Сводник

- Что это за выходки, даттебае!? – бушевал Наруто перед клеткой. Вода-не вода, покрывающая пол, разлеталась от наплывов яростного ветра, но бесстыжий лис игнорировал его просто с потрясающим равнодушием. - Ты меня слышишь, гнусное животное, я с кем разговариваю? – Наруто пнул открытую клетку, ударил ногу и смачно выругался. – Курама, ответь! Лис с громким вздохом – разбудил все-таки, неугомонный мальчишка, – приоткрыл огромный глаз и молча уставился на Наруто. Узумаки стоял у клетки, растрепанный еще больше обычного – если такое вообще возможно, – взъерошенный, потирал ушибленную ногу, и, несмотря на дерзкие слова и наглый взгляд, выглядел таким несчастным, что Курама не выдержал, и где-то очень глубоко в душе его пожалел. Впрочем, Наруто об этом знать совсем не обязательно! - Прекрати истерику, пацан, ты ведешь себя, как девица. Ах да, - лис мерзко захихикал, поднимая голову и растягивая губы в оскале, – я забыл. «Как» здесь не применимо, верно? Наруто ожидаемо покраснел до кончиков ушей и разразился длинной и прочувствованной тирадой, в которой низводил род лиса до каких-то зверьков-паразитов, Курама не понял каких, из страны Снега. Можно было, конечно, обидеться, но доводить своего джинчурики было куда как забавнее. - Да-да, конечно, - отмахнулся лис, с удовольствием поводя плечами. – Так чего ты психуешь-то? Наруто замолчал на полуслове и воззрился Кураме в глаза так несчастно, что захотелось его пристукнуть: - Даттебае, зачем ты так? Ты же знаешь, Саске, он… - Мерзкий самовлюбленный ублюдок? – не без удовольствия продолжил лис, а затем внутри поднялась волна гнева. – Прекрати носиться с ним, как курица с яйцом! Саске то, Саске это… Ведешь себя, как служанка, слова сказать ему не можешь… - Что? – Наруто встрепенулся и сделал шаг к клетке, сжав кулаки. Стало неудобно фокусировать на нем взгляд, и Курама с полурыком-полувздохом поднялся. Впрочем, у нового положения были свои плюсы: Узумаки был вынужден задирать голову, да и сам Курама производил так более сильное впечатление. Ага, производил бы, если бы перед ним стоял кто-нибудь другой: хамовитый пацан умудрялся даже так смотреть на него дерзко и вызывающе. - Что-что… Ты стелешься перед ним! Ага, как же, вдруг Сасочка обидится, расстроится, пойдет громко-громко плакать, а потом решит свалить из твоей деревни куда подальше, на поиски лучшей доли, да? Если Курама ждал возмущенных воплей и яростного отрицания, то не дождался: Наруто стоял ровно, будто палку проглотил, до судорог сжимал кулаки и молчал. Было бессмысленно врать лису, он все равно чувствовал, что творится в душе у носителя. Наруто и сам не ожидал, что слова Курамы так сильно заденут, резанут по нервам, выбьют дыхание. Неужели он действительно боялся, что Саске снова уйдет? Ага, так Наруто ему и позволит! Найдет, догонит и вобьет мысли о побеге прямо в глотку, еще раз, если прошлый не помог. А если не найдет… Не догонит… Не вернется… Тогда… А что тогда? - Отставить сопливые мысли! – взревел Курама и стукнул хвостом по стене – змеевидная трещина проползла до самого потолка и стыдливо затянулась. – Положись на меня. Наруто поглядел на хитрый оскал лиса, и ему, честное слово, впервые за время их дружбы, расхотелось полагаться на демона. Но было поздно. *** Узумаки вел себя очень странно. Саске, конечно, давно привык, что, в общем, поведение Хокаге можно описать как «насмеши нормальность», да и не тревожило его это. До недавнего времени. В конце концов, Наруто всегда был странным, шумным, вечно лез куда не надо… Это-то совсем не странно. Но Наруто избегал его с того злополучного разговора, когда его зверушка влезла куда не следует. И это нервировало. Наруто всегда был рядом. Даже в те дни, когда казалось, что выхода из беспросветного отчаяния нет, а маслянистый взгляд Орочимару скользил по коже, и видят боги, как сильно Саске хотелось перерезать эту длинную шею и втоптать вырванное из груди сердце в грязь. Но Наруто был рядом, улыбался из своей солнечной и счастливой Конохи, и оказывалось: Саске вытерпит, и Орочимару, и бесконечную гонку за братом, и свою жизнь-не жизнь. Наруто всегда был рядом, и это неимоверно бесило, до черных точек перед глазами от диких перегрузок на тренировках с единственной целью: победить брата, стать сильнее, сильнее, еще сильнее. Или забыть?.. Забыть солнечный взгляд, широкую улыбку, раздражающую яркость. Удавалось, Саске честно забывал о Наруто, вычеркивал его из памяти, нацеленный на единственного человека, брата, убийцу, палача. Саске, может, тоже убийца, но Саске не палач. Этого из него не вытравил ни Орочимару, ни Итачи, ни Мадара. Наруто забывался, как и Коноха, жизнь позади, как забывался весь окружающий мир, все, кроме цели и безумных поисков силы. Поэтому, когда Саске вернулся в Коноху, – смешно сказать вернулся, будто у него кто спрашивал! – он все смотрел и не мог понять. Неужели небо всегда было таким голубым? Неужели солнце светило так ярко? Неужели он действительно мог забыть этого несносного парнишку, яркого, затмевающего своим сиянием и небо, и солнце. Неужели он не понимал, что все это время… …это безумно долгое время… …Наруто был рядом? А у Наруто друзья. А у Наруто Курама. У Наруто безграничная чакра и обаятельная улыбка. У Наруто вся Коноха… Но Саске не собирался его ни с кем делить. Учиха всегда был собственником, жутким и ужасным, и он не собирался – не собирался! – отпускать от себя Узумаки дальше, чем на радиус Деревни. Никто этого не знает, и не узнает никогда, но иногда Саске боялся проснуться и понять, что он не помнит, ни Наруто, ни Коноху, не помнит ничего, ничего, кроме вечной гонки за силой. А еще больше Саске боялся проснуться, и даже не понять – не осознать, – что солнце скрылось за горизонтом, небо посерело, а мир умер. Саске не собирался отпускать Наруто от себя, и пусть причина такой зависимости была не ясна, что, признаться, раздражало до зубовного скрежета, пусть так. Саске был эгоистом и ему это нравилось. Поэтому Узумаки еще получит как следует, когда Саске его, наконец, поймает. Ведь не может же добе вечно от него бегать, правда же?..