***
Ночью сквозняк отворил форточку, и в комнате разлилась прохлада. Лёгкие тени клёнов раскрасили стены темными пятнами, коснувшись тонких век спящих. Рид проснулся, ощущая, как тёплые ладони оглаживают живот; а потом они сжали талию с новой силой. Притянули ближе. Лопатки упёрлись в чужую грудь — она всё вздымалась и вздымалась. Мерно. Коннор пах хвоей. Пах природной свежестью и меланхолией. Рид старался не двигаться и просто вдыхать запах тела, обхватившего его сзади. Коннор пах надеждой и, чёрт возьми, счастьем, накрытым тонким пуховым одеялом. От внезапного потока мыслей Рид поежился и невольно завозился. — Ты проснулся?— прозвучало прямо над ухом. Едва тёплое дыхание коснулось кожи, заставляя вздрогнуть от того, насколько это приятно, машинально скользнуть ногой вдоль гладкой простыни. Ступни коснулись ног Коннора, тёплых человеческих ног. — У меня две мысли,— прошептал он сипло,— почему ты здесь и такой тёплый, как грелка? Это было наказанием с утра — будто в ответ рука ловким движением выскользнула из-под бока человека, и андроид приподнялся на локте. Риду многого стоило, чтобы удержаться и не заскулить возмущённо, но ведь это он должен был вывернуться и сказать, что этот дом не принадлежит андроиду ни на капельку, и вообще, у них, железок, прав-то нет. Пока что, по крайней мере. — Температура тела андроида выше, чем у человека. Тебя сильно трясло, когда мы вышли из душа, а я не хотел уходить,— Рид не видел лица говорящего, но чувствовал улыбку, с которой говорил андроид.—Ты, наверное, голоден? Хозяин дома открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же поморщился и зашипел: — Еба, моя челюсть. Просто болит. Адски. Гэвину хотелось завыть во весь голос ещё пока годными связками, заскулить от бессильной злости на самого себя и много чего ещё. Чтобы было громко совсем, чтобы все слышали, что он продолжает с этим бороться. Когда Гэвин Рид успел стать таким ручным, и почему сейчас, лёжа на кровати, он не находит в себе сил вообще сказать что-то против? Тёплая пластиковая грелка, как условно обозначилось в голове, ловко спрыгнула с нагретого места и через секунду скрылась в глубине квартиры, вышагивая в любимых штанах Рида: и почему именно они? Это вселенская интуиция — схватить в шкафу самое заношенное, едва ли не до дыр, и обязательно надеть первее. Удивительно, как он приспособился к жизни в его квартире — ходил совершенно уверенно и спокойно, точно жил здесь давно. Рид безмолвно наблюдал за происходящим, и ему оставалось только завидовать сверхъестественной активности робота; это очень мило, к слову говоря, ещё и полезно; самому иногда хочется быть немножечко железкой — нервов и здоровья много, в общем-то, а чего ещё нужно — иди и твори дела. Руки вытянулись над головой — Рид любил потягушки: любил ощущать каждую пока ещё на что-то годную мышцу рук, эту приятную боль в спине. Прогнуться в пояснице и расслабленно замычать. Просто прекрасно. Одно лишь не переставало раздражать — в кровати становилось прохладно — Гэвин стыдливо поджал губы, вспоминая вчерашние события, и перевернулся, трагично клюнув носом мягкую подушку. Вполне ожидаемо, что челюсть болела так дико — ещё болели зубы, будто внутри произошло воспаление — то, как безжалостно он водил по ним пальцами, как ласкал этими же пальцами собственный язык, прогибаясь под ладонями напарника — даже сейчас это вызывало в паху болезненное напряжение. — Чёрт, ну и выдался же Кэнди Флип*,— на выдохе произнёс он, оглядывая груду лекарств на тумбе. Там была целая радуга цветов, каждый из них, без сомнения, что-то за собой влёк. Тина, будучи у него в гостях, всё время по-женски цыкала, смотря на разбросанные флаконы и пластины. Ну а что — у каждого свои краски жизни. Про себя Рид отметил, что за три дня он ни разу не закинулся антидепрессантами, забыл об элениуме, и невозможно, но факт — был как стёклышко чист, если бы не вчерашнее. Но сейчас внутри было болезненно пусто. Коннор ушёл, и всё, чего хотелось — это снова ощутить что-то живое рядом. «Это ненормально»,— в очередной раз промелькнуло в голове, и мысль эта становилась мантрой, подозрительно заевшей как сломанная пластина в сознании. Трип посадил психику, выпотрошив все эмоции, убив гормоны радости на ближайшую пару дней. Зато то, что он испытывал вчера, стоя в душевой... Чёрт, он чувствовал оргазм, он точно его чувствовал — от одной фантазии о поцелуе... Что-то явно пошло не так. Рид был обычным среднестатистическим жителем штатов — без особых предпочтений, напротив, он избегал общения, и в жизни его был единственный человек, которого он любил — Бэкка. И это странное чувство, когда ты совершенно не понимаешь, как что-то произошло в твоей повседневности, сделав ее аномалией — откуда-то взялся Коннор, и сейчас он буквально обосновался здесь. Лежи-лежи, Гэвин Рид, у тебя есть время подумать. Совсем скоро по комнате расплылся запах плавленного шоколада. Тёплый, бархатистый и какой-то совсем детский. Он пил его в Академии с Тиной едва ли не каждый день. Рид любил подругу — она всегда поддерживала в нужный момент и спокойно реагировала на его колкости. Ставила человеческие диагнозы, говорила, мол, Гэвин, ты — хороший парень, симпатичный и умный. Найдёшь ты своё. Тина была умна и прекрасно уравновешивала его вспыльчивый характер, и чего-чего, лапшу на уши повесить умела. Коннор вошёл в комнату с подносом, неуклюже балансируя, когда переступал дверной порог. Рид фыркнул и слабо улыбнулся, опустив ладонь на болезненно ноющую щёку, и продолжил наблюдать за всем этим, чуть ссутулившись. — Ты где его нашёл?— он из последних сил скрывал улыбку, но та так и норовила возникнуть на уставшем лице с огромными мешками под почти бесцветными в контрасте глазами. Коннор присел рядом, внимательнее рассматривая Гэвина. Рид посмотрел в ответ, столь же нагло прогуливаясь глазами по симпатичному лицу. Взгляд задержался на насыщенно красных губах, и как-то инстинктивно и неуклюже рука потянулась к своим, оглаживая большим пальцем чуть припухшую нижнюю. По телу прокатился разряд тока. «Чёрт, это было... просто божественно»,— промелькнуло в голове. — Держи свой шоколад и драже. Кажется, я немного сжёг, когда варил,— Коннор опустил поднос Риду на колени, усевшись на краю кровати, глаза его блестели в задумчивости. Он был расслаблен. — Знаешь, они слишком твёрдые, чтобы я их ел,— признался он всё ещё сипло. Это ж надо было так кричать.— И не делай так больше. Не нужно вот этого вот. Без диода Коннор был ещё большей загадкой, чем какие-нибудь странные кратеры посреди каньонов, что показал Discovery как мировую сенсацию, да вообще чем-то глобально-охуенно неясным — можно было только гадать, что значил этот долгий и внимательный взгляд. Глаза, обрамлённые густотой ресниц, красиво переливались в послеобеденном свету. Рид ощутил волну мурашек, вспоминая мягкость кожи под пальцами. Текстуру тех трёх небольших родинок. — По тебе видно, что ты не способен элементарно встать, Гэвин. Судя по твоим зрачкам, ты всё ещё не в порядке. Послушай, правда, не делай так больше, это вредит тебе. Токсины в мозг в твоём возрасте, ты и сам понимаешь, что почти смертельны, а ещё у тебя болит всё тело, я вижу. Риду стало смешно. Он горько ухмыльнулся, запустив пятерню в мягкие волосы. Он жил так третий год. Моментами от трипа до трипа, перекрываемыми работой. Он мог с уверенностью сказать, что в последний месяц его кровь не была чистой ни единого дня — в ней было обязательно что-то. Вполне возможно, что он стал зависим. Только сейчас хотелось вовсе не очередной дозы веществ. — Я так живу. Знакомься, это мир Гэвина Рида. Ебучее дно жизни, и тебя сюда никто не звал. Коннор чуть свёл брови и потянулся к руке человека, легонько её обхватив. Она была меньше его собственной. Где-то кожа была погрубевшей — Коннор сжал хрупкую кисть, огладив большим пальцем костяшки. Ладони были чуть влажными — Рида знобило. — Я сам так решил,— заключил, не отрываясь от созерцания мужских рук, Коннор. Он чувствовал нежность, и ему нравилось это. Человек вздрогнул, встретившись с вдумчивыми тёмными глазами. Стиснул челюсть, но она отозвалась дикой болью, и он протяжно застонал, чувствуя полную беспомощность. Колени ныли, он был уверен, что сможет ходить ещё пару часов только со скоростью улитки из французского ресторана. — Что ты решил, жестянка?— кинул Рид, неуклюже выпутывая руку из чужого хвата. Неясно, что он хотел услышать. Внутри было пусто, но в то же время спокойно. Он всё же взял с подноса кружку — нелепо-синюю, в лиловый горошек, даже по форме напоминающую горшок для цветов. И боже, какой она была тёплой, забавной и... Риду захотелось плакать. Как тупой девчонке из сериалов. Ему никогда не делали по утрам горячий шоколад. Никогда не приносили это вот так, просто. Весь его дом был воспоминанием о Бэкке. Смешением двух миров — серого, полного апатии и обесценивания существования. И вот этого девичьего радостного безумия — глупых чашек, зелёно-вырвиглазных обоев и странных аксессуаров, раскидываемых по дому с весёлым смешком. Теперь мир Гэвина наполнял Коннор. И это было практически не ощутимо внешне — андроид не стремился показать, что он теперь здесь, он, напротив, играл по его, Рида, правилам. И если бы хозяин дома сказал ему снять его одежду, то андроид точно бы послушался. Коннор не принёс в его дом ничего, кроме пары ебуче-идеальных туфлей на пушистом коврике коридора и тех лилий, запах которых даже сейчас ощущался в воздухе. Коннор при всей вежливости и иллюзорной обходительности не церемонился, он просто втиснулся в душу. Он пропитал Рида ароматом домашнего шоколада и цветов, он облил его заботой, искренней и вызывающей негодование от того, что сам Гэвин не в силах этому противиться. Коннор заставлял жить. Гэвин закашлялся и сильно прищурился. Он обратил внимание на улицу. Там, за окном, шелестели листья и моросил дождь. Деревья стали более бронзовыми и шатались в такт потоков ветра. Чёрт. Красиво. Когда он смотрел на это и думал о чем-то столь приятном? — Не хочешь пройтись или проехаться? Мы заберём твой мотоцикл. Я оставил его на том месте у реки, потому,— андроид на секунду замялся, подбирая слова,— потому что анализ показал, что с вероятностью в 70% ты бы был недоволен,— мастерски уклонился от ответа. — У меня убиты колени,— грустно отметил Гэвин,— но я, пожалуй, переживу это. — Тогда нам надо переодеться,— заключил Коннор ровным голосом,— И, Гэвин. Я полил цветы, но... Рид понимающе кивнул, вспоминая события минувших дней. Он ощутил отголоски истерики и положил ладонь на сухие губы. Чтобы просто немного прийти в себя. — Многие завяли. — Чёрт,— прозвучало совсем тихо. В комнате повисла неловкая пауза. С этим придётся жить.***
Дорога сегодня казалась особенно приятной. Туда, куда деловитыми и ёмкими комментариями направлял Рид Коннора, вела совсем старая дорожная полоса — с заплатками-шрамами — со временем дома редели, всё чаще попадались лесополосы с самой разной растительностью. Когда не осталось ничего, кроме полосатых дорожных оград и линий деревьев, Рид наконец кивнул и предложил затормозить. Он неуклюже переступил преграду, забавно скользя по склону вниз. Почти не оглядывался, шёл так, как позволяли больные ноги, упрямо вперёд, ожидая чего-то важного будто. Спустя десяток минут Коннор стал различать слабый плеск воды вдали. Он видел только спину человека, и человек стремился куда-то, завороженно, забыв внезапно обо всём. В конце концов он остановился и шумно вздохнул, набирая в лёгкие влагу. — Собственно, смотри. Немного приключений на обочине, и вот он здесь. Мини-океан Сен-Клер, только твой. Коннор как-то неуверенно сделал очередной шаг вперёд, завороженно замерев. Речная полоса, открывшаяся взору, была красивой и, можно поклясться, почти бесконечной. — Это...— слова не хотели подбираться. — Это самое прекрасное, что я когда-либо видел,— склонив голову, вдумчиво заключил Коннор. И улыбнулся так, что в груди у Гэвина заныло. Улыбнулся совсем незаметно, одним уголком губ, и свёл слегка домиком брови в какой-то светлой и счастливой грусти. Ветер шевелил темноту волос, и выглядел Коннор по-настоящему живо — весь трепетал, просто стоя и глядя на речную гладь. В ней отражалось предвечернее солнце, принимающее слабый апельсиновый оттенок. Сероватые тучи расплывались мелкой рябью реки, и блестела она, словно её посеребрили. — Почти как твой корпус. Красиво, да?— Рид сказал это тихо, будто боясь потревожить красоту момента. — Никогда бы не подумал, что братья Камски провели своё детство здесь,— забавно помотал головой андроид, зачерпнув речной песок и опускаясь вниз, чтобы сесть на грунт. — Это да. Мы не очень любили все эти мероприятия,— вздохнул собеседник, упав на влажную почву рядом. От трения резины кед о поверхность происходил забавный скрежет.— Бля, мне снова как будто семнадцать. Каких визуалов мы тут только не наловили. Эл знал, где достать хорошей кислоты. — Элайджа выглядит совсем иначе, чем ты его описываешь сейчас. — Типа того. Его кожура перед прессой и незнакомыми выглядит очень эффектно. Но пирсинг, как я, он не снял. Мы были типичными детишками богатой семейки — позволяли себе всё, будучи ненужными занятым родителям. Вон, видишь ту водяную вышку? Точнее, её остатки. Это Эл её взорвал при очередном опыте. Он такой же отбитый экспериментатор и сейчас. — Я заметил,— коротко согласился андроид.— Он предложил мне застрелить Хлою. — Чёрт, светловолосую девицу? И ты сделал это? Рид не успел сообразить, что сказал, похоже, чего-то лишнего. Он лишь заметил, как внезапно потух взгляд Коннора, и он обнял, притянув ближе, колени. Одежда у них обоих уже была влажной от прибережной почвы. Смятой и немного грязной. С реки начинал доноситься вечерний ветер. Коннор молчал, и Рид молчал тоже. Он не знал, как быть в такой ситуации, в конце концов, он не знал — как вообще общаться и думать о чувствах кого-либо, он ведь всю жизнь поступал, как хотелось. В свету вечернего солнца волосы Коннора отсвечивали темной рыжиной. Они переливались в руках ветра, а кожа андроида так красиво отражала свет, что казалась хрупкой и хрустальной. — Да. Андроид не пошевелился, сказав это. — Почему?— решил всё же спросить Рид. — Я не хотел признавать то, что меняюсь. Мне нужно было доказать себе, что я стабилен. Что не могу чувствовать. Рид прикрыл глаза, ощущая, как режет тихий и явно расстроенный голос его собственное сердце. — А в итоге?— продолжил давить человек. — Гэвин, чего ты добиваешься?— тихо с нотками помех сказал андроид и уложил голову боком на острые колени. — Я жалею обо всём этом. Я сделал много ошибок. И прикрыл веки, замер, словно вырубился. — Чёрт, прости, железка,— Риду внезапно стало стыдно. Стыдно за то, что он зачем-то спросил это всё, зная, что это неприятно Коннору. — Я тоже разрушил жизнь всех своих близких. Мамы, Эла и,— он закрыл глаза, чтобы не занервничать вновь: андроиду же помогло,— Бэкки. Коннор поднял голову с колен. И снова поглядел вдаль, нахмурившись, прямо на раскуроченную вышку. — Ты часто бываешь у брата в гостях? Он ведь твоя семья. — Я не знаю, кто он сейчас для меня, Коннор. Я был там, и не раз, и эти куклы... — Рид почесал покрытую щетиной щеку, пытаясь подобрать слова. — Знаешь, Элайджа всегда был немного странным. Но когда он ушёл, что-то пошло не так. Хлоя. Я был у мамы в гостях, и кто-то позвонил в дверь. А когда она пошла открывать, спустя десяток секунд... Коннор молчал, а Рид вновь ощутил внутри дикую боль. — Блять, благодари то, что сидит там наверху, что тебе никогда не доводилось слышать истошные вопли своей матери. Речной ветер засипел над ушами, опаляя поалевшие щеки человека. Он механически поправил ворот кожанки и ощутил, что совсем на взводе — странно было вообще, что он мог ощущать что-то столь сильное после прошлого дня. Он склонил голову, подставляя левую щёку холоду. — Она кричала так, словно в неё нож всадили,— кулаки сжались до побелевших костяшек.— Я был там через минуту, а мама уже успела упасть на колени, вся покрасневшая, в слезах. А напротив эта... Кукла. Хер знает, что у Эла было в голове, через столько времени прислать девчонку с кружком на башке. А она стояла, сухо улыбаясь, совсем пластиково. Мама вцепилась в меня и кричит, понимаешь, «Это не то, чего я хотела». Повторяет, как безумная. В тот день я понял, что всё кончено. Больше нет семьи. Я долго ходил и молчал, ждал, пока мне кто-то что-то скажет. А потом пошёл и сменил к чёрту фамилию. Почему всем в этой семейке можно было творить, что хочется? И мама очень быстро ослабла. Буквально на глазах. Отец с того дня ни разу не заговорил со мной. В голове стало пусто, и что-то вновь сцепило виски. Было бессмысленно их тереть — боль нарастала с каждой секундой. А в глазах то и дело множились цветные вспышки. Коннор наклонился к Гэвину, подтолкнув его плечом. Это было понимающе, так, как того требовала ситуация — без лишних слов и действий, простой жест поддержки — вот гляди, я тут, ты не один. — Гэвин. Я могу предложить тебе свои колени. Тебе нужно немного полежать. Через час нам нужно быть в участке. Просто расслабься, хорошо? И Рид расслабился. Ну можно же хоть раз в жизни послушаться и довериться по-настоящему. Ведь это смертельно необходимо. Довериться полностью, до последней капли оставшейся души. Он послушно кивнул, позволяя чьим-то до боли знакомым рукам с механически выверенными движениями обхватить себя и уложить, словно маленького, на немягкие ноги. Коннор не был женщиной, он и человеком не являлся, но это были самые лучшие живые подушки, самые удобные и желанные. — Может быть, ты чего-то упустил. Что сказала Хлоя? Твой брат не сделал бы чего-то просто так. Нам нужно подумать, обсудить это потом. Хорошо? Силы нашлись лишь на то, чтобы слабо помотать головой. И андроид замолк. Разговор закончился естественно, словно решилось всё без слов. Коннор любовался закатом, изредка следя за Ридом. Он всё глядел и думал, как прекрасно иметь детство, воспоминания — какой настоящей они делают жизнь. Эта глубокая трагедия Рида, несущего её в себе не один десяток лет — как горько и в то же время пронзительно прекрасно иметь её. Пальцы очертили правильный подбородок, Коннор изучающе огладил контур похудевшего лица. Это успокаивало их двоих. Гэвин утопал сознанием в сером небе над головой, и болезненное лицо его освещало рыжее солнце. Они внезапно для себя встретились взглядами, и он поморщился, поджав забавно губы. И руки его дернулись, опустились на лицо. — Чёрт, это всё так... Неправильно. Я не знаю, как мне с этим поступать. Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, чтобы был рядом. Рид, казалось, захлебнулся воздухом, всхлипнув. И внутри Коннора всё сжалось. Замельтешило из стороны в сторону — Коннор замер, снова ощутив жар. Словно Гэвин снова прыгнул с моста, словно вновь андроид осознаёт его значимость, необыкновенную ценность обычного человека в своей жизни. — Гэвин, я,— едва слышно начал он,— могу ли я считать это взаимностью на мои... чувства? Это молчание было слишком тяжёлым. Чёрт его знает, откуда появляется это ноющее чувство в груди, приятное, вяжущее, означающее безумную влюблённость. Заставляющую ломать уклад жизни, вплоть до неловких телодвижений и бегущего в груди сердца. Рид совершил смазанное движение головой — это был какой-то слабый кивок, но что он значил для них обоих? Одно движение — и мир становится другим. Одно движение, шаг на пути к пониманию себя, к своему собственному счастью, что внезапно накрывает вперемешку со сладким страхом. Можно тебя поцеловать, Коннор? Ты такой чертовски близкий. И скулы у тебя, словно лепестки. И весь ты светлый, как цветок. Пахнешь как природа. Гэвин приподнялся, подпирая себя локтями. Потянулся к чужому, такому красивому и близкому лицу. Огладил эти крупинки-родинки. Впутался в копну торчащих в разные стороны волос. И кивнул увереннее, прикрыв глаза. — Снимай. Он был уверен, что андроид это сделает. Когда он открыл их, Коннор стал настоящим. Теперь он был перед его глазами — с почти что рыжим от заката пластиком, безбровым и с плавным изгибом темных скул. Но его Коннором. Совершенно таким же — с аккуратной, привлекательной линией губ и шоколадным стеклом глаз. Рид был с Коннором, которого он решил, что, похоже, полностью и бесповоротно любит, даже такого занудного порой и прямолинейного до абсурда. Коннор потянулся навстречу и едва ощутимо пробежался пальцами по побледневшей коже, опустил большой палец на уголок нижней губы, чуть надавив. Рид рвано вздохнул и двинулся навстречу, прося тёплых губ. В голове потухло всё. Только плеск реки и мелкие капли, доносимые ветром до лиц, говорили о том, что он ещё в своём теле и не умер в руках у... ...того, кто утопил его в мягкой, блекло-синей влюблённости. Меланхоличной, неизбежной, едва тёплой и сладкой. Рид снова тонул, тонул в Конноре и его неспешных, но более уверенных движениях губ — и в том, как мягко андроид оглаживал подбородок, углубляя поцелуй, и в том, как глубоко дышал. Они отрывались друг от друга на секунды, неуклюже сталкивались носами вновь, целуя и целуя друг друга отчаянно. Не веря в совершенно одинаковой степени, что могут чувствовать что-то подобное, сносящее крышу настолько. Рид отпустил опору, схватив в охапку потеплевшее лицо — Коннор поймал его тело и прижал за талию к себе очень близко. Рид отстранялся и глядел иногда. Как-то испуганно нахмурившись и столь же ошалело. Казалось, ему хотелось плакать — воспалённые глаза слезились от ветра. Коннор улыбался своей лёгкой и настолько человеческой улыбкой — немного дурной, с нотками растерянности, но точно идущей от души. Наполняющей в ответ теплом. Гэвин обвёл белые губы кончиком языка, проскальзывая внутрь тёплого рта, а Коннор вздрогнул, глубоко и резко вздохнув. Хотелось мычать от удовольствия — как же было необыкновенно — они здесь, только вдвоём, по-юношески горячие, измазанные в приречном грунте, такие совсем испуганные и восхищённые. Взаимно потонувшие во внезапной и необъяснимой влюблённости. Андроид так забавно смущался, это было в его неуклюжих и нежных повадках, едва ощутимой дрожи. Он сильнее обнимал Рида, и выглядели они как дураки, прячась от сквозняка и от мира вокруг. Гэвин отстранился и мазнул губами по пластику рядом с ухом. А андроида будто и не было здесь, он прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. — Я с ума схожу,— в горле пересохло, и Рид немного закашлялся. Это будто позабавило Коннора, внезапно поглядевшего прямо в глаза Рида. Смело и совсем по-простому. Бледная кожа проступила на расслабленном лице, и андроид откинулся на расставленные за спиной руки. — Почему? — Как ребёнок песочницу, хочу унести это всё домой. Ну или хотя бы жить здесь в палатках, как дикарь. Как же надоело-то всё. — К слову говоря, тебе лучше не попадаться на глаза Тине. По-моему, она будет в ярости.