***
Гэвин Рид редко выходил на улицу утром. Гэвин Рид редко бежал. Редко бежал вообще откуда-то, пускай и от себя. Никто не заметил, как опустел дом в конце улицы, совершенно непримечательный небольшой белый домик — с подоконника исчезли контейнеры, а из шкафа пара комплектов одежды. Гэвин Рид уходил небрежно, как-то испуганно и тревожно — ворвался в дом, будто где-то там, на любимом диване его ждёт кто-то, и он не знает, как ему поступить, куда бежать, чтобы не увидеть этого «кого-то». Впервые в своей жизни Гэвин хотел всего, не разбираясь в себе совсем. Весь этот дом стал сплошной раной, сгустком больных воспоминаний о счастье и полнейшем несчастье. Этим кем-то, кого он боялся и в глубине души хотел увидеть, точно должен был быть Коннор. В доме Гэвина Рида было пусто.***
Хлоя всегда подходила незаметно, но Элайджа легко угадывал её появление с точностью до секунды. Они иногда шутили — что в ней, его первом ребёнке, есть его часть души. В этот день личная помощница была взволнована, выходя на балкон. — Элайджа, — в руках сжимались отчёты — это ее успокаивало, — там, на крыльце… Тебе лучше посмотреть. Элайджа оглянулся на босую блондинку: она выглядела миниатюрно и необыкновенно эмоционально. Девиация Хлои сделала её ещё более нежным и мягким цветком, каким она могла показаться на первый взгляд. Неожиданный гость явно ее расстроил, Хлоя знала, что Гэвин её ненавидит, и не могла с этим ничего поделать. Разглядывая голые плечи Хло, Хозяин дома держался чуть позади, следуя за ней — спустя полминуты они оказались в небольшом кабинете, по-девичьи ухоженном. Он подошёл к мониторам — на том, что показывал крыльцо, сейчас был виден… Человек очень дорогой и непонятный даже собственному брату. Элайджа потерял самообладание, но лишь на секунду, он чуть свёл брови, наткнувшись на одну-единственную мысль. Что-то произошло. Гэвин Камски ни за что бы не приехал просто так.***
— Ну привет, — Элайджа предпочёл открыть сам, до конца не понимая, что сказать. Он спокойно поправлял манжеты чёрной рубашки, оглядывая гостя. Глаза его были такими же выцветшими, без явной эмоции, никто бы не понял, что минуту назад он спешно спускался с лестницы. Ситуация была до боли комичной — каждый из них одновременно ясно понимал, что примерно происходит, но толком не осознавал — почему, как это произошло. На душе каждого брата зависла горькая тяжесть — «почему?». — Я к тебе, — бросил Рид совсем небрежно, по-хамски, но фраза прекрасно помогла спрятать волнение от момента, когда он переступает порог дома своего брата. Гэвин шагнул, мягко отодвигая Эла плечом: — Давай, двигайся уже. Элайджа посмотрел на старый чёрный чемодан, что со странным треском колёс катился следом. Рид в коричневой кожанке, влажной от осеннего утра, шагал широко, как-то нервно-нагло, оглядывал жилище брата с таким видом, будто пришёл в очередной притон по вызову, а не на виллу Камски. Чемодан в последний раз скрипнул и затих. О Гэвине и его любви к путешествиям уже лишь по нему можно было сказать многое. Сколько ему? Двадцать лет? Они покупали его ещё в выпускных классах школы, когда начали кататься в мини-путешествия. Каких сил Риду стоило это путешествие… переезд сейчас? Элайджа тепло улыбнулся. — Я, — нехотя начал Рид, откинув ручку дорожной сумки и увалившись в красивое белое кресло, — решил воспользоваться твоим предложением. Только с тем же условием — её, — Гэвин абстрактно посмотрел вдаль, будто там где-то была угроза, — быть не должно. Нигде. Элайджа сложил руки на груди и одобрительно кивнул, махнув рукой на жилой верхний этаж. На самом деле ему было сложно сформулировать вопрос, который он хотел задать ещё на пороге. Поэтому дорога до комнаты прибывшего брата была особенно сложной. — Дай угадаю, раз ты всё-таки соизволил сделать то, о чем я просил тебя все эти годы — должно было произойти что-то важное. Попробую предположить, — Эл оглянулся через плечо, ворот дорогой рубашки смялся и потерял форму, — это Коннор, или всё, — миллионер впервые словил себя на мысли, что не знает, как это сказать, — всё совсем плохо? Гэвин молча смерил взглядом спину ставшего безмолвным Элайджи. Он угадывал то, что у брата на лице. — Первое…— безэмоционально ответил Рид, ведь тут всё и так было понятно — брат получит свои ответы. — И второе. Элайджа резко оглянулся назад — он почему-то напугался, и было это скорее от того, что он давно не испытывал чего-то подобного. По телу прошёл озноб волнения, пальцы почувствовали холод. — Это… — Эл отворил дверь в просторную спальню, — активная стадия? — Ага. Мы все знали, что когда-нибудь это начнётся. Рид подошёл к окну и пристроил чемодан к стене. И всё время стоял к Элайдже спиной — поставил руки в боки, оценивая вид на сад. А потом обернулся. Нахмурился манерно и склонил голову. — Господи, мне тут даже ругаться вслух неудобно. Что за бесцветная пустота? Сколько раз тут был, а вопрос один: во что ты превратил свой дом? — Мне нечего сюда ставить, — простодушно пожал плечами Эл. Они оба замолкли, и младший брат бесшумно отошёл к стене, запрыгнув на невысокий комод и сложив руки на груди. Это всё было необычно, комната чем-то напоминала их прежнюю — свободной планировкой и большой постелью. Гэвин присел на одно колено, изредка оглядывая детали интерьера, и открыл чемодан. Он без особой ловкости извлек три контейнера с землёй — она немного вывалилась на чистый серый пол. Гэвину сразу стало как-то спокойней, когда цветы оказались на светлом прохладном подоконнике из темного мрамора. Нужно было разложить одежду. Он расстегнул замок отдела и достал оттуда домашний костюм. Кофта была чуть смятой, с его любимой нашивкой, в черно-красном цвете. Гэвин прикоснулся к ней и понял, что боится дышать. Боится ощутить запах андроида, который, возможно, выдумал сам — он не мог понять, как такое вообще может происходить с ним, Гэвином Ридом. Что вот он сейчас вздохнёт, как дурак, почувствует всю эту грязь и мерзость собственной души, а ещё действительно ощутит его, Коннора, рядом. И просто поймёт. Жизнь была, он жил. — Я не могу, — выдохнул Рид, скомкав ткань и откинув в сторону постели, — блядь, это просто какое-то наваждение. Эл оторвался от стены и приблизился к брату. — Я принесу рубашку. У меня чёрные. — Да хоть в горошек, — съязвил старший брат. Эл вернулся спустя пару минут с рубашкой в руках, точной той же, что и на нём. Он протянул её брату, смотря, как он хватает её, избегая взгляда. В тишине полупустой комнаты братья думали — каждый о своём: Элайджа наблюдал за тем, как стягивает с себя Рид мешковатый свитшот. Брат ахнул про себя, увидев, как на спине проглядываются мышцы и торчат острыми углами лопатки. Позвоночник выглядел тонкой волнистой впадиной — красивой, но свидетельствующей об истощении организма. Элайджа дождался, пока Рид сменит гардероб. — Ты идёшь есть. Это прозвучало так внезапно, что Гэвин не смог скрыть своего удивления. Он скривился, вопросительно нахмурившись. — Что, бля? Но Элайджа только этого и хотел — застигнуть его врасплох. Он ухватился за запястье брата и буквально поволок его в кухню. — Давай-давай. Ты не будешь ничего делать здесь, пока не поешь, — предупреждающе-угрожающе. Гэвин сопротивлялся без энтузиазма и совсем скоро оказался за барной стойкой в кухне Камски. Эл открыл отдел шкафа, попутно включив кофеварку, забавно зашуршал. Он сосредоточенно вглядывался в полки, что-то вертя и переставляя. А затем вытащил огромную глубокую тарелку и направился к брату. На чёрную поверхность стойки, звякнув, опустилась посуда, полная самыми разными орехами. Миндаль, фундук, кедр, кешью. Арахиса не было — на него у Рида была острая аллергия. Скрывающий очередную волну удивления Рид уткнулся локтем в гладкий стол и скучающе произнёс: — Блядь, я что, грызун? Близнец мило хмыкнул, запрыгнув с кружкой кофе на стул рядом. — О, Гэви, прекрати. Я знаю, что ты их любишь, — Элайджа выжидательно придвинул ёмкость прямо к Гэвину. Сколько бы Гэвин ни возникал, а орехи оказались действительно вкусными. Свежими, иногда даже мягкими — они оба помнили, как в детстве он набирал недостающий вес именно ими. Гэвин мог жевать миндаль целыми днями — было в нем что-то особенное, послевкусие, что ли — лёгкое, ненавязчивое. Эл молча пил кофе, рассматривая чуть посеревшую от бесконечных капельниц кожу брата. Гэвин с их прошлой встречи стал более… бесцветным. Он глядел перед собой, будучи в мыслях непрерывно, будто там он решал что-то очень важное. И точно не хорошее. Элайджу это волновало. Он допил свой напиток и наконец встал. — Предлагаю небольшую экскурсию. Гэвин взглянул на него как-то беспомощно и потерянно. — Ага, как раз нечем заняться. Но всё-таки тоже поднялся. Снова вернувшись на второй этаж, они проследовали вглубь коридора — Рид там никогда не был, он-то и в доме у Элайджи мало где был: в безликой гостиной и скромной кухне. Эл шёл медленно и, внезапно приподняв руку, на ходу провёл ей по шершавой стене. Рид успел разглядеть красоту этих тонких аристократичных пальцев и вспомнить, как раньше любил держать эту руку в своей. Внутри стало колко и пронзительно неуютно. Дверь, находившаяся чуть ли не в самой глубине дома, однако не так далеко от комнаты самого Камски, поддалась с трудом — она, в отличие от других, была тяжелой, дубовой — будто пристроена недавно. Эл отворил её, и братья встретились с прохладным осенним воздухом. Оранжерейная планировка, Рид сразу увидел это по количеству света, как у них дома — она была лишь на половину помещения и состояла из пятиугольных стёкол, создающих красивую круглую стену. Он зашёл внутрь и заметил, что не мог перестать думать об одном — обстановка чем-то задевала, была особенной… Действительно, словно детство. Элайджа неспеша обогнул просторное помещение вдоль, будто показывая, что всё здесь обычно и всё это время ждало их. Рид сделал еще пару шагов, пытаясь сосредоточить своё внимание на чём-то. Он оглянулся… … и всё внутри сжалось. Закричало глухой болью упущенного. В глубине комнаты действительно была оранжерея, и Рид мог поставить всё на то, что большие цветы в огромных горшках точно принадлежали его матери. — Чёрт. Элайджа простодушно хмыкнул, подойдя совсем вплотную к брату и взглянув на цветы. Их плечи чуть касались друг друга. — Да, это то, что осталось от Клэр Рид, нашей мамы. Гэвин неверяще помотал головой, сжал сильно челюсть — так оно было странно, пронзительно больно — напоминание об их самом лучшем, самом прекрасном детстве, пахнущем цветочной пыльцой и влажностью трав. Он попробовал вздохнуть. Внутри было немного больно, будто что-то мешало — ненавязчиво так. — Гэвин? Рид шумно выдохнул. — Спасибо. Эл мимолетно коснулся его плеча, отходя в сторону. В этой комнате было ещё кое-что, и когда Гэвин взглянул вглубь оранжереи, то невольно качнулся. Это был… — Каждый забрал из любимого дома то, что любил, — Элайджа ласково похлопал гладкое старое дерево инструмента. — Тут не только цветы мамы, как ты заметил. Я думал, что когда-нибудь надо будет тебе это все показать. Рояль. Рид завороженно приблизился к инструменту, ругаясь про себя — как маленький волнуется, словно Элайджа всего этого ждал — показать ему это и… — Как тебе мысль сыграть что-нибудь? — Камски впервые за всё время их общения так прямо взглянул в глаза напротив. Он аккуратно приподнял крышку, оглаживая кончиками пальцев продавленные и местами стёртые клавиши, и проскользнуло в его взгляде что-то тоскливое, словно он также страдает по всему этому, — сколько мы играли на нём… — Сколько ты играл, — поправил брат. Гэвина не покидало чувство, что он вот этим всем заворожен: чернотой рояля на фоне красивых веток зелени, этим ласковым осенним светом сквозь красивое стекло. Словно какой-то новый мир открылся сейчас, в который он, как ни крути, хочет окунуться, — А я что? Пару пьес. Эл присел и дождался того же от брата. Он поглядел на него с интересом, чуть улыбнувшись и произнеся на выдохе: — «Слёзы», братец? Рид опустил глаза, всё ещё сомневаясь. — Господи боже, да я терпеть не могу эти триоли в середине. Мне ж их играть. — О, Гэви, серьёзно? Ты помнишь такие слова? — наигранно воскликнул Элайджа, плавно всплеснув одной рукой. — Значит, не всё потеряно, братец. — Ну и уёбок же ты. Эл замычал довольно, переведя взгляд на клавиши. — Не волнуйся, я буду играть тихо. Пальцы вспорхнули над клавишами. Мелодия зазвучала едва слышно, но первые несочетаемые тона, эти большие секунды, вызвали у Рида целый букет чувств — какое-то тихое восхищение и грусть — они перешли в приятный минор, в лёгкую печаль из-под тонких и в то же время больших мужских рук. Элайджа играл медленно, пальцы его, казалось, приросли к белым клавишам. Он на секунду посмотрел на брата. Как-то завороженно и в то же время сосредоточенно Рид вздохнул и коротко провёл кистями по воздуху, не так свободно, как Элайджа — пальцы дотронулись, влились в мелодию опасливо, но точно можно было понять — жаждуще, волнительно. И ему показалось, что время прекратило свой ход. Он осознал, что помнит каждый этот аккорд — их родители однажды танцевали под эту мелодию — Рид фальшивил нещадно, отвлекаясь на мать с отцом — а Элайджа забавно посмеивался — мелодично так хмыкал. И было в том моменте что-то бесконечно радостное и тихо-счастливое. Это было только их, Камски, счастье, скрытое в рояльных звуках. На середине сюиты руки стали ускоряться — у Гэвина были совсем тонкие запястья, болезненно квадратные — он видел, как они оба, вместе, летают над инструментом. Элайджа играл искренне, остервенело — звуки нарастали, покорность сменялась тревогой и тяжестью. Гэвин не мог от этого оторваться, едва успевая вторить основной партии близнеца. Эл вбивал пальцы в мелодию, а Гэвин чувствовал, что он точно что-то говорит. Будто Элайджа всю жизнь ему что-то не говорил, а тут решил; будто вся их жизнь — сплошная череда страданий абсолютно бытовых, реальных, и всё, что у них было — это они сами. Два брата, полные копии друг друга, любящие до смерти свою вторую часть. Трагическое поколение детей, покинутых, запертых в эгоизме технического прогресса. Рид ощутил, как его глаза влажнеют. Всё это было какой-то бурей эмоций, сильной, чистой, господи, как это ужасно, когда люди упускают что-то в своей жизни и стоят в её конце. Мелодия пошла на спад, теперь Рид ощутил, как в голове его рождается мысль. Ошибка. Нота за нотой, звучание становится паникой, и Рид понимает. Он сделал слишком много ошибок. Но по-прежнему хочет жить, играть вот так с вечно занятым Элайджей, но человеком, без сомнения, молчаливо любившим его всю жизнь. И есть ещё кое-что, конечно, это есть. Есть Коннор, который существует в его воспоминаниях и смотрит своими тёплыми шоколадными глазами, своим бархатным мягким взглядом только на него, Гэвина Рида. Рид уже совсем запутался в себе. Как андроид переживёт это? Если Рид просто не придёт на работу в один день, проговорится ли Тина? Коннор в воспоминаниях Гэвина смотрел всё так же ласково и доверительно, и Рид мог ощутить сейчас мягкость синтетической кожи, тепло его искусственных щёк и ту лёгкую дрожь смущения от первых столь сильных чувств, что была настолько волнующей, что снесла крышу самому Риду. Мелодия утихала. Пальцы братьев плавно проплыли по октавам, играя медленнее, чем должны были — будто хотели продлить этот момент светлой грусти, тёплого воспоминания. Возможно, это было прощание. Музыка — чудесная вещь. Она говорит без слов, признается без пылких фраз, прощается без горьких слёз. Последний полёт четырёх рук над роялем. Лёгкий взмах кистей. Конец истории. Гэвин поглядел на Элайджу. Глаза его были чуть воспалёнными. Рид, поражённый, скорее на автомате потянулся к чужому лицу, дотронувшись пальцем до действительно чуть влажного века, покрытого едва заметными сосудиками. — Ты плакал… — Ты тоже, — уголок губ Элайджи дрогнул, он чуть прищурился. — У нас действительно такие глаза? — Полные серебра, да? Как говорила мама. Мы так похожи. Я всегда думал, что одно целое. — Слушай, не плачь. Мне нечего сказать, — будто извиняясь, выдал Рид, — это ведь всё нормально. «Я приношу людям горе». Эл потянулся к руке брата на своей щеке и огладил выпирающие вены, легко сжав тонкое запястье. Закрыл глаза и сильнее утонул в ладони. Прислушался к осеннему ветру. — Я люблю тебя, братик. Гэвин не удержал улыбки. — И я тебя, дурной Эл. Они замолчали на минуты. Чуть позже телефон в джинсах Эла завибрировал, нарушив сложившуюся тишину. Он поднялся и кивнул, выходя из комнаты. Рид остался один. Но лишь до того момента, как из дальней части комнаты — той, где стояла небольшая библиотека, донёсся шум падающей книги. Рид машинально подскочил, ожидая опасность. Звуки стихли, но коп никогда не поверит в такие чудеса. — Выходи, — твёрдо, с нажимом. Спустя десять секунд из-за полки показалась хрупкая женская фигурка. — Мистер Рид… — Хлоя демонстрировала маленькие ладошки. — Откуда ты здесь? — Рид невольно двинулся ближе, подходя к библиотеке. Андроид стояла на месте, не в силах шелохнуться. — Ладно. Расслабься, я не чудовище, в конце концов. Есть разговор, и если ты мне поможешь… — Рид нахмурился, подбирая слова, — чёрт, в общем, просто помоги мне, как тебя там? — Хло, — девушка шагнула к письменному столу, отставила стул и бесшумно опустилась на него. — Мистер Рид, мне жаль за ту ситуацию, я правда ничего не могла сделать… Я была… — Программой, да, именно так. Ебучей программой, сломавшей мою мать. И мне нужно разобраться, что произошло с твоим создателем, что он сотворил эту хуйню, — Рид запрыгнул на стол, болезненно поморщившись. Всё же ранение временами ныло от резких движений. — Да. Я всё это помню, и, знаете, это гложет меня. Ежедневно, — Хло была просто не в силах смотреть в глаза собеседнику. Она глядела на руки, ей было тревожно. — Хорошо, что ты ей сказала? Элайджа ведь не запрещал тебе молчать по этому поводу? Девушка помотала головой. — Я помню, он был очень грустным в тот день. Вы знаете, ваш брат… — она оборвалась на полуслове, взглянув на реакцию человека, так сильно похожего на её создателя. Рид вальяжно откинулся назад, уперевшись ладонями в поверхность, — он определенно был очень грустен в то утро. Мне кажется, всё это приносило ему не меньше боли… Рида задела эта фраза. Он вздрогнул, Хло заметила это и умолкла. — Чёрт… Что он велел тебе сказать? Просто проговори это. Хло молча подняла на него светлые, красивые глаза. Брови чуть собрались на переносице. — Просто скажи это. — «Это то, чего ты всегда хотела, да?» Рид тяжело вздохнул. Он, похоже, стал догадываться.***
Прошло пару дней. Жизнь дома у Элайджи была странной — в нём не было часов и календарей, и Гэвин в глубине души был благодарен за это. Только непрерывно шелестящие и медленно вянущие за окном деревья говорили о том, что время его жизни уходит, оно убегает от всех — оно отсчитывает часы жизни каждого. Лёгкие ещё чувствовали сырость осени, правда, иногда Рида застигал ненавязчивый кашель, будто они чем-то наполнялись. Наполнялись чувствами, болезнью, осенью — собственно, это было неважно, он понимал, что с каждым днём в них что-то возникает. Эта мысль была тяжёлой. Больше всего он любил вечера. Вечером Элайджа был всегда свободен, и Гэвин не мог толком понять, для него ли это делал брат. В очередной прогулке по длинным коридорам он наткнулся на комнату Элайджи. И подумал — почему бы и нет? Надавил на ручку, отворяя её. Брат был внутри и лишь слабо улыбнулся, сидя на собственной кровати с ноутбуком, когда заприметил гостя. Словно ждал этого момента все эти дни. В комнате Элайджи был большой балкон со стеклянными удобными перилами. Гэвин завороженно прошёл вперёд, подходя к краю площадки. Сзади послышались шаги брата. Они оба оперлись на край балкона, вглядываясь вдаль. Под прозрачным полом был сад. Кленовый, совсем желтый. В вечернем свету фонарей листья выглядели странно: Риду показалось, что их просвечивает рентген — чёрные вены прорисовывались в каждом из них. — Ты никогда не думал, что это желтизна, смешанная с молоком? — задумчиво проговорил Эл. Рид молча оглядел деревья. — Очень похоже. Красиво тут. Твои нелепые фонари делают сад особенным. Я ведь никогда на это не заглядывался, но, чёрт возьми, ебучий андроид научил меня это делать. Коннор, — Гэвин глубоко вздохнул и чуть свёл брови. Тоску, что съедала его сердце все эти дни, держать внутри сил не было. — Он мне многое показал. О чём я не задумывался. — Это он надоумил приехать тебя и вести все эти разговоры, да? — уточнил Элайджа. Тон его голоса был тише обычного, брат всегда говорил неспешно, медленно. Он придвинулся ближе, они оба любили так стоять — соприкасаясь тёплыми плечами. — Да, — Рид прислушивался к ощущениям собственного тела, но всё было неважно — в мысли снова забрался андроид, снова это съедало, убивало, казалось, будто он совершил очередную ошибку. — Ты убежал от него, правильно? Поэтому ты тут? — проникновенно проговорил Эл. Звуки вечернего сквозняка уносили их тихий, неспешный разговор. — Черт, почему это все началось осенью, — Рид внезапно стиснул челюсть, вглядываясь в темноту сада. — Я хочу прожить это ещё раз. Почувствовать то, что дал мне он. Эл завороженно вздохнул. Будто он всё это время ждал именно этих слов. Ждал признания. —Ты любишь его, — доверительно и чуть удивлённо заметил брат, он будто побаивался сказать чего-то лишнего. И снова с ноткой восхищения: — Любишь Коннора. Рид неверяще помотал головой. — Я не хочу умирать с мыслью о том, что хочу жить, — прозвучало нерешительно. Рид смотрел в одну точку, пытаясь выглядеть невозмутимо, — из-за него. — Так-то оно так. Вроде и рационально, но знаешь... Звучит отвратно, — хмыкнул брат со свойственной ему прямолинейностью. — Знаешь, я звонил Бэкке. И сказал о твоём заболевании. Гэвин вздрогнул, будто его укололи в бок. — Ты не мог этого сделать. Не начинай свои шутки, идиот, — Рид злобно стиснул край перил, ошарашено отодвинувшись. — Блядь! Эл остался неподвижным. — И не начинаю. Ты же сам хотел, чтобы тебя считали покойником? Гэвин прикрыл лицо рукавом рубашки Элайджи. Она пахла им. Ему стало страшно. Страшно, что вся жизнь разложилась на последние аккорды — последняя мелодия брата, последняя осень, последний влюблённый взгляд. Всё стало последним, безысходным. В груди тяжестью засела мысль, что он сделал что-то не так, да не что-то, а абсолютно всё. Когда его не станет? — Уже совсем холодно. Пошли в комнату. Возможно, такой резкий обрыв разговора мог показаться грубым, в стиле миллионера Камски, но Элайджа не видел смысла оправдываться, продолжать говорить то, что его брат и сам знает. Элайджа не любил лишнего. Он оторвался от края балкона и пошёл в комнату, запрыгнув на постель. — И вообще, уже очень поздно. Ты не хочешь поспать сегодня со мной? Рид кивнул, понимая, что не может отказаться. Ему хотелось вспоминать, жадно ощущать чувства, которых так не хватало. Ему было больно и одиноко без Коннора, а разговор только вытащил со дна души эти чувства, они теперь маячили, бились в груди. Он словил себя на мысли, что не думает ни о чём, кроме того, что хочет его любого, хочет коснуться, быть рядом… Теперь всё было без разницы. Они легли в постель — Рид всё же нашёл в себе силы надеть костюм, в котором любил засыпать. Ночь была умиротворенной, но Гэвин никак не мог найти этого осеннего покойного увядания в себе. Он долго лежал на боку — близнец лежал напротив в почти полной тьме. В предсонной тишине Рид снова вспомнил разговор с девушкой-андроидом. Внезапно внутри ощутилось, что нужно в конце концов спросить, уточнить это. Гэвин потянулся к брату, ища под одеялом его руку. Это получилось быстро — Рид ощупал её: такая большая и в то же время аристократично тонкая, он помнил, какой она была хрупкой и мягкой в детстве. Сейчас скорее Гэвин ощущался так Элайджей. Брат расслабил пальцы, позволяя Риду оплести их и крепко сжать. — Эл. Брат загадочно замычал — как будто понял, что Рид что-то хочет от него. Всё это время он не спал, это точно. — Я наткнулся на Хлою, — Рид старался разглядеть в полной тьме лицо — он вроде и понимал, что это ничего не даст, но так хотелось видеть глаза, так похожие на свои собственные. — И нам удалось поговорить. Да, блядь, я смог это сделать, так что давай поговорим об этом. Мне не даёт это покоя, понимаешь? И не уходи от ответа, я все равно его сегодня добьюсь. В такой темноте они ощущали себя по-особенному. Сейчас было только две вещи — руки близнецов, сплетённые в полном, абсурдном доверии, и звуки дыхания — Эл всегда дышал, будто лесной ветер — тихим, мерным сквозняком. На момент Рид перестал его слышать — и это был лучший ответ на вопрос, что сейчас ощутил дорогой ему человек. — Давай попробуем. — Хлоя сказала, что ты был взволнован, когда просил её об этом. Совсем бледный — знаешь, если даже машина это заметила, то даже не спорь — тебе тяжело далось это решение. Элайджа молчал, и ветер его дыхания становился чаще, если бы Рид не прислушивался к нему так тщательно — он бы этого и не приметил. Гэвину стало неуютно — в комнате все ещё был открыт балкон, на котором они стояли ранее. Он заерзал, неуклюже придвигаясь ближе к Элайдже. Матрас засасывал как в воронке — дорогой и такой мягкий. — Скажи мне, зачем ты это сделал, — прозвучало утвердительно. Рид потянулся к длинным волосам брата, невесомо провёл по ним пальцами. — Чёрт, я всю жизнь об этом думаю. Я чувствую какой-то вечный обман, как тогда, когда отец сказал мне о болезни. Двадцать лет он это скрывал, и, чёрт, сказал мне только тогда, когда я сдавал показатели в академию. Я не виню его, и даже поддерживаю, пусть оно и так. Он помог мне поступить, без проблем найти работу — с этой записью в карточке меня могли бы не взять, — Гэвин замолк, он говорил быстрее обычного и как-то сбивчиво и почувствовал, как чуть задыхается, — но твой поступок... Мне никто не говорил ничего. Все точно знали, но молчали. Он снова ласково огладил пряди, чуть оттянув их. Как же он их любил — какие они были шелковые, блестящие даже в такой темноте. Они ведь чуть темнее, чем у самого Гэвина. — Гэвин, — тихим хрипом сказал Эл, — ты опять за своё? Я же засну, если ты снова начнёшь это делать. На самом деле Элайдже стало тяжело. Возможно, в последний раз брат касается его волос, поглаживает их так невесомо, аккуратно. Пальцы отпускают прядь, и Гэвин тянется к выбритым вискам, медленно царапая линию по коже головы. Будто за ухом чешет, и Элу так приятно, так уютно. — Эл, просто скажи мне, это как-то связано с тем днём, когда ты стоял зарёванный и врал мне? Миллионер Камски мог врать кому угодно, мог улыбаться в любой ситуации и смеяться над всем, что происходит вокруг. Но сейчас он вздрогнул, он не удержал себя в руках. И стало так странно — тепло, счастливо, что Гэвин рядом, но и неуютно, тревожно. Камски был из тех людей, что называют наблюдателями. Он прекрасно абстрагировался, и обостренное диалектическое мышление, позволяющее смотреть на вещи двояко, подарило ему внешнюю и холодную невозмутимость. — Гэвин, я не хотел этого рассказывать никогда, — мерный, невозмутимый голос. С лёгкой хрипотцой скрываемого волнения. — Я не хотел, потому что это связано с мамой. Рид дотронулся до тонкой гладкой шеи. Ощутил горячий пульс. Погладил её. — Ничего. Элайджа чуть слышно вздохнул. — На обедах, которые ты так любил прогуливать из-за тренировок, весь удар приходился на меня. Понимаешь, родители видели во мне преемника. Ты был спортсменом, неугомонным, по тебе видно было — какой бизнес? — Эл забавно засмеялся. — Ну серьёзно. В один момент мама насела на меня. «Когда ты приведёшь к нам в гости милую девушку? Красавицу, ты же наш сын. Какого-нибудь ангела»,— последнее прозвучало с горькой насмешкой. — Я долго это терпел. Но, честно говоря, в один момент просто не выдержал. Сказал, что встречаюсь с Кэвином и вообще люблю мужчин. Помнишь его? Он вечно сидел в лаборатории, нравился мне тогда очень. У него была такая же колкая юношеская щетина, как у тебя. — Чёрт, какой же ты странный, Эл, — Рид не смог скрыть улыбки, снова коснувшись любимых волос. Он потянулся к резинке и стянул ее, пряди точно упали на лицо близнеца. Он расслаблено замычал. — Всё могло быть нормально, я мог понять её. Но… Я не подумал, я был молод. Отец на днях как раз ударил мать, они крупно поссорились. Она посмотрела на меня, — Эл замолк, голос его едва ощутимо дрогнул, — не с отвращением, но с каким-то глубоким разочарованием и страхом, будто я подвёл её, оскорбил. Я только потом подумал, что она побоялась реакции отца, который вполне мог бы обвинить её в очередном абсурде. Только мне-то было без разницы. Я был молод, меня так это задело. Рид погладил Эла по голове. Он даже немного испугался, что брат сейчас действительно переживает, вспоминая их молодость. Рид представлял его таким, каким видел в старшей школе — ещё достаточно худым, с выразительными глазами, с вечной непонятной ухмылкой. И постоянно с наушниками в ушах. Будто он изначально не очень был заинтересован в мире вокруг. Изящный мальчик, ставший миллионером с безликой усмешкой на симпатичном лице. — Я не мог с этим смириться. Всё это стояло перед глазами, я был обижен, будто мама предала меня, не поняла. Но я не сказал тебе ничего. Потому что ты любил её не меньше, чем меня. Просто подумай — ты бы не простил ей этого. Я… не хотел лишать тебя доверия к ней. Рид волнительно прижал свободную ладонь к губам — шумно в неё выдохнув. — Ты должен, должен был… — Даже не начинай. Нет. Элайджа потянулся к Риду сам, обнял его за бок и провёл губами по холодному влажному лбу. — Это всё уже мелочи. У меня есть ответная просьба, которую ты просто не имеешь права проигнорировать. — Какая? — Поговори с ними. С Бэккой и Коннором. Не делай моих ошибок, не беги. Рид промолчал. — И мы пересадим тебе лёгкие, — утвердительно закончил Эл. — Хочешь, чтобы я умер, пытаясь стать кибер-мальчиком? — Гэвин слегка толкнул брата в грудь. — Хочу, чтобы ты жил.