Ты мой наркотик. Слышишь, Олеж?

Стоя у горячей плиты, на которой стоял и чайник и сковородка одновременно и все это знатно закипало и жарилось так, что масло летело во все стороны, я понимал, что я хуевый кулинар. В квартире дико воняло гарью, а я истошно пытался приготовить ебаные оладушки, чтобы хоть как-то порадовать Олега. Но, как многие могли догадаться, прийти к этому выводу самостоятельно, я хуевый кулинар и я уже даже не помню, когда последний раз готовил.. Тесто было очень противное на вкус, а я отпрыгивал каждый раз на целый километр, когда тесто( ну или что это вообще за смесь), попадало на сковородку. Оно больно брызгалось так, что на коже оставались следы и ожоги. Последний раз, наверное, я готовил, когда остался дома один, когда моя мать была еще жива. Тогда они уехали то ли за продуктами, то ли в больницу, что сейчас не очень важно, но факт того, что дома ничего не было, начиная от хлеба и заканчивая колбасой, меня очень сильно напрягал. И именно тогда, героически встав с дивана и выйдя из комнаты, я взял в руки пельмени и приступил к готовке. Выглядело это, конечно, очень странно, будто я вызывал каких-те демонов или просто призывал духов, но по-другому я не умел варить. На нашей кухне дико воняло гарью. Какого-то хера, оладушки это или блины, я уже сам не знаю, пригорали к сковороде и их можно было оторвать от них, разве что ножом или топором... За одним из этих пидором я не уследил и он успешно весь почернел и загорелся прямо на сковороде, пока я стоял рот разинув, а дым моментально заполнил всю комнату и тут я понял, что пора заканчивать все это дело. Тщательно отобрав только самые лучшие оладушки, которые я готовил и которые еще не успели пригореть, что было очень удивительно, я положи их на тарелку и аккуратно залил все сгущенкой. Прекрасно знал о том, что Олега сладкоежка, но сгущенки ему было мало. Я подготовил для него что-то послаще в штанах, но об этом как-нибудь в другой раз, потому что сейчас этот человек просто не в состоянии, да и ему не удобно будет. В голове лишь четкое представление о том, что в следующий раз я смогу почувствовать его попу, почувствовать его на своих руках, когда ноги охватили мое тело и его грудь прижата к моей только через... месяц, два? После этого прекрасного водопада сгущенкой, я беру тарелку и скорее направляюсь в комнату, где спит Олег. Хотя в моей голове полное ощущение того, что этот пидор давным давно проснулся, просто из-за своей небольшой такой проблемы, он не стал вставать. Да и разбудил его, скорее всего, лишь этот ужасный запах, который я всеми силами старался выветрить, открыв окно. Поправляя прическу у зеркала, чтобы Олегу понравились не только оладушки, но и я, поправляя грязную футболку и очередной раз ноя в своей голове, что спина немного побаливает из-за всех этих носилок Олега на руках, я открываю дверь и вижу испуганное лицо Олега. Я смотрю на него, а он смотрит на меня. И этот запах, который царил во всей квартире а именно гарь и легкий дымок, был и в этой комнате. Поэтому удивляться, почему Олег так странно среагировал на все это просто не стоит. Я бы тоже ахуел, если бы всея квартира была в дыму, а ты просто даже сделать ничего не можешь из-за своего недуга, который так и ущемляют твою жизнь, ущемляет твои возможности. Ну, конечно, не до конца, но согласитесь же, что многое Олег просто делать не может. Он не может, для начала, просто ходить, а на покупку коляски у меня тупо нет денег. Но я не знаю, если ли у него... хотя и зачем она нужна? Через пару дней, хотя бы с одной ногой, уже все будет просто заебись. Наверное... по крайней мере, так заявил нам врач в тот самом кабинете, где Олегу и поставили этот страшный диагноз... ну, не совсем страшный, но не лучший диагноз. Такого, конечно, врагу не очень советовать, но это всяко лучше, чем более серьезные переломы, например позвоночника или...или черепной кости. – Ты хули там творишь? – спрашивает Олег, глядя на меня огромными глазами непонимания. Да, Олеж, я тебя прекрасно понимаю, что ты испугался и так далее, но не нужно так со мной разговаривать? Его тон был не такой, как всегда. Он словно был зол, словно хотел сорваться на меня, хотя я, за все это время, ни разу не видел его таким. Или же это все потому, что мы живем еще очень мало и я не смог, пока что, никак накосячить, кроме этого раза, или же потому, что Олегу тупо по правилам нельзя со мной так обращаться.. вообще вся эта кухня с психушкой, ребухой, мне просто до боли, как знакома. Я знал,как происходили дела в психушке и как людей распределяли по этажам, когда только привозили, потому что первый раз я побывал там в 10 лет. Да, как бы это странно сейчас не звучало, но... Первый раз я действительно задумался о том, как же живут тут люди, как им плохо и как они по-тихонько, молодое поколение, тупо загнивает в этой дыре в 10 лет... Нет, меня туда не положили, я там ни разу не лежал( Что очень даже хорошо). Мою мать вызвали туда по работе. Это не была какая-то экскурсия по такому жуткому и ужасному месту, где люди не понимают, что такое реальный мир, что такое жизнь и живут лишь в своих мыслях, живут в этих стенах. Мы ходили по этажам, она говорила с мед.сестрами и что-то записывала, а я... Я смотрел в глаза всем этим бедным людям, хоть это было и запрещено делать, когда моя мать вела меня сюда. Она сказала, что они завлекают и заставляют задуматься о том, что в обычные дни тебя просто не трогает... и это было действительно так. Из-за этого мое желание посмотреть всей правде мира в глаза только стало еще больше, именно поэтому я наблюдала каждым. Они все были какие-то очень нелепые, очень странными и глаза их были просто наполнены ненавистью... ненавистью к своей жизни. Такое ощущение складывалось, что кроме этих стен они не видели ничего. Они не видели травы весной, птичек и архитектуру Петербурга, они не видели Москву и другие прекрасные города России... Да что уж можно говорить о городах и странах, когда они даже не знают, что там. Ну, вот там за калиткой, в лесу возле этой больницы или за 10 километров от этого места. мы все это знаем, мы все это видели, а они.. Для них не существовало другого мира. Были лишь эти холодно-голубые стены, были лишь этот холодный пол и все те же знакомые лица, которые они просто видеть не хотели... А еще прекрасные мед. Сестрички, которые ухаживали за ними и не испытывали никакого психологического давления, так как уже стали частью всей этой кухни.. именно в 10 лет я первый раз познал, что такое может быть и дальше, когда лежал в ребухе, несколько раз оказывался в подобных псих.больницах и... Не выйти оттуда с огромным количеством эмоций, рассуждений и слезами на глаза было просто невозможно. Так, о чем это я? – А я это... Я тебе завтрак приготовил – я резко почувствовал себя снова школьницей, пятиклассницей на свидании. Которая боится за тупо все: за то, что что-то может пойти не так, за то, что парень может не прийти. Словно ветер перемен мне задул под юбку и слегка поднял ее вверх, а я стою посреди улицы и пытаюсь прикрыть все, что только можно. Олег сразу же тает в улыбке и я вижу, что ему нравится. Я вижу, что в нем живет на самом деле очень добрый человек, хотя с первого раза мы не поняли друг друга, фыркнув в лица. Олегу нравится, Олег улыбается... такое ощущение, что этому человеку никто и никогда не готовил завтрак, не говоря уже о простых оладушках, такое ощущение, что о нем никто никогда не заботился и я первый, кто это сделает. И, скорее всего, только из-за жалости к положению Олега в данный момент. Я подхожу медленными шагами к нему и усаживаюсь рядом, ставлю с ним тарелку и глаза Олега светятся еще больше, чем светятся обычно. Он рад, словно ему только что тачку подарили или шлюху заказали на день рождения. Я в первый раз вижу столь милую улыбку на его лице. Нет, конечно мне этот красавчик уже не раз улыбался и его улыбка была тоже прекрасная, искренняя и так далее... Но В этот раз он буквально светился. Улыбка выдавало его очень сильно, он словно кричал от радости внутри и я краем уха слышал весь этот визг. Сажусь рядом с Олегом и он двигается ко мне все еще ближе и ближе и ближе к той самой тарелке, которая так и манит эту маленькую рожу. Я улыбаюсь и смотрю на всю эту столь странную, но очень милую картину. Олег берет руками эти оладушки и скорее ест. Он ест их с таким аппетитом, что я пожалел, что все остальные выкинул в мусорку и не вкусил столь вкусный, сладкий плод, который даже для меня был деликатесом. Слюньки текут по моим губам и я вижу лишь огромное тело, которое поедает эти вкусные оладушки с таким аппетитом, что я сейчас сорвусь и съем скорее Олежу, чем отберу у него эти жалкие оладушки. Это как-то не правильно, что-ли. хотя что я могу говорить о правильности, когда сам отжимал у своих соседей, в ребухе, хлеб и иногда даже супы. да, иногда попадались такие люди, которых не сложно было подмять под себя. резко, взгляд Олега падает на меня и он замирает. Весь его рот будто напичкан этими оладушками от начала до конца, словно он пытался спрятать их от меня, чтобы мне тоже не досталось. Я снова смотрю на него, а он снова смотрит на меня. Его правая бровь слегка приподнимается, лоб морщится, а он спрашивает меня: – Будешь? Так жаль отнимать у него то, что я же сам и приготовил, для него же и, естественно, для себя, но... Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. – Буду... Олег лежит на краю кровати, на животе и макает очередной оладушек в сгущенку, а я сижу рядом с ним, на полу и он кормит меня.. Всё, просто всё вокруг залито сгущенкой, а я рад всему этому дерьму, как ни радовался никогда. Он кормит меня из своих нежных рук, специально пачкая, а потом облизывая мои щеки, а я снова проникаю языком в его рот и в этот раз поцелуй не со вкусом жвачки и детства.. А он сладок, приторен, как никогда раньше.. – Ром... – тихо произносит Олег, отрываясь от моих губ и вытирая свои от того, что я просто зализал все вокруг и наши слюни капали на нас же, на кровать. – Может, мне к маме уехать?