ты мне нравишься, но

      Диану только тронь сейчас — ударит, задушит, убьёт. Правило, конечно, больше для Майер, которая трогать подругу и не собиралась; Кошелева же наоборот ее за плечи приобнимала, и по спине гладила. Осторожно успокаивает, только бы не получить обратный эффект.       По-честному, ей самой сейчас успокоение нужно: таблетки валерьянки, или ещё чего, чтобы ритм сердца бешенный успокоить.       Она едва дышать может с момента, когда Максима пришлось прятать и незаметно выводить из номера — в традициях лучших русских сериалом. И сердце из груди выпрыгивает с тех пор, как Видякина спросила, чего она растрепанная такая, как будто после секса.       Впрочем, да, даже если та и поняла что-то, ей сейчас не до Кристины совсем. Повезло, не повезло — непонятно. Про нее, в целом, не особо помнили, но когда дело касается открытого конфликта между двумя подругами, она выступает в роли стенки. При том, совсем непрочной, что вот вот и разрушится. Так вот, Диана, как вернулась, в нее кидает все переживания о том, что подозревает парня в измене уже долгое время, что «Женя сука на самом-то деле», а она бедная переживает за обоих. Почти кричит, чтобы пожалели, ну а Кошелева не так и плохо справляется. Выхода другого нет. А вместе с тем, как только Майер появляется, девушка начинает стиль «передай ей, что я с ней не разговариваю»       Майер приходит под шесть утра только, и кстати, ни до, ни после Дианиных слов, ей ничего не говорит. Скорее всего, ей на эту недоссору-недоконфликт, наплевать абсолютно: уж в этом, Кристина за сегодня достаточно убедилась. Но вообще-то, дело больше в том, что та едва на ногах стоит. Она сразу на кровать падает, и лежит молча около десяти минут. После жалобно стонет что-то про воду, но недоговаривает: в туалет бросается бегом.       Кристине ничего не остаётся кроме как волосы ей держать.       И опять же, у неё неплохо получается. Она с детства привыкает, жалеть подружку, когда у той потерялась кукла. Её саму то недожалели, в неё недоверили, недолюбили.       Поэтому слишком хорошо умеет делать то, чего для неё никогда ге делали.       Поэтому курит, поэтому парень первый у нее в пятнадцать был, поэтому, блять, в клубе оказалась в ночь перед первым сентябрем и, наверное, тоже поэтому предложила Максиму...        — Крис, принеси уголь, пожалуйста. И воды. — Женя ноет.        — А это поможет разве?       — Ей уже ничего не поможет. — Это голос Дианы за картонной стеной       Кошелева, которая в своем роде, и правда стенка, встаёт за таблетками, потому что вариантов других нет. Таблетки, к счастью всё-таки находятся в косметичке рядом с пластырем и бесчетным количеством резинок для волос.       Только бы помогло, иначе проблем не избежать.       Она, конечно, Женю недолюбливала все свои школьные годы, так, что была бы не против совсем, чтобы она спалилась хоть раз перед учителем; да и вчерашняя ситуация тоже мимо не прошла. Но у неё по прежнему остаётся человеческий фактор, который заставляет жалеть-переживать.       — Вот, запей водой.       Кристина протягивает девушке стакан воды, а та, к удивлению, даже не возмущается том, что вода из под крана.       Постепенно, по мере приближения отметки на часах к семи, начинается суета. Майер на второй план не отходит никак, а Диана начинает вещи собирать, притом сразу за троих, за что Кристина в данный конкретный момент её едва ли не расцеловать готова.       Она хоть и попадает в самый центр всего пиздеца, впервые может вздохнуть спокойно.       Пока Максим в номер не заходит — будить девчонок. Тогда то все с ног на голову который раз переворачивается.       Она не считает, что Диана правильно поступила, сдав подругу, понимает ведь, что попадет всем от учителя. Но и его помощь лишней вряд ли будет.       — Может все таки врача ей?       Женя резко головой качает, и негромкое «нет-нет-нет» выкидывает.        — Хуже будет не только мне, но и вам, Максим Дмитриевич.       Кристина, тем временем, ей косметичку её отдает, чтобы та хотя бы круги под глазами замазала.        — Мне будет хуже, если у меня ученица, за которую я несу ответственность, умрет. — Макс заходит в ванную и руки на груди скрещивает, оказываясь возле самой девушки.        — Не преувеличивайте, пожалуйста.        — Он не преувеличивает, Жень, — встревает Крис. — Попей пожалуйста ещё воды, ты совсем бледная.       Она по спине гладит успокаивающе и воду отдаёт. Сама не понимает кого из себя строит: наплевать же было на одноклассницу.       — Ладно, — Максим вздыхает глубоко и невзначай будто по плечу ее хлопает, заставляя вздрогнуть девочку. — К вам у меня ещё будет серьёзный разговор, но не сейчас. У вас минут пятнадцать на сборы, вас ждать никто не будет имейте ввиду. Потом на завтрак и в номера больше не поднимаемся. Напишите родителям, чтобы не забыли встретить, вроде, к пяти вечера будем там.       Что касается, Максима, так сказать, Дмитриевича, так у неё не времени, ни сил размышлять. Кристина на почти что законных основаниях поступает, и не чувствует вины или подобного ни капельки. Потому что очень легко можно самой себе и ему тоже мозги пудрить простым «ничего не значит» и очень удобно оправдывать себя, что это и впрямь ничего не значит. Не отношения никакие, не любовь —значит, по факту, никто учителю и ученице слова сказать не сможет, пока те за этой чертой стоят. Значит «ничего» запретить не смогут.       Она взглядом до самой захлопнутой двери его провожает и кидается на кровать — невероятных усилий стоит не сомкнуть глаза. Да, даже сконцентрироваться на прочтении текста на айфоне невероятно тяжело.       Но она все таки не спать ложится, а быстро набирает сообщение:

мам, я в 5 часов приезжаю, встретишь? 07.13

маман уже?) 07.15 дочь, я на работе допоздна... доедешь на такси 07.15

а папа? 07.19 у меня ключей нет 07.19

он не в городе 07.22

пофиг, останусь у Назимы или Дани. 07.26

      — Крис, тебе ещё рюкзак собирать если ты не забыла, и одеваться.       Она закатывает глаза на слова Видякиной и бросает, в самом прямом смысле, телефон на кровать.       — Плевать, в этом поеду. — Отмахивается, и только носки надевает. — А рюкзак собран, вроде.       Последнее утро в этом городе их провожает, к большому удивлению, солнцем, но лицами без улыбок — кто не выспался, кто голову высушить не успел, кто Майер. У Кошелевой, у которой всегда все наперекосяк остальным, у одной из единственных улыбка, когда они на вокзал едут. Она последнюю историю из этого города выкладывает с понятным таким «до скорого». Ей ведь это место многое дало: даже не в плане новых взаимоотношений с разными людьми, в плане хотя бы своего внутреннего ощущения; пусть, она этого ещё до конца и на понимает. Может, через время, может, даже через очень долгое, будет вспоминать эту ледяную сырость на улицах как одно из самых тёплых воспоминаний.       Эта поездка, в конце концов, всё на свои места расставляет, поэтому она не замечает даже, как начинает дышать свободнее.       И не только всё; всех на свои места расставила, что Кристина, учившаяся в этом классе одиннадцать лет, на многих совершенно по-другому начинает смотреть. И видит многое.       Вот хотя бы, например, Женя, за которой, со стороны кажется все бегают. Теперь она, проходя мимо купе, где она на краю полки рядом с Терновым лежит, видит, что не она вовсе его сталкивает, а он. А взять хотя бы, Шарипова, про которого её мнение изменилось тысячекратно.       Единственным постоянным то остаётся Даня. который тащит в вагон ресторан за какао. Такие как Бурцев, они и в параллельной вселенной Бурцевы.       Конец поездки она, все же, проводит с тем, с кем и приехала: они вместе забираются на верхнюю полку, свешивая ноги вниз, и подряд смотрят три фильма — парочка о любимом зомби апокалипсисе и один ужастик, который так и не был досмотрен из-за слишком предсказуемого сюжета.       Вообще, относительно спокойно проходит поездка домой. Все, наверное, потому что больше половины класса легли под утро, а теперь высыпаются уже в поезде; а другая половина, которая совсем не спала (не стоит перечислять поимённо) крайне тихой была, опять же — все слишком измотанные поездкой были. Максим заходил несколько раз всего, один раз спросить, все ли в порядке, а другие два искал свои наушники, которые по рассеянности потерял. Ну и естественно Елена Сергеевна, контролировала неизвестно что, но заходила раз пять молча.       А вот на четвёртый раз учитель не заходит, просто выдергивает Кошелеву за руку, что она поначалу воспринимает не так совсем.        — А, что? Куда ты...        — Сейчас тот случай, когда все таки лучше использовать вы, Кристин.       Она не понимает ничего, кивает, и за ним идет, тащится даже скорее, до конца вагона. Наконец все проясняется, когда они заходят в купе, то самое где собрались все не выспавшиеся — именно те, кто прошлой ночью в правда или действие играл.        — Понимаете, наверное, зачем я вас собрал, — Макс опирается о дверь, и скрещивает руки на груди: серьезный очень.       Олег подвигается, чтобы Крис села рядом.        — Вы хотите снова бухнуть? Ну, Максим Дмитриевич, это уже запой какой-то.        — Терновой, не рой себе яму... А Майер опять где?       Никто не знает, в общем-то; одна Диана, что на верхней полке сидит, закатывает глаза, и отвечает, что пошла таблетки от головы искать по вагонам.       Максим уже, кажется, на нее забивает, как и на факт, что из него хреновый организатор по итогу вышел.       — Отдельно с этой поговорю, плевать.— Чешет за ухом, и на парочку секунд всё-таки останавливается взглядом на Видякиной. Понятно почему. — Наркотики. Кто, блять, додумался с собой их взять?       Девочки, которые вкурсе всей ситуации, да и в целом, в её центре находились, не удивляются даже, потому что знали, такого разговора не избежать. Тим первый же выдыхает несмелое «а откуда вы...», остальные двое молчат. Один — виновато; его друг молчит, пока не придумывает, что говорить:        — Диана нас слила?       У Кристины сердце почти удар пропускает, когда Шарипов с такой злостью, про свою нынешнюю, или бывшую (она до конца не знает всех событий произошедших между парой ночью).       А Максим, он даже не вздыхает, бровью не ведет, или как там: он похоже всегда знает, что сказать.        — Не доверяешь своей девушке?       Видякина, на удивление молчит, но даже краем глаза, можно увидеть как быстро поднимается и опускается не грудная клетка. Для нее это, если честно, обычно — быть смелой за спиной, и трусихой в лицо. Чём-то похоже на ситуации, когда та за спиной обсуждала половину класса, но совсем-совсем по-другому. Но теперь, для Кристины это её качество под совсем другим углом открывается, и подсознательно она даже оправдать одноклассницу сможет.       — Значит, Кошелева, да? Девочка-любимица всех учителей.        — Эй, нет, — она отвечает ему резко и громко, нетипично для себя.       Тут Видякина вступает, от себя добавляет только «она точно не причём». Да и, к удивлению, Олег тоже защищать пытается, какими-то аргументами, что «брат, она не такая» и «вряд ли».       — Хабиб, ты в данный момент должен волноваться только о себе, а не о том, откуда я узнал. Хочешь знать, тебя не сливал никто, хотя стоило бы.       Парень ложится на кровать, закидывая ноги к стене, и полностью игнорирует слова учителя.        — Я не знаю даже, что учитель должен говорить в таком случае. Вы конченные, это я вам как обычный человек говорю. Вы ещё мелкие все, зачем себе жизнь усложнять?        — А вы что, разве не пробовали?       — Пробовал, но именно «пробовал». — Он не занимает позиции строгого учителя, больше похоже на какого-то бармена, что любит поговорить по душам. Хотя, его позиция, в целом, изначально как была заботится о том, чтобы у него самого не возникло проблем, так и осталась. — Я не буду вам читать лекцию про ваше здоровье и проблемы связанные с этим. Давайте будем честными, мне похуй, вам похуй. Но если вы ещё раз выкинете что-то подобное пока вы находитесь под моей ответственностью, будь то эта поездка или даже школа, эти лекции вам будут читать в детском отделе милиции, я вам это гарантирую. — И удивительно, он даже не срывается на крик. — Дома, на улице, хоть где, блять, пожалуйста, живите в своё удовольствие. Сейчас я за вас поголовно отвечаю перед администрацией школы, а что главное, перед вашими родителями, так что даже и не думайте выкидывать что-то подобное.       Прерывает проводница, которая чай заносит; из-за неё он и не продолжает дальше.        — Поняли?        Гринберг кивает как-то непонятно, Хабиб снова игнорирует — обиделся по всей видимости, один Олег громко отвечает, что понял.        — Вы расскажете родителям?       — Нет, мне самому такое палево не нужно. Но, конкретно ваша компания, будет дежурить у меня в кабинете ежедневно, мыть полы и следить за порядком.        — А я? — встревает Диана. — Я вообще против этого была, и Крис тоже. Мы тоже должны? Макс только кивает, говорит про то, что это его последнее слово и уходит.       — Может, это Женя нас сдала? Она такая, она может. — начинает Хабиб.       А Кристина понимает, что ей в буквальном смысле мерзко от таких взаимоотношений. Эта компания — не ее, совсем, и она не понимает искренне, как вообще в это все вляпалась. Тут не её место просто. Не так, все должно быть.        — А если он сам что-то заметил? — подаёт голос она. — Вы не слишком аккуратными были.       Шарипов уже сказать что-то собраниям, открывает рот, жадно воздух вдыхает, но Олег успевает его перебить:       — Да хуй с ним, может, реально сам. — и по плечу хлопает друга.       Гринберг тем временем, начинает недовольствоваться тем, что у него вообще-то дела есть после школы; Хабиб о своём думать; Терновой единственный придерживается позиции «сами накосячили, сами виноваты». Про Видякину лучше вообще молчать. Как бы там её не старались прикрыть, Кристина уверенна, правда рано или поздно выйдет наружу, и тогда, начнётся пиздец полнейший.       А может быть и нет.       Она тихонько выходит, говорит, что к себе, и только пройдя парочку метров Майер встречает.        — Зачем Максим Дмитриевич заходил?       Она уже не выглядит больной совсем, она уже как обычно — идеально. Кошелева замечает стрелки на глазах, почему-то именно эту деталь, и это о многом говорит.       — Наругал. — Пауза. —Всех.       Женя матерится тихо, но вместе со «спасибо».       — Если хочешь хоть как-то сохранить отношения с Дианой, не говори что она спалила. — Девочка внимательно смотрит за реакцией. — Так, совет.       Она ответа не дожидается: проходит мимо, к себе. Дальше уже не ее дело совсем, если не считать, что она в целом не в свое дело вмешалась с самого начала всей этой истории.       Максима встречает, стоящего у окна, у розетки: телефон заряжает. И только хочет подойти, поговорить, руку уже протягивает, чтобы его плеча коснуться, как Даня буквально из ниоткуда вываливается. Не суждено досмотреть фильм в спокойствии.       — Кри-ис, Крис, родители не разрешили у меня остаться. Прости, пожалуйста. Мама сказала... сказала что гости дома.       — Блять, ну Дань. Куда я пойду?       Максим оборачивается и палец к губам прикладывает, вроде «молчать»:        — Так выражаться, да ещё и при учителе...       Кристина смеётся, и «ну простите, Максим Дмитриевич» тихо говорит.       Даня не понимает, с каких пор, она с учителями себе позволяет так вести себя.        — Тебе ночевать негде, Кошелева?       Она поднимает глаза из телефона, блокирует и кладёт в карман — быстро ориентируется, хотя сама не понимает, что делает:        — Негде.        — Я думал.. думал ты у Нази останешься если что, у нее же...       «Заткнись, Дань» почти вырывается у неё изо рта, потому что она так и не понимает, что творит. Но в последний момент она сглатывает эти слова, и только отвечает спокойно:        — Она с родителями загород уехала на пару дней.       По глазам Максима уже почти видит, что у нее по плану импровизированному, абсолютно все идет. И что вот-вот, Даня уйдёт, а она наклонится, чтобы шнурки завязать — кстати, это уже не притворство, у неё и правда шнурки развязаны, как она только что заметила; а он точно не позволит ей на улице остаться. А судя по тому, как он переживал за неё, когда та по клубам моталась.       Да, нагло, глупо, непонятно. Необдуманно.       Но работает.        — Оставайся у меня, че уж там. Не ночевать же тебе на улице, мартышка, блин. Она только смущённое «спасибо» выдавливает и набирает сообщение Назиме.

Все, норм я нашла ключи. уже не приеду 14.31