Ты мой наркотик. Слышишь, Олеж?

Прошла ровно неделя с того момента, как Олег взял в свои руки костыли. Он на них выглядел уже более уверенно, чем на ужасной коляске, но мне все еще было очень жаль его Жаль потому, что я никак не мог ему помочь. Я не мог подуть, как в детстве, на ранку, чтобы она зажила или приложить подорожник, чтобы все прошло. Я не мог это сделать, потому что детство закончилось давным давно и пришла ужасная реальность, которая сводила меня с ума и заставляла понять, что в этом мире не все так идеально И это мне прекрасно показали те же наркотики, с которыми мой мир сиял лучше, ярче и намного интересней. Правда, он был такой только тогда, когда у меня была очередная доза. Но в этом не было ничего страшного, пока не пришла зависимость и слабое сердце, которое болит и до сих пор. Правда, никто об этом не знает, ну да ладно. Сегодня с Олегом мы вышли на прогулку. Не помню, когда последний раз ему удавалось выйти на прекрасные улицы Петербурга, но эта прогулка очень хорошо влияла как и на меня, так и на Олега. Возможно, наша последняя прогулка была до больницы или тогда, когда все это произошло, ну да ладно. Сегодня Петербург радовал нас своей погодой. Легкий ветерок, чистое и розовое небо, по которому сохли все девочки, что сегодня оказались на улицах, а еще теплый воздух. И самая главная деталь нашей прогулки был именно Олег. Он хоть и пыхтел, но шел на равне с собой, хоть ему и было тяжело. — Сильно болят плечи? — спрашиваю я, очередной раз глядя на его лицо, которое сейчас показывало, что ему не очень хорошо. Конечно, разумным бы решением было прокатить его на инвалидной коляске, но. Мне так больно это делать. И мне его в ней невероятно жалко. Такое ощущение, что я везу свою мать, которую не любил почти всю жизнь и лишь понял. Как она мне нужна только после смерти. — Да, есть такое — отвечает Олег и сейчас разумной идеей было бы остановиться, посмотреть на не торопящихся людей и прохожих, которые тоже никуда не торопятся. — Давай остановимся, отдохнем — и я вижу, как Олег кивает головой, соглашаясь на это. И Как только он облокачивается на бетон, убирая костыли, я вижу его облегчение, как ему хорошо. Я прекрасно понимаю, как сейчас болят его плечи, но сделать ничего не могу. Я бы схватил его, посадил к себе на плечи и отнес бы на край света, но не могу. к сожалению, обществу не принимает нас и не примет никогда, как я когда-то не принимал этих людей и не понимал, как это можно: любить человека того же пола, что и ты? Еще девочек я понимал. Сложно не влюбиться в свою подругу, что просто прекрасна и красива, а еще от нее пахнет духами и сиренью, но парни. ведь вокруг столько красивых жоп, которые просто сводят с ума. Жаль, что я сейчас понял, все это просто мелочи. Главное: человек, который готов помочь, пожертвовать собой ради общего счастья. И им стал именно Олег, что так робко появился в моей жизни, равнодушно смотря в мою сторону. А ведь сначала я подумал, что это дебил какой-то. Я смотрю на этих прекрасных людей, что ходят туда-сюда, осматривая это прекрасно небо. — Может, лучше на лавочку присядем? — предлагаю я и понимаю, что Олегу это единственное, что нужно сейчас для полного счастья. Потому что в данный момент он не бегает, как бегал раньше. — Да, пожалуй можно. Только я что-то не вижу свободную. И я начинаю смотреть по сторонам, выискивая свободное место, в надежде приземлить свою жопу и прекрасную, сочную жопу Олега и вижу, как какая-то пара встает с лавочки. — О, вижу! — кричу я и Олег, тяжело вздыхая и вцепившись в эти костыли, скорее отталкивается от набережной. А я бегу к лавочке. — Рома! Рома! — слышу я свое имя, уже побежав к лавочке, но я прекрасно понимаю, что это голос не Олега. Так не хочется поворачиваться, потому что боязнь, что это мои старые друзья, окутывает меня. Но я резво поворачиваю голову и вижу его. человека, с которым я просто проводил раньше все свое время, человеком, который буквально привел меня в этот сраный мир иллюзий и обмана. Мирон. Федоров Мирон Янович, если быть точным. Он бежит ко мне. А на моей лице появляется улыбка, потому что я хотя бы узнал его. Он ничуть не изменился, его лысина все также сверкала на легком солнце, а на голове все тот же капюшон. Он идет прямо ко мне, улыбаясь хитрой улыбкой и видно невооруженным глазом, что его только недавно отпустило снова. Краем глаза вижу, как Олег очередной раз бурчит, смотря на этого странного человека, что все ближе и ближе ко мне. Но сделать ни он, ни я, просто ничего не может. — о, Мирон. Ты тут какими судьбами? В самом центре было опасно находится в такое время, таким людям. Ведь могли в любой момент просто повязать, забрав в участок и посадив на 10 лет, где-нибудь на границе с Финляндией. Поэтому я так и удивился. Наши руки соприкасаются, мы жмем их друг другу, а он снимает свой капюшон куртки Адидас, что была на нем. Он внимательно, но очень нервно. Осматривает все вокруг и я даже прекрасно понимаю, почему так происходит. Никто тут не хочет встретиться с ментами, правильно же? — Да вот, иду к бабе. А ты тебя что, уже выпустили? У Мирона было столько же баб за жизнь, сколько раз он менял свои трусы. А трусы он меня очень часто. — Да вот, недавно вышел. А ты все еще за старым дерьмом? — глупо было ожидать от него, что он уйдет из этого дела. Очень глупо. Ведь это была его жизнь, он живет этим, как когда-то жил и я. И без такой штуки и простого желания из этой помойной ямы просто не выбраться. — Здоровенький теперь, в завязке? — смеется он и хлопает меня по плечу, отчего я вспоминаю, те же слова, что он мне говорил, когда я первый раз вышел оттуда. Все примерно также, все примерно тоже и с этой ужасно злой улыбкой на лице. — ну, типа такого. Разговор бы наш подошел к концу и мы разбежались, как в море корабли, как с тем мужиком, с которым мы виделись в моем дворе, но если бы не его типичная херня, типичный затер. — Слушай, тут тебе кое-кто из наших хотел отнести в ребуху кое-что, но тебя выписали. Там подарок какой-то, я не помню. Начирикай мне сейчас свой новый адрес, я тебе занесу как-нибудь. — я примерно понимаю, о чем говорит этот человек и с удовольствием посла бы его сейчас нахер, если бы этот человек не знал мою старую квартиру и то, где похоронена мать. За обычное «иди нахер», он мог убить, закопать или свернуть голову, именно поэтому я не горел желанием отказывать ему в чем-либо. Ну, а зачем наживать себе проблемы? И я боковым зрением вижу недовольствие Олега, который примерно понимает, что этот человек может натворить и что принести в качестве подарка, но я, недолго думая и почесывая свой затылок, говорю: — Да, записывай. Улица. Я диктую ему свой адрес, он чирикает его на какую-то бумажку и вижу краем глаза недовольное лицо Олега, который готов уже убить меня за это дерьмо, но он лишь закипает внутри. Первый раз вижу его таким, что меня напрягает очень сильно. Мирон, заканчивая записывать то, что я ему диктовал, очередной раз слегка обнимает меня и жмет мне руку, а после говорит: — Ладно, мне бежать пора. Меня там ждет кое-кто. — Да, беги уже. Пока. И Мирон убегает, все также оглядываясь по сторонам. Смотря, есть ли тут менты, которые могли бы его повязать и отправить спокойно на пожизненный срок. Я, очередной раз вдыхая этот прекрасных воздух, смотря на закат, кидаю свой взгляд на Олега, с улыбкой на лице. И я вижу его недовольствие, с костылем в руках, которым он может ебнуть в любой момент. И единственный вопрос, который у меня сейчас в голове, так это почему же этот человек снова злится? Он же понятия не имеет, что это за человек, он даже представить не может, на что он способен, если у него есть желание и сколько людей погибло от его рук. — Ну что ты так смотришь? — спрашиваю я и сажусь рядом с Олегом, который все не сводит с меня глаз очень хочется верить, что все это из-за огромной любви ко мне. — Кто это был и зачем ты ему дал адрес? — спрашивает он меня, как злая мать, которая готова отшлепать своего сына за котенка в доме. Но я лишь улыбаюсь, делаю вид, что все хорошо. Хотя даже я внутри себя понятия не имею, что задумал Мирон снова. — Ну ты же сам прекрасно все слышал. Мирон. Что-то просто хочет занести, не больше.  — А что занести? — Ах, Олежик, знал бы я сам, что нужно этому безумцу, обязательно рассказал бы тебе и не давал бы ему свой адрес, если что-то запрещенное, но. этот человек безумен и совершенно непредсказуем. — А мне откуда знать? Я не живу с ним в одной квартире. –возмущаюсь я, но вижу, как Олегу одновременно и хочется дать мне по ебалу за то, что я даю свои адреса старым друзьям-наркоманам. Наверное, этот человек думает, что я снова могу вернуться к старой жизни. Но жаль, что он не понимает, что мне это просто не надо. Ну, а зачем не это? Я пообещал себе, после смерти матери, что теперь никогда больше не трону это дерьмо. И пока я держусь молодцом. По крайней мере, так думаю только я. — Ром, нахуя ты адрес дал? А если он тебе дурь какую-нибудь притащит? — возмущается Олег, но я и сам это прекрасно понимаю. — ты ему отказать не мог? — Олеж, ну вот скажи мне: как ты можешь работать с такими людьми, как я, если ты не понимаешь, что подобные люди, как Мирон, просто непредсказуемы и отказывать им это тоже самое, что стрелять себе в голову? Ты не понимаешь, что он может со мной, с тобой или отцом моим все, что угодно сделать, если ему отказать? И Олег задумывается, как только я чуть ли не кричу на него, потому что меня так бесят его допросы. Прекрасно понимаю, что он — моя любовь, что он — моя опека. Но такие вопросы я терпеть не могу, хоть это и его работа. И Олег мешкается, стесняется слегка и лицо его краснеет. Вижу, что стыдно, но сделать с этим он ничего не может. — Ладно, все, проехали. Прости за допрос, я совсем забыл, что это за люди. И я расплываюсь в лёгкой улыбке, а после обнимаю этого маленького кудряша, потому что не могу устоять перед ним и его извинениями. И он слегка стучит мне по плечу, как бы обнимая, потому что с его ногой сейчас это сделать слегка невозможно. Через 10 минут простых разговор и тишины, я говорю Олегу. Который уже точно отдохнул и пришел в себя после столь тяжелой прогулки:  — Домой?  — Домой…