***
Гэвина разбудило сообщение от Тины. Открыв глаза, он долго ещё лежал в постели, прислушиваясь к собственному организму. Это вообще казалось очень забавным. Когда люди узнают, что неплохо рисуют — они начинают рисовать; возможно, достаточно хорошо спеть простую песню — и вот уже хочется пойти в артисты, но что, если ты всего лишь жалкий человек, ловящий себя каждое утро на одной лишь мысли — дышать прекрасно? Сейчас, когда Рид вспоминал свой волнительный сон, ему было непривычно просто стоять, переминаясь с ноги на ногу, и заваривать чай в своей кухне. Это смотрелось нелепо — за окном бушует ветреная осень, а он вчера чуть не сгинул в холодной реке. И стоит здесь теперь, значит, просто радуется холодному кафелю под ступнями. Вообще, все эти утренние процедуры — подняться, умыться, сделать чего-нибудь попить — похоже, всего лишь способ запустить свой мозг. Рид всегда был уверен, что не нуждается в этом, всё в его жизни было спонтанным: он обычно вставал за двадцать минут до работы, направлялся прямиком в душ, а затем одевался и покидал дом. И что самое интересное — ни разу не спутал носки, не забыл ключи, утюг он включённым тоже не оставлял. Разве не чудесно? Рид не любил церемониться и имел поразительную способность избегать лишнего. Люди представлялись ему заболеванием в мире без лекарств — любой более-менее близкий человек в его жизни въедался в кожу болезненным зудом, и Гэвин совсем скоро осознал, что не может найти способа, как излечиться от него. Совершенно правильным решением было отказаться от контакта с болезнью, чтобы не заиметь её самому. Но сегодня он решил, что врать уже бесполезно, и он, Гэвин Рид, снова болен. Болезнь — неумелый букет совсем нелепых чувств, того, что заставляет тебя страдать. Желание всегда вызывает страдание.***
Гэвин Рид никогда не считал себя высокоморальным существом постмодерна, но сегодня что-то окончательно заклинило. Стыд. Его Гэвин ощутил буквально на десятую секунду взгляда в потолок, случайно нащупав свежие бинты на груди. Они были настолько аккуратно намотаны, плавно ложась друг на друга, что Рид прищурился и потёрся щекой о собственное плечо, давя в себе внезапный приступ нежности. Это ведь сделал чёртов Коннор, не разбудив его даже. Может, андроид насмотрелся "Мумии" двухтысячных и решил поиграть в погребение? «Что, блять, со мной не так?» — хрипло произнёс Гэвин в потолок и закрыл глаза ладонью, впившись ногтями в висок. Он сжал челюсть и вздохнул, не разжимая зубов. Его начинало трясти от одной мысли о том, что андроид спас его, что он увидел его таким — униженным и сломленным. Это неправильно. Коннор всего лишь машина с идеальным телом. Так почему в его сне он, Гэвин, с таким трепетом касался неживой кожи? Он не знал, как теперь смотреть в лицо железке, которое обычно ни черта не выражает, и вполне возможно — окончательно сошёл с ума, раз его тело и, что куда важнее, подсознание восприняли то, что делал Коннор, настолько… влюблённо. Вчерашний день проявлялся в сознании новыми и новыми красками, и чем упорней Гэвин старался прекратить думать об этом, тем чётче вырисовывалась деталь за деталью в памяти. Коннор, Коннор, Коннор. Рид думал о нём каждую секунду, как только ощутил себя живым, и ничего не могло отвлечь его от этой мысли. Но был ли он сам, существо из плоти и крови, живым? Рид прикусил губу, разглядывая напряженные струнами тонкие пальцы: они выглядели совершенно угловато и нелепо — когда он в последний раз ел? А потом в который уже раз завибрировал телефон. Очередное сообщение. Смс вновь пришло от Тины. Не от его ебучего робота, он-то, поди, не меньше прифигел от произошедшего. Рид тешил себя этой мыслью, когда всё же поднялся и прошёл в кухню за чаем. Наконец добившись нужной сладости, он присел за стол и попытался сосредоточиться хоть на чём-то: разглядывал швы на асфальте улицы, считал, сколько раз проехали мимо машины. Осенние деревья за окном не желали расставаться с листвой, они желтели как-то совершенно трусливо, цепляясь за свои иссушенные прохладой листья. Рид вспомнил, как пару раз замечал Коннора за подобными наблюдениями, когда они бездельничали в участке. Андроида прямо-таки завораживала борьба природы за жизнь: глаза были устремлены в одну точку, Коннор сжимал край подоконника, навалившись на него всем своим весом. Это так раздражало, но Гэвин не мог отвести взгляд, который случайно цеплялся за сосредоточенное лицо. Рид снова оглядел окружающее пространство, чётче вырисовывая картину произошедшего: кухня была совершенно чистой, словно вчерашний день был ненастоящим. Даже смятые листки вновь висели на холодильнике, прикреплённые на чёрные магниты. Пальцы лихорадочно скакнули по поверхности стола, и взгляд переполз с вида из окна на шторы сбоку — Гэвин осознал, что совсем забыл о своих цветах. Нигде не было ни контейнеров, ни растений, ни земли. Он бесшумно поднялся, прилипнув ступнями к полу, и медленно направился к скрытому углу окна, чтобы затем, чуть помедлив, отдернуть ткань. — Блять, блять, чёрт! — взвыл он и сделал шаг назад, согнувшись в истерике. — Как такое возможно? На подоконнике стояли те самые контейнеры. Куски земли вперемешку с их прошлым содержимым, что Рид увидел вчера, никак не вязались с нынешним их внешним видом. Из почвы абсолютно неуклюже торчали остатки того, что, похоже, пережило падение, и цветы продолжали благоухать — Гэвин ощутил это, открыв путь воздуху с серого подоконника в дом. Какова вероятность, что та маленькая веточка, торчащая из земли сейчас, выживет, будучи настолько сломанной? Какова вероятность того, что он сможет настолько же прямо смотреть ему в глаза теперь? Сможет ли он уволиться, чтобы не сгореть от стыда… И от той волны разливающихся по телу совершенно новых чувств? Рид упал на стул, уперевшись локтями в колени. Руки впутались в волосы, нервно их сминая. Сейчас больше всего хотелось просто взвыть. Он не заслуживал этого всего. Не заслуживал новой жизни, такой явной и чистой заботы, которой в глубине души всегда желал. До вечера оставалось всего лишь пару часов, а Гэвин так и не нашёл в себе сил ни на что: он не вышел на улицу за едой, не ответил на смс Тине, не сходил в душ. Ленивым шагом он всё же миновал кухню, шумно упав на диван в зале. На столе лежал конверт, и Рид потянулся к нему, подцепив двумя пальцами. Он нехотя порвал верхушку и достал справку с лаконичным сообщением. Ив Хансен подлежит выписке из частной психиатрической клиники Детройта. По датам это было вчера и это позволяло догадаться, где Айвон смог найти ключи от его дома. Бумага выскользнула из рук, вспорхнув на пол, и Гэвин прикрыл глаза, чувствуя полное опустошение внутри. Он хотел взять курительную трубку, лежащую на столе, но быстро избавил себя от этой мысли, перевернувшись на бок. Его пребывание в таком состоянии оказалось недолгим — из коридора послышался стук, от которого Рид неконтролируемо повёл плечом. Он спешно поднялся с дивана и направился к двери. — Детектив. Знакомый голос заставил резко отшатнуться назад и застыть на месте. Рид замер, сдерживая внезапно сбившееся дыхание. Стук его сердца, казалось, слышался прямо в голове, отрезая напрочь возможность трезво мыслить. Звук повторился. — Гэвин, я знаю, что ты там, — прозвучало увереннее. Коннор замолк, а потом добавил чуть тише: — Открой, пожалуйста. Последнее было сказано совершенно незнакомым Риду голосом — мягким, с хрипотцой, похожей на помехи — видимо, динамики андроида не позволяли говорить с такими частотами. Пересиливая накатившую волну страха вперемешку со стыдом и смущением, Рид сделал шаг, опустив руку на замок. Звук отворяющего механизма показался пронзительно громким, и время текло нелепо медленно — Рид прищурился, чувствуя себя совершенно мерзко. Когда дверь приоткрылась, в проеме показалось что-то белое… Цветы. Мужчина ошалело взглянул на огромный букет и, ощутив напор гостя, шагнул назад, пропуская его в коридор. У Коннора в руках был невероятно красивый и большой букет белых лилий. Их было неясно сколько — они едва умещались у андроида в руках, расположившись совершенно небрежно и перекрывая собой большую часть его лица. — Что это? — тихо выговорил Гэвин, понимая, что снова теряет остатки воздуха в лёгких. Рука машинально потянулась к груди, сжав одежду у солнечного сплетения. Рид ощутил, как неясный жар охватывает всё тело, заставляя сгорать в румянце его лицо. — Что это, блять, такое, Коннор? Андроид замялся, стоя на месте. — Я посчитал, что ты не пустишь меня, а если и сделаешь это, то прогонишь. Ты поверишь мне, если я скажу, что сам не понимаю, почему сделал это? Я просто подумал о тебе, когда увидел эти цветы. Рид криво ухмыльнулся, пробежавшись взглядом по красивым изгибам лепестков. — Белые лилии? Коннор снова сделал шаг и с намерением вручить подарок протянул цветы Гэвину. Руки человека дрожали, когда он машинально потянулся навстречу, ощущая легкими сладкий аромат свежих соцветий. Они были настолько белоснежными, что заставляли отводить взгляд от своей чистоты цвета и новой волны безумного смущения. — Прости меня, Гэвин, — вновь обратился Коннор, когда подарок наконец оказался в руках у Рида. Хозяин дома так и стоял с ним в руках, не зная, что сделать и сказать. Услышав эти слова, детектив заметно напрягся, сдерживая дрожь по всему телу, и свёл брови, собираясь что-то сказать: — За что, железка? — удалось выговорить всё же. Голос не желал повиноваться хозяину — он скакал по тонам, выдавая бешеное волнение. — Я не хотел, чтобы ты лишил себя жизни, Гэвин, я влез в это, — андроид пытался словить взгляд Рида, смотря прямо, — и наверняка задел тебя. Вид у Коннора был до безумия милым, именно это слово возникло в голове Рида — тёмные волнистые пряди разметались по голове встречным ветром, и, будь андроид человеком, то Гэвин бы посчитал, что напарник бежал к нему после смены. Внутри всё утонуло в истоме, когда Рид заметил пыльцу на чёрной водолазке и машинально перебежал взглядом на расслабленную линию губ. — Ты нравишься мне. Рид почувствовал головокружение и вязкое онемение внутри. Он тихо зарычал, пытаясь сдержаться, чтобы не закричать. Все эти чувства, преследующие его с самого утра, нахлынули новой волной, вызывая ещё больше страха. Но Коннор напротив был столь же растерян, и это вызывало неконтролируемое желание… В голове творилось что-то непонятное — стекло билось о стенки сознания, звеня кислым, протяжным звуком. Дыхание Рида стало каким-то новым, сладко-сдавленным, и, отложив букет так, словно стояние с ним на деревянном паркете было физически терзающим занятием, Рид, шатаясь, приблизился к гостю, чтобы затем крепко прижаться к ничего не предполагающему андроиду и нервно смять облегающую ткань у лопаток. — Что же ты творишь, — он потерся носом о плечо напарника и стиснул челюсть, закрыв глаза. Мир плыл, внутренности его плыли тоже. Он точно чувствовал, будто плавится что-то в груди. — Какая же дурная железка. Коннор стоял, не шевелясь, но спустя пару секунд он двинулся, ломано и жадно обвивая талию Рида руками. Он вжал его в себя и тяжело взволновался грудью, опустив голову ниже. Тёплые губы упали на лоб Гэвина, заставляя его вздрогнуть от неожиданности, холодящего стыда и какого-то дикого, истязающего ожидания. Все чувства разом сбежались к этому едва влажному прикосновению, он совершенно потерялся в объятьях сильных рук. Даже ему самому непонятно было, чего он сейчас желает, но Рид точно уверился, что эти чувства, заставляющие с такой силой хвататься за тонкую материю водолазки, казавшейся очередным слоем совершенно лишней кожи, — все эти импульсы слабого тела — они тянут на самое дно подсознания, где каждый моток ощущений сгущается, доводя до почти что физического сгорания. Голова машинально дернулась вверх, и Гэвин встретился с чёрными, блестящими в свету коридорной лампы глазами. Там внутри пылали какие-то искры искусственных механизмов, и это выглядело очаровательно и пугающе до смерти. Ему, Гэвину Риду, нравилось это, нравился весь этот ненастоящий человек, настолько живой внутри. Коннор урывисто подался вперёд и опустился к чужим губам, скользнув по ним своими совсем нежно. Это было так неумело, но настолько искренне, что Гэвин не в силах был сразу оттолкнуть его. Он едва сдерживал дрожь, точно уже понимая, что ему снесло крышу. Коннор неживой, у него вообще есть пол? Почему так тяжело внутри, когда он думает об этом? Рид выпутал руки и отстранился, задыхаясь от духоты. Это сжигало изнутри, он обессиленно ударил пару раз кулаком в грудь Коннора, заставив его совсем расслабить объятья. — Ты сломал меня, блять, чёртов андроид, — выговорил он, ссутулившись и тяжело глотая воздух, плечи его ходили вверх-вниз урывками, — не я тебя, блять, механическую игрушку, сломал. Коннор так и застыл на месте, совершенно напуганный, похоже. Водолазка на нём была скомканной клочьями, оголяла бледный живот и косую пару мышц на нём. Заметив это, андроид отвлёкся от сверления взглядом стены рядом с Ридом и наконец поправил ткань, пряча участок красивой кожи. Рид снова обратил внимание на цветы, лежащие на тумбе. Букет почти развалился — блестящая плёнка, и так с трудом держащая их вместе, была совсем смятой — такими цветы всегда были в руках у брата. Мать раньше часто дарила им обоим букеты. Она любила Эла до безумия, а Гэвина — до смерти, и счастлива была, когда они втроём пропадали в оранжерее. Рид до сих пор помнит те дни, полные влажной духоты стеклянных стен. Брат не так любил собирать букеты, предпочитая сидеть за рабочим столом в углу просторной постройки — Гэвин с мамой вечно шутили и смеялись над его излишним трудолюбием. Гэвин до сих пор вспоминал и задавался вопросом — почему мать всегда оставляла на столе Эла семь белых мальв? Руки у их матери были хрупкими и совсем нежными — сама она, небольшого роста, голубоглазая и светловолосая полячка, часто смеялась над этим — большие букеты с такими миниатюрными руками не соберешь. В четырнадцать лет Рид знал язык цветов, умел сочетать их до ужаса прекрасно, но не спешил пользоваться этим в общении с девушками. Собранные в определённых сочетаниях соцветия значили для него куда больше, чем просто красивый подарок. Тем не менее, он часто ставил на стол Эла в их комнате самые разные букеты, с интересом наблюдая за реакцией брата. Близнец всегда как-то совершенно сконфуженно глядел на этот жест внимания — пожимал плечами и отводил взгляд серых глаз — будто не ему они были предназначены, не ему, убивающему круглые сутки на казавшиеся тогда пустыми чертежи. На выпускной мама с Элом подарили Гэвину огромный куль тех самых белых лилий, поразительно похожих на те, что принёс Коннор. Тогда Рид ощутил бешеную смесь чувств — неестественной нежности по отношению к любимым близким и дикую ненависть к брату, что так наигранно закрывает глаза на проблемы семьи. Эл заприметил эти чувства во взгляде Рида и холодно ухмыльнулся, поправляя ворот белой рубашки. Он тогда уже начинал отращивать волосы, и они забавно путались на ветру, создавая на голове брата воронье гнездо, если их периодически не приглаживать. Риду внезапно показалось, что Эл о чём-то молчит, и молчание что-то точно означает. Так оно бывает — отсутствие слов является тоже словами, и чёрт знает, как это объяснить. С этими мыслями он крепко прижимал букет к груди, когда смотрел в объектив фотографа. Снова стоящие рядом мама с братом делали его по-настоящему счастливым, но внутри засело камнем сомнение, что всё это лишь спектакль, сделанный для отведения глаз. Это же Камски. Бизнес-индустрия по упаковке счастья. Как они сами могут быть несчастны? Пожалуй, лишь цветы были той малой частью искренности, на какую семья Камски тогда еще была способна. Именно цветы помогали сказать то, о чём они предпочитали молчать.