Пять с половиной лет спустя
Кошелева за последний год абсолютно разлюбила самолеты. Если раньше они для нее означали начало путешествия, отправление на учебу или хотя бы возращение домой на отдых на время каникул, то за последний год это превратилось в рутину. Все эти регистрации, паспортные контроли и, самое ужасное, одни и те же инструктажи от экипажа каждый раз. Она уже не раз жалела, что взялась за два проекта одновременно. Один из них дома, в родном Лондоне, — проект архитектуры одного нового дома, в который она сейчас вкладывает все силы и здоровый сон (серьёзно, она не помнит когда спала больше шести часов в последний раз). Второй ей предложили знакомые в Москве, а она с дуру согласилась. И как ведь хорошо было, когда она прилетала только на новый год и летние каникулы, ещё обучаясь на тот момент в универе, но нет, сейчас приходится каждый месяц летать туда - обратно и тратить на это невероятное количество времени. Кристина любит свою работу. Правда, она отдает искусству всю себя, хотя иногда и этого мало. Вся ее квартира — один сплошной склад бумаги: набросков и чертежей. Буквально все стены завешаны рисунками, а из огромного окна даже не видно яркого света, потому что на нем прикреплены все наброски проекта, над которым она работает сейчас. Никита даже любит ворчать, что в один день он просто не найдёт Крис в этих бумажках. Она горит тем, что она делает. Наверное, она делает то, о чем всегда мечтала. Но если она продолжит работать в том же темпе, то в ближайшие пару месяцев точно перегорит. Поэтому на этот раз она прилетает в солнечную и летнюю Москву на целую неделю не за работой, а за отдыхом. Никита наконец уговорил ее на незапланированный отпуск, убеждая, что девушке нужно хоть иногда отвлекаться и посвящать время чему либо помимо работы. Она и не возражала. — У меня складывается ощущение, что я снова живу в Москве, так часто я тут бываю. Их никто не встречает — и дело, наверное, даже не в том, что они уже не дети. Заказывают такси и едут в отель, который она успела забронировать чуть меньше, чем за полчаса до вылета, — у родителей уже не останавливаются. И Кошелева теперь может не прятаться от взрослых, когда курит. Кстати, так и не бросила с тех ее шестнадцати. То у нее стресс был, то скучно было: от сигарет она отказаться не смогла, какой бы здоровый образ жизни не вела, и плевать, что это никак не вписывается в утренние пробежки и тарелку со свежими фруктами, которая всегда стоит у неё на кухне. И, кстати, она же все такая же аскетично правильная, идеальная девочка с темным каре. С первого взгляда и не скажешь, что она хоть как-то изменилась. Разве что выкинула несколько лишних килограмм (на самом деле едва ли не около десяти) и ещё парочку вещей из гардероба со времён школы. Например те ее короткие юбки, которые вообще едва тянули на понятие юбки. И топы обтягивающие где-то потерялись. Вообще практически все ее вещи сменились на спортивные костюмы и с десяток разных свитеров в шкафу. И самое главное, из всей ее косметики у неё остался один блеск для губ и, может быть, ещё одни румяна, которые и то завалялись в дальнем ящике комода. С высоты ее двадцати двух ей становится смешно всякий раз, как она вспоминает ботинки на каблуках с первого курса и огромные стрелки ещё с десятого. И для чего она так старалась? Временами сама про себя шутит о том, что ей уже за пятьдесят. А Москва наоборот — как будто совсем не Москва. Такая чужая и неродная, пусть родной никогда и не была. Совсем теперь другая. Меняется каждый раз, как Кошелева сюда возвращается. Тут ей становится тесно и очень душно. Почти что кислорода не хватает. И кажется, что с каждым приездом этот город становится все меньше, а людей и зданий в нем все больше. Этот город словно вытаскивает из нее самые ужасные ощущения. Чувство, что она тут лишняя, гипертрофировалось в несколько раз со времён ее отъезда, поэтому сюда она и прилетает только в случае острой необходимости. Крис даже дома у себя, а теперь у родителей, была в последний раз около года назад, когда перевозила последние оставшиеся вещи. С тех пор даже в родном районе не была. Не скучает. — Я достал билеты на концерт моих хороших знакомых, Кош. Лукашев обнимает из-за спины, пока она разбирает вещи из сумки на кровати. — И что за знакомые?— Она в пол оборота поворачивается , чтобы чмокнуть в щеку, и снова возвращается к вещам, не убирая его руки. — Ты их вряд ли знаешь, хотя... Может и слышала. — Парень разворачивает ее, приковывая все внимание к себе. — В общем группа одна молодая, ну сравнительно, Свобода называется. Он вручает ей в руки билет. Она несколько секунд петляет взглядом по бумажке, сначала цепляясь за дату — сегодяшняшнее число, дальше место проведения — в каком-то неизвестном месте, цена в шестьсот рублей, и, наконец, она находит название в правом верхнем углу — правда, группа «Свобода». У Кошелевой в тот момент чуть пол из под ног не уходит. — Афигеть-афигеть-афигеть! — Она широко улыбается и обнимает парня. — Я же их знаю. Я их песни слушала давным-давно ещё. Никита смеется и улыбается ей в ответ. Она его целует и очень тихо выдыхает: «люблю тебя». Они бы, наверное, в жизни бы не представили, что когда-либо будут вместе, будучи ещё давними друзьями детства. Он ей был старшим братом, который всегда выручит и поможет в нужное время, который всегда ребенком называл. И вот они в один из ее приездов в Москву так душевно детство и школьные года повспоминали, что на следующий день Никита ей предложение и сделал. Ситуация долгая и очень длинная, и все же ответ Кошелевой на тот раз был нет. Но после того случая, около полутора лет назад, незадолго до окончания ее университета, они встречаться и начали. Кристина сначала противилась, объясняя, что в Москву она уже не вернётся, а отношения на расстоянии - дело гиблое. А Лукашев очень быстро решил, что его в этой стране ничего не держит, и, сделав визу за самые кратчайшие сроки, успел прилететь как раз на ее выпуск. Потом они тут же нашли квартиру, стали жить вместе, постепенно уходя из стадии друзей. И вот, недавно, месяц назад, последовало и второе предложение, ответом на которое уже было безусловное согласие. Так сошлись обстоятельства — точно судьба свела. /// Сегодня у Кристины минус один вычеркнутый пунктик в списке с ее детскими мечтами. Она даже не помнит как и при каких обстоятельствах она узнала об этой очень малоизвестной группе, но точно помнит: в шестнадцать только эта группа у неё в наушниках играла. Спустя столько лет она уже и забыла о её существовании. Если бы не любимый парень, она бы и не узнала, какую популярность набрала группа, да и не вспомнила бы о ней вообще, что уж тут говорить. Конечно, что говорить про популярность — очень субъективна и познаётся в сравнении. Но в данном случае, площадка чуть меньше, чем на тысячу человек в клубе - это огромное достижение. Куча девочек — фанаток в возрасте от тринадцати до семнадцати лет, чему она не удивлена. Гораздо больше удивляло присутствие взрослых девушек или парней примерно её возраста: это уж точно может пойти в копилку достижений. Они пришли чуть меньше, чем за час до начала концерта, но этого оказалось мало. Насколько Кошелева поняла, некоторые стояли возле входа в клуб еще с двух часов дня. Но она, в целом и не претендовала на место в первых рядах по двум причинам: она не хотела быть задавленной кем-либо и у нее всегда есть Никита с его крепкими плечами. — Может пиво взять? Там я видел бар, — Парень мотает головой по залу, пока не находит и показывает пальцем. — А вон, вот там. Тебе что-то надо? — Так, знаю я тебя, сначала одна бутылка, потом вторая, потом чего покрепче, и Кристине тебя до дома тащи? — она в который раз смеется. — Ладно-ладно, иди. Мне не надо ничего. Она провожает его взглядом, и мельком осматривается по сторонам. Открывает телефон, чтобы заснять историю на память. Не-по-лу-ча-е-тся. — Крис? Кристина? — А? Кристина вылавливает из себя короткий ответ прежде чем обернуться и узнать, кому принадлежит этот голос. Прежде чем даже задуматься и понять, что вообще за рука может быть на ее плече. И думать потом становится абсолютно поздно. — И правда ты. — Выдыхает парень. — Не изменилась даже. — Сережа... — Она растеряно обнимает его, не до конца ещё осознавая ситуацию. За Трущевым она никого не видит: значит один. Что само по себе довольно странное стечение обстоятельств. — Вот уж не думал тут тебя встретить. — Да и я тоже, — Кошелева наконец отходит от ступора и широко улыбается. — Боже, это же сколько лет прошло, представить только. Сережа, не сказать, что ахренеть какой близкий друг для нее, но зато важный человек в ее жизни. Пусть она с ним и не виделась лет пять, стоит опустить эту деталь. Он запомнился своими шуточками и отцовским отношением к ней. Ну правда, он на момент ее семнадцать вполне спокойно мог бы стать ее отцом. Они общались на протяжении первых ее пары месяцев в университете, списывались пару раз в неделю и иногда выходили в Фейстайм, что значит многое. Сережа ей тогда помогал как мог, и мозги вправлял временами в его любимой манере. Рассказывал обо всех новостях: ей было тяжело не интересоваться. Наверное, первое время он был единственной частичкой, связывающей с Москвой. — И я о том же. А ты не изменилась совсем... — В моем возрасте это уже считается за комплимент? — Тебе рано шутить про возраст, Крис. — Он смеется. — Ты для меня такой же мелкой и останешься, как когда тебя Макс домой приводил. Кристина, хотевшая сказать что-то, открывает рот и почти что замирает. От одного только слова ее будто насквозь током прошибает. И в голову не лезет ничего: то же чувство, как когда тебя учитель спрашивает, но хуже в несколько раз. — В любом случае, — Трущев сам быстро понимает, что надо бы заполнить молчания. — Никак не ожидал тебя здесь увидеть. На этот раз девушка быстро находит, что ответить: — Да ладно тебе, Москва - большая деревня, так же говорится? Он качает головой, а она подмечает Никиту с той самой бутылкой пива за его спиной: — Да не, я про концерт Макса. Не знаю... Максим в шоке будет, если я расскажу, что ты тут была. Она игнорировала все воспоминания о том человеке, даже мысленно не называя его имя, на протяжении лет пяти так точно. Единственным напоминанием стали автоматически всплывающие фотографии в галерее айфона, которые она тут же смахивала (почему-то, конечно, не удаляя). Можно точно сказать, что Кошелева поставила жирную точку, наградив то время штампом своей ошибки и глупости. И чтобы снова позволить судьбе так неосторожно столкнуть лицом к лицу с этим человеком? Нет, судьба над ней точно смеется. — Чего... — Кри-ис, ты прикинь я тебя чуть не спутал с какой-то де... О, Серёжа, привет брат. — Лукашев пожимает ему руку. — Вы что, уже познакомились? Кристина моргает пару раз, не понимает, что говорить и куда и кому. — Мы знакомы. — отвечает Трущев за нее. Никита хмурится и прижимает к себе девушку. — А, точно. Должно быть через Назиму? Кошелева только и выдавливает «угу» себе под нос, и не уверенная до конца, что ее хоть кто-то услышал, добавляет: — Пересекались. В ее голове какая-то каша и попытки придумать, как сбежать отсюда. Может, ей стало плохо? Ее тошнит? Она забыла выключить утюг в отеле или у ее кошки, которой нет и не было никогда, начались роды? — Слушай, тогда ты и солиста группы должна знать... Думаю, вы точно где-то пересекались. Сережа все понимает и молчит: она ему за это бесконечно благодарна. Он молчит, потому что понимает все, да и потому что видит его руку на ее талии, и кольцо помолвочное, должно быть, тоже видит. Он хлопает по плечу Крис, проходит и тихо на ухо шепчет: «В этот раз без игр. Ты уже взрослая девочка». От его слов не по себе, и все, что она делает — кутается в руки Никиты, будто хочет спрятаться. Ей стыдно за свои мысли. Она ведь стоит здесь, прижимаясь к родному и любимому парню, и как она может позволять себе думать о чём-то таком чужом. Но она позволяет. Максим молчал. Сколько же шансов у него было рассказать ей о его творчестве. Но он знал и молчал. И хотел ли он ей рассказать? А может то было каким-то грандиозным сюрпризом? Или наоборот, было ли это настолько его личным, что он не захотел делиться даже с ней. Гнать-гнать-гнать из головы. Она повторяет про себя не думать об этом. Но как же ей хочется сейчас узнать, были ли песни Максима, которые он посвятил ей? Слышится музыка. Резкая и громкая в первые пару секунд, будто произошёл какой-то небольшой технический сбой или звукооператор просто забыл сразу все выстроить. Но Кристина узнает песню сразу, по первым строчкам.— Мама, не беспокойся за меня.
— Я уезжаю далеко. — продолжает она. Лукашев наклоняется к ее уху и тихо шепчет: «и представить не мог, что ты станешь подпевать». Она хочет ответить: «бывают же случайности», но молчит. То ли от того, что в зале очень громко, и он ее в любом случае не услышит, то ли от того, что слова застряли в горле больным комом. Будто связки сейчас разорвутся на части. Крис разрешает себе не думать: подпевать, чуть качаясь на месте в объятьях любимого. В зале зажигаются фонарики один за одним. И это выглядит красиво, почти как звездное небо в июне. Только ближе и живее. И она и сама, не задумываясь фонарик поднимает, становится частью этих звёзд, созвездий. Максим не видит. Совершенно точно. Он ходит по сцене хаотично, иногда наклоняясь, чтобы протянуть руку кому-то из тех, кто ближе всех к нему. Но он видит целую картину: отчего-то внутри становится очень тепло. — Спасибо вам. Спасибо за эту поддержку, спасибо за то, что пришли. — Он все так же ходит по сцене туда-сюда, нервничает и, кажется, пытается подобрать слова. — Знаю, вам, наверное, не очень интересно слушать мои лирические благодарности. Вы все хотите поорать под «воздух на сигареты». Это я вам гарантирую сегодня. Максим Свобода останавливается, чтобы отдышаться. И Кошелевой, честно, тоже воздуха не хватает. — Но всё-таки, я скажу вам спасибо еще раз. Искренне. — Он закрывает лицо руками. — У нас сегодня солд аут. Билеты закончились за две недели до концерта. Затем улыбается широко. — Я пару лет назад даже подумать не мог о таком. Я вам не вру, я почти сдался и завязал с музыкой. Работал сначала официантом, а потом учителем экономики, можете себе представить? И в тот момент, я такой, типа: «Да ну нафиг. Все равно ничего не получится. Буду хоть детей учить». — Вдох-выдох. — Ничего бы наверное и не получилось, и я бы сейчас не стоял перед вами с моей новой песней и в целом новым полноценным альбомом, если бы не один очень сильный пинок под зад от жизни и, в частности, от моего лучшего друга. Сереж, привет. Я знаю, ты там где-то сверху за мной смотришь. — Он машет рукой в левый верхний угол зала. — Я имею ввиду с балкончиков. Не подумайте. Никита за спиной смеется, и Кристина уверенна, что Трущев сейчас стоит приложив руку к лицу. — Так вот. Об этой самой песне. Я написал ее в период, когда все было совсем уж плохо. Это был разрыв отношений, да-да, какая-то очередная банальность. Но сразу после написания этой песни я сказал себе, что больше в жизни не сяду за пианино и не напишу ни одной. К сожалению или к счастью, эти слова, как оказалось, ничего не стоили. И я любил ту девушку, очень сильно, но как я понял спустя много времени, она, наверное, тоже ничего не стоила. — Ещё один вздох. — Наверное... Сейчас нас уже ничего не связывает. Поэтому показать эту песню, я могу только вам вот сейчас. — Он усмехается. — Прикиньте, спустя почти пять лет. Руки Лукашева обнимают ее сзади, и Кристина крепко-крепко хватается за них своими маленькими ладошками. Только бы не упасть.— Я ждал снега в декабре. Ты замерзала в тепле.
Ей приходится моргать часто-часто, чтобы незаметно было складных глаз, пусть разводы от туши не стереть все равно..— Ты была по уши, я просто...
Свобода не допевает строчку, оставляя ее незаконченной. Оставляет вопрос в голове: «а было ли что-то дальше?». Кошелева хочет трусливо сбежать из зала, но в то же время не может оторвать в глаз. В голову возвращается все то, о чем она категорически запрещала думать себе эти пять лет. Ее улыбки рядом с ним, поцелуи перед сном, его старое доброе «мартышка», дурацкая первая встреча и косички на его волосах. И их дурацкие ссоры из-за мелочей и не мелочей, почти совместный новый год впервые. Несколько раз, когда родители почти что поймали его у нее в спальне, и один раз, когда ему пришлось выбегать ночью, пока все спят. Вспоминает Санкт-Петербург. Любимый урок экономики, прятки в школе и постоянные ночевки у него дома. И его руки в своих.— Кто же им теперь поверит? Я не люблю тебя.
«Я не люблю тебя». Вспоминает своё последнее «люблю». — Малышка, все хорошо? Она кивает. На самом деле хочет ещё добавить что-то вроде «песня просто красивая» или «грустный очень мотив», но понимает, что голос ее подведёт.— Я не люблю тебя.
Не в этот раз. Кошелева теперь не купится. / / / — Надо поздравить Макса, Кри-ис. Скажи это было круто очень. Она смотрится в погасший экран телефона, убирая остатки разводов под глазами и снова улыбаясь. — Очень. Кристина улыбается в объятьях Никиты. Даже целует его сразу после окончания концерта и не отпускает его руку, как и должна. Он за эту руку тянет за кулисы, а она думает, что ещё чуть-чуть, и ее сердце разорвётся. Только видом своим она выглядит спокойнее любой фанатки здесь и счастливее всех девушек вообще на свете. — Макс, поздравляю тебя! — Лукашев его обнимает тут же. — Это было мощно. И песня новая огонь. Максим благодарит, и будто совсем не удивляется присутствию Кошелевой (как раньше). — Ну привет, Свобода. Распишешься мне на груди, как преданной фанатке. Никита громко смеется и хлопает по плечу Кристину, будто она все еще его старый добрый друг. И не ревнует, в общем-то, совсем. Ему и незачем. Секунду спустя она его обнимает так крепко, как только может, и уже тихо, только для него: «мне не понравилась твоя новая песня». — Да я и сам в неё не верю.