Патология Гэвина Рида

      Придя домой, Рид внезапно стал хмурым и молчаливым. Внутри было как-то совсем неясно, он пытался в себе разобраться, непривычно даже для себя прохаживаясь по комнатам дома.       Неясно, сколько он вообще пробыл в таком состоянии, скитаясь призраком туда-обратно, но часы утекали быстро, а он всё думал и думал, становясь внезапно всё более загруженным собственными мыслями.       Что, теперь конец?       Коннор утонул в кресле и безмолвно следил за неспокойной фигурой, то и дело появляющейся в зале, затем вновь скрывающейся в спальне, или вовсе оседающей у стен коридора. Он вообще любил наблюдать за Ридом — ему никогда вот так себя вести не хотелось, оставалось лишь наблюдать за вот этим всем человеческим, что то и дело выкидывал его парень.       Но спустя, казалось бы, довольно долгое время Рид стал отходить. Он заприметил брошенный на подоконнике плеер и ловко подцепил его, оставшись у чуть приоткрытого окна, а затем и вовсе привалившись к холодной синей стене.       Он удобно расположил плеер в ладони, листая старые композиции, взгляд зацепился за один совершенно особенный. Он давно не слушал его, но сейчас так захотелось вспомнить этот трек, что он, не думая, нажал на кнопку дисплея.       Вдох.       Мелодия коснулась его мягким приливом, увлекая в первую, слабую волну. Он чётко ощутил, как она заливается в него, предлагая почувствовать пока что чуть-чуть. Гэвин не хотел ей сопротивляться, и готов был шагнуть туда прямо сейчас. В голову точно хлынула вода, делая мысли ватными и ненужными. Но Рид позволил земле остаться в ногах, точно зная, что придёт новый, еще более сильный поток, и вот тогда… тогда он точно там потеряется.       Он слегка качнулся. Всё внутри начинало своё кружение.       Он вспомнил, как слушал эту песню в том кресле, где сейчас расположился Коннор. Он слушал ее, посадив Бэкку себе на колени. Она болтала ножками, и пение её было похоже скорее на задушевное подвывание. Эта хитрая лисица знала это, и каждый раз снова и снова повторяла свою затею только лишь затем, чтобы потешиться реакцией Рида. Он был удивлён, вместе с тем ещё и очарован. Внутренности его, те, что он, по крайней мере, ощущал достаточно чётко, растворялись на секунды и целые минуты, позволяя ему полностью потеряться в своём первом и, без сомнения, лучшем влюблённом счастье. Оно не предполагало голых тел, какими полны были гипсовые дома, клубы и рекламные баннеры. Нет, это было настоящее чистое счастье, безумное, способное дотронутся до любой, даже самой чёрной души.       Гэвин ощутил новую волну, вместе с тем между трубками его лёгких, казалось, проплыла и укоренилась душевная дрожь. Она не тянула вниз, наоборот, стремила его клеточки к небу, чтобы намекнуть и предостеречь, что вот-вот произойдёт какой-то взрыв и водным плеском разлетятся чувства. В предвкушении кисть провела едва заметную волну, точно касаясь мелодии.       Он приоткрыл глаза.       Всё это время Коннор внимательно следил за ним. Он сосредоточенно разглядывал Гэвина, а когда заприметил плавное движение руки в такт музыки, воодушевленно приподнял брови, совершенно расслабившись, и, казалось, чуть не дошёл до улыбки.       Гэвину было слишком легко дышать сейчас, слишком долго не было так воздушно и просто, в конце концов, ещё и пьяняще легко. Он хотел поделиться, отдать немного того, что сейчас омывало каждую клеточку его больного тела.       Музыка говорила.       Он подошёл к креслу и потянул Коннора за собой к окну. Внутри чётко сознавалось, что сейчас он не мог себе в этом отказать. Не мог, потому что Коннор ровно так же хотел и желал этой маленькой жизни в себе.       У них оставался еще десяток секунд, чтобы снова войти, упасть в эту волну, но сделать это вместе, глубоко вдохнув прежде. Рука Коннора без предупреждения легла на гарнитуру в ладони, обнажив серебристый пластик до самых костяшек. Его длинные пальцы чуть задевали фаланги Гэвина, они щекотно пробежались по трещинам немягкой кожи и где-то коснулись души ещё.       Гэвин вновь глубоко вдохнул и снова отбросил, забыл лёгкие. Было опять легко и пьяняще, его начинало кружить, и то, что он ощущал в данный момент, точно походило на эйфорию. Он, Гэвин, точно не был под кайфом, но голос в голове становился сильнее, он предупреждал, показывал, что вот сейчас их, Гэвина и Коннора, именно сейчас наконец-то не станет. Это всё будет чем-то логичным и само собой разумеющимся, стирающим в прибрежный песок их кости и пластик. Они пропадут в этой круговерти мелодии, бросят тела, омываемые сине-красными потоками крови, чтобы затем впустить туда что-то новое.       Коннор тревожно сдавил ладонь Гэвина, он весь, казалось, горел, ощущая, что ацетон звучания не спросит никого из них, чтобы затем растворить их грязную кровь в музыке. Андроид был переполнен и затоплен, где-то внутри поселилась неясная жажда ощущать это всё вместе, удвоить это, чтобы без страха точно уйти на дно.       Коннор как всегда всё портил, потому как Гэвин снова ощутил, как возносится вверх.       До этого взгляд Рида абстрактно гулял по стенам, заглядывая сквозь предметы. Но именно сейчас он проснулся и на секунду вынырнул из своего транса от неконтролируемого желания поглядеть в карие стекляшки напротив…       …и упасть в настоящие, живые глаза.       Мир сходился в одну точку — комнату с синими обоями, где никогда не отдергивались шторы, где в тишине тёплыми и холодными вечерами скрывался обладатель на редкость вспыльчивого характера и противоречивой души.       На небе появилась луна и уже скрывалось за горизонтом солнце — тускнеющий свет омывал края штор.       Сейчас их было двое, и Коннор, казалось, испытывал едва ощутимый испуг. Но он был не от дерзости, какую проявлял Гэвин обычно. Напротив, сейчас, прямо на пальцах, вперед по ладони до пучков шейных проводов, он ощущал, как какой-то неясный ток пробегает вдоль тела, потому что пальцы Гэвина расслабились, и он вложил в руку андроида плеер, затем накрыв её сверху и доверительно сжав.       Сейчас андроид понимал, что готов отдать всё за то, чтобы быть с Ридом. Касаться его, утопать в течении музыки, чувствовать человеческий пульс. Коннор любил Гэвина, вполне ощутимо, что до смерти, он терялся в этом чувстве и нарастающих звуках в сознании.       В этот раз голос был низким, он призывал и требовал снова качнуться, позволяя волнам омыть их вновь.       Коннор в отличие от Рида уже потерял то, что держало ноги. Сантиметры между ними стали чем-то магнитным, напряжённым, и грудь от этого ныла, Коннору хотелось скорее обнять, получить тоже это человеческое и горькое, чтобы не упасть в темноту вновь, чтобы по крайней мере, они точно были вместе, не одни, когда это произойдёт. Он сделал очередной шаг, какие предпринимал вчера, неделю, месяц назад. Но этот был совсем отчаянный, он шёл, похоже, от той бессознательной части программы, от механической души.       Коннор придвинулся ещё ближе, он, похоже, начал ощущать свой предел, он чувствовал, как едва заметно движется грудь Рида, что всё тело трясёт от того, что этот мир наконец отпустил его, теперь чудовище-существование не находится рядом, чтобы ежечасно впиваться лапами в остатки человечьей души. Эта душа сейчас там, с Ридом, искренним и действительно способным любить, скользит между их телами, призывая начать верить и в конце концов предпринять попытки жить.       Детектив взял плеер и переложил его на окно — он удерживал их близость ровно так, как они хотели оба — так, чтобы чувствовать тепло, ощущать себя чем-то куда более близким, чем волна и берег.       Рид коснулся тёплой щеки. Он вдохнул так глубоко, как только мог, его трясло. Ему было так волнительно, всё это переполняло его.       Он думал об одном.       Думал, что Коннор самый живой, у Коннора в глазах безумие, влюблённость, страх, переживание, боль. Коннор — тот, кто не даёт ему просто уйти, тот, кто достанет со дна реки и будет просто любить.       Волна. Всплеск. Эмоция. Утопление в чувствах.       А потом среди всей этой прохлады осени наступили поцелуи. Скованные, боязливые, но затем долгие и безумные.       Гэвин никогда не целовал кого-то так медленно и тягуче, что создавалось ощущение, что он находится в какой-то замедленной съемке. Это не хотелось отпускать, это было жизненно важным — чувствовать каждый сантиметр, жить им, дрожать от желания прикоснуться вновь.       Он впился в губы андроида отчаянным, глубоким поцелуем, так тесно, до искр в сознании. Рид схватил ладонями лицо Коннора, будто боясь потерять контакт, впиваясь в кожу кончиками пальцев до побеления и собственной боли.       В них что-то сломалось.       Коннор упал на него, он, опустив ладонь на поясницу, второй уперся в стену, чтобы не податься вперёд до последнего, полностью теряя себя в дыхании Рида, горячем, судорожном, урывчатом. Он на момент отстранился, опаляя его плечо жаром собственной разгоряченной системы.       — Железка…       Гэвин расслабил руку лишь за тем, чтобы очертить большим пальцем любимую щеку, вдавить кожу в касании, перебегая выше к прядям рядом с ухом, смять их и оттянуть, получить всё, что только можно от этого скольжения.       И всё это под одурманенный взгляд выжженных кислотой глаз.       Когда Гэвин поглядел в них так — влюблённо, с тенью желания получить что-то большее — Коннор ощутил то же самое и рукой скользнул под футболку, тесно прижал ладонь к животу. И провёл, провёл ей медленно вверх, чтобы ощутить живое тело и его сбитое дыхание.       Коннор делал это неспешно, наблюдая за собственными движениями с расслабленными и влажными от поцелуев губами, а потом сам, сам потянулся к Гэвину, с усмешкой заметив:       — Я Коннор.       Сквозь пространство между штор пробивался блеклый лунный свет. Он резал лицо Коннора молочной линией, но андроид не моргал — Коннор был машиной с душой.       Рид посмотрел на него с легкой усмешкой — давно уже было без разницы, кем был его андроид, сейчас это все стало чем-то вроде топпинга на лучшем в мире пончике.       Среди всей это череды касаний двух тел в абсолютной тишине квартиры невозможно было не ощутить ещё кое-что — страх.       Он мелькал в неумелых, сорванных движениях и был каким-то инстинктивным, идущим откуда-то из глубины сознания — Рид хотел больше Коннора, он не мог убить в себе мысль, что влюблён в него до вполне ощутимой дрожи по всему телу, влюблён с того дня ещё, когда андроид своими чёрными глазами смотрел на него в травяном дыму — не боясь упасть в полное доверие, не скрывая своих чувств. Коннор погружался в океан ощущений, вполне осознанно предполагая, к чему это приведёт, если начать тонуть, увлекая за собой Гэвина.       Они не могли перестать касаться — словно завтра этого уже не будет, словно все это — один большой сон, игра сознания, болезнь, и как же больно, что это отчасти так.        Коннор не хотел дышать и видеть — всё это стало таким ненужным и лишним, что он прищурился, забывая, что оно вообще может быть.       Он старался забыть, что вообще что-то есть, кроме такого Гэвина.       Звуки музыки начали стихать, и их тела оказались выброшенными на берег, ощущая ориентиром только лихорадочный бой сердец — живого и такого больного в паре с вечно молодым механическим.       Коннор схватился за уже задранную футболку Гэвина, хотелось скорее стянуть ее — андроид касался его бледно-молочной от болезни кожи не так часто, как хотел бы, и сейчас снова нуждался в этом.       Он не мог спешить.       Каждый момент въедался в код программы.       Каждый момент тянулся бесконечно.       Руки человека судорожно схватились за край водолазки Коннора, дергая ее грубо, неуклюже, будто Гэвин снова в университете раздевает девчонку, которую тогда мог поклясться, что любил. Но сейчас перед ним Коннор, и он действует как какой-то наркотик, снося крышу, вызывая будоражащий всё нутро страх вперемешку со страстью от ощущения того, как близко он к нему жмётся, сминая воздух искусственными лёгкими, стремясь хоть как-то обуздать волну неясных чувств.       Коннор не сопротивлялся и желал лишь одного — скорее прильнуть ближе к Гэвину, пропитаться его теплом, дрожью, эмоциями. Он подался вперёд тазом, устраивая бедро между ног Рида, и задрал руки, красиво выгнувшись, пока Рид стягивал с него водолазку. Она упала рядом, а Рид вжался в робота с прежней силой, чувствуя новую волну возбуждения от того, в каком положении находится андроид, который изучает тонкими пальцами его шею.       Отрываясь от поцелуев, Коннор глядел завороженно и прямо в глаза, затем обводя рисунок человеческого тела пальцами, судорожно останавливаясь иногда, пытаясь понять ту бешеную волну сбоев, что он испытывает от такой голой близости, за которой точно последует что-то ещё.        Это было слишком пьяняще, слишком безумно. Гэвин впился ногтями в предплечья андроида и потерся о него пахом, а затем заскулил, задрав голову.       — Коннор, — он говорил шепотом, по-другому сейчас было сложно, — ты понимаешь, — он судорожно вздохнул, захлёбываясь, — я хочу тебя, ты понимаешь, что мы будем делать?       Андроид отстранился, замер, тяжело дыша при этом. Тириум бегал по телу горячим потоком, всё, что считалось разумом по меркам людей, отказывалось функционировать. Он упёрся лбом в плечо Гэвина, сжав его за предплечья.       — Теперь я, похоже, волнуюсь.       Гэвин прикоснулся губами к кончику красивого уха, мягко поцеловав, очертил его языком. Он чувствовал этот страх, он сам тонул в нём, но точно понимал, что желает Коннора и уже не способен более вернуться к прежней их жизни.       — Доверяешь мне? — выдохнул он влажно.       Коннор ответил прикосновением к его волосам, впутался в них и, как-то неуклюже выдохнув, придвинулся совсем близко, будто желая вдохнуть аромат. Он трогательно медленно прильнул губами к его виску и прошептал:       — Я всегда доверял тебе, Гэвин.       Гэвин ждал. Ждал, пока Коннор решит, сломает в себе то последнее, что разделяет их, убьёт боязнь неизвестного, оставив только волнение от их первой новой близости.       Но слова эти сейчас сломали, выбили из него все сомнения, оставляя бешеную юношескую влюбленность.       — Черт, Коннор, я всё пойму, только скажи это, — пытаясь унять скорое дыхание, уже спокойнее сказал Гэвин, снова ощущая жар внизу.       — Я хочу тебя, Гэвин. Я хочу ощутить это с тобой.       Гэвин осознал, что слова эти делают его безумцем, он даже не вспомнил бы, как они оказались в его спальне, снова целуясь и тяжело дыша в губы друг друга. Рид едва сдерживался, толкая андроида на кровать, и сам испуганно замер, увидев то, как кусает губу андроид, ощущая горячую ладонь у себя на штанах.       — Эй, тише, — прошептал он, нежно мазнув губами по шее, — я ничего не сделаю, если ты не захочешь. Кто пару дней назад надо мной глумился?       Коннор лежал перед ним запыханный, растрёпанный как-то по-детски, прекрасный. Он смущался до влаги в глазах, дышал так прерывисто, будто боялся всего в себе, но страстно желал этого же.       — Мне просто внезапно стало страшно, — голос андроида казалось, сбоил немного, — страшно, что я так этого хочу.       Рид застонал ему в ухо, осознав смысл произнесённых слов. Мягкие белые простыни отсвечивали очертания правильного лица — в этой полутьме будто в таинстве — Гэвин, Коннор, вялый лунный свет. Он огибает их лица, полные волнения, паники нахлынувших чувств и дикой, всепоглощающей любви.       Любви до смерти.       Рид прикусил мягкую кожу шеи, расстегивая джинсы на Конноре. Пальцы, скользнув под бельё, огладили гладкий пах. Рид тихо замычал, когда ладонь легла на член андроида, поднявшийся в такт его нескольких плавных и скользящих движений.       — Ах, Коннор, — прошептал Гэвин, — какой же ты чувственный там, мальчик, Эл был прав.       Андроид заёрзал и приподнялся, прося новых прикосновений. Гэвин и сам хотел касаться его бесконечно много, ласкать, успокаивать.       Гэвину самому было до безумия волнительно.       — Не говори это так, — каким-то не своим голосом прохрипел андроид. И бесшумно выдохнул от особенно резкого движения. Ни программы, ни алгоритмы — ничего не могло объяснить природы всех импульсов, как это необъяснимо и у людей. — Ты пользуешься моей неопытностью.       Гэвин поглядел в его глаза — они так красиво блестели — тёплая охра и одновременная чернота взгляда со сведёнными в удовольствии линиями бровей — каким же был Коннор живым, красивым мальчиком.       Рид потянулся к скуле андроида, легко поцеловав её.       Коннор зажмурился, и, нащупав спину Рида, погладил её. Он невесомо скользнул под резинку его спортивок и плавно сдвинул их.       — Да, да, — урывисто заговорил Гэвин, оторвавшись от изящной шеи, — молодец, мальчик, давай.       Рид ждал, нависнув над ним, ждал, когда Коннор не только сам решит прикоснуться к нему снова, но и почувствует такой же отказ всех программ в голове. Пальцы проскользнули вдоль паха, мимолётно очертили ствол и притронулись к головке, и андроид вспомнил, как ласкал Рида пару дней назад, а затем потянулся к чужим губам и плавно двинул тазом.       — Гэвин, я хочу…       Рид задержал дыхание, пытаясь унять дрожь, бегущую по телу.       — Всё будет, всё будет, — язык прошёлся по раковине, вызвав короткий механический всхлип.       Кровать чуть скрипела, а за окном, похоже, начинался дождь. Лёгкий, постукивающий о крышу совсем невесомо и мерно. С приоткрытой форточки веяло сыростью и прохладой осенней ночи.       Рид на секунду отвлёкся на стекло, покрытое мелкими каплями. Он улыбнулся — они будто бы были одни во всём этом мире. Горячие, искренние, на пределе собственных чувств.       Они помогли друг другу избавиться от остатков одежды, оставшись теперь уже полностью нагими. Рид устроился на Конноре и легонько раздвинул его ноги чуть шире, оглаживая подтянутые ягодицы.       Он представил, как наконец-то войдёт в него, и как же это будет охренительно, божественно просто. Пальцы впились в мягкую кожу, и Коннор вновь выгнулся, застонав.       — Я… я просто не верю, чёрт, — прошептал Рид, — какой ты красивый, и как же я тебя хочу.       Рид потянулся в тумбочку и вытащил смазку. Жидкость медленно растеклась по пальцам, и Гэвин приставил их к отверстию, легко покусывая и целуя Коннора в шею. Андроид нервно всхлипнул.       — Слушай, всё будет хорошо, просто доверься мне.       Коннор лишь кивнул, открывая Риду ещё больший участок нежной кожи, демонстрируя остроту ключиц.       Эта нежная искусственная кожа — Рид никогда не чувствовал под губами что-то настолько мягкое, он испытывал просто неземное удовольствие, когда влажно вылизывал каждый участок на груди робота, щекотал губами и игриво дул. Коннор вздрагивал, стремясь закрыть запястьем глаза, полные неясного стыда и абсолютно человеческого смущения.       Он ввёл первый палец, ощупывая тугие стенки. Включали ли функции андроида-детектива занятие сексом? Внутри Коннора было горячо, пылало всё просто, Рид не мог сказать большего — у него не было секса с мужчинами. Когда второй палец оказался внутри, робот едва заметно вздрогнул, сжимая их.       — Коннор, — выдохнул Гэвин ему в губы, увлекая снова в поцелуй.       — Господи, Гэвин, я не железный, — Коннор отстранился и замычал почти болезненно, чувствуя, как Рид вошёл ими полностью. Ему было неуютно, системы сбоили, тело ощущало не прикосновения, а то, что это всё делает Гэвин, это Гэвин к нему прикасается так.       — Я знаю, что ты пластиковый, — сказал он, понизив голос.       Рид приставил головку к отверстию и, качнувшись, вошёл ей. Это было… как будто он снова впервые занимается сексом, так тесно и головокружительно приятно, что хотелось кричать.       Коннор схватился за его спину, вцепившись в неё ногтями от испуга и... смущения. Гэвин выгнулся, зарычав, и двинулся ещё глубже.       — О, боже, Коннор, какой же ты, — он задыхался, — какой же ты тугой.       Андроид низко застонал, силясь что-то сказать, но Гэвин не дал ему этого, двинувшись ещё раз почти в полную длину. Он входил чуть резче, плавно поднимаясь, и заново толкаясь до самого конца.       С таким голосом, стонами из механической груди прямо у собственного уха, Гэвин мог поклясться, что сделал бы всё, чтобы слышать это ежедневно, а лучше бы записать и переслушивать — как же это очаровательно. Коннор был из тех, кто мог говорить что угодно — сладкий вяжущий тон его голоса завораживал, и Рид понял это ещё при первой встрече — взбесившись не на шутку.       Сейчас Коннор прерывисто имитировал дыхание, шумно затем расслабляя лёгкие — это было так сбивчиво, казалось, даже сумбурно.       Андроид видел шею Рида — болезненно тонкую в изгибе удовольствия, состоящую из линий мышц. Рид закидывал голову, сильно стискивая зубы, ему хотелось кричать, говорить андроиду, какой он хороший, прекрасный, что он, Рид, так его любит и просто сходит с ума от того, что это так.       Он оглянулся, обводя взглядом наготу тела Коннора.       — Закинь на меня ноги, хорошо? — шепнул человек и облизнул пересохшие от беспорядочного дыхания губы.       Коннор послушался, обвив длинными и худыми ногами талию Рида. Его движения ускорялись с каждым толчком, и Коннор чувствовал, что начинает себя терять в череде совсем неясных сбоев, помогая, насаживаясь уже вполне уверенно.       У Рида начинала кружиться голова — это удовольствие — физическое вкупе с возвышенным, душевным — сводило с ума.       Коннор был здесь. Коннор будет с ним.       Андроид в какой-то сладкой панике потянулся к костлявым ключицам, нежно целовал их, не отнимая губ, и ощупывал позвонки шеи.       Рука Гэвина снова опустилась на член андроида, скользнув по нему в ритм движений несколько раз, Коннор замер внезапно, и по щекам его пробежалось серебристое сияние, будто по речной глади пробежалась луна осенней ночи.       — О, Господи, — Рид толкнулся особенно сильно, низко застонав, кончил жарко, иступлённо.       Он упал рядом с андроидом, в момент опустив ладонь на бок, чтобы притянуть в объятья. Зарылся носом в его волнистые волосы и глубоко вздохнул.       Не понять ведь, откуда это желание — прижать к себе что есть сил — у расслабленного после секса тела. Прижать и поцеловать в какую-нибудь особенную прядь и ухмыльнуться как дурак.       Разве что от безумной влюбленности.       Было тепло, так невесомо легко и совершенно счастливо на душе от мысли, что они сегодня так и заснут, прижимаясь друг к другу совсем тесно. Коннор пах мелиссой и горьким шоколадом, которые стали вечными обитателями кухонной полки в их доме, и Рид просто таял, ощущая это.       Коннору хотелось разглядывать Гэвина.       Не потому, что он, в общем-то, очень красив. Нет, вовсе нет.       Потому что он его человек, который никогда, никогда не отпустит его.       Андроид едва заметно улыбнулся этой мысли и провёл кончиком носа по колючей щеке.       — Что ты делаешь? — прошептал Гэвин, приятно царапнув кожу плеча.       — Вдыхаю… — Коннор поёжился в удовольствии, — тебя.       Рид придвинулся ближе, поцеловав голое плечо.       — Ни ты, ни я не можем нормально дышать, — он тихо засмеялся. — Два идиота. Пошли в душ.       Засыпать этой ночью было волшебно приятно.