***
Мэйбл лежала и смотрела в белую пустоту. Это было единственным ее занятием на протяжении трех лет. Она так долго могла не шевелиться, что можно было подумать, что она мертва. Но нет, это не так. Билл знал, что она лишь хочет привлечь хоть капельку внимания к своему ничтожному существованию. В душе Мэйбл не было ничего — ровно столько же, сколько и в голове. А если и что-то было, то только чужие мысли, чужие желания, чужое сознание. И ничего своего собственного. Она потеряла себя, как только оказалась в сфере. Каждый раз Билл придумывал новые изощрения и не уставал придумывать. Для затравки сначала к его жертве приходил Виспер. Он нашептывал ей всякие гадости, то настраивая Мэйбл то против Билла, то против родственников, а порой и против самой себя. Этот демон ничего не делал, только говорил и говорил. Он совращал ее сознание и выворачивал наизнанку своими разговорами, домыслами и пожеланиями поскорее бы ей сдохнуть. Мэйбл научилась игнорировать его, как только получалось, абстрагируясь от навязчивого голоса. Он стал для нее своего рода телевизором, который работает фоном, пока ты убираешься или делаешь уроки, чтобы не было скучно. Билла это бесило. Нет, злило, выбешивало до трясучки. Он видел, как его игрушка подстраивается под ту или иную ситуацию, рефлексируя каждый раз. А это значило, что она получает меньше страданий, чем ей положено. Отлынивать нехорошо. Тогда после Виспера к Мэйбл приходил он. А следом заходили насилие и боль. Только Смерть Билл не пускал даже на порог — слишком дорогое удовольствие. Девушка могла приспособиться к чему угодно, но когда в ее клетке появлялся Билл, то ничто уже не могло ей помочь. — Как твои дела, Звездочка? — Сайфер произносил это, как шипит змея, когда видит потенциальную жертву. — Как и всегда, — отвечала она каждый раз. Этот вопрос всегда был с подвохом. Ответишь «хорошо» — Билл вывернет все сознание и сделает так, чтобы это слово навсегда вылетело из твоего разума. Скажешь «плохо» — он покажет, что такое плохо. «Нормально» его тоже не устраивало. Впрочем, это и суть всего вопроса — что бы Мэйбл ни ответила, он будет приносить ей боль. Всегда. — Знаешь, что я приготовил для тебя в этот раз? Под «приготовил» Билл имел в виду не пирог или подарок, это значило, что сейчас будет больно. Очень больно. Он мог выделывать что угодно: выдирать ногти и зубы, колоть иголками глаза, ломать кости, но никогда не убивать. Билл всегда знал, где остановиться. Знал, где находится та тонкая грань, та черта, которую не стоит переступать ради самого себя. И после, наигравшись вдоволь, он латал свою игрушку со всей черствой любовью, которая у него была. Пришивал обратно ножки, глазки, ручки, добавлял наполнителя, штопал швы, чтобы как новая. Возможно, даже дарил немного тепла, но не слишком, чтобы не баловать. И этого хватало, чтобы Мэйбл забывала свою лютую ненависть и плавилась. Ведь больше о ней никто не заботился. — Ты приготовил новую игру? — Да, новую. Каждый раз Сайфер приходил с новой «игрой». А Мэйбл всегда проигрывала. Какими бы ни были безумными правила, демон мог их поменять в любой удобный для него момент. Но ничего, она не расстраивалась. Ведь играть очень весело. — Сегодня мы сыграем в… «Города». — В «Города»? — Да. Если ты думаешь дольше трех секунд, то теряешь попытку. Всего их три. Проигравший выполняет желание победителя. Поняла? — Да Мэйбл сидела на полу — если у пространства есть пол, — а Билл восседал на единственном вычурном стуле, который сам и создал. — Я начну. Пидмонт. Раз. Два. — Техас. — Сан-Франциско. Раз. Два. Три. Мимо. — Оттава. — Амстердам. Раз. Два. Три. Мимо. — Мадрид. — Детройт. Раз. Два… — Т… Т… Три… — Что ж, ты проиграла, Звездочка, — Билл растянулся в презренной улыбке, оскалив зубы. Мэйбл не расстроилась. Она проигрывала каждый раз. — Что ты хочешь? Девочка слегка наклонила голову в ожидании, что же скажет ей ее друг. — Хочу… м-м-м… хочу, чтобы ты приняла ванну, которую я приготовлю. — С пеной? — Да, да. С пеной. В пространстве возникла голубая ванна, доверху наполненная горячей водой и мыльной пеной. Внутри плавали несколько резиновых уточек. Мило. — А теперь разденься. Мэйбл покорно стянула с себя юбку, розовый свитер, затем майку, медленно опустила белые трусики и осталась без одежды. Сайфер оценивающе посмотрел на нее, пожирая взглядом каждый миллиметр ее юного детского тела, будто действительно был готов съесть ее, словно пирожное. — Отлично, теперь можешь залезать. Пайнс, дрожа от холода — или, может, от страха — погрузилась в пену. Мыльная вода моментально защипала незажитые раны и царапины. Но она молчала. Она всегда молчала, несмотря ни на что. — Хорошая девочка, — Билл подошел и погладил ее по влажной голове. — А знаешь, почему именно это желание? Мэйбл отрицательно покачала головой. Ей было действительно интересно. — Потому что я задолбался слушать, как ты кричишь, когда я тебя мучаю. Охровые глаза демона покраснели до багрового, а зрачку сузились то тонкой вертикальной полоски, на шее и лице выступили вены. Его крепкая рука силой опустила голову Мэйбл, грубо держа за волосы, под уже кровавую воду, что почти почернела от густоты. Она махала тоненькими ручками, желая освободиться, но зная, что это невозможно. Из ее сомкнутого рта доносилось мычание, а после на поверхности ванны показались пузырьки воздуха. Она перестала пытаться. Билл брезгливо вытащил руку и встал, хватая из воздуха полотенце, чтобы вытереться. Потом немного подождал и одним щелчком вытащил Мэйбл со дна. Противно мокрое, ее тело бездыханно упало, все испачканное кровью, чужой и собственной. Казалось, она не дышала. Ведь в ее легких была собственная кровь.***
Воспоминания. Для Мэйбл они значили куда больше, чем для остальных. Она помнила все: каждый день, каждый час, каждую крошечную миллисекунду. Любое воспоминание приносило ей боль, но не такую, какую она испытывала в тот момент, а лишь ее отголоски. Пайнс лежала на своей мягкой кровати и смотрела на дощатый потолок — эта привычка уже у нее приелась. Даже если сейчас она относительно далеко от Билла, в безопасности, тепле и заботе, он все равно был с ней. Внутри нее. А от части себя избавиться очень сложно. Даже невозможно. Сайфер врос в нее, пустил свои черные корни и сейчас был в самом расцвете. Связь, которую можно потерять, но невозможно разорвать. И это самое страшное. — Ненавижу его, — вполголоса сказала Мэйбл. — Надо было убить его, когда выдалась возможность. Но в глубине, в самой глубине своей души, она нуждалась в его так изредка успокаивающей руке, золотых манящих глазах и заботе, которая была еще реже. Но, несомненно, она ненавидела его. Определенно ненавидела. А разве может быть иначе?***
— Прошло уже больше недели, Билл, — Пироника уселась на широкий подлокотник трона, — а девчонки все нет и нет. Ей не нравилось, что из-за какой-то смертной мелюзги настроение Билла меняется, словно ветер в степи — то в одну сторону шманает, то в противоположную. — Да знаю я! — рявкнул демон, пуская искры. Сейчас демон жалел, что позволил Пайнсам так легко уйти, когда мог устроить им незабываемые ощущения, такое зрелищное представление, какое им и не снилось, а Странногеддон на его фоне показался бы так, просто мелкой забавой, затравкой. Если они, конечно, остались бы живы. Билла бесило, что он не мог снова и снова играться с Мэйбл, как с игрушкой. Она ускользала от него, как песок, который сочится сквозь пальцы с невероятной скоростью. Но Сайфер всегда знал, что не потеряет над ней свой контроль, знал, что она рано или поздно прибежит и будет умолять вернуть ее домой. Просто нужно подождать. — Пироника, я хочу, чтобы ты подготовила все для Звездочки в особой комнате, которая возле гостиной. Демон зло собрал руки в замок, сжимая их до побеления костяшек, и прислонил их к подбородку. В голове зрел мерзкий план, такой мерзкий, какой Мэйбл и не снился. Осталось только ей сделать один роковой ход, который отделяет ее от пропасти. — А как же сфера? Это же ее личная тюрьма, — демонесса лениво встала, не желая уходить. Она пришла развлекаться, а не нанималась в служанки, более того, в ней горела ядовитая ревность к Сайферу, оттого что так много внимания уделяет смертной девчонке, а ее ни в грош не ставит, хотя она пожертвовала для него всем. — Когда она вернется, ее надо будет хорошенько наказать. А теперь иди, — Билл небрежно махнул рукой и, щелкнув пальцами, сделал музыку громче…