Ты мой наркотик. Слышишь, Олеж?

– Пап, ну ты как тут? Всё хорошо? – спрашиваю я из вежливости и только по одному выражению лица понимаю, что все не так сладко и гладко, как я думал. Кажется, после смерти матери его жизнь действительно пошла по пизде. Ну а как она может пойти хорошо, когда человек, которого ты любил всю жизнь, которого ты ценил и уважал, умирает от разрыва сердца из-за ебаного сынка наркомана, который только и думает о себе? отец явно устал, отец явно замучен всей этой жизнью. Но он, на удивление, продолжает жить и работать, как ни в чем не бывало, лишь попивая чай ровно в 13:00. только по его глазам, людям, которые его знают, можно прочитать, что все не так уж и классно, как он показывает и рассказывает обычно. – Да вот, нормально... Как только маму похоронили, начал уборку и ремонт в квартире. А то ты, когда тут был, все обои в своей комнате ободрал из-за ломки. Он так спокойно говорит об этом, будто это кошка в туалете обои обдирает, рядом с лотком, или собака все время мимо писает. Он так спокойно об этом говорит, будто это обычное время, будто этого на самом деле никогда и не было в его жизни, а это лишь был просто какой-то страшный фильм о жизни наркомана. Но, несмотря ни на что, это были самые странные и страшные процессы в моей жизни. Я помню, как моя мать отбирала у меня шприцы, наркоту и все остальное. Она запирала меня в моей же комнате, оставив там только кровать, да маленький светильничик, который я берег с самого детства. От ужасной ломки, которая была в моем организме, я метался по комнате и пытался найти хоть что-то. Но всего это заканчивалось тем, что я просто пытался сдохнуть, лишь бы не чувствовать эту ужасную боль и эти ужасные чувства, которые овладевали моим телом. Хотя, это даже телом назвать нельзя. Я просто был кусочком плоти, которому для существования нужна была доза. Моя мать пыталась спасти меня от могилы, но сама оказалась там. И это мурашет меня и заставляет вспоминать эти страшные события тогда, когда это совершенно не нужно делать. Я вспоминаю это при самых неподходящих моментах, когда мурашки на теле просто не нужны, когда нужно быть мужиком, делая серьезный выбор, но... пробивает лишь на холод по коже и иногда даже на слезы. Как бы с Олегом я такое же не сделал... – И такое было? – спрашивает кудрявый, смотря на отца удивленными взглядом, с огромными, непонимающими глазами. Конечно, блять. Это же банальная ломка. Однажды я так сильно, от злости, ударил кулаком по стене и оттуда отвалился большой кусок бетона, а на кухне упала штукатурка с потолка. Мой отец будет припоминать мне эти действия до конца моих дней, мне кажется. – Ой, Олеж, это еще цветочки. Ты не видел, что он тут творил, лишь бы получить эту самую дозу. – Бля, я не успел и выпить чаю и расспросить, как у моего отца дела, как он тут же припоминает мне самые худшие моменты моей жизни. Ну почему этот разговор надо заводить именно сейчас, за столом, когда у всех более менее хорошее настроение? Почему это надо вспоминать и рассказывать человеку, который сейчас просто следит за мной и живет в одной квартире? С какой целью? Показать, каким я зверем был и сделать так, чтобы этого никогда не повторилось? Боюсь, это работает немного не так.. – Пап, прекрати пожалуйста. Я не хочу это вспоминать – я смотрю на папу с слегка злым взглядом, отображая в нем то, что сейчас не самое прекрасное и подходящее время, когда нужно поднимать эти темы. Папа своим взглядом дает понять, что он все прекрасно понял и кивает головой, делая вид, что он всё понял. Папа очень нервный и понимает все мои взгляды с тех времен, когда я только начал свои злые деянии. Он спокойно, лишь по одному взгляду понимал, что мне нужно, что лучше убрать от меня подальше, а о чем точно не надо разговаривать в данный момент времени. И я даже слегка рад, что он хотя бы запомнил мои страшные взгляды, которые всегда его напрягали. Мы попиваем в полной тишине чай, не смотря на друг друга и лишь о чем-то думая... – Кстати, Ром. – неожиданно раздаются эти слова в абсолютно пустой кухне и я слышу эхо, которое раздается по всей квартире. – Как на счет того, чтобы съездить завтра к матери на кладбище? Думаю, тебе нужно увидеть ее могилу. Внутри все холодеет, а от одного лишь упоминание слова « мама» сердце снова начинает колоть, будто она сидит у меня там, внутри, и при каждом упоминании, при каждой мысле о ней, она делает мне больно. Но я прекрасно знаю, что мама мне больно никогда не сделает. Я делаю еще один глоток чая, давая подать, что я абсолютно спокоен, что мне просто не требуются успокоительные для нормальной работы нервной системы и, поднимая свои брови, отвечаю: – Ну, да. Почему бы и не съездить? Глаза моего отца моментально загораются, а он действительно рад, что он поедет с родным сыном на могилу к человеку, которого любил всю жизнь. Кто бы что не говорил, но вечная любовь действительно существует. И она была у моих родителей. Они были всегда вместе: в горе, как бы это банально не звучало, и в радости. И даже последние секунды своей жизни, мама провела вместе с папой, держав его за руку. А после папа за рыдал, упав ей на грудь... и даже после того, как она умерла, после похорон и огромного количества времени, он живет, будто ничего и не было. Он живет, будто она до сих пор рядом, будто она готовит свой фирменный яблочный пирог и каждый вечер приносит ему стакан молока в постель, говоря, что он самый сильный и самый лучший. – Отлично. Олеж, ты же отвезешь нас? – Олег слегка давится чаем и смотрит удивленными глазами на моего папу. Кажется, он не был готов к такому повороту событий и до последнего надеялся, что он не окажется за рулем, не повезет нас туда и не увидит могилу моей матери. Я уверен больше чем на сто процентов, что ему нахрен не нужны все эти страсти, рассказы и так далее... однако, Олег Вадимович, это теперь ваша работа, как минимум.... А долго он будет следить за мной? Ну хули, Олег Вадимович, привыкайте: теперь так кататься мы будем часто. И вы за рулем, кстати говоря. Папа моментально делает милое лицо, которому отказать просто невозможно. И всё таки, это точно моя школа. В классе третьем, наверное, таким образом я выпрашивал у старшеклассников сигареты, просил покупать винишко, соблазняя эти девочек и просто получал все, что хотел: сиськи я увидел еще в десять лет, кстати говоря, за гаражами. Какая-то местная девочка показал мне их за сигареты, давая даже при этом потрогать. Ей было, кстати говоря, в тот момент, около 14 лет. Дворовая жизнь, она такая... Олег, мило улыбаясь, отвечает: – Конечно, Николай. А это далеко от сюда? – ему явно все это нахуй не нужно и он хочет побыстрее избавиться от нас с папой. Но выбора, думаю, у него просто нет. – Нет-нет, Олег. Минут 40, наверное. – я же прекрасно знаю, пап, что тут, как минимум, час езды. Зачем ты врешь Олегу? – А, ну тогда отлично. Часов в 10, если заедем, нормально будет? – Да-да, просто замечательно. Мы допиваем чай, обговариваем все моменты по-поводу поездки и уходим из этого дома, прихватив кое-какие мои вещи, кое-какие вещи мамы. Зачем они мне? Как бы это странно не звучало, но ее банальный халат, который просто до сих пор пахнет ей и заставляет плакать, выделиться всем эмоциям наружу, очень дорог мне. Папа не стирал ее вещи после смерти. Наверное для того, чтобы просто ощущать ее рядом со мной. Но скоро ее вещи не будут ей же пахнуть... они будут пахнуть порошком, а после старой квартирой. Мы выходим из подъезда и закидываем вещи в багажник. Хоть их и не так много, но в салоне их вести не в кайф. – Домой? – спрашивает у меня кудрявый, облокачиваясь на свою грязную машину и стояв такой сексуальной позе, что я слегка возбуждаюсь. – Нет, кудрявый. Предлагаю пройтись по этим дворам. Я хочу вспомнить время былое... и Олег, без каких-либо слов, без каких-либо возражений, которые сверлили бы мозг каждому, идет за мной, как послушная шавка... за последний год здесь не изменилось, ровным счетом, ничего: все те же грязные тоннели в другой двор, все те же нарики во дворах и на детских качелей, всё те же люди, только немного постарелые. Желтый дом уже лет десять, как грязно-желтый. Его так и не покрасили. А хотя я помню, как какой-то пидор поймал меня и заставил сдавать деньги на эту краску, для окрашивания. Но тогда он получил лишь посыл нахуй. – Как долго ты тут жил? – спрашивает у меня кудрявый, поглядывая только себе под ноги. Он не смотрит на этот двор, будто знает его лучше, чем я. Ему совершенно не интересны эти Питерские дворы, этот стиль и эта атмосфера, которая всегда брала вверх здесь. Ему просто похуй. Не ценит кудрявый этого... – Наверное, я жил здесь всю свою жизнь. Я не помню, да и фотографий дома нет, чтобы мы находились в другой квартире. Все время одни и те же стены, планировка и ковер на стене. – Да, как бы это странно не звучало, но до того самого момента, как я связался с наркотой, как умерла мать, в нашей квартире почти и не делали никогда ремонт. Наша квартира была похожа на старый СССРовский период, мы будто застряли в нем и выходить просто не собирались. Старый телевизор, холодильник и мои рисунки на нем очень хорошо отпечатались в моей памяти. Жаль, что всего этого больше и нет. Папа снял и выбросил многие вещи, после смерти мамы, оставив лишь ее шкаф на том самом месте, где он и был. Мы идем по двору и я лишь чувствую жесткое дежавю, смешанная все ностальгией. Это так странно и не привычно, что хочется чувствовать его постоянно. – Эй, Рома... – кричит какой-то странный, обросший мужик, махая рукой и стоя на другом конце двора. Блять, неужели это он...?