ты мне нравишься, но

      Максим, конечно, много кого водил домой, но впервые ученицу, если её вообще можно так называть. Среди длинного списка, в исключающем большинстве, девушки на ночь, которым он привык не готовить завтрак. И, как бы, пара женской обуви в коридоре, как правило, была обычным делом, но в этот раз ботинки женские под батареей стоят, потому что промокли все.       — Макс, клянусь, привел очередную... — Сережа, на счастье, не договаривает, когда выходит из ванной с полотенцем в руках. — Привет, Кристина.       Парень другу показывает тихо, чтобы тот заткнулся, а он ему на ухо шепчет: «это ещё хуже». Смотрит на чемодан он, который Анисимов тащит за Кошелеву, не сдерживается все-таки:       — Вы что, съехаться решили? — Трущев, как всегда, слишком прямой.       Кристина смущается — заметно. Хотя бы по красным щекам и взгляду, опущенному в пол.       — Привет, Сереж.       Макс забирает ее куртку, вешает на единственную вешалку, которую откопал в шкафу.       — У нее ключей нет от дома, — объясняет он. — И ночевать негде. Она переночует только.       Друг хмыкает только и на кухню уходит со словами: «еще скажите, что вы экономикой заниматься будете», на что он закатывает глаза и девушку за собой тянет. Чувство такое же, будто девушку привёл к своим родителям — не важно, что Серёжа совсем не родственник (хотя уже как родной), а Кошелева никак не девушка.       В его комнате всегда бардак. Максим объясняет это недостатком места, ведь в комнате итак едва развернуться можно, а он сюда притащил синтезатор на подставке, которая уж точно пол комнаты занимает, и кровать огромную двуспальную — пофиг, что много места занимает, зато удобно. И он уже раз пятьдесят объяснял сожителю, что вещи, кроме как на пол, складывать больше некуда. Что касаемо бумажек на столе, так это работа виновата; а постель никогда не заправленная, это так даже лучше: постельное белье должно дышать. Пяти пустым кружкам на столе, куче пакетов и переполненной пепельнице он пока что не нашёл оправдания, но это временно.       Впрочем, оно и не к чему, девушки на одну ночь довольно редко интересуются почему бы ему не навести порядок.       — Почему бы тебе не навести порядок?       — Не хочу. —Он пожимает плечами, скидывает рюкзак на кровать. — Да ты проходи, не стесняйся.       Кристина слушается, оставляет вещи на полу, а сама к окну подходит, возле которого синтезатор стоит. Проводит по клавиатуре своими пальчиками, которыми явно до этого музыкальные инструменты не трогала: видно.       — Я не знала, что ты умеешь играть.       Он усмехается: криво.       — Еще и на гитаре играю. — кивает на инструмент в противоположном углу. — А в общем, музыку пишу.       — В общем то, ты, оказывается, любишь хвастаться. — Она смеётся и это, во всяком случае, лучше, чем их ссоры. Гораздо. — Споешь мне что-то?       Забавно было бы, если бы она узнала сейчас в его строчках свои любимые песни.       Но это уже будет слишком, он считает.       Судьба итак их подталкивает друг к другу с неимоверными усилиями, поэтому ему хотя бы самому от этого отгородиться.       — Не в этот раз, мартышка.       Максим только Петербург сумел пережить, и то кое-как. Для него это вылилось в целую кучу новых проблем и все-таки в Кошелеву, и оба этих пункта, он сам знает, ему не по силам.       Он самого себя обманывать не собирается — да, он хотел ее поиметь, с момента как в класс зашёл. Он, блять, парень, имеет право хотя бы на это желание. Но, кажется, именно в данный момент все выходит из под контроля, и это остановить ему не под силу.       — Твои родители знают где ты?       Он садится, хотя скорее даже ложится, на кровать рядом с ней уже без сил. Бессонная ночь даёт о себе знать.       — Мама думает, я у Назимы, у подруги. — поясняет она, а вместе с тем и сама откидывается на подушку. — Я ей не сказала, что она не в городе и не может меня пустить переночевать, да и это в целом не важно.       — За тобой вообще никакого контроля?       Кошелева глаза прикрывает: он видит, даже из-за полуслипшихся век, боковым взглядом.       И знает, более чем, что она долго размышляет, прежде чем что-то говорить.       — Да они забыли про моё существование, что уж говорить о контроле.       Анисимов ногой на выключатель нажимает, и комната тут же в кромешную тьму погружается до тех пор, пока глаза не привыкают.       В темноте всегда проще.       — Беспризорница, значит? Поэтому по таким местам шляешься?       — Ты мне всегда об этом напоминать будешь? — она смеётся и легонько по плечу его ударяет. — Да нет, дело не в этом. Это просто один из плюсов, когда родителям на тебя наплевать.       Девочка в темноте шуршит, кажется, что-то в рюкзаке ищет, и только по темному силуэту Максим понимает, что она собирает волосы в пучок.       — На меня в детстве отец всегда кричал. Да и сейчас, конечно, переодически позвонит, наорет, что я бездельник или что-то в этом духе. — Ну все, он уже и, как девчонка, расклеиваться начал. Все. — А в детстве я думал, он кричал, потому что ненавидел меня. Маме жаловался, а она всегда объясняла, что он так любовь выражает, пока сама от этой любви не сбежала. А я что? А я тоже сбежал, как последняя крыса. Сначала в общагу, потом куча квартир съёмных была, все дальше и дальше от своего района, а сейчас предел — город за тысячи километров.       Под окном сирена скорой помощи слышится.       — Прозвучит банально, но я тогда понял всю любовь отца.       Она что-то сказать хочет явно, но только рот открывает и несколько раз воздух берет, как рыба, выброшенная на берег, но так ничего и не выходит.       — Я, конечно, всей ситуации не знаю и знать не могу, Крис. Но, уверен, тебя любят, и даже, наверное, сильно. — Парень поворачивает голову к ней. — Не ищи драму там, где её нет.       Максим, на самом-то деле, даже предполагать не может, что у Кристины в голове, пока она парочку секунд молчит. Он только знает, что слова даром не проходят, да и все. А хорошо ли это или нет решать не ему, точно.       — Я поняла. Спасибо.       И, возможно, его слова не уместны были совсем, но он надеется искренне, что помочь сможет.       — Обиделась?       — Нет, конечно, нет. — она поворачивается к нему лицом.       А он не находит другого варианта, кроме как тему перевести.       — Спать пора. Насколько я понимаю, ты так и не поспала ни ночью, ни в поезде.       Многое остаётся не сказанным. Действительно сложно говорить ей о важных вещах.       Он все хочет помочь, чтобы та не совершала ошибок, которые он натворил. Но боится испортить все своим навязчивым желанием.       Он же вообще не должен вмешиваться. Они же друг другу никто.       — Сам знаешь, кто мне ночью спать не давал. — Непонятно, намекает ли она на него самого, то ли на Женю.       Если второе, так это ладно; если первое — она себя ведёт слишком раскованно сегодня и следует даже задать вопрос «почему».       Максим встаёт с кровати.       — Ты оставайся тут. Если тебе неудобно со мной спать, то я могу лечь на пол или на диване на кухне поспать.       — Удобно, — почти что перебивает она. — Оставайся тут.       Вроде бы мелочь совсем; вроде бы они через что только не проходили, и, учитывая прошлую ночь, в одной кровати тоже лежали. Но эта деталь, что он уснёт и проснётся рядом с ней, она как-то слишком теплилась внутри.       Ещё раз Макс чувствует, что ведёт себя как тринадцатилетняя влюблённая девчонка, и это, блять, его безумно раздражает.       От того, что это правда.       — Отвернись, пожалуйста, я переоденусь.       — Я все равно пока с Сережей поговорить. Что-то надо будет - спроси.       Он оставляет её одну, прикрывая дверь только, и к другу заходит:       — Я хотел спросить, ты хозяйке отдал уже за этот месяц?       Он раскидывается на стуле и, между тем, кофе растворимый себе заваривает.       — Уверен, что именно это хотел спросить?       Давно он дома не был: учитывая время проведённое в поезде — почти пять дней. Как бы то ни было, скучал он по родному месту, где нет раздражающих учеников, ну, кроме одной, и по Серёже как-никак скучал. Сообщения, истории — конечно, неплохо. Но друг пока что не научился ему мозги онлайн вправлять, хотя и до этого недалеко.       — Нет. — качает головой. — Вот и что мне, нахрен, делать?       Трущев усмехается и телефон откладывает наконец-то.       — Я говорил не ввязываться в эту хуйню? Говорил.       Максим своими же принципами противоречит который раз уже. Сам же несколько минут назад говорил девчонке: «не ищи драму, где её нет» и сам же сидит загоняется.       Хотя, это уже самая обычная человеческая сущность — из-за мелочей переживать, в голове перекручивать все сотни раз, а то и тысячи.       Серёжа на очередное уведомление с телефона улыбается, что редкость для вечера среды, когда утром на работу.       — Кто тебе пишет? Раздражает уже.       — Девушка одна. Недавно с ней познакомился.       — Уже что-то интересное, выкладывай.       Анисимов барабанит пальцами по столу и ждет.       У Трущева девушки не было два года, да даже намеков на них. Тот все время от работы до студии мотается, живёт, можно сказать, музыкой, особенно последние несколько месяцев. Потому что у него сила воли нереальная и стремлений вагон, чего хватает и на выступления во второсортных клубах, и на написание альбома.       Максим же в последнее время все чаще пишет в стол. Про музыку вспоминает только когда совсем хуево и оправдывает тем, что не железный он — не хватает сил.       Понимает, конечно, что работать надо. Последняя выпущенная песня почти год, без нескольких месяцев, назад вышла. А планы о карьере все дальше и дальше откладываются в последний ящик стола; поверх них летят заявления о сдаче егэ, которые надо будет раздать после каникул.       — Да нечего особо рассказывать. — он качает головой. — Познакомились на недавнем выступлении, это знакомая Никиты какая-то. Красивая, добрая, умная.       Максим едва сдерживается, чтобы на автомате не съязвить - «идеальная».       — Мы гуляли парочку раз. Вроде все идёт к отношениям. Малая она правда, вот за это боюсь.       — Совершеннолетняя хоть?       Очень надеется, друг не будет повторять его ошибок.       — Да, восемнадцать ей недавно исполнилось.       — С точки зрения закона к тебе, конечно, не придраться. Но будь я на месте отца - я бы тебе набил морду.       Серёжа смеётся снова и не удерживается, чтобы не задеть:       — Я не ты, я с ней не спал в первую ночь и не морочил голову со всякой вашей хуйней.       Нет, ну не смешно же уже. По крайней мере, Максиму.       — Иди ты.       Когда он приходит в комнату, а это спустя ещё полчаса почти, Кристина, понятное дело, спит. Притом на самом краю, едва укрывшись одеялом. Ему ничего не остаётся, кроме как рядом лечь, накрыть её одеялом и пытаться уснуть, справившись со своими мыслями.