***
— Хорошо, Намджун, открой теперь другой глаз, — ему светят фонариком уже в левый зрачок. — Реакция в норме, — врач записывает что-то в своём планшете. Намджун бросает взгляд на стоящего Юнги, который скрестил на груди руки и выжидательно смотрел то на доктора, то на него. — Теперь я должен сообщить в агентство о том, что ты очнулся и что твоё состояние стабильно, а также передать все рекомендации, которые я предоставил тебе минутой ранее. Но, Намджун, ты меня понял, — плотный мужчина невысокого роста, лет сорока пяти, в белом халате и с очками на носу смотрит на него со всей серьёзностью. — Тебе крупно повезло. На твою реабилитацию уйдёт не больше трёх-четырёх месяцев. Это очень удивительно с учётом твоего образа жизни. Но если ты не пройдёшь лечение и не избавишься от зависимости, то вероятность повторного приступа велика. Тогда и последствия будут куда серьёзнее, вплоть до летального исхода, я бы сказал, — Намджун с испугом смотрит на врача, потом на Юнги. Снова этот страх умереть. Он не хочет умирать. Хочет жить, пускай и поломанной жизнью. Хотя, какая это поломанная жизнь. Поломанной она будет, когда он умрёт. — К тебе будет приставлен психотерапевт, который поможет тебе в процессе эмоционального восстановления. Я предлагал твоему менеджеру заняться этим, но он отказался. Очень жаль, он хороший специалист, я наслышан о нём, — мужчина нажимает на кнопку на ручке и убирает её в карман халата, куда ранее был убран маленький фонарик, планшет он суёт под правую подмышку. Слова о Сокджине отдаются теплом в районе груди, но это чувство Намджун старается игнорировать. Доктор напоследок обращается к нему: — К тебе заглянет твой медбрат через некоторое время, — он смотрит на наручные часы. — Минут через тридцать. Принесёт антибиотики, препараты и обезболивающие и поменяет капельницу. Успокоительное можно будет принять только утром или по рекомендациям твоего психотерапевта. Насчёт занятий по физическому восстановлению: они начнутся послезавтра, пока мы не убедимся, что твоё состояние стабильно. И, в общем-то, всё. Твой директор заглянет после процедур. Как только дверь слабо захлопывается, к кровати подходит Юнги и присаживается на стул. Намджун с облегчением выдыхает и потирает лоб. Когда Сокджин привёл к нему лечащего врача, ему тут же вкололи хорошую дозу успокоительного, потому что, как объяснил доктор, у него начался характерный психоз после приступа. Страх повторного приступа и всё в этом духе. Теперь же Намджун спокоен, как никогда раньше, даже Сокджин уже не так сильно волнует. В больнице, которая оказалась частной и находилась почти на самом конце города, Намджун находится в течение пяти дней. В сознание приходил, но ненадолго. Он просыпался в каком-то бреду, что-то безразборно шепча, и тут же обратно проваливался в сон. Всё бессознательное состояние было стабильным, не было никаких резких скачков пульса или замедления сердцебиения. Сам же приступ случился в результате передозировки наркотиком, его самым любимым. После этих слов лечащего врача картина произошедшего медленно восстанавливалась в голове, и тогда всё мигом стало понятно. Конечно, винить Сокджина в том, что это из-за него Намджун обдолбался до передозировки — глупо, но можно. Однако он не хочет этого делать. Только ли дело в принятом успокоительном, которое направляет сознание в более спокойное русло, или дело вовсе в том, что после приступа Намджун переосмыслил абсолютно всё, ему неизвестно. Но Сокджин определённо заслуживает ответного игнорирования, потому что ему это принесло боль и моральную, и физическую. Игнорирование — это самый лучший выход из всех выходов в этой ситуации. Если игнорировать, то они покончат с этим раз и навсегда. Никогда не вернутся к тому поцелую, а Намджун забудет, что становится безумным от одного взгляда на Сокджина. Врачи называли его великим везунчиком, потому что никто из людей, у которых случался приступ, не выбирался с таким минимальным количеством последствий. Намджуну действительно очень сильно повезло, и врач убедил его в этом. Он мог бы восстанавливаться в течение шести месяцев или даже года, а не трёх-четырёх месяцев. Единственное на чём сильно отразился приступ — это психика. Она у него была и так пошатанная, тут ещё и передозировка, из-за которой он мог умереть, поэтому для него характерен усиленный психоз. Но с этим он справится, раз смог переступить смерть и остаться почти нетронутым. Нагрузки на мышцы, которые ослабли после приступа, будут ежедневными и постепенно увеличиваться. Ему объяснили, что сейчас он не сможет даже элементарно стоять, поэтому комплекс лечебных упражнений обязателен. Что же, Намджун давно хотел начать заниматься. Что касается больницы, то ей владеет хороший знакомый Хосока. Сам Хосок устроил всё, чтобы Намджун оказался здесь, в безопасности, без посторонних взглядов и журналистов, вечно пытающихся найти хотя бы одну компрометирующую новость на Арэма. В больнице действует строгий пропускной режим, об её местоположение знает узкий круг лиц, поэтому корейская звезда, занимающая первые места в чартах и на всех музыкальных шоу, может не волноваться о своей конфиденциальности. Никакая информация не выйдет дальше этих больничных стен, никто не узнает ничего о нём без его участия. Наверняка, Юнги был шокирован такими действиями по спасению Намджуна, выполнением которых занимался Чон Хосок, ведь он — ужасный бандит и глава подпольной организации, занимающейся поставкой наркотиков. Намджун должен обязательно увидеть его выражение лица, когда тот поймёт, что Хосок не такой уж и страшный парень. Юнги смотрит на него с испуганно-облегчённым выражением лица. У него тоже, как и у Сокджина, мешки под глазами, и видно, что вес слегка поубавился, но в основном это всё тот же Мин Юнги. Намджун улыбается ему, и, господи, какое же счастье, что Юнги всё ещё здесь с ним. Вдруг становится противно от тех мыслей, которые он думал о человеке, который всегда был рядом и никогда не собирался оставлять его. — Не могу поверить, что меня не было пять дней, а ты всё ещё со мной, — Юнги прикрывает глаза и с лёгкой улыбкой мотает головой. — Я очень сильно виноват перед тобой за своё поведение. Не время для соплей, знаю, но если не сейчас, то когда. Просто произошедшее так перевернуло всё в моей голове. Словно прозрел. Увидел то, что не замечал долгое время. Увидел твою заботу и как ты из кожи вон лезешь, чтобы помочь мне. Боже, Юнги, мне так жаль, что я сделал столько дерьма за этот год. Мы обязательно должны выпить и поговорить обо всём, ладно? Я расскажу тебе всё, ты только оставайся со мной, хорошо? Я исправлюсь, сделаю что угодно. Намджун резко смолкает, смотрит на чужое лицо, его брови в удивление поднимаются вверх. Юнги неожиданно шмыгает носом, в уголках его глаз появляются слёзы. Намджун плачущего Юнги в последний раз видел очень давно. Когда он начинает беспокоится о том, что сказанное было лишним, чужие губы расплываются в слабой улыбке, в глазах напротив только счастье. — Намджун, ты бы знал, как я-… — он шмыгает носом снова, зажимает его, прикрывает глаза и ртом втягивает воздух. — Я думал, что ты больше не очнёшься. Готов был простить тебе всё, я даже в храм ездил, хотя никогда не верил и уж тем более не молился. Мне было так страшно. Я боялся, что больше никогда не увижу твоей придурошной физиономии и не услышу от тебя твоего потока дерьма или что больше не посмотрю на то, как ты спишь в машине сбоку от меня, и что никогда не услышу твоего отвратительного храпа, — Юнги останавливается, резко обрывая последнее слово, и вбирает носом как можно больше воздуха. — Ненавижу эти сопли, я хорош только ругаться, но… ты знай, я никогда не оставлю тебя, что бы ни произошло. И мы обязательно ещё сходим выпить и поговорить, как тогда в баре. Юнги оказывается притянутым к Намджуну, который одной рукой крепко обнимает за шею. Тот просовывает руку между подушкой и намджуновым телом и обнимает, притягивая к себе сильнее и ближе. Намджун всегда должен был беречь этого человека, как самое ценное сокровище в его жизни. Ему готовы простить абсолютно всё, лишь бы он оставался жить на этой планете. Намджуну в плечо пару раз шмыгают, а затем отстраняются. В чужом взгляде он читает благодарность, хотя благодарить тут стоит ему и только ему. Самому тоже захотелось расплакаться и сказать миллион раз «спасибо», но ради Юнги надо держаться. Ради него теперь всегда хочется быть хорошим. Забавно, что они в первое время работы, три года назад, терпеть не могли друг друга. Когда Юнги только стал его личным водителем, Намджун, в силу своего возраста, на каждое его слово закатывал глаза и отвечал что-то колкое, на что тот раздражался. Но, в конце концов, их свёл случай, произошедший с Юнги, и они стали близкими друзьями. Сначала они проходили этот этап перепалок, уже не таких злых, скорее всего, они обретали более дружеский характер, а потом они за скрытой неловкостью рассказывали друг другу о произошедшем за день, позже о жизни. И, когда они впервые выпили в баре в компании ребят из агентства, Намджун стал очень сильно уважать Юнги, потому что поражался его сильным характером. Он клянётся, что если бы это произошло с ним, то он уже давно опустил бы руки, а не пытался бороться. Мин Юнги — крутой человек. Намджун рад, что понял это тогда. — Хосок не так уж и плох, да? — он ухмыляется и по-лисьи прищуривается, когда он видит, как Юнги закатывает глаза и скрещивает руки на груди. — Что ты от меня хочешь услышать? Благодарственную поэму в честь Чон Хосока? Или мне спеть серенаду ему перед входом в его клуб? — язвительно проговаривает он, с явным раздражением на лице, которое появилось от осознания собственной неправоты. — Вау, Хосок-и, ты такой классный! Спасибо, что спас Намджуна от смерти, которая могла случиться из-за твоих же наркотиков! — Намджун откровенно хохочет над писклявым голосом Юнги, который представляет ему один из вариантов благодарности. — Мог хотя бы «спасибо» ему сказать. — Я сказал, — уже своим голосом заключает Юнги. Намджун замирает. — В смысле сказал? Серьёзно? — кажется, он совсем не готов к таким неожиданным поворотам судьбы. — Конечно, я же не грубиян. Когда я прилетел сюда по его звонку, тебя откачивали, а он сидел в коридоре, притворяясь виноватым и опечаленным, я хорошенько вдарил ему по его лицу, — теперь это уже больше походит на правду и на вполне реальную ситуацию. — Ну и потом я расспросил его о произошедшем, он всё рассказал. Я поблагодарил его и попросил больше никогда не появляться в твоей жизни. Хосок согласился. — Согласился? Ты прогнал человека из моей жизни, пока я был при смерти? Really? — Только не надо из этого трагедию делать, ладно? Намджун, ты уже понял, к чему приводит игра с наркотиками, не буду читать нотации, но просто без него будет лучше, — Намджун молчит, ничего не отвечает, погрузившись в свои мысли. Юнги обреченно вздыхает, как бы сдаваясь. — Ладно, хорошо, отлично. Думаю, после твоего окончательного лечения вы сможете увидеться в непринуждённой и обыденной обстановке, если ты уж так хочешь, — после этих слова намджуновы глаза, устремлённые на него, загораются. — Спасибо, — со всей искренностью благодарят его. Юнги снова вздыхает. — Не понимаю, что ты в нём нашёл, — Намджун пожимает плечами, хотя прекрасно знает ответ на вопрос. — И всё же, что у вас произошло с Сокджином? — спрашивает он после недолгого молчания, в процессе которого Намджун успел впасть в глубокие раздумья, поэтому вздрогнул от чужого голоса. — Непохоже, что вы просто повздорили тогда. Он отказался дожидаться окончания твоего осмотра и сразу уже уехал в агентство, сказав, что у него очень срочные дела или что-то похожее. Я не особо понял, потому что он рванул на выход, как ненормальный. Ненормальный? Это как? Раздражённый? Злой? Обиженный? Что Юнги вообще вкладывает в понятие ненормально? Сокджин и вправду вёл себя как-то странно, когда Намджун очнулся. Он был каким-то взвинченным, резким, взгляд его то и дело метался по намджунову лицу, руки постоянно что-то теребили. Это было непохоже на привычного Сокджина. Юнги это подразумевает под «как ненормальный»? Чёрт, Намджун не о том думает. Он прикусывает нижнюю губу. Намджун знал, что Юнги спросит об этом, однако на вопрос ответить не может. Не расскажет же он ему правду, тот его попросту не поймёт или скажет, что совсем крыша поехала. Спорить Намджун не станет, действительно, поехала. Только это не оправдание его внезапной вспышке безумия. Если Юнги начнёт расспрашивать подробнее? Например, когда он почувствовал что-то не то по отношению к Сокджину? Да Намджун и сам не знает когда. С первой встречи или вообще с прошлой жизни. И будет он чувствовать себя каким-то экспонатом или, хуже того, лабораторной крысой, которую тщательно исследуют из-за вещей, которых она никогда раньше не вытворяла, а тут вдруг решила вытворить. Именно таким он и будет в глазах Юнги. Надо же, влюбился во взрослого мужчину, как девственница-школьница или как одна из его фанаток с пубертатом. Намджун помешался на Сокджине подобно безумцу из психиатрической больницы, прямо как в одном его клипе, помешался на чужой красоте, на чужих глазах, на всём, что связано с ним. В голове невольно всплывает образ сокджиновых глаз, зрачки которых расширились, вспоминает растрёпанные его же руками волосы, которые лезли на глаза, и припухшие от поцелуев губы. Их вкус и мягкость Намджун запомнил особенно. Он бы всё отдал, лишь бы снова прикоснуться к губам Сокджина хотя бы на секунду или хотя бы снова оказаться в его объятиях. Его никогда не обнимали так успокаивающе. В его объятиях Намджун чувствовал себя защищённым ото всех и вся, от издевательств, от общества, от предательств, от собственных мыслей и воспоминаний. Тогда он даже забыл о собственном несчастье, забыл о бремени, что свалилось на него, и забыл о том, что ему нужно быть всегда сильным перед другими. Сокджин позволил ему опустить злость и раздражение, которые прикрывали слабость. В голове рисуется картинка того, как он снова обвивается вокруг чужого тела и крепко сжимает его, утыкаясь носом в изгиб чужой шеи, и, расслабляясь, позволяет себе улыбку. Стоп. Вообще-то он обижен. Намджун мысленно встряхивает, приводя мысли в порядок и избавляясь от помутнения. Никаких воспоминаний о том вечере, никаких ощущений и чувств, нужно всё забыть, помни о своей обиде. Задумчивый намджунов взгляд изучает лицо Юнги, который выжидает ответа. Они же только что негласно решили, что начнут всё сначала без лжи. Если Намджун соврёт, то он будет чувствовать себя ужасно виноватым и придёт снова к тому, к чему привела вся прошлая ложь, к безысходности, одиночеству, к наркотикам и к Сокджину. Что же делать? Сказать правду не может и солгать — тоже. В голове неожиданно звучит что-то похожее на звук включающейся лампочки. Что, если Намджун скажет не всей правды? Упустит некоторые факты и детали. И потом попробуй обвини во лжи. Правду, фактически, он сказал, но тогда вопрос будет уже в другом: всю ли правду? А это уже другая история, из которой выкрутиться будет проще, чем изо лжи. В конце концов, придёт время, когда Намджун сможет рассказать скрытые детали. Это время обязательно придёт, он в этом уверен. Пальцами он сминает белую простынь, раздумывая над последними деталями своей неполной правды. Намджун замечает, как Юнги скрещивает руки на груди и пальцами стучит по предплечью. Видно, что тот насторожился и что ему не терпится услышать ответ после столь длительного молчания. Если сейчас же что-нибудь не сказать, то Юнги может подумать, что Намджун выдумывает очередную ложь. Ну же, поторапливайся, думай быстрее. — В общем, если вкратце, — начинает тихо Намджун, съедая половину слов, что Юнги, конечно же, не нравится. — Ничего не понимаю из того, что ты только что промямлил, — Намджун вздыхает, собирая себя с мыслями. — Когда мы разговаривали с Сокджином ночью перед всем, что случилось, я рассказал ему о том скандале, — он тяжело вдыхает и замечает, как раздражение Юнги улетучивается и сменяется пониманием. — И… после этого он сделал не очень хорошую вещь, которая меня обидела. С тех пор мы не разговаривали нормально. — «Не очень хорошую вещь»? Типа, сказал что-то не то? — Типа того… — снова мямлит Намджун. Ну и кто поверит в это? Точно не Юнги. Лучше бы он соврал. И что это ещё за «сделал не очень хорошую вещь»? — Странно, это непохоже на Сокджина… в смысле-… — Юнги резко прерывает себя, смотря выжидательно на Намджуна, будто бы надеясь, что тот не поймёт его некого испуга. «Непохоже на Сокджина»? А он знает, как похоже? — Что? В каком плане «непохоже»? — Юнги хлопает глазами, подобно нашкодившему ребенку, который разбил вазу и свалил всё на кота. — Отлично, ты что-то скрываешь от меня. И кто это просил быть честным, а? — скорее шутливо, чем серьёзно, вопрошает Намджун. — Ладно, — Юнги опускает руки на колени и вздыхает. — Я знал, что это когда-нибудь всплывёт, так что… Сокджин был моим психотерапевтом и очень старым знакомым, — слово «очень» он протягивает так, будто давая понять, что всё это длинная история и лучше к ней обращаться. — И, когда время пришло искать тебе очередного менеджера, я вспомнил о нём и попросил директор-нима предоставить поиски менеджера мне. Я долго его уговаривал, но в итоге он позволил мне заняться этим. Ну и привёл Сокджина к тебе, зная, что он хорош в своём деле. Но я и не думал, что он может сказать что-то лишнее, которое приведёт к этому, — Юнги кивает в сторону Намджуна и стихает, смотря на чужое задумчивое лицо. — Кстати, из-за того, что Сокджин не уследил за тобой, скорее всего, меня вышвырнут из агентства вместе с ним, потому что привёл его именно я, — Намджун на это тяжело вздыхает, прикрывая глаза и проводя по лицу одной ладонью. — Отлично, просто замечательно. И что мне делать? — неожиданный стук и голос за дверью раздаются по палате: — Извините, могу я зайти? Мне нужно дать вам лекарства и поменять капельницу. — Ну для начала тебе нужно принять таблетки, — Юнги поднимается со стула, берёт толстовку, лежавшую в чужих ногах, накидывает её на себя и застёгивает. — А потом поговорить с директор-нимом. — Юнги, — на серьёзный голос он оборачивается и смотрит на точно такое же серьёзное лицо Намджуна. — Я сделаю всё, чтобы ты остался здесь, — его тон пропитан уверенностью. Если ему придётся поругаться с директором, то пускай, если придётся уйти самому, что, скорее всего, Намджуну и собираются сказать, то уйдёт, только, пожалуйста, пусть его не лишают этой работы. Юнги отворачивается после сказанных слов, грустно улыбается и машет рукой, прощаясь. — Я вечером загляну, — он уходит, пропуская в палату молодого парня, который везёт всё нужное для процедур на небольшой тележке. Дверь негромко закрывается. Намджун осматривает юношу в светло-голубой униформе, с тёмными, коротко стриженными волосами, с мягкими чертами лица и глазами, которые чуть светлее его собственных и в которых горит живой блеск. Похож он на ровесника Намджуна, может, на год помладше или постарше. От этого, почему-то, внутри зарождается какое-то не очень приятное чувство, колкое такое. Парень, у которого на бейджике написано «Сон Сухён», надевает новые одноразовые перчатки, брызгает что-то на руки и растирает это. Они почти одного возраста, только Намджун весь какой-то помятый, разбитый и искалеченный, а у Сухёна лицо живое, глаза такие же, и сам он весь будто светится изнутри. Он опускает взгляд на свою ладонь, исцарапанную, изуродованную и чем-то обработанную. Люди говорят, что внешний облик человека показывает то, что у него внутри. Намджун никогда не был с этим согласен, может, сейчас самое время согласиться. Внутренняя сторона ладони оказывается спрятанной в простыни, не может он смотреть на это безобразие, пока рядом есть здоровый человек, напоминающий ему о его прошлой нормальной жизни. Когда Намджун поднимает взгляд обратно, то замечает, что Сухён снимает перчатки и выкидывает их в маленькое мусорное ведро на тележке, которое, скорее, больше напоминало прямоугольную миску. И чего ему не имелось тогда? Сейчас бы так же работал где-нибудь в офисе, пускай без осуществлённой мечты, но зато здоровым. Отец ведь настаивал на социологии, юриспруденции, политологии и многом другом. Точно, родители… они, наверняка, не в курсе произошедшего. Сухён наливает стакан воды, открывает баночку с какими-то таблетками, высыпает их себе на ладонь, потом открывает вторую и также сыпет, всё это он протягивает Намджуну. Тот смотрит на это так, словно не догадывается, чего от него хотят. На чужом лице возникает незлая усмешка. — Это нужно выпить, Намджун-ним, — его аж передёргивает от обращения. Он берёт таблетки, закидывает в рот и быстро запивает водой, после отдавая наполовину пустой стакан. Сухён аккуратно всё составляет на тележке и, заметив намджунов взгляд, по-доброму улыбается ему. — Знаете, а я ведь ваш фанат. Фанат? Только этого ему не хватало. Намджун меньше всего желал, чтобы его увидели в таком состоянии собственные фанаты. Они его так любят и так защищают, а всё, что делает он для них — это страдает и нюхает. Какой же позор. Чувство вины махом накрывает всё его нутро. Сколько бы Намджун ни жаловался на то, что с каждым новым релизом безумных фанатов становится всё больше, и на то, что это ужасно утомляет, он всё равно ценит каждого, потому что Арэм и Ким Намджун не эгоисты, как может показаться. Они оба понимают, благодаря кому они смогли подняться на вершину, пускай и не всегда об этом говорят. И уж фанаты точно не заслуживают видеть своего кумира в таком состоянии, которое было вызвано передозировкой, мать его, наркотиками. Как же стыдно. Намджун смотрит на Сухёна, который достает из маленького кармашка штанов аккуратно сложенную бумажку, оттуда же появляется в его руке ручка. Он бережно разворачивает листок, который оказывается фотографией с изображённым на ней Намджуном, тот даже узнаёт, что это за фото. Оно было сделано на последнем проводившемся фансайне. Тот день был безумным, потому он выпросил у стаффа разрешение на съёмку и на занятие всякими бесполезными милыми штучками. До сих пор не понимает своего поступка, но зато было весело. Ему ужасно стыдно, кажется, что щёки просто горят огнём, вина уже полностью загрызла его. Неужели Сухёну не противно находиться рядом с ним и даже не противно обратиться с просьбой взять автограф? Разве ему не хочется сказать, как он разочаровался в в нём? Потому что Намджуну противно от самого себя, потому что Намджун разочаровался в себе уже давно. — Извините, за лишнее беспокойство, — Сухён кланяется в знак извинения. — Если вы не против, то могу я попросить у вас автограф? На фансайне подписать можно было только альбом, а фотографию хотелось бы тоже. Я пойму, если вы откажете! Это не для меня, а для-… — Намджун тянет руки, ощущая заметную лёгкость в своих действиях, которая пришла с принятием антибиотиков. На чужом лице тут же расцветает яркая улыбка, ему быстро отдают фото и ручку. — Спасибо большое, Намджун-ним! — ему кланяются снова. — Давай без «ним», не заслужил я почтения, — Намджун протягивает подписанную фотографию и ручку обратно их владельцу, тот принимается разглядывать подпись. Эта картина заставляет его улыбнуться. Всё-таки приятно, когда кто-то так радуется твоей фотографии и какой-то закорючке на ней. — Спасибо ещё раз! — в ответ он лишь машет рукой, мол, ничего сложного, обращайся, и потом почёсывает затылок, смущённо улыбаясь. — А по мне так вы очень заслужили, — смущение сменяется на недоумение. — Ты же знаешь почему я здесь? — Намджуну кивают. — Значит, ты знаешь, что я употребляю наркотики, — снова кивок. — И тебе не противно находиться рядом со мной? — Не противно. — Почему? — с искренним изумлением спрашивает Намджун, потому что он действительно не понимает, как может быть не противно, если ему самому тошно от себя. — А что противного? Может, мне и обидно, что мой кумир употребляет наркотики, но обидно не от того, что вы там разочаровали меня, а от того, что вы губите своё здоровье. Я не могу вас судить, потому что не знаю, как вы живёте и что переживаете на самом деле. Так что мне не противно, — теперь на намджуновом лице возникает задумчивость. Сухён смотрит на него ещё некоторое время, а потом разворачивает тележку к двери. — Извините, но я должен идти, а вы должны отдохнуть, — он снова улыбается. Вот в чём вся проблема. Намджун настолько зарылся лицом в плохое, что перестал замечать тех, кто искренне переживает за него и кто всегда поддержит. Это касается и родителей, и Юнги, и фанатов. Он забыл о последних, совсем забыл. Видел в них только ненасытный скот, хотя и выжимался на полную ради них же. Фиговое у него раздвоение. Ненасытного скота среди фанатов Арэма единицы, а фанатов из категории «я люблю его, но…» и вовсе почти не осталось, он и забыл, когда в последний раз видел комментарии из такого разряда. Наверное, потому что перестал заходить в Твиттер, Инстаграм и на фанкафе. Он ещё раз бросает взгляд на Сухёна, который что-то проверяет на экране, где отображается линия пульса, и записывает. Вот, тот тип фанатов, который окружает его сейчас. Люди, которые рады ему абсолютно всегда, которые беспокоятся, если он долго не появляется в сети. Именно это согревало сердце и заставляло двигаться, пускай первоначально верных фанатов было мало, но они были. А сейчас Намджуну стоит трудиться для них в три раза больше, потому что их число увеличилось во столько же. Пришло время достать голову из беспросветной тьмы и оглянуться вокруг. На лице снова возникает улыбка, когда перед глазами предстаёт Сухён, радовавшийся одной его подписи на фотографии. Теперь Намджун вспомнил, ради чего затеял всю эту игру в айдола, только вот, видимо, слишком поздно, потому что он попался на наркотиках, потому что его карьере придёт конец. — Эм, слушай, спасибо тебе, — он снова опускается в неловкость. На Намджуна удивлённо смотрят, но кланяются. Как можно быть настолько вежливым? А он ещё себя таковым называл, вот у кого стоит поучиться вежливости. Когда Сухён собирается уходить, до Намджуна доходит, что тридцать минут, через которые к нему должны были прийти, как-то слишком быстро прошли. — Стой, разве ты не должен был зайти позже? — О, доктор-ним сообщил мне, что ваш директор будет тут уже совсем скоро, — Сухён отодвигает рукав белой водолазки и смотрит на электронные часы. — Примерно, через двадцать минут, поэтому меня попросили провести процедуру раньше. Спасибо вам ещё раз за автограф, мне нужно идти! «Директор будет тут уже совсем скоро»… Вот оно что… Намджун гулко сглатывает, как только дверь с щелчком закрывается. Страх неприятно скребёт где-то за спиной, вызывая мурашки по телу. — Сука, — выдыхает он, падая спиной на подушку. Приборами фиксируется скачок пульса.***
Намджун старательно зачёсывает грязные волосы, стараясь придать им хотя бы относительный порядок. Этим он занимается уже в течение десяти минут, потому что его нервы на пределе, даже несмотря на принятые успокоительные и на запрет доктора «о запрете любого волнения». С ухода Сухёна прошло всего лишь пятнадцать минут, а он уже извёл себя всего. С недовольным стоном он снова образует на голове беспорядок, ему кажется, что его вид недостаточно хорош, хотя даже не видит своего отражения. И вот пальцы снова аккуратно укладывают сальные пряди, придавая волосам подобие причёски. Когда Намджун заканчивает, то осторожно касается ладонью волос, и тело его уже собирается расслабиться, потому что кажется, что на голове теперь всё идеально-красиво, однако он обнаруживает прядь, выбившуюся из общей формы. Намджун опять растрёпывает волосы, тяжело вздыхая. Волнуется он слишком сильно, потому что решается его судьба, судьба Юнги и Сокджина, и, кажется, вся его жизнь. Директор — очень хороший, дипломатичный и серьёзный человек. Он поверил в Намджуна, помог ему дебютировать и продвинуться. Когда его разум выдавал мысли по типу: «Мне плевать, что сделает со мной начальство», то где-то в глубине его сознания возникала другая, совершенно противоположная мысль о том, что ему не плевать. Намджуну, по правде говоря, всегда было страшно попасться с наркотиками директору. Тот простил ему интрижку с девушкой и скандал, который подрывал имидж агентства, а он ещё после всего этого с наркотиками связался. Где твоя благодарность, Ким Намджун? И вот оно, осознание всего дерьма, которое он позволил себе сделать, осознание последствий, которые наступили после совершённого. Чувства вины, страха будущего и ненависти к самому себе захватывают его полностью. Наконец проснулся здравый смысл и начал угнетать по полной. Почему Намджун не слушал Юнги, когда тот читал нотации? Точно, потому что он никого не слушал. Неожиданно входная дверь отпирается, из коридора слышатся голоса директора и врача. Намджун двумя руками укладывает волосы, и когда на лоб спадает прядь, то уже плюёт на это и пытается сесть как можно ровнее и расслабленнее. Директор заходит в палату, но всё ещё не поворачивает голову к нему, продолжая разговаривать с врачом. — Значит, этот мелкий сильно вляпался? — Не скажу, что сильно, но и не слабо. Что-то между. Как я и сказал, ему очень повезло. Мог вообще не оклематься, — врач бросает взгляд на Намджуна, после возвращая его обратно к лицу директора. — Пожалуйста, будьте с ним мягче. Его организм не до конца восстановился и ему требуется покой. — Конечно, доктор. Спасибо вам за вашу помощь, — ему кивают в ответ и уходят, оставляя его наедине с Намджуном. Дверь закрывается, директор поправляет белый халат на плечах и присаживает на стул рядом с ним. — Ну, здравствуй, Намджун. Не расскажешь мне, как ты оказался здесь? — и что он подразумевает под здесь (больничную палату или в принципе дно, в котором Намджун оказался) ему неизвестно. Почему-то слова застряли комом в горле, и ничего не получается выдать, поэтому он опускает взгляд. — Это началось после твоего скандала, я прав? — Намджун в ответ только слабо угукает, на что слышится вздох. — Намджун, я не пришёл тебя обвинять или ругать, по крайней мере, не сейчас. Всё, что я хочу от тебя — это правды, чтобы понять, что было сделано не так агентством, тобой и мной. Ладно? — снова угукание. — Я… я знаю, что испортил всё, директор-ним. Я не хочу обвинять в том, что случилось, никого, кроме себя, но просто на момент скандала на меня всё так давило: расследование, журналисты, фанаты, злобные комментарии. Я не смог выдержать, я слаб, поэтому я предпочёл работе и терпению наркотики. Мне очень жаль, что я подвёл вас и агентство снова… Ваше решение разорвать со мной контракт будет полностью оправданным. Только не обвиняйте в этом Сокджина и не лишайте Юнги работы. Никто из них не виноват в том, что случилось со мной. Единственный виноватый здесь — это я, — Намджун позволяет себе посмотреть на лицо директора только после последних слов. Тот явно озадачен, об этом говорят его нахмуренные брови и сосредоточенный на Намджуне взгляд. Он не позволяет себе сказать ни единого слова, дожидаясь, пока заговорит первым. В голове прокручиваются сказанные слова, в которых Намджун не уверен. Возможно, стоило добавить больше сожаления, потому что ему действительно жаль. — Знаешь, Намджун, какую черту я в тебе люблю? — он растерянно хлопает глазами и слабо мотает головой. — Последним, о ком ты подумаешь в тяжёлой ситуации — это ты сам. Что три года назад, когда ты только дебютировал, что во время скандала, что сейчас. Ты просишь меня не трогать твой стафф, грубо говоря, хотя сам находишься на грани прекращения карьеры. Ты — хороший капитан. Возможно, было ошибкой то, что я не позволил тебе дебютировать в группе, потому что из тебя вышел бы неплохой лидер. — Директор-ним… — Не перебивай. Не знаю, что ты чувствовал, когда решил помочь себе наркотиками, но уверен, что сейчас ты винишь себя из-за своего решения, думая о грусти близких тебе людей, которые беспокоятся о твоём состоянии. Когда ты влип в свой первый скандал, ты был ещё молод, поэтому я решил, что не стоит обрывать твоё будущее на этом, к тому же, твоя невиновность была полностью доказана. Но, знаешь, наркотики — это серьёзная тема. — Я понимаю, конечно. — И каким бы хорошим человек ты не был, я не могу оставить тебя в нашем агентстве, — после этих слов внутри всё рухнуло, в душе вдруг разлилась тоска, мысли в голове потяжелели. Он надеялся, что всё будет не так, что ему дадут снова шанс, но процент здравых мыслей, который намного превышал процент этой надежды, говорил, что шанса ждать нельзя. — Мне жаль, — единственное, что выдавливает из себя Намджун. На него смотрят в течение нескольких секунд, не произнося ни слова, и эта тишина угнетает ещё больше, потому что она кажется вечной. Директор заговаривает вновь, чуть менее строгим голосом: — Ты очень хороший человек, и я не собираюсь тебя винить в том, что ты подсел на наркотики, ругать за это — тем более, потому что понимаю, что обвинения и ругань ничем не помогут. У тебя намечен камбэк через месяц, верно? Мы перенесём его на конец марта, — Намджун резко поднимает голову, неверяще смотря в лицо напротив. — Это будет твой последний камбэк здесь. После я дам на тебя хорошие рекомендации, и мы устроим тебя в Штатах в приличной звукозаписывающей компании. Там ты сможешь расслабиться, у них не такая жёсткая политика отношений с артистами, как в Корее. Ты подходишь по стилю для них, тебе будут рады. Это всё, что я могу сделать для тебя. Твоё лечение мы также оплатим. Насчёт Юнги не беспокойся, он останется, но Сокджина придётся уволить, как только ты покинешь компанию. — Директор-ним, вы серьёзно?! Я… я думал, что вы выгоните меня и опустите на дно. Это самый наилучший вариант! Да это самое лучшее, что вы можете сделать для меня! — Зря ты так думал, Намджун. Ты талантливая личность, а я не монстр и не люблю подставлять своих артистов. К тому же, проще подстроить всё так, будто тебе предложили выгодный контракт за границей, чем выставлять всё произошедшее на всеобщее обозрение. Я обговорю это с остальными, и к концу месяца мы решим всё окончательно. Только не подведи меня. И напиши такую музыку, чтобы западные компании боролись за то, чтобы заполучить тебя, — последнее подразумевалось как шутка, но Намджун сделает всё, чтобы так и было. — Я обещаю, что не подведу вас в этот раз! — директор на эти слова позволяет себе лёгкую улыбку. — Верю в тебя, Намджун. — Спасибо, — он кланяется в знак признательности, выдерживая паузу, чтобы его огромную благодарность поняли. — Выздоравливай, — директор уходит, оставляя счастливого Намджуна наедине с самим собой. Счастье переполняет всё тело и разум. Он даже позволить себе не мог мечтать о таком разговоре. В его голове был хороший финал в качестве разрыва контракта и тихого ухода. Но чтобы давать ему шанс в другой стране? Нет, он никогда и предположить такого не мог. Намджун уверен, что сейчас это его последняя возможность вернуться со дна. Дурацкая улыбка не слезает с лица. Он сделает всё, чтобы не подвести директора в последний раз и получить шанс на новую жизнь, потому что внутри неожиданно что-то загорается и вспыхивает, как когда-то четыре года назад перед дебютом. Новая жизнь так и мелькает картинками перед глазами, главное — не упустить её. Намджун сжимает перед собой кулак, словно хватает эту новую жизнь, не собираясь выпускать.***
Сокджин проходит несколько палат по небольшому коридору, сворачивает направо и замечает сидящего рядом с нужной палатой Юнги. Тот что-то с нечитаемым выражением лица просматривает в телефоне. Он поправляет белый халат на своих плечах и направляется к нему. Когда Сокджин присаживает рядом, то на него сразу же оборачиваются с небольшим удивлением во взгляде и убирают телефон в карман. Только к Юнги он не поворачивается, рассматривая стену напротив с ужасно уставшим лицом. Совещание закончилось только час назад, после него Сокджин сразу же направился сюда по наставлениям директора. Оглашённым решением он был весьма шокирован, уж не приходило ему в голову, что Намджуну вообще дадут камбэк, а тут даже устройство в Штатах планируют, но это их дело, и сказать ничего против он не может. Может быть, Сокджин даже рад такому концу для Арэма здесь в Корее. Конечно, после личного разговора с директором, перед совещанием, Сокджин услышал мало приятных вещей. Во-первых, он будет уволен, как только Намджун будет готов к переезду в другую страну, во-вторых, им весьма были огорчены, вследствие чего его зарплата будет урезана вдвое (это очень не вовремя, поскольку несколько дней назад он занял денег своей сестре, которая обещала их вернуть через полтора месяца), в-третьих, Сокджин теперь обязан отчитываться о каждом своём шаге касательно Намджуна. Однако есть и плюс в его личное дело не будет занесена причина увольнение, потому что он должен будет написать заявление об уходе по собственному желанию. На часах полшестого вечера, дома его не было с самого утра, он не завтракал, не обедал и не ужинал, ужасное расписание, которое стало регулярным в течение последних пяти дней. Сокджин сейчас сожалеет, что согласился на эту работу, она слишком подпортила ему жизнь. Ещё добавляется то, что в связи принятым решением касательно Намджуна в агентстве начнётся суматоха из бумаг, постоянных совещаний, деловых встреч и прочего, что отнимает достаточно много времени от личной жизни. Ладно, если бы было только всё это, но ситуацию усложняют его отношения с Намджуном, который явно оскорбился сокджиновым поведением. Нечего ему было всё это начинать, повёл себя, как ребёнок. Что им двигало, когда он позволил Намджуну поцеловать себя? А когда не оттолкнул? Точно, Сынхе, которая постоянно мерещилась ему в нём. Какой он из себя врач, если не в состояние уже во второй раз отделить личную жизнь и работу? Ему стоит задуматься над этим. И самое ужасно то, что Сокджин вовсе не хочет отталкивать от себя Намджуна и что ему неприятно из-за чужой обиды. Проявлять эмпатию к пациентам — самая худшая вещь, которую может сделать человек его профессии. В голове проносится какой-то страдальческий вздох, не свойственный ему. Он устал и всё, что ему нужно — это путёвка на море и хороший сон. — Ты же говорил, что не собираешься сюда приезжать до завтрашнего дня, — раздаётся голос Юнги сквозь пелену мыслей. — Директор сказал, что я должен буду поговорить с доктором и с Намджуном и отчитаться об его состоянии. — Смотрю, тебе затянули поводок потуже? — Я облажался, так что им пришлось, — Юнги хмыкает на такой ответ, рассматривает Сокджина ещё немного и отворачивается, доставая телефон из кармана. — Не помню, чтобы видел тебя когда-то таким уставшим. — Вряд ли ты мог, последний раз мы с тобой виделись год назад. — Ну, во время моего лечения ты всё равно был лучше. — Это было три года назад, когда я не соглашался вытаскивать из дерьма несчастных айдолов, — Юнги снова отрывается от своего телефона, с удивлением смотря на Сокджина. — Воу, это что сарказм? Смотрю, тебе хорошо потрепали нервы. — Извини, — Сокджин вздыхает, расстёгивая пуговицу на рубашку. — Я спал пять с половиной часов за пять дней и не ел с восьми утра, — на некоторое время повисает молчание. Откуда-то доносится непонятный шум и голоса, оставшихся на ночную смену врачей. В больнице не так много пациентов, которым требуется госпитализация, поэтому большую часть персонала распускают по домам. Также это небольшая частная больница, известная узкому кругу лиц, так что в ней нельзя уместить большое количество людей. Неожиданно Сокджин решает спросить о вещи, интересующей его долгое время: — Я задам вопрос личного характера? — Юнги пожимает плечами, мол валяй. — Почему ты так печёшься о Намджуне? — Даже сейчас работаешь? — Нет, это не для работы. Для меня, так скажем. Намджун рассказывал, что ваше знакомство первоначально не увенчалось успехом, — Юнги задумывается, словно у него перед глазами проплывает вся его дружба с Намджуном. — Ну, это действительно так. Но после того, как мы посидели в баре, мы нашли достаточно много общих тем, и наши взгляды были, на удивление, схожи. К тому же я рассказал ему то, из-за чего посещал тебя. — О смерти брата? — ему кивают. — Он тогда как-то поменялся в лице и начал извиняться за своё поведение, при этом безостановочно кланяясь и называя меня «хёном». Господи, это было отвратительно, я сказал, что прибью его, если снова услышу моё имя в сочетании с «хён». Ну и с тех пор Намджун прекратил быть раздражающим мелким дерьмом. Знаешь, я не думаю, что нужна какая-то особая причина, чтобы пытаться помочь другу с его трудностям. Если он твой друг, то это уже самая главная причина быть рядом. И не нужно что-то обязательно весомое, чтобы человек стал твоим другом, которому будешь готов всегда помочь, даже одинаковых взглядов на мир бывает достаточно. Сокджин не успевает ничего ответить, потому что дверь палаты Намджуна резко открывается. Из неё выбегает испуганный врач, в след которому летит белая больничная подушка. Юнги и Сокджин переглядываются. — Чтобы этот asshole больше не появлялся в моей палате! Suck my prick, придурок! — злобно кричит на весь коридор Намджун, показывая неприличный жест врачу, который встал возле них, на его лице явный испуг. В нём Сокджин узнаёт своего старого знакомого. — Чжонсок? Ты психотерапевт Намджуна? — Именно! У этого ненормального! Я знал, что айдолы сумасшедшие, но чтобы настолько! Сокджин-а, если ты не заберёшь этого под свой присмотр, то я сойду с ума! — Намджун, конечно, страдает неконтролируемыми эмоциональными вспышками, но, чтобы так его довести, надо постараться и сказать что-то совершенно не то. — Что смотришь? Я сказал, пошёл к чёрту! — всё ещё обращается Намджун к Чжонсоку, у которого испуг на лице растёт в геометрической прогрессии. — Ну всё, знаешь, что? Я ухожу. Сокджин-а, он теперь под твоей ответственностью, пойду сообщу, — ему всучают планшет с некоторыми записями и уходят, оставляя недоумевающих Юнги и Сокджина. — Прекрасно, очередная напасть на мою голову. — Что же, до конца сеанса остаётся целых десять минут. Желаю удачи, я подожду здесь, не думаю, что способен успокоить его так, как делаешь это ты, — Сокджин снова вздыхает. Он направляется в палату, где находится Намджун, по пути поднимая брошенную подушку. Как только он заходит в комнату, то сразу же закрывает дверь. В помещение царит довольно интимная атмосфера, основной свет выключен, и светит только лампа, находящаяся над кроватью Намджуна, жалюзи полностью закрывают окно. Ничего удивительного, Чжонсок любит заниматься с пациентами в такой обстановке, которая не давит и расслабляет, заставляя сосредоточиться на собственных мыслях и чувствах. В комнате чувствуется холод, и Сокджин обнаруживает, что окно приоткрыто. Вероятно, Намджуну нравится, когда его обдувает прохладой, потому что у него в квартире точно такой же ужасный холод. Память возвращает его в тот день на чужую кухню. Сокджин перемещает взгляд на Намджуна, который смотрит куда угодно, но только не на него. Конечно, да, он виноват перед ним. Планшет с записями оказывается на тумбочке, подушку Сокджин кладёт возле Намджуна, тот даже не пошевельнулся. Ему нетрудно догадаться, что тот игнорированием решил, так сказать, отомстить за причинённую боль. Око за око, как говорится. Только вот почему-то неприятно, совсем чуть-чуть, из-за такого холода, который исходит со стороны Намджуна, что всегда смотрел на него с искрящимися глазами. Что же, теперь Сокджин понимает, что он чувствовал, когда его так же безжалостно игнорировали. Надо решить всё это как можно скорее. Жалюзи несильно поднимают и задвигают окно, чтобы в палате поднялась температура, потому что Сокджин терпеть не может морозы, зиму и холод. Намджун на шум оборачивается. Их взгляды сталкиваются. На чужом лице отражаются все эмоции, существующие у человека. — Как ты, Намджун? — Прекрасно, — как можно раздражённее отвечает он, прерывая зрительный контакт и отворачиваясь, чтобы положить подушку обратно под себя. Сокджин подходит к койке, ставит опрокинутый стул и садится на него. — Вижу, что твои отношения с Чжонсоком не задались, — Сокджин изображает подобие улыбки на своём лице, но Намджун ему ничего не отвечает. — Не хочешь рассказать, что он тебе сказал, из-за чего ты так взъелся на него? — Чего ты хочешь от меня? — Намджун тяжело вздыхает, продолжая пялиться в стену. — Поговорить как взрослые люди. — Для чего? Для агентства, которое тебя попросило докопаться до меня? — он не выдерживает и поворачивается к Сокджину. — Или убедиться, что ты смог меня добить? Что ж, поздравляю у тебя почти это вышло, — он демонстративно разводит руками в стороны. — Для себя. — Что? — Я спрашиваю о твоём состоянии для себя, потому что переживаю и чувствую свою вину, — Сокджин кладёт свою ладонь поверх намджуновой и замечает, как на чужом лице есть всё и одновременно ничего. — Если бы мне нужно было это только для агентства, то я бы не сидел с тобой так, — он взглядом указывает на их руки. Намджун сглатывает и наконец оживает, переворачивает их ладони так, что сокджинова оказывается тыльной стороной на простынях, и сцепляет их пальцы в замок. Лицо Сокджина трогает улыбка, внутри чувствуется заметная лёгкость, напряжение наконец спадает. Он поднимает взгляд на Намджуна, у которого нет ни капли намёка на раздражение и обиду, в его глазах загораются снова те самые искры. — Этот говнюк заговорил о моей семье, мол не возникало ли у меня стыда за свои поступки, ведь я единственный ребёнок в семье, — Намджун закатывает глаза. — Потом он спросил как я собираюсь сообщать о своём состоянии родителям, не боюсь ли их огорчить. Ну и последней каплей стал вопрос о том, каково мне после приступа и на полном ли серьёзе я готов заняться собой. Не его дело, готов ли я, — Сокджин слишком сильно улыбается, а потом начинает смеяться. Намджун переводит на него удивлённый взгляд. — Что ты смеёшься? — это слишком глупо, потому что Чжонсок сделал абсолютно ничего, чтобы вывести его, но он всё равно смог разозлиться. А ещё забавно, потому что, когда Сокджин задавал ему точно такие же вопросы, Намджун отвечал, ни капельки не раздражаясь. — Просто, это смешно. — Отлично, тебе смешно, и что прикажешь мне делать, а? Даже мой менеджер смеётся надо мной, — Сокджин прекращает смеяться и с улыбкой смотрит на нахмуренные брови и надувшиеся губы. Вид Намджуна вызывает какой-то неожиданный прилив нежности, поэтому он большим пальцем свободной руки проводит по чужой щеке и почти незаметной складочки между бровями. Выражение лица напротив сразу же меняется. — Что ты делаешь? — хрипло спрашивает Намджун. Сокджин слышит быстрый стук его сердца, который фиксируется приборами. — Ничего, — он наклоняется к чужому лицу, немного привставая со стула. Между ними остаётся всего пару сантиметров. Сокджин помещает их сцепленные руки на подушку, рядом с головой Намджуна. Они не отводят друг от друга взгляда. — Сейчас тоже ничего? — намджунов голос ужасно дрожит, но Сокджину это нравится. Его усталость пропадает, и тело расслабляется вместе с разумом. Конечно, всё это чертовски неправильно, опять он наступает на одни и те же грабли, только ему от этого очень хорошо. Кто знает, может, тут будет всё по-другому, не как с Сынхе. — Да, — он преодолевает эти пару сантиметров и носом касается щеки Намджуна, который начинает часто дышать. — Совершенно ничего, — Сокджин проводит немного вверх. — Я рад, что агентство не бросило тебя, — большим пальцем он гладит чужую ладонь. — Я тоже… Но, что насчёт тебя?.. — Не волнуйся, я буду уволен по собственному желанию без всяких претензий в мою сторону. — Хорошо… — Ага. — Сокджин? — М? — он поднимает взгляд на взволнованное лицо. — Могу я?.. — Намджун бросает короткий взгляд на его губы. — Да. Когда Намджун свободной рукой зарывается в тёмные волосы, притягивая к себе и касаясь его губ, Сокджин не убирает руки с чужого лица и углубляет поцелуй спустя некоторое время. Намджунова рука высвобождается из ладони Сокджина и ложится на широкую спину, рядом с другой рукой. Сюда могут зайти в любой момент, к тому же их время, наверное, уже закончилось, но никого из них это не волнует. Намджун поднимается, принимая сидячее положение, и притягивает за плечи ближе к себе, заставляя Сокджина упереться обеими ладонями в койку по обе стороны от Намджуна. Сокджин встаёт полностью и теперь ведёт рукой по намджуновой груди, которая облачена в больничную одежду, тот отстраняется и выдыхает, смотря туманно в его глаза. Намджун по-прежнему водит ладонями по широким плечам. — Как же мне хочется прикоснуться к тебе без одежды, — шепчет Намджун и проводит рукой вниз от плеч до ягодиц, слабо сжимая и возвращаясь обратно к плечам. Сокджин улыбается и чмокает чужую щёку, потом место над бровью, затем висок. — Скучал? Я прав? — самодовольно интересуется тот с лисьим прищуром, не думая услышать ответа. — Скучал, — выдыхает Сокджин и стирает с лица напротив самодовольство. Он быстро целует чужие губы, садится обратно на стул и снова переплетает их пальцы, на лице Намджуна улавливается недовольство. — Нас могут застать, войдя сюда в любой момент, — поясняет он. — Не хочешь поговорить? — О чём именно? — О твоей семье, — Намджун заметно напрягается и крепче сжимает чужую ладонь. — Что ты хочешь услышать? — Агентство ещё не сообщало им о твоём состоянии. Они должны были сделать это сегодня, если бы ты не пришёл в себя, но теперь это на твоих плечах. — Я знаю, что должен буду им всё рассказать, но я просто боюсь. И, когда этот Чжонсок спросил у меня об этом, я разозлился, потому что понимал, что действительно облажался перед ними и что мне страшно рассказывать, — свободной рукой Намджун теребит край своего одеяла, явно нервничая. — Боишься, что они резко прекратят тебя считать своим сыном? — Да. Кому нужен наркоман? Я опозорил их. Мне так стыдно, боже. — Намджун, это твоя семья, она никогда не оставит тебя, несмотря на то, кто ты. Да, они будут огорчены, им будет больно, но прежде всего это твои родители, которые сделают всё, чтобы помочь тебе. — «Им будет больно». Вот, что меня пугает больше, чем то, что они откажутся от меня. — Если ты покажешь, как ты сожалеешь и как сильно ты хочешь восстановиться, то им будет легче, потому что они будут знать, что надежда есть, — после слов Сокджина повисает тишина. Намджун озадаченно смотрит перед собой, однако на его лице медленно испаряются отрицательные эмоции, что говорит о позитивности мыслей в чужой голове. — Я позвоню им завтра после утренних процедур, — наконец сообщает он Сокджину. — Думаю, ты прав. Они поддержали меня, когда я решил стать стажёром и когда у меня было плохое время в месяц скандала, так что, да, ты прав, — в знак благодарности Намджун наклоняется к нему и легко целует. Лицо Сокджина озаряет небольшая улыбка, в который раз за этот вечер, хотя только пятнадцать минут назад он был ужасно вымотан. — Ты случайно не знаешь, где мой телефон? — Когда принесли твои вещи, среди них его не было, были только банковские карты и одежда. — Блять, замечательно, — Намджун страдальчески стонет и запускает руку в волосы. — Видимо, он выпал тогда из кармана и остался лежать там. Будет очень здорово, если его кто-нибудь подберёт. — Ты же устанавливал пароль? — Да, и устанавливал автоматическое форматирование всех данных после трех неправильных попыток ввода пароля, но, кто знает, вдруг кто-нибудь сможет разблокировать. Тогда это точно конец, никаких Штатов и никакого будущего. Идиот просто. — Эй, ты говорил, что клуб полностью безопасен, так? Возможно, кто-то из охраны подобрал его, да даже если и не из охраны, то там одни айдолы, которым точно не нужны лишние проблемы, — Намджуна эти слова не успокаивают. Сокджин вздыхает. — Я завтра поеду туда и поищу, ладно? Только дай мне адрес и что-нибудь, что сможет пропустить меня. — Серьёзно? Хорошо, конечно я дам, спасибо! — Ну мы же не хотим лишать тебя твоей новой жизни, поэтому будет лучше найти его как можно быстрее, — Намджун снова тянется к Сокджину, но на этот раз обнимает, крепко. Он немного тормозит из-за такой неожиданности, но через секунду обнимает тоже. Намджун жмётся и прижимает так, словно боится потерять его, словно Сокджин утечёт у него сквозь пальцы. Так он обнимал и тогда, на кухне, пять дней назад. На душе вдруг противно и знакомо начинает болеть. — Что бы я делал без тебя, Сокджин-хён. — «Хён»? — он удивлённо моргает. — Всего лишь шучу, — Намджуну ничего не отвечают. — Не останешься со мной, пока я не засну? — А со мной ты заснёшь быстрее, что ли? — Не знаю, но с тобой я чувствую себя лучше. Сокджин странно себя чувствует. Что-то он и впрямь сегодня устал, потому что внутри всё как-то нервно и горячо. Он выпускает Намджуна из своих объятий, тот улыбается и ложится обратно, накрываясь по шею одеялом. И чего это с ним сегодня? Перенервничал из-за работы, наверное, потому что как-то странно ему в сердце, что-то приятно колет. Сынхе всплывает где-то в памяти, такая же счастливая и укутанная в комок из одеял. Сокджин мысленно мотает головой. Нет, Намджун — не Сынхе, это разные люди. Только мозг упорно продолжает сравнивать их и проводить аналогии. Намджун расслабленно прикрывает глаза, продолжая держать в своей ладони чужую. Сокджин смотрит на него и понимает, что таким его никогда не видел. Никогда не видел отсутствия у него на лице печали, тоски, нервозности и раздражения. Он никогда не видел его по-человечески, по-простому счастливым, а счастлив он из-за него. От этого становится не по себе, потому что если Сокджин не перестанет сравнивать его с Сынхе, то может сделать Намджуну больно, а больно делать ему не хочется. «Не заиграйся, Сокджин, тебе не пятнадцать и даже не двадцать», — звучит в голове голос разума. И, вправду, не пятнадцать и даже не двадцать, лучше вести себя соответствующе своему возрасту. У него не так уж много вариантов того, какой выбор можно сделать: либо он рассказывает всё Намджуну, и они остаются вместе как пара, несмотря ни на что, и тщательно скрывают свои отношения, что очень сложно сделать в их положении, потому что если поймают, то Намджун точно никогда не сможет восстановиться; либо Сокджин лжёт и разрывает всю эту отнюдь не дружескую связь между ними, только в этом случае Намджуну будет больно, но он хотя бы останется с карьерой. Сокджин бросает взгляд на уже уснувшего Намджуна и понимает, что разорвать всё — это просто не в его силах. Какой же из тебя тогда взрослый мужчина, если ты не можешь принимать разумные решения? Намджуну снится концерт, родной дом и Сокджин. Он впервые засыпает с осознанием того, что всё может стать намного лучше.