Полный круг

Сирена взвыла, и ворота тюремного блока со скрипом разъехались в стороны. Филип на пробу пошевелил руками — наручники держали крепко, хотя смотритель оказался достаточно милосерден, чтобы не затягивать их до предела. Управление тюрьмы вообще относилось к нему снисходительно. Удивительно, но полиция все еще была на его стороне. Разразившийся скандал прогремел на всю страну. Мнения по поводу Филипа разделились надвое: одни верили в его виновность, другие же считали запись с изнасилованием подделкой, а обвинения — сфабрикованной клеветой. У семьи Блейк были великолепные адвокаты, однако первое заседание по его делу было открытым, и никакая защита не спасла его от провокационных вопросов журналистов, которых не смог унять ни судья, ни приставы. Это был самый настоящий балаган. Людей пришло так много, что все они не вместились в зал заседаний. Зеваки толпились в коридоре, под зданием суда шумели демонстранты. Предварительное слушание затянулось на семь часов. А потом его ждала вереница допросов. Сначала его судили за изнасилование. Но Филип знал, что это было только начало. На первых порах он откупился залогом. Вышел до момента главного слушания. На свободе он пробыл недолго: два месяца. Все это время его преследовали журналисты. За губернаторским особняком постоянно следили, вокруг забора круглосуточно дежурили его поклонники и противники. Охрана несколько раз разнимала их драки. Каждую ночь кто-нибудь разбивал окно камнем или оставлял надписи на въездной дорожке. Его преследовали, буквально не давали проходу. От обязанностей губернатора он был временно отстранен, хотя по-прежнему жил в особняке. Прислугу пришлось рассчитать после того, как вместе с продуктами из бакалеи ему начали приходить угрозы. Один раз ему даже подбросили какую-то подозрительную коробку, из-за которой губернаторский особняк на сутки оцепила полиция, а охрана продержала его на полу не меньше получаса. Внутри коробки лежал кирпич и механические часы с будильником. Естественно, до вскрытия «презента» все думали, будто это бомба. Из-за набирающего обороты скандала главное заседание было созвано в рекордно короткие сроки. В тот день на слушании присутствовал Рик. У них уже была очная ставка, однако лицом к лицу они встретились лишь на суде. Все остальное время действовал запрет, и у Филипа не было прав приближаться к Рику на расстояние пушечного выстрела. На суде адвокаты настаивали на невиновности Блейка. Рик представлял себя самостоятельно. В качестве поддержки он привел с собой Саймона Эрреру. Это оказалось убийственной комбинацией. Филип начал стремительно терять позиции. В тот день Рик положил руку на конституцию и поклялся говорить правду и ничего кроме правды. Поклялся, что осознает, что лжесвидетельство является федеральным преступлением и карается сроком до пяти лет. Поклялся, а затем улыбнулся. Он смотрел прямо на Блейка, и это было впервые, когда Рик не выглядел испуганным. Он и правда не боялся. Не боялся за себя, за своего сына. Еще тогда это подействовало на Филипа как пощечина. Он едва смог удержаться, чтобы не броситься через весь зал. Ему хотелось навсегда стереть с лица эту лисью улыбку, и плевать, что на том проклятом заседании Рик действительно не сказал ни одного слова лжи. А потом в дело вмешалось ФБР, и в повторном выпуске под залог Филипу было отказано. Так он оказался в тюрьме округа Леон. Его дела в «выходном клубе» пока еще не предавались огласке. Но это было только пока. Ему все еще было трудно поверить в происходящее. Он действительно не чувствовал себя виновным. Именно эта маниакальная уверенность в своей правоте позволила ему с достоинством выдержать и нападки прессы, и оскорбления на улице, и мертвую тишину опустевшего губернаторского особняка. Для него все это было временным. Он и впрямь был уверен, что такое попросту не могло с ним случиться. Уж точно не из-за Рика — мужчины, который позволял проделывать с собой такое, на что вряд ли согласился хоть кто-нибудь еще. Ни за что Филип не признается, даже самому себе не признается, что оказался обманут этой покорностью, этой беспомощностью, что читалась в голубых глазах. Его как будто обыграл ребенок. Обвел вокруг пальчика, а потом еще и сбросил все шахматные фигурки на пол. Сбросил вместе с доской и потоптался. — Мистер Блейк, встаньте, пожалуйста, к белой линии. Я расстегну наручники и сопровожу вас на осмотр, — проинструктировал его охранник, когда они миновали несколько коридоров. — После осмотра вас проведут в вашу камеру. Да, управление тюрьмы ему, определенно, симпатизировало. Никто не называл его по порядковому номеру. К любому обращению всегда добавлялось «мистер» и «пожалуйста». Очевидно, все силовые структуры были по-прежнему на его стороне. Вот только большую часть времени ему доведется коротать отнюдь не в компании охранников или полицейских. Комната для осмотра напоминала собой сестринскую в больнице: белые стены, кушетка и маленькая тумбочка с элементарнейшими медицинскими принадлежностями. Внутри его ждал мужчина в белом халате. — Мистер Блейк, мне нужно, чтобы вы разделись. Филип кивнул и принялся снимать с себя одежду. Костюм вместе с рубашкой и туфлями в итоге запаковали в вакуумный пакет. Ремень, запонки, а также личные вещи, включая бумажник и тяжелый перстень, у него изъяли, как только он преступил порог тюрьмы. Все это он сможет заполучить обратно, только когда выйдет. Оставшись полностью голым, Филип неуютно поежился. Пах он не прикрывал, а плечи старался держать расправленными. Доктор осмотрел его со всех сторон, даже заглянул под язык. Потом настало время самой унизительной части: проверки внутри. — Это обязательная процедура. Никаких исключений, — сказал врач и с тихим щелчком натянул перчатки. Гневно вздохнув, Филип отвернулся к стене и наклонился. Без лишних церемоний смазанные в лубриканте пальцы вторглись в его кишку. Он закусил губу. На его лбу проступили морщины. Окатившая его с ног до головы волна злости заставила позабыть даже о суетящимся между широко расставленных ног враче. Его будто выскребали изнутри, и это чувство унижения… Этого он тоже никогда не забудет. Нет, Рик ответит ему за все. Получит сполна. Филип решил, что выйдет во что бы то ни стало. Выйдет и вернет Рику должок в сто крат. — Все в порядке. Теперь вы должны принять душ и переодеться. Вашу форму вам выдаст охрана. Его повели в соседнюю комнатку, которая оказалась душевой. Внутри было холодно. Пахло хлором и чем-то непонятным. Филипу этот запах напомнил то ли специфический душок ветеринарного кабинета, то ли косметического салона. Конечно же, никто не окатывал его водой из брандспойта, как это обычно показывали в фильмах. Вместо этого его продержали под душем минут десять. Охранник внимательно следил, чтобы Филип вымылся жесткой мочалкой со всей тщательностью. Во всех местах. По завершению купания доктор распылил на все его тело и волосы какой-то препарат. Может быть, от вшей или грибка — Филип был не в курсе. Зато ему стало понятно, чем все-таки воняло в душевой. — Одевайтесь, — скомандовал охранник. — Возможно, вы еще успеете на обед. Ему выдали синий комбинезон, майку, хлопковое белье, носки и резиновые шлепки. Роба не особо подходила по росту, и штаны комбеза едва ли доходили до щиколоток. Но Филип не обратил на этого никакого внимания. С присущим ему достоинством он молча оделся и протянул руки под наручники. — Не нужно. Просто сложите руки за спиной, — охранник устало качнул головой. — Здесь близко. Его повели по очередному коридору, который заканчивался воротами со стальными решетками. За ними — двухэтажный жилой блок. Когда Филип вошел внутрь, на него обратились все взгляды. Охранники свесились с поручней второго этажа, парочка зеков выглянули из своих камер. В основном зале на мгновение стало тихо — только бормотал в углу телевизор. В центре этого огромного павильона были расставлены столы, и несколько заключенных с грохотом стульев вскочили с места. — Вы только посмотрите! — похабно ухмыльнулся тощий афроамериканец в оранжевой робе. — А вот и наш кандидат! Эй, губернатор, вы курсе, что в меню нет пиздятинки? Все как ты любишь: сочные жопы, а еще мой огромный хер! Хочешь? О-о-о, я точно знаю, что хочешь! Все кругом загоготали, засвистели, завыли, заулюлюкали. «Ни дать ни взять животные», — с презрением подумал Филип. Веселье прервал громкий удар дубинки о металлические решетки. Это охрана наконец-то вышла из ступора. Филипу вдруг вспомнилось, что Ниган в прошлом играл в бейсбол, почти вышел в профессиональную лигу. Вспомнился удар битой. Стук отполированного дерева о пробковый мяч. — Майерс, захлопни варежку! Или отправишься куковать в одиночку на сутки! — зычно крикнул амбал в форме. — Всё, разошлись! Займитесь своими делами! Через павильон Филипа повели на второй этаж. Что внизу, что вверху располагались камеры. Его клетушка спряталась в одном из углов блока. Внутри была лишь двухъярусная кровать, унитаз и маленький умывальник. Все предметы были намертво прикручены к стенам и полу — ничего не подвинешь и не переставишь. Никогда он не видел столь убогой обстановки. И ведь это маленькая лиса Рик Граймс, который был и не лисой вовсе, именно он привел его сюда. Обещал кроличью нору, а вместо нее привел в медвежью берлогу. — Пока что без сокамерника. А там видно будет, — объяснил охранник, протягивая стопку с постельным бельем. — Ваши гигиенические принадлежности принесут чуть позже. — Спасибо, — сухо поблагодарил его Филип, а помедлив, спросил: — Скажите, а Ниган Торн…? — Он в карцере. Пробудет там еще две недели. Может, дольше. Неуправляемый ублюдок.

***

Одиночество и полная изоляция. Вот чем был карцер. Заплеванные стены без окон, ледяной пол. Единственная связь с внешним миром — глухая железная дверь с двумя малюсенькими окошками. Через верхнее передавали еду, через нижнее забирали утку. Никаких разговоров, никаких развлечений. Сквозь толстые стены невозможно было расслышать, что происходило во внешнем мире. Сюда не долетала ни болтовня охранников, ни жужжание радио, ни даже звук шагов — лишь гнетущая тишина. Ниган был частым гостем в одиночной камере. Иногда его оставляли тут на пару дней, иногда — недель. Чтобы не сойти с ума, он несколько раз на дню принимался то отжиматься, то повторять выученные наизусть своды налогового кодекса. Охранники все еще реагировали на его провокации. За любой выпад в сторону смотрителей срок Нигана в карцере автоматически увеличивался на несколько часов. Но он не жаловался — его это развлекало. К тому же, иногда с ним все-таки заговаривали. Сообщали о посетителях, которым суждено было вернуться ни с чем. Несколько раз приходила Люсиль — ее он вернул обратно. Просто не явился на встречу в комнату для посетителей. Еще однажды к нему притащился Саймон, хотя Ниган был предельно ясен, когда приказал его не навещать. Саймону тоже пришлось уйти. Единственными, кто имел возможность хоть как-то переговорить с Ниганом, были его клиенты вроде Тито. Весточки от них передавались так же, как и контрабанда: через сговорчивых охранников и заключенных. Нигана пожизненно лишили права на адвокатскую лицензию, хотя это не мешало ему консультировать своих клиентов через короткие сообщения-записки. Рика он больше не видел. Тот послушно держался от него на расстоянии. За его судьбой Ниган следил по телевизору. Новости, интервью, ток-шоу — что угодно. Из-за его статуса другие зеки не решались переключать канал, когда он устраивался перед телеком в общем блоке. А если такие смельчаки и находились, для Нигана все заканчивалось карцером. Без марихуаны и таблеток сдерживающие барьеры в его голове рушились один за другим. Летели, как кости домино. — Эй, номер 698-77-21, — рявкнул смотритель через верхнее окошко, — лицом к стене, руки над головой. Без разговоров. Ниган с ухмылкой прошелся до задней стенки и послушно уложил ладони на бетон. Охранник грубыми тычками развел ему ноги, вывернул руки. Наручники сковали запястья и щиколотки. Из-за короткой цепи между браслетами он мог передвигаться лишь маленькими шажками. В одиночке невозможно уследить за временем. Ниган не был уверен, что для еды и выноса утки смотрители железно придерживались расписания. Ужин ему приносили примерно полтора часа назад: как раз столько времени уходило на силовую тренировку. По его подсчетам сейчас должно было быть где-то около восьми вечера. Догадка подтвердилась: когда его привели в душевые, там уже никого не было. Помыться зеки должны были успеть до половины восьмого. Сам он за три недели в карцере мылся лишь четыре раза — чаще его не выводили. — Наденешь новую, — охранник кинул комплект робы на скамейку в раздевалке. — Старую скинешь в пятый контейнер. Не отвечая, Ниган скинул комбинезон и встал под душ. Холодная вода снимала боль с натруженных мышц — от скуки он тренировался как сумасшедший. Его поджарая и мускулистая фигура стала тяжелее, плечи — шире, бедра — крепче. Иногда его разбирало любопытство, понравится ли подобное Рику. С мыслями об этом он запрокинул голову и отстраненно улыбнулся — вода тут же попала в рот. Отфыркнувшись, он распахнул глаза. Охранник все так же стоял в душевой. — Что-то забыли, офицер? — с издевкой спросил Ниган, закрутив кран. — Номер 706-41-99. Губернатор. Ты ведь его ждешь? — Какая камера? — Второй этаж, 82A, — отчеканил охранник, и подумав, добавил: — Это дорого стоит. — Мне по карману. Кивнув, охранник вышел из душевой. Ниган снова остался в одиночестве. Он вытерся, спокойно оделся. Ему было некуда спешить: наконец-то они встретятся на его территории. И хоть оба играли в высшей лиге, до этого момента все происходило на поле Блейка. Как если бы Ниган вышел в спайках[1] на лед хоккейного стадиона. Нет, сэр, настала его очередь наблюдать, как Филип будет рыть газон коньками. Когда-то Ниган был великолепным бэттером[2], таким, которого выпускают в девятом иннинге[3], чтобы забить последний гвоздь в команду соперника. Его всегда ставили против самых опасных питчеров — финишеров[4], выбрасываемые мячи которых могли перевернуть исход игры на последних ее минутах. Но только не с Ниганом. Он действительно был лучшим. И его роль была не только в том, чтобы за доли секунды угадать направление мяча и взмахнуть битой, отправляя его к звездам. Лучший бэттер — тот, кто ломал питчера еще до того, как он сжимал мяч в пальцах. Лучший бэттер заставлял питчера сомневаться. Превращал в параноика. Толкал к импульсивным решениям. Расслабленная стойка, полная самодовольства усмешка — это заставляло питчера думать, будто Ниган действительно знал, какой окажется подача. И в итоге, сомневаясь, питчер делал свой бросок предсказуемым. По крайней мере, для Нигана. Он всегда знал, как полетит мяч. Отбивал его так крепко, что все задирали головы, пытаясь отыскать взглядом крошечную точку, некогда бывшую мячом. И пока зрители и соперники глазели на летящую в никуда комету, Ниган срывался с места и бежал, бежал, бежал. Он всегда бежал так быстро и стремительно, будто от этого зависела его жизнь. Ему нравилось бить, нравилось бежать. Иногда ему думалось, будто эти две вещи — единственное, что умел делать по-настоящему хорошо. Даже после того, как ушел из бейсбола. Сейчас как никогда ему не хватало ощущения тяжелой биты, оттягивающей его руку. Он думал об этом всю дорогу из душевой к жилому блоку. Все, кто его видел, догадывались, чему было суждено случиться этим поздним вечером. С ним не пытались заговорить, даже не приветствовали после возвращения из одиночки. Раньше от Нигана держались подальше из-за его «крыши», теперь же хватало и его дурного, вспыльчивого нрава. Вряд ли отыскался бы хоть кто-то, кто решился бы настучать на него охране. Купленной охране, которая торопливым шагом устремилась в противоположную от камеры 82A сторону. Ниган лениво поднялся по ступеням, соединяющим два этажа блока. Камера Блейка располагалась в углу. Как по команде в этом закутке стало пусто и безлюдно. Это было негласное правило тюрьмы: в личные счеты не вмешивались, если это не касалось междоусобиц группировок. Вдохнув полной грудью, Ниган тронул пальцами накинутое на решетки и проход в камеру одеяло. Видимо, охрана многое позволяла Блейку, и уединение оказалось не единственной его привилегией. Внутри клетки пахло сандалом. На краю раковины стояла пластмассовая баночка из-под арахиса, откуда к потолку тянулась тонкая ниточка дыма — ароматическая палочка. Сам Филип расслабленно полулежал на нижней койке, листая книгу. Он был так погружен в чтение, что даже не услышал легких пружинистых шагов. — Бу, — тихо усмехнулся Ниган, с силой ударив кулаком о решетки. От громкого звука Филип вздрогнул, а с раздражением подняв взгляд, скинул очки с носа. С минуту они просто смотрели друг на друга. Ниган улыбался, и в полумраке его улыбка казалась такой широкой, будто еще чуть-чуть, и она растянется от уха до уха, как акулья пасть. — Поэтому между властью и деньгами я всегда выбирал деньги. Это дерьмо везде работает одинаково. А власть, — неожиданно Ниган звонко щелкнул пальцами, — хуевая инвестиция. — Я и не ждал другого от швали вроде тебя, — холодно отозвался Филип. — Сколько гонору от мальчика с золотой ложкой в жопе. — Чего ты хочешь? Ниган подошел вплотную к койке, наклонился. Его губы оказались над самым ухом Блейка: — Чтобы ты умер как шваль. Охуенно тихо и тривиально. Последнее, что заметил Филип: Ниган больше не улыбался. Его глаза стали темными, почти черными. Каким-то расслабленным движением он схватил Филипа за ворот майки, и вдруг с нечеловеческой силой сдернул на пол. Филип отбивался: он взмахнул обоими руками, даже оставил на торсе несколько ощутимых ударов. Однако Ниган не обратил внимания. С неотвратимостью его фигура заслоняла единственный в камере источник света — тусклую двухваттную лампочку. Поначалу Филип думал, что Торн оседлает его грудь, что будет душить или поднимет за грудки, чтобы иметь удовольствие столкнуться лицом к лицу. Ничего подобного не случилось. Получая удары по икрам и щиколоткам, Ниган выпрямился. Филип ошарашенно замер и уставился на него своим единственным глазом. Неожиданно нога в шлепке столкнулась с его ребрами — Филип закашлялся и рефлекторно схватился за бок. Ниган ударил его снова, занес ногу повыше, согнул в колене, а затем обрушил прямо на грудь. Он бил Филипа ногами, бил и никак не останавливался. Не давал возможности встать и даже заслониться. Просто бил и пинал куда придется, как в самой подлой уличной драке, правила которой известны и ребенку. Нигану было наплевать на правила: он бил лежачего, пока тот не затих. С остервенением топтался по его лицу, по ребрам, отбил пах, провернул пятку в пустой глазнице, с хрустом смял нос, обезобразив Филипа настолько, что никто и не признал бы в нем недавнего губернатора, лучезарно улыбающегося с трибун одной из самых чарующих своих улыбок. Их история закончилась в камере 82A в тюрьме округа Леон. И по ее завершению Ниган даже ощутил облегчение. Совсем короткое. Секундное. Такое облегчение, которое наступало после того, как наконец-то справишь малую нужду. Облегчение, о котором тут же забудешь, застегнув ширинку. ________________________ 1. Спайки — специальная обувь бейсболистов с шипованной подошвой. 2. Бэттер — игрок нападения, отбивающий подачу битой. Если бэттер отбивает мяч, он превращается в раннера: бросает биту, и пока летит мяч, пытается оббежать все поле и вернуться в «дом», за что и получает очки. Еще одна важная задача бэттера — отбить мяч таким образом, чтобы во время его полета он и другие игроки его команды успели оббежать поле. Противостояние бэттера и пинчера — ключевая идея бейсбола. 3. Иннинг — в бейсболе период матча, во время которого обе команды по разу играют в защите и в нападении. Обычно матч состоит из девяти иннингов. 4. Финишер — питчер, который бросает мяч на бэттера соперника в последних иннингах. Как правило, финишеры — лучшие питчеры команды, т.к. они могут заработать дополнительные очки, если бэттер не отобьет мяч.