Патология Гэвина Рида

      Гэвин всегда думал, что облака — приятная вещь. На них можно смотреть бесконечно, а когда ты под лсд, так вообще чудесно — можно увидеть каждый кусочек белой ваты, что так чётко вырезается твоим зрением. Они не падают на тебя, но всем своим видом показывают свою близость, лёгкость и беспомощность.       Гэвин любил облака, пока не стал однажды одним из них сам.       Нет, он вовсе не умер, но, проснувшись, осознал, что ни на что более не способен, кроме как глядеть в окно.       Ему не хотелось думать, вся эта вязкость в голове выбивала практически каждую, даже самую маленькую мысль. Разума его всё же успевали коснуться парочка мыслишек: к примеру, почему он сейчас у себя дома, а не лежит на дне детройтской речки?       Впрочем, это было неважно — апатия охватила душу, забравшись ещё и в тело, решив заодно, что двигаться Гэвину не нужно. Он, подобно облаку, мог плыть так ещё, казалось, дни, а может, и целые века по синеющему воздуху, к которому был обращён его взгляд. Через некоторое время он снова прикрыл глаза, прислушиваясь к себе.       Неврастения — нежная девчонка с холодными тонкими пальцами.       Если быть честным, то она, наверное, ещё и наркоманка — почему ещё так неравномерно ногти очерчивают кожу на спине, забираясь под веки, что изредка дрожат от особенно сильных царапин?       Рид ненавидел себя после приступов. Но когда телом овладевала болезнь, он забывал, что когда-то жил по-иному. Всё это было нормально — лежать в ожидании своего конца. И что интересно, он не знал — конца чего.       Судя по движению солнца в окне, был уже день: давно прошёл обед, и Рид не явился на работу. Тина наверняка скоро обнаружит его отсутствие и начнёт названивать.       В глубине души Гэвин был благодарен судьбе, что ни подруга, ни Эл ни разу не видели его в таком состоянии — быть может, это настоящая удача, что в конце концов снизошла на его серую жизнь.       В детстве Элайджа был очень ранимым и слабым здоровьем мальчиком, казалось, Гэвин забрал все его силы ещё при рождении, но брат, похоже, прихватил с собой все более-менее прибыльные таланты и какую-то невероятную эмпатию. На этом и порешили — на протяжении всей жизни они делились друг c другом всем, что только могли дать.       Брат являлся на матчи по бейсболу команды Гэвина с той же частотой, с какой падал в недельные болезни сам. Рид никогда не ходил в школу или куда-либо ещё, когда Эла лихорадило или легкие его забивались бронхитом. Он не отходил от брата и считал, что это то самое важное, в чём нуждаются они оба.       Однажды Элу стало слишком плохо: бронхит той зимой был настолько тяжёлым, что пятнадцатилетний мальчик лежал с температурой без сна уже второй день. Тогда он попросил почитать Гэвина что-нибудь, и Рид достал «Бедную Лизу» Карамзина.       Гэвин забрался под большое пуховое одеяло и улёгся совсем вплотную к худощавому Элу, чтобы чувствовать хотя бы его дыхание, когда глаза погрузятся в книгу. Брат хрипло вздохнул, ощутив прохладную ладонь на лбу.       Гэвин читал, часто оговариваясь, с тупым придыханием, порой захлебываясь даже. Ему было волнительно и страшно оттого, каким взглядом смотрит на него брат. В какой-то момент больной протянул ему руку и, сжав ладонь Рида, тихо сказал:       — Лежать на дне озера куда приятнее, чем быть в гробу на кладбище, да?       Гэвину в тот момент действительно стало страшно — он готов был видеть Эла обдолбанным в подворотне, целующим какого-то мальчишку из соседней школы, но никогда, никогда он не хотел увидеть его в гробу.       Рид сильнее сжал мокрую горячую ладонь. Пальцы у Эла были тогда слишком костлявыми — он всегда был более хрупким, утонченным, что ли — дорогим, любимым братом.       — Ты умрешь только после меня, идиот.       Эл ухмыльнулся одним лишь уголком тонких губ и поглядел на него своими огромными серыми глазами с этими дико выразительными радужками, словно уже тогда знал о том, что произошло прошлым днём. Из них двоих на водном дне должен был оказаться Гэвин, и так оно почти и оказалось.       Та зима была самой ужасной в их жизни, потому что Элайджа давился не смехом в прохладной библиотеке, выслушивая при этом недовольную брань брата, а диким влажным кашлем, который Гэвин ненавидел и если бы мог — собственноручно задушил бы ебучую болезнь.       Все эти частые хвори, казалось, со временем изменили Элайджу, сделав его ироничнее, равнодушнее по отношению к окружающим. Они оба не видели родителей так часто, как того хотелось бы — отец с матерью пропали в цветочном бизнесе, и тогда уже открыли третью точку по продаже флоры.       Рид тяжело вздохнул и повернул голову в другую сторону. Где-то в глубине дома был слышен звук воды, и он ещё сильнее успокаивал, заставляя погрузиться в омут бесчувствия.       На самом деле, это всё правильно: когда ты не можешь совладать с чувствами, они забирают взамен твоё тело, убивая в нём энергию. Сами приступы подобны убойной дозе антидепрессантов — ты не осознаешь того, что должен что-то с собой делать, ты равнодушно-доволен окружающим, и кроется в этом какая-то тихая, мерная меланхолия, какой обладают люди, смирившиеся с грядущей смертью.       С кухни послышались шаги, и Рид вяло приоткрыл глаза, повернувшись на источник звука.       Перед ним стоял андроид, снова в одежде Гэвина: домашние джоггеры цвета хаки были ему слегка маловаты, но любимая толстовка Рида была очень даже к лицу. В руках у Коннора виднелись два махровых полотенца с наваленными сверху разноцветными тюбиками.       — О, Гэвин. Вы проснулись,— спокойно заключил он.       Рид пару раз моргнул, и снова повернул голову, глядя уже в потолок. Он начинал соображать, что произошло, но эмоций это не вызывало — вполне вероятно, что андроид вытащил его из воды и сейчас хозяйничает дома.       Неврастеникам сложно говорить, когда болезнь обостряется. Разговор мыслится таким же сложным процессом, как, к примеру, пробежать натощак марафон.       Коннор снова ушёл, и на пару минут звуки стихли, а затем плеск воды возобновился вновь. Напарник возник в спальне совсем скоро, в этот раз он был уже без ванных принадлежностей и подошёл прямо к кровати, присев на корточки.       — Гэвин, вам нужно принять ванную.       Рид вяло повёл плечом, соображая о том, что только что произнёс андроид.       — Коннор,— на выдохе совсем тихо произнёс он.       Он мог бы сказать «съебывай», либо напротив признаться, что где-то в глубине души рад его видеть, но в голове было слишком пусто, чтобы сформировать точную мысль.       Коннор наклонился к кровати, чтобы рассмотреть Рида чуть ближе. Он не удержался от того, чтобы пройтись взглядом по всему его телу, мигнув пару раз диодом на виске.

***

      Честно говоря, то, что хотел сделать андроид сейчас, сев теперь уже на край кровати, его самого очень беспокоило. Ко всему прочему, Рид спал очень долго, и Коннор сомневался, что увидит его бодрым в привычном состоянии духа после пробуждения.       Конечно же, андроид не говорил никому и никогда, сколько книг по медицине он загрузил в свои библиотеки, чтобы так просто понимать и предугадывать поведение организма Рида, который сам по себе был не так уж прост (зачастую непредсказуем). Только вот когда Коннор впервые увидел его таким нервным и уязвимым, он чётко осознавал, что не способен оставить Гэвина наедине с его болезнью.       С первого дня их знакомства Рид испытывал Коннора. Сначала это было забавы ради, а затем превратилось в что-то вроде игры в «кошки-мышки», где робот старательно скрывает даже тень эмоции, а Гэвин с энтузиазмом хищника рвётся залезть в какой-нибудь биокомпонент, где случайным образом разложены по полочкам чувства.       Итак, Коннор, как насчёт гнева?       Коннор не чувствовал злости и чётко осознавал, что провокации Гэвина по большей степени происходят от скуки.       Но Коннор чувствовал.       В первый раз это произошло, когда Рид огрызнулся на копа, который отказался отдавать документы «неживому манекену». Напарник тогда получил выговор от Фаулера за то, что врезал коллеге из соседнего участка.       Среди всей ядовитой иронии Рида проскальзывало тонкое чувство справедливости, каким обычно обладали подростки, кроме того, за это время андроид успел увидеть и лучшие качества своего напарника: доброту, трудолюбие, честность по отношению к себе и другим, скрываемую под маской эмоционального мудака, острого на язык.       Коннор любил вспоминать, как на день рождения Тины Рид подарил ей огромного медведя по имени «лохматый пиздюк» и крепко-крепко прижал хрупкую женщину к себе. Андроиду даже показалось, что от умиления Тина заплакала, а когда Гэвин позволил надеть на себя «абсолютно ебуче идиотский колпак», и вовсе расцвела в счастливой улыбке.       Он видел, как Рид смеялся, сидя в кафе на обеде вместе с Чэнь и Миллером. Казалось, два месяца назад его напарник был несколько иным, более счастливым, что ли. Андроид не мог себе это объяснить, просто заметил, что в один день что-то пошло не так. Раньше Рид уходил домой особенно деловито, будто спешил куда-то, андроид даже подумал, что Рид живёт с кем-то, но как-то внезапно местом сна Гэвина Рида стал его рабочий стол, а ещё... Ещё он стал избегать общения абсолютно со всеми.

***

      Руки андроида были аккуратны: он приподнял Гэвина за плечи, помогая облокотиться на спинку большой кровати. Рид чуть хмурился, но продолжал молчать, равнодушно смотря куда-то в сторону стены.       Что-то неуловимо уютное и успокаивающее было в этой спальне — светлой, прогреваемой осенним солнцем. По лицу напарника гуляли тёплые лучи, подчеркивая синяки под глазами и едва заметные морщины у глаз. Даже так, безмолвно глядя в никуда, Гэвин казался Коннору куда более живым, чем многие люди вокруг.       Андроид чуть помедлил, прежде чем схватиться за футболку, в которую он переодел Гэвина вчера, и стянуть её. Получалось как-то неуклюже — Рид был неповоротливым и не желал хоть как-то реагировать на происходящее, а затем и вовсе прикрыл глаза.       Гэвин тяжело вздохнул, когда вещь наконец была снята. Он не отреагировал и тогда, когда руки Коннора невесомо прогулялись по его предплечью — он раньше не замечал, что Рид стал настолько худым: рисунок вен на его запястьях был слишком явным и точно говорил о том, что его обладателю не хватает как минимум четырёх килограммов веса.       Тело Рида всё же обладало прекрасным рельефом — Гэвин умудрялся сохранять эту форму благодаря работе, в которой утонул с головой. Эти чёткие косые мышцы, неширокий, но до боли привлекательный грудной отдел...       Внимание притягивали его шрамы — на боку резаное, у плеча пулевое ранение, и Коннор позволил себе рассмотреть их чуть ближе, пользуясь состоянием напарника. Андроид словил себя на мысли, что хочет коснуться этих рубцов. Свежие раны на теле Рида были несерьёзны, но тонкие линии порезов вызывали странные сбои в системе, и андроид на всякий случай запустил диагностику. Нет, всё было в порядке, и это, похоже, были очередные неконтролируемые ощущения, какие он испытывал уже не первую неделю.       Рид был по-особенному бледен.       С шеей напарника дела обстояли куда хуже — нежная кожа не была готова к таким порезам, и было прекрасно, что они не задели артерию. Коннору потребовалось много времени, чтобы обработать эти раны.       Система к тому же ещё и сильно сбоила, когда он анализировал произошедшее с ним в тот вечер — странный голос Рида, отсутствие иронии и люди, что, казалось, покидали дом в спешке.       Он на всякий случай включил маячок и отслеживал передвижение Рида, и когда он наконец вышел из дома, андроид решил проследить за маршрутом его следования. Он, собственно, пробовал слать ему сообщения, и Рид впервые за всё время не ответил ничего.       Конечно же, он не знал о том, чем занимается Гэвин во внерабочее время, но всё же решил проверить, куда он направился этим вечером.       Загадки всегда волновали Коннора, и он явно упустил момент, когда «тайна жизни Рида» обрела для него такой высокий приоритет.

***

      Коннор нерешительно коснулся ткани штанов Гэвина — он ведь раздевал его вчера и не испытывал таких странных чувств — неудобства, смущения?..       Андроид знал, как Гэвин не любит мигание его диода, но сейчас он вовсю разливался красным и наверняка бы вывел напарника из себя.       Что беспокоило куда больше — андроид сам не понимал толком, что с ним происходит.       Почему диод выдавал его волнение сейчас? Возможно...       ... потому что Рид был беззащитен?       ... потому что молчал, сидя с изрезанным телом и разбитой губой напротив? Не глядел дерзко, как это происходило всегда?       А ещё потому, что кто-то причинил Гэвину Риду вред, и он ничего с этим не сделал.       Глухая, глухая озадаченность и... чувство, которое зовётся паникой?

***

      С каждой новой мыслью, казалось, Коннор путался во всём больше: загадка «кто такой Гэвин Рид» становилась всё более и более сложной. Один факт накладывался на другой, и Коннор совершенно терялся в вариантах её решения.       Стоя там, на мосту, андроид подумал — а имеет ли он право говорить человеку, что ему делать?       Кто мы все такие, чтобы распоряжаться чужими жизнями?       Гэвин Рид отчасти был прав — Коннор в душе ненавидел его.       Ненавидел его проницательность, ненавидел грубость и зачастую детский максимализм.       Но больше всего Коннор ненавидел эти сбои. Каждая программная ошибка была очередным узлом на клубке его девиантного сознания — и без того спутанного с самого первого дня слома программы.       Гэвин Рид был прав — Коннор имел точно такую же дыру в груди, как и он сам. В бегстве от душевной боли, испытываемой во время приступов от передозировок элениумом, напарник обретал поразительную проницательность, что не могло не вызывать очередных сбоев, когда андроид думал о его словах.       Нет, Коннор отнюдь не был мягок и добр ко всем.       Он холоднокровно убил Трейси, чтобы достигнуть цели.       Ради неё же он был готов убить товарищей Маркуса.       И именно ради достижения поставленных задач он без промедления полез в драку с Гэвином Ридом.       Одинокая фигура стояла на мосту около пяти минут, и Коннор чётко осознал, что не готов сейчас делать что-либо.       Но когда тело Гэвина так просто скрылось за краем моста, вспорхнув совершенно легко и невесомо, в Конноре что-то сломалось. На этот раз это была дикая, болезненная волна абсолютно человеческих и неконтролируемых ощущений.       Мысль о том, что следующий день пройдёт без Гэвина Рида, казалась просто невыносимой. Нет, не так. Она была конкретно недопустимой. На Коннора тогда навалилось всё и сразу — вспомнилось каждое его слово, редкая улыбка и... прикосновение к лицу тем вечером. То, как смотрел на него Гэвин... О чем он думал в момент, когда обнимал его так крепко?       Коннор изначально был не в силах сопротивляться этой неконтролируемой стихии по имени Гэвин Рид. Потому что Гэвин Рид... делал Коннора живым.       Быстрый бег, и вот уже дорога за спиной, он прыгает в черноту реки, чётко осознавая то, что Гэвин почти уже ушёл на дно.       Жив ли он?       Коннор ощущал сбои почти что как физическую боль, какой быть просто не могло. Это пугало.       Он выбрался на забетонированный под мостом берег спустя пару минут. Андроид тогда ощущал, как бешено течёт время, боялся, что может уже не успеть.       Коннор вынес Гэвина на берег спустя минуту и двадцать три секунды, и он мог точно сказать, что каждую из этих секунд он помнил чётко, словно сейчас снова стал девиантом, сломав в себе какую-то невидимую до нынешнего момента «решетку».       С Гэвина скатывалась гроздями вода. Кое-где она чуть заметно алела — Рид не потрудился позаботиться о кровоточащих ранах, точно зная, что отправляется в последний путь.       Коннор спешно опустил его на прибрежную траву, чтобы затем оказать первую помощь. Каждый удар по бездыханной груди он помнил до мельчайших деталей.       Гэвин заглотил слишком много воды.       На седьмой попытке, которая мыслилась уже чем-то болезненным и страшным лишь потому, что начинала казаться бесполезной, Гэвин закашлялся, и Коннор точно уверился в том, что ничего не было в его жизни более страшного, чем тот момент, когда он подумал, что опоздал.

***

      Придвинувшись к хозяину дома чуть ближе, Коннор вновь ощутил сбой в системе. Это, конечно же, были «чувства». Рид напротив поглядел на него — вяло и совершенно покорно. В серых выразительных глазах, так красиво переливающихся в лёгкую голубизну, нельзя было не заприметить покорную меланхолию.       Андроид снова ощутил беспомощность.       Коннору захотелось прикоснуться к нему. Совершенно по-человечески, сделать это медленно и лишь затем, чтобы что-то зажглось и затрепетало внутри. У Рида были встрепанные от неуклюжих перемещений в пространстве волосы, такие совершенно живые и непокорные, заставляющие ощущать что-то особенное... Андроид нерешительно поднял свою кисть, пытаясь понять то, чем было это «особенное». Пальцы медленно коснулись высокого лба и невесомо отодвинули смятую прядь... Впутавшись затем в вихрь мягких, блестящих в бликах осеннего солнца волос.       Коннор прикрыл глаза, чтобы полностью осознать то, что система его начинает заметно теплеть. Но, пожалуй, повышение температуры было не только в биокомпонентах, но распространялось куда-то глубже, заливаясь в сознание, что сейчас полностью утонуло в Гэвине Риде.       Коннор всё же раздел его и аккуратно, будто боясь, поднял на руки, чтобы отнести в ванную.       Он был практически уверен, что после этого Рид может не пустить его больше на порог своего дома.       Вода была тёплой, и для андроида было очень важно, чтобы она не оказалось слишком горячей для недавних ран и ни в коем случае не коснулась порезов на шее.       Когда тело Рида погрузилось в воду, андроид немного расслабился. В комнате очень вкусно пахло маслами хвойных и была включена одна блеклая лампа. Рид, оказавшись в ванной, снова приоткрыл глаза, точно посмотрев прямо на Коннора. Андроид всё ждал и ждал, что сейчас он скажет что-то и, может, прогонит его, но детектив продолжал молчать.       Лучше бы он закричал или выгнал его. Лучше бы он хоть что-то сделал.       Коннор, переборов эти мысли, засучил рукава и забавно стряхнул со лба намокшую от брызг прядь. Он чуть помедлил, снова оглядев Гэвина. И протяжно вздохнул.       Небольшая ладонь мягко легла на плечо детектива и легко сжала его, массируя. Андроид поднял руку Гэвина и столь же аккуратно прошёлся по напряжённым мышцам, разминая их.       С каждой минутой Рид будто бы начинал глубже дышать, словно возвращаясь к трезвому сознанию, и Коннору очень хотелось, чтобы это действительно было так. Смотреть в пустые и такие стальные сейчас глаза было практически невыносимо.       Андроида не покидало ощущение, что он делает что-то не так — нагло и дерзко вторгается в чужую жизнь и пространство, не спросив при этом никакого разрешения. Но по-другому он не мог.       Он бы точно думал потом об этом целыми днями. Не простил бы себе отказ от самой большой и живой загадки в его жизни.       К концу водных процедур Гэвин действительно стал живее — тело его обрело какой-то тонус, он уже не был столь обмякшим, лёжа в тёплой ванной.       Коннор присмотрелся к его лицу. Он мог точно сказать, что скулы Гэвина выглядели куда выразительнее при этом освещении. На щеке Рида, почти что у шеи, рассыпалась пара совсем небольших родинок, и это было настолько красиво... просто невыносимо привлекательно. Андроид мягко провёл костяшками пальцев по контуру лица и замер, ощущая какое-то тонкое, едва уловимое удовольствие. И грусть.       Он с трудом вытащил Рида из ванной, промокнув при этом практически до ниточки. Не понять, зачем он поступил так нелогично — просто скорее хотелось достать его уже из воды и отнести в кровать, перед этим впитав влагу душистыми махровыми полотенцами.       Коннор никогда не забудет этот день.       Гэвин никогда не забудет такого Коннора.