, разведись с Торном поскорее. И да, когда мы заключим брак, твой мальчик снова будет в безопасности. Не буду же я вредить самому себе и выставлять собственного пасынка каким-то преступником. — Карл в безопасности, когда тебя нет рядом. — Пока он мне чужой человек, я без стеснения раздавлю его у тебя на глазах. А если не я… Знаешь, я слышал, Торн всегда старался скрыть от своих клиентов членов семьи. Но… Никакое ворье не рискнет связываться с сыном губернатора. Подобный разговор у них случился впервые. До этого момента они едва обменивались и парой дежурных фраз. Куда охотней Филип болтал со своим доктором. Рик этими сеансами не интересовался. Он даже не знал, как Филип выглядит под одеялом, сошли ли синяки, зажили ли ребра. Хотя он не удивился тому, с какой силой рука Филипа перехватила его за запястье. — Даю тебе неделю на развод. — Мне нужно больше времени. — Тогда попроси как следует. Филип приподнял руку Граймса и уложил к себе щеку. Тот без притворного воодушевления проехался пальцами по колючей бороде. Что-то мешало ему наклониться ниже. Как будто позвоночник превратился в негнущуюся палку. — И чем лучше ты попросишь, тем больше времени получишь. Для Филипа это было блюдом из двух частей. Сначала он распробовал сопротивление. Настойчиво он дернул Рика к себе, а когда они едва не соприкоснулись носами, перехватил за волосы и заставил преодолеть оставшиеся миллиметры. Даже сквозь поцелуй чувствовалось, как Рик дрожит от ярости, с каким остервенением сжимает зубы, чтобы не пропустить язык. Но что Филип ценил больше, так это его покорность. Со спокойной уверенностью он потянул Рика вниз. Пальцы запутались в кудрях, как кошачьи когти — в шерстяной нитке. Сколько бы Рик ни мотал головой, лишь запутывался все сильнее. Они оба знали, что он согласился на эту новую сделку. Поэтому Филип принял как должное мягкие губы, неуверенно тронувшие его живот перед тем, как спуститься вниз.***
Одна неделя отсрочки постепенно превращалась в полторы. Потом — в две. В месяц. В месяц и четыре дня. Это был простой обмен. Как между проституткой и клиентом. Рик не торопился повышать ставки, и прибегал лишь к помощи рук и рта. В такие моменты он ни о чем не думал, даже не пытался представлять, что делает это с Ниганом — все слишком сильно отличалось. Запах, вкус, отсутствие густой дорожки волос — можно было не стараться спрятаться в комфортный кокон. Так что, Рик и не прятался. По завершении «обмена любезностями» он молча сплевывал в стакан с водой или вытирал руки о болтающийся на спинке стула шелковый халат Блейка. Иногда ему приходилось стараться авансом. Через месяц прибытия в Таллахасси он вступил в должность конгрессмена от штата Техас, и времени на ночные «сеансы» совсем не оставалось. Созывы Конгресса происходили в Капитолии Вашингтона. Отличный повод улизнуть из-под неусыпного контроля Филипа. Когда тот наконец-то пришел в себя, то всегда держал руку на пульсе: без конца и краю вызывал Рика в губернаторский Дом Правительства, заставлял присутствовать во время частных визитов Уиттекера и других власть имущих. Все передвижения Рика фиксировались в журнале. Звонки, встречи, маршруты — водители и секретари четко записывали каждый чих. И хотя такая практика считалась нормальной, Рик чувствовал удушье. В его-то случае слежка велась неспроста. Шаг влево шаг вправо, и весь его план мог рассыпаться карточным домиком. Сегодняшний день был важным. В Конгрессе проходило слушание по поводу остро стоящего вопроса по субсидиям. Республиканцы ратовали за субсидии, а демократы настаивали на их отмене. Если на слушании перевес будет за республиканцами, субсидии для безработных увеличатся, а республиканская партия получит мощное финансирование. Если победят демократы, субсидии урежут наполовину, а остатки средств пустят на поддержку независимого бизнеса демократических спонсоров. В любое другое время слушание не пошло бы дальше первого созыва. Голосов было бы поровну, и законопроект отложили бы в долгий ящик. Ни республиканцы, ни демократы не получили бы денег, и весь проект пришлось бы переписывать. Но теперь в Конгрессе был Рик. Он знал, что сегодняшнее слушание — проверка. Он должен был доказать свою полезность. Лично для Рика выигрыш на созыве тоже был важен. Но совсем по другой причине. Он подготовился за неделю. Нашел у республиканцев слабое звено — Кристофера Смита, который уже год как не вылезал из долгов из-за выгоревшего семейного бизнеса. Рик поймал его за три часа до слушания. Тот дымил в секретной курилке в саду, где некоторые республиканцы предавались пагубной привычке подальше от любопытных глаз. — Мистер Смит? Мы еще не знакомы, меня зовут Рик Граймс, — он ровным шагом прошел в центр пустого закутка между восточным и северным крылом Капитолия. Под подошвой его туфель погиб вялый нарцисс. — Я знаю, кто вы. Рукопожатия не случилось. — Хорошо. Это ускорит дело. Вы проголосуете в поддержку демократов. — С чего бы это? — Ваш костюм. Вы бедны как церковная мышь. Смит неловко одернул видавший виды пиджак и прикрыл дипломатом слегка оттянутые колени. — Нечего стыдиться, у всех бывают трудные времена, мистер Смит. Но я могу вам помочь. Если вы, конечно же, согласитесь отдать свой голос за отмену субсидий. Рик предложил Смиту сигарету. Тот протянул руку к портсигару, хотя от огонька зажигалки испуганно отшатнулся. — Независимый бизнес, на который демократы пустят деньги в случае победы на созыве. Кое-кто из их спонсоров готов взять вас под крыло. Свободна должность главы комитета по контролю сельскохозяйственных культур в Небраске. Ваш родной штат, никто и не заподозрит. Держите рот на замке и получайте зарплату главы. — О какой сумме идет речь? — Вы полностью покроете свои долги через полтора года. — А если я откажусь? — Повторный аудит на вашем предприятии. Вам придется заявить о банкротстве. — Мистер Граймс, вы понимаете, что это шантаж? — Вы понимаете, что ваши дни в Конгрессе сочтены? Партия избавится от вас, как только станете банкротом. Вашингтону не нужны политики с плохой кредитной историей. Конечно же, никакой должности в Небраске не было. Как и комитета по контролю сельскохозяйственных культур. Но кому какое дело? Смит проглотил наживку и проголосовал, как ему было сказано. Республиканцы никогда не узнают, почему их конгрессмен поддержал демократов. Ведь Кристофер Смит никогда не признается, что согласился на взятку, которой даже не существовало. Хорошие вести разносятся быстро: Филип позвонил, как только Рик сел в самолет из Вашингтона в Таллахасси. — Отличная работа, Граймс. Когда будешь дома? Мы должны отметить. Ты заслужил. — Прилечу часа через три. — Тогда встретимся за ужином. Я распущу прислугу. У меня сегодня совещание, я опоздаю. Не начинай без меня.***
Губернаторский особняк встретил тишиной. Это было непривычно: Рик уже смирился с возней Роберта на кухне или снующими туда-сюда уборщиками. Филип действительно постарался создать подобие интимной обстановки. Единственный охранник дежурил у главных ворот, которые не просматривались из окон особняка из-за огромного сада с традиционными для Флориды мангровыми зарослями. Даже если в доме что-то случится, охранник все равно ничего не услышит. «Так даже лучше, — подумал Рик. — Пусть никто ничего не услышит». В особняке было несколько комнат, к которым не подключалось видеонаблюдение: спальни, кабинет и отдельная гостиная для приема высокопоставленных гостей. Так требовали правила конфиденциальности. К тому же, некоторые разговоры попадали под разряд государственной тайны. Опасения Рика касаемо сегодняшнего вечера подтвердились в тот же момент, как он зашел на пост охраны — абсолютно все камеры особняка были отключены. Филип, определенно, хотел остаться тет-а-тет. Ничего не меняя и не включая, Рик принялся рыться в своем рабочем кейсе. Он не был силен в электронике, но подключить свои камеры к вай-фаю все-таки смог. Теперь любая съемка записывалась на отдельный жесткий диск. В его распоряжении было четыре маленьких камеры. Он заказал их с доставкой в один из кафетериев Вашингтона, где по своему обыкновению обедал. Охранник и водитель всегда ждали снаружи, а потому ничего не заметили. Две камеры он расположил в спальне. Еще одну — в столовой, где уже были расставлены приборы. Последнюю — в их ванной комнате. Хотя он все продумал, начиная победой в Конгрессе и заканчивая ожидаемым праздничным ужином, в груди копошился холодный червь беспокойства. Чтобы справиться с нервозностью, Рик налил себе полный бокал виски. Однако дрожащая рука не позволила поднести его ко рту. А когда в его кармане вдруг завибрировал телефон, он чуть не уронил бокал на белоснежный ковер. Сначала Рик подумал, что это контрольный звонок от Филипа. Однако это была лишь дата-напоминание: график посещений для Нигана окончательно утвержден. Не мешкая, Рик тут же набрал номер тюрьмы. От предвкушения его сердце билось так часто, что в ушах поднялся гул. — Государственная тюрьма округа Леон, Таллахасси. — раздался скрипучий женский голос. — С кем вас соединить? — Добрый вечер. Заключенный номер 698-77-21, Ниган Торн. Разговор за мой счет. — Ваше имя и фамилия, основания для звонка. — Рик Граймс. Адвокат. — Ожидайте три минуты. Пока в трубке нестройно играла мелодия американского гимна, Рик принялся отсчитывать таблетки из флакончика с «Лоперамидом»[1]. Он закинул в рот сразу три штуки и запил все виски. — Мистер Граймс? — Да? — Заключенный Ниган Торн, номер 698-77-21, отказывается с вами разговаривать. — Что, простите? — Он передал, чтобы вы не звонили ему ни при каких обстоятельствах. Ваше право представлять его в суде остается за вами. До свидания. Гудки отбоя прозвучали подобно горну: резко и оглушительно. Рик даже перепутал их с боем часов — куранты сотрясли тишину восемь раз. Филип скоро будет дома. Рику ничего не оставалось, как пойти в ванную. Там он нырнул с головой в теплую воду. Пена сомкнулась над его макушкой, и все кругом погрузилось в абсолютное безмолвие. Еще в детстве он научился задерживать дыхание долго-долго: из-за этого Ниган ни разу не одолел его в заплыве. Воспоминания тут же захватили его ум. Наверное, он задремал. Из уютного забытья его вырвало прикосновение к лицу. Филип навис над ванной, сжав в пальцах его подбородок. Рик с раздражением мотнул головой. — Я собирался открыть шампанское. — Хорошо. Дай мне минуту, чтобы одеться. — Можешь не утруждаться, — пожал плечами Филип, тем не менее, покидая ванную. «Лоперамид» уже начал действовать. Ощущения были неприятными. Рику казалось, будто его кишечник постепенно набивается камнями. Он несколько раз по-кошачьи отрыгнулся: без звука, без запаха, просто проталкивая наружу воздух, как если бы пытался избавиться от комка шерсти. Сидя за столом, Рик понял, что три таблетки были перебором. Аппетит куда-то улетучился, хотя за весь день он довольствовался лишь чашкой кофе. Запах еды вызывал легкую тошноту. Во рту пересохло, постоянно хотелось пить. Филип услужливо придвинул к нему бутылку шампанского, однако к алкоголю Рик так и не притронулся — предпочел воду. — Ну-с, как тебе удалось провернуть трюк в Конгрессе? — спросил Филип, деловито ковыряя мясо. Они сидели так близко, что при любом лишнем движении его локоть слегка врезался в предплечье Граймса. — Слышал, одному из республиканцев после сегодняшнего светит отставка. — Уиттекер, наверное, в восторге. Ужин протекал на удивление степенно. Рик старался скрыть странные звуки в своем желудке, разговаривая на полтона громче. То и дело он ерзал на стуле, беспрестанно запахивая не по погоде теплый кардиган, натянутый поверх домашней футболки. К моменту десерта его внутренности скрутило в узел. Все тело прошибало холодным потом. Несколько капель проступило на висках — Филип смахнул их небрежным движением. — Ты совсем не ешь, — заметил он. — Хотя, я догадываюсь, в чем проблема. Рик со спокойным видом сделал еще один глоток воды. — И в чем же? — Ну, сегодня особенный вечер. Думаю, ты все-таки решил отблагодарить меня за возможность вернуть себе карьеру. — Отблагодарить? — Не прикидывайся идиотом, Граймс. Я же вижу, что ты начистил перышки. Всё, — он аккуратно сложил приборы на тарелке, — раздевайся, закончим этот фарс. Уж я-то успел убедиться, как легко ты переступаешь через свою гордость. Особенно мне понравилось в прошлый раз. Не зря же ты получил отсрочку с разводом сразу на две недели. Хорошо постарался. Унижение. Казалось, Филипу никогда не надоест играть в эту игру. Он становился все более требовательным и жестоким. Перестал церемониться. В тот раз, о котором он говорил, Рик едва не задохнулся. Сплюнуть в стакан не получилось — вместо этого пришлось умыться. Это была монструозная интерпретация кнута и пряника: как бы Рик себя ни вел, в итоге все возвращалось к кнуту. Наверное, пряником Филип представлял сам факт существования Граймса. И чем слаще Рик делал жизнь Филипа, тем больнее тот его жалил. — Не хочу. Давай не сегодня. — Ужин должен завершиться на нужной ноте, — возразил Филип. — Ну? Раздевайся. Я жду. Рик поднял подбородок и надменно усмехнулся. — Я сказал нет. — Что за фокусы? — вена на шее Блейка дернулась. — Хотя, чего я удивляюсь? Ты всегда предпочитал немного поломаться. — Твое губернаторство — вот, что настоящий фокус. Надо же, сколько усилий пришлось приложить, чтобы ты вскарабкался в это кресло. Потерять глаз, есть через трубочку, угрожать ребенку, изнасиловать несостоявшегося супруга. Список бесконечен. Даже любопытно, как низко тебе придется опуститься, чтобы нацепить значок сенатора. — Ты забываешься, Граймс. — Мне ничего не стоило добиться победы в Конгрессе. По крайней мере, обошлось без работы ртом. Хотя, этим я обычно вынужден заниматься дома. Чтобы хоть как-то утешить твое раненое эго. А ведь помнишь, — он с насмешкой сощурил глаза, — ты же сам поначалу раздвигал ноги, лишь бы заманить меня в свой предвыборный штаб? Филип поднялся с места, аккуратно отодвинув стул. Он посмотрел на Рика сверху вниз одним из своих коронных взглядов, когда неясно, то ли его все еще развлекает случившийся эксцесс, то ли шутки уже кончились. — Ты сейчас сам усугубляешь ситуацию, ты это понимаешь? — Разве может быть еще хуже? Может, я тебя спрашиваю?! — неожиданно Рик с силой ударил кулаком по столу. Тарелки и приборы подскочили. Скатерть смялась, а пустая бутылка шампанского опасно покачнулась. — Не смей повышать на меня голос. Это мой дом. Не забывай этого. — Нет, Филип, на самом деле это мой дом. Ведь я открыл тебе его двери. Последнего выпада оказалось достаточно, чтобы Блейк замахнулся. Пощечина была звонкой, колючей — Рик только блекло улыбнулся. Он никогда не понимал излишней драматичности, однако ему и правда пророчили великую политическую карьеру, а все политики, как известно, отменные лицедеи. — Сейчас ты узнаешь, насколько хуже все может быть. Прорычав последнюю фразу, Филип с остервенением дернул за рукав кардигана — вещь затрещала швами. Не разжимая пальцев, он потянул Рика за собой, отчего кардиган все-таки порвался. Рик упал на пол. Из-за удара головой о массивную ножку стула в его ушах тут же поднялся звон. Однако Филипу было наплевать: он потащил Рика по полу. Ковровая дорожка под его животом пошла складками. Подъем по лестнице был бесконечен: Рик скользил на начищенных деревянных ступеньках. Филип пинал его в живот и продолжал тянуть, как упрямую непослушную собаку. Сопротивления не было. Наоборот, Рик как-то разом обмяк, то и дело норовя свернуться в позу эмбриона. Конечно же, Филип ему не позволил: стоило Рику подтянуть колени, как он снова получал болезненный удар носком туфли. Путь резко оборвался в ванной. Воздух внутри все еще был влажным и тяжелым. Оказавшись на плитке, Рик почувствовал свободу. Пальцы на порванной кофте наконец-то разжались. Ворот перестал врезаться в глотку, и сразу стало легче дышать. Шаги Филипа звучали совсем близко. Приоткрыв рефлекторно зажмуренные глаза, Рик увидел его черные туфли на белоснежном кафеле. В этот момент он нашел ироничным склонность дизайнеров к невинному цвету кипени. — Я мог быть помягче сегодня, — дрожащим от холодной ярости голосом сказал Филип. — Но ты все испортил. Снова. Сверху раздался какой-то шум — Рик запрокинул голову в попытке понять действия Блейка. Тот с грохотом раскрыл огромный зеркальный шкафчик и принялся шарить по полкам. В его руках оказались какие-то флакончики. Один из них неожиданно прилетел Рику в голову. От удара тяжелой стеклянной банки он чудом не потерял сознание. — И теперь тебе будет больно. Очень. Я позабочусь об этом. Очередная банка разбилась о кафель. Брызги разлетелись во все стороны и липкими пятнами осели на нарядных обоях с золотыми вензелями. Когда Рика снова взяли за шиворот и потянули по полу, он успел прочитать этикетку на осколке флакона: «JO. Лубрикант». Дальше перед ним мелькал лишь узор паркета и деревянные плинтуса. В спальне они были серыми — Рик зачем-то запомнил эту деталь, которая вдруг обрела невероятную ценность. Он все думал и думал об этих серых плинтусах, пока его заталкивали на огромную, с невероятно пышным матрасом кровать. Ожидаемо Филип уложил его на живот. Позади слышался шорох одежды. Пряжка ремня негромко ударилась о металлическую пуговичку на брюках, однако Рик даже не дернулся — просто ждал. На прикроватной тумбочке, между стопками книг и кувшином с водой, удачно спряталась одна из его самых дорогих вещей — статуэтка гусыни в шляпке. И хоть отсюда ее не было видно, Рик с легкостью воссоздал образ безделки. Вплоть до крошечной трещины на перепончатой лапке. Он смотрел аккурат в направлении статуэтки, пока его выпутывали из белья и раздвигали ноги. Филип резко развел ягодицы в стороны. Его тяжелый горячий ствол лег между полушарий — Рик чувствовал капли предэякулята. Ему действительно будет больно — он знал это. Из-за «Лоперамида» его промежность была сухой и сжатой. Филипа это не остановило: он с силой попытался втолкнуться внутрь, помогая себе пальцами. А потом Рика пронзила боль. Настолько сильная, обжигающая и нестерпимая, что он надломлено вскрикнул. Это не могло сравниться с предыдущим разом. Это вообще не могло ни с чем сравниться. Сразу же он ощутил кровь. Она колола многочисленные царапины и мелкие раны, но все это был пустяк по сравнению с болью в промежности. На секунду Рик едва не сорвался в паническое сопротивление, однако вовремя себя одернул. Сжав зубы, просто терпел. Не отбивался, лежал неподвижно, прислонившись взмокшим лбом к одеялу. Толчки были беспорядочными и быстрыми. Грубыми, чтобы получилось еще больнее. Хотя Рик не был уверен, что такое возможно. Через какую-то пелену, словно в далеком-далеком нигде, он услышал собственный вой. Низкий, клокочущий, который действительно никто не заметит. Он тихо выл и никак не мог остановиться, даже когда все закончилось, а Филип небрежно спустил внутрь. Тяжело дыша, Блейк перевернул Рика на спину. Его высокая фигура изогнулась, чтобы наклониться — любое подобное унижение всегда заканчивалось издевательски нежным поцелуем. Как только он приблизился к губам, Рик затравленно оглянулся. Взгляд упал на прикроватную лампу. Короткий удар по голове — и Филип свалился на него неподъемной тушей. Столкнув с себя бессознательное тело, Рик поднялся на ноги. Дрожащими руками натянул спущенное белье и штаны. Домашний телефон он нашел по памяти, почти вслепую: зрение все еще было размытым — это все проступившие слезы, которые Рик не замечал и не чувствовал. Наощупь он набрал 911. — Служба спасения. Я вас слушаю. — Резиденция губернатора. — Мистер Блейк? Что у вас случилось? — Нужна одна машина. Без мигалок и без сирены. Как можно быстрее. Диспетчер собирался сказать что-то еще, но Рик нажал на отбой. Дойдя до своего ноутбука, он быстро скопировал записи камер с жесткого диска на флешку. Жесткий диск он отключил, чтобы передать записи полиции, а флешку спрятал в тайнике за картиной, там, где обои отходили от небольшой дыры в стене. Все еще пребывая под действием странного помрачения, он добрел до прикроватной тумбочки. Гусыня в шляпке была на своем месте. Он схватил ее и хотел было сунуть в карман кардигана, однако тот был оторван. В замешательстве Рик взглянул в зеркало напротив кровати. Ниже пояса огромным бурым пятном расползалась кровь. Ее было так много, что легкие светлые штаны влажно блестели, как после стирки. «Так нужно, — сказал он сам себе, сжимая в пальцах фигурку. — Так мне точно поверят». __________________ 1. Лоперамид — популярный препарат от диареи. Часто используется в медикаментозном лечении недостаточности анального сфинктера, препятствуя расслаблению мышц.