Ты мой наркотик. Слышишь, Олеж?

– Есть какие-нибудь планы на сегодня? – спрашиваю я и буквально давлюсь яичницей, которую мне приготовил этот кудрявый малый на завтрак. Как же я скучал по домашней еде. Весь мой рот испачкан в этой гребаной яичнице, всё вокруг в жиру, даже кудрявый, который сидит рядом, а я просто ем. Я доволен и счастлив, как никогда раньше, как бы это глупо и странно не звучало. Кудрявый держит в своих руках кружку с чаем, но не спешит пить из нее. Этот малый просто наблюдает за тем, что я ем, как ебаная свинья в сарае. – Я хотел, чтобы мы сегодня сгоняли до твоего отца. Проведать, так сказать. Но у меня есть легкое ощущение того, что ты будешь против. Резко, оставляя еще пару кусочков этого блюда, я останавливаюсь и вижу тревожный взгляд кудрявого. Перед глазами та самая картина, когда мой отец пытался сдать меня в ребуху. Я помню те моменты, когда он просто связывал мне руки скотчем, чтобы я никуда не убежал. Я отчетливо помню те моменты, когда мой кулак проходил ему по ебалу. А он не плакал, он терпел... И это самое ужасное и то, что простить я себе никак не мог. Только доза помогала забыть всё это на несколько часов, как минимум. – Почему я должен быть против? – спрашиваю я и дальше продолжаю приглашать в себя этот жалкий завтрак. Олег ставит кружку на стол и тихо говорит: – Ну... Не знаю даже. У вас с ним же напряженные отношения. Хм... Напряженные ли? Думаю, единственное, что мне никогда в жизни не простит этот человек – смерть матери. А остальное лишь мелочи. – Да все нормально у нас, кудрявый. Проведать надо. Наконец, я доедаю этот несчастный завтрак, который так красиво и уверенно заляпал всё вокруг и скорее бегу собираться. В моей голове лишь мысли о нашей встречи с папой и то, как она примерно может пройти. Я, конечно, не любитель планировать что-либо, но сегодня я просто не смог не спланировать эту несчастную встречу, которая, возможно, важна больше, чем моя жизнь. Мне так страшно и одновременно интересно. Интересно, потому что я понятия не имею, как он отреагирует на мое возвращения в город, в реальный мир. А страшно, потому что я тупо боюсь, что этот человек меня не примет, как родного сына. За все те месяцы, когда я лежал в ребухе, он ни разу не пришел ко мне, не проведал. И почему? Я, конечно, могу предположить, что его тупо ко мне не пускали, но вероятность этого слишком мала. А если, он до сих пор не может простить мне смерть матери? А если он до сих пор в обиде? – Сащеко, ну харе в стенку залипать. Собирайся и поехали. Я хватаю свой тренч, накидываю его на себя, а в карман падает телефон и маленький сюрприз, который я нарисовал для папы. Я же уже говорил, что рисование меня просто успокаивало? Я понятия не имею, как мой отец, который всё это время, пока я лежал в ребухе, пытался прийти в себя, отреагирует на мой подарок. Я нарисовал портрет матери. Да, блядский портрет, возможно, самого главного и лучшего человека на этой планете, которого я просто потерял из-за наркоты. Мне так стыдно, что однажды я довел мать до такого состояния, что ее бедное сердце просто не выдержало. Стыдно, что те самые наркотики, которым я хотел дать святыню, похоронили мою мать. А точнее, не совсем они: я похоронил мать из-за них.и это было мне прекрасным уроком в жизни, если честно. Как только я вспоминаю эту историю, желания возвращаться к этой штуке просто нет. Думаю, вы сами знаете, почему такое происходит. Мы выходим в подъезд и первое, что я чувствую: запах сигарет. Полной грудью я вдыхаю этот самый запах и мой организм просто требует никотин. Он требует хотя бы одной сигаретки, которая осчастливила его, как минимум, на часа три. Он требует дым в легких, он требует затяг. Но я прекрасно понимаю, что нельзя. Ведь за этой одной, следует еще одна. А за следующей, следует пачка, еще одна, блок. А потом что? Я снова вернусь к наркотикам, выгоню Олега, который так долго строил для меня эту берлогу вместе с папой, а потом и вовсю батю в могилу загоню? Спасибо, но это не самый прекрасный и лучший сценарий моей жизни, который был у меня в голове в данный момент. Уж лучше я буду просто нюхать дым, подтирая слюну и с огромным желанием закурить смотреть на тех людей, которые это делают без каких-либо препятствий, чем действительно закурю. Тем более, этот кудрявый, худой пидор, скорее всего, будет тупо против. Мы спускаемся вниз и садимся в ту самую тачку, которая меня вдохновляла и от которой я просто сходил с ума в нашу самую первую встречу. Эта крошка мне нравится больше, чем моя бывшая. Я просто запрыгиваю на переднее сидение и сразу же, как какой-то свин, закидываю свои ноги там, где находится лобовое стекло и откидываю сидение назад. Олег садится рядом со мной и смотрит, как на собачку, которая только что оставила свои какашки в прихожей. Этот взгляд меня очень сверлит и очень раздражает и я понимаю, что нужно сесть нормально. Мы понимаем друг друга без слов. Можно ли считать это за апгрейд в отношениях? Я закатываю глаза и чувствую некий стыд внутри, но Олег продолжает быть таким же без эмоциональным, как и обычно. Мы знакомы всего несколько дней, а я его уже раздражаю. Просто прекрасно. То, о чём я мечтал всю жизнь и то, зачем я шел так долго, учась 11 в школе. Олег заводит машину и мы трогаемся с места. Мне так нравится его тачка, что я готов прямо здесь жить. Нахуй мне эта квартира, нахуй мне это кровать? Можно же просто закинуть ноги на стекло и просто расслабиться. Мы едем не долго: мой отец никогда не любил куда-то переезжать. Его так задалбливали и во все щели ебали эти коробки с вещами, вся эта суета, что он предпочитал одно и тоже место жительства. В моей голове мысли о вчерашнем моем действии, совершенное, видимо, под каким-то эффектом радости и доверия. По-другому, если честно, я никак не могу охарактеризовать это дерьмо. Я бы не стал просто так целовать человека, в буквальном смысле ни за что. Я бы не полез к нему, а тем более к мужчине. Считаюсь ли я после этого ебаным пидором? Когда я лежал в ребухе, очень часто медсестры подкидывали мне какие-то книжки. В основном, это было о психическом состояние человека. Ну, такое время было, хули. Там было описано и рассказано все так просто и так хорошо, что я мог читать все эти книжки 24 на семь, а после перечитывать 365 на 24. Это были некие книги для «чайников», которые пока что совсем ничего не понимали в психологии. Но, прочитав почти всю литературу, которая там была, я набрал некий опыт. Ну, а хули еще делать там? Рисовать уже было просто скучно, а заниматься чем-то надо было. Не с людьми же не общаться. В подобных книгах, из раздела «подсознание», я вычитывал, что в основном, такие действия происходят, опираясь на подсознание человека. То есть, другими словами, меня сейчас можно назвать ебаным пидором, который будет дрочить на своего охранника постоянно? Да ну... Бред силой кобылы. Когда же я пытался осознать факт того, что на какую-то часть я всё таки пидорковатый, мы уже подъехали к тому самум подъезду, к тому самому дома, где я провел почти всю свою жизнь. Воспоминания охватили меня и просто не хотели отпускать. Они сжимали мне горло, давили на грудь и не хотели отпускать мои руки, хоть на ник было и огромное количество грязи. Я помню буквально все: помню, как мама звала меня с балкона, чтобы я пришел и попил ее компот, помню, как за гаражами этого дома я впервые попробовал пивас. А вон там, в соседнем дворе, я первый раз укололся. Не на улице, конечно же. В каком-то падике, где жил мой старый друг, который сейчас лежит в могиле из-за этих самых наркотиков. А вон тот переход между дворами... туда я бегал покурить. Там редко кто-то ходил, потому что это было тупо опасно, но я был свой. Свой дворовый пес, который курил с шести лет и бросил только из-за ребухи, хоть это было так тяжело. Я стоял около машины и, поворачиваясь на 360, осматривал весь двор. Горло душат воспоминания и ответственность за смерть матери. – Я понимаю, что тебе нужно какое-то время, чтобы прожить сначала все самые яркие моменты твоей жизни, связанные с этими местами, но прошу тебя: давай это сделаем чуть позже. Дома тебя уже ждет папа. Он явно уже заметил нас, Ром. – Олег, ну какого черта ты так не вовремя прерываешь мои наслаждения и желанием вспомнить все? Только на меня дошло некое дежавю, только я начал наслаждаться самыми милыми и прекрасными моментами своей жизни, как ты прерываешь весь кайф. – Да, да... Пошли. Нельзя тут задерживаться. Этот двор явно был потрепан временем и людьми. Он выжимал последние свои соки, он больше не мог стоять. Но он стоял, не смотря ни на что. В нашем подъезде не было даже домофона, именно поэтому зайти сюда и спрятать закладку было не проблематично. Я захожу в подъезд и чувствую родной запах: запах прошлых лет и запах курева. Люди так и не научились выходить на улицу, чтобы покурить там... мы поднимаемся на третий этаж и я с каждом этажом мне становится все хуже и хуже: сердце колит, оно сжимается и разжимается с невероятной скоростью. И все это из-за гребанных воспоминаний, которые заставляют вывернуться наружу, показать все свои эмоции и рассказать кому-то это. Но я тупо не могу не могу, потому что это очень трудно сделать. Мне трудно открыться человеку, показать свои эмоции и рассказать какой-то секрет. Улицы учили меня молчать в тряпочку, даже если будет нож перед горлом. Мы останавливаемся у двери, а Олег, осматривая меня и осматривая, как я задыхаюсь от поднятия на третий этаж, слегка улыбается. Его палец тянется к звонку и раздается на всю квартиру мощный звук... Мы слышим шаги...