Твой менеджер

— Привет, Джун-и! — доносится радостный голос из динамиков ноутбука после гудков скайпа, через пару секунд на экране появляется изображение черноволосой, немного полноватой (полнота её придаёт ей солидный вид и выглядит очень сдержанной) женщины. Намджун улыбается, удобнее садясь на кровати. — Как ты, милый? Еда, которую я тебе привозила, ещё не закончилась? — Привет, мам. Твоей еды тут хватит даже на случай апокалипсиса, — женщина довольно улыбается, видимо, мысленно похвалив себя за то, что приготовила достаточное количество еды. Намджун трогает мокрые волосы и зачёсывает их назад. Он щурится из-за солнца, лучи которого светят в глаза через окно. — Я нормально. Вот несколько минут назад вернулся из душа, до этого упражнялись с ходьбой. Всё ещё качаюсь из стороны в сторону, но, вроде, могу постоять без опоры. Врач говорит, что я довольно быстро восстанавливаюсь, так что, может, через неделю или две отправят домой. — Я рада, что у тебя всё налаживается, — она ненадолго смолкает, притупив взгляд куда-то в пол. — В конце концов, ты пережил достаточно неприятностей для того, чтобы у тебя наконец началась светлая полоса в жизни, — женщина поднимает взгляд и смотрит прямо на Намджуна, тот улавливает в её лице едва заметную грусть, которая начинает понемногу стирать его хорошее настроение. — А что насчёт… боли в мышцах и костях? — Намджун понимает, что его хотят спросить о ломке.       Ей нелегко было смириться с тем, что её сын был наркоманом и скрывал это от неё целых полгода. Когда утром, два месяца назад, через день после прибытия сюда, Намджун позвонил матери и рассказал, что находится в больнице, она вечером того же дня была уже у него в палате. Ему пришлось рассказать всю правду. От количество пролитых ею слёз Намджуну было ужасно больно, потому что он никогда не видел её такой слабой и разбитой. Отец, который стоял рядом и придерживал жену за плечи, сдерживал себя, крепко сжимая свободную ладонь в кулак. Однако, было понятно, что он сдерживал не столько свои слёзы, сколько желание дать сыну пощёчину.       Всё, что Намджун сделал в тот вечер, — это позорно опустил голову, закрыл глаза и прошептал: «Мне очень жаль, что я так поступил с вами». Мать плакала ещё некоторое время, сидя в кресле в углу, пока отец разговаривал с ним. Голос у того дрожал, но лицо было непроницаемым, можно было подумать, что с ним всё в порядке и ситуация его никак не задела. «Намджун, я очень разочарован в тебе, и мне очень больно, что ты предпочёл наркотики разговору с нами», — сказал ему тогда отец. И он понял, насколько действительно по-крупному облажался.       После этой фразы мать встала с кресла, утёрла платком свой нос, который является точной копией намджунового, подошла к больничной койке, наклонилась и крепко обняла своего сына. Она прижимала его к себе, как единственное, что у неё есть, хотя здесь обойдётся и без «как», потому что Намджун — такой один у них на всём белом свете. Чужие слёзы смазывались у него на коже, пока женщина тихо всхлипывала ему в плечо. Намджун не удержался и обнял её в ответ так же крепко, а спустя время заплакал, извиняясь за себя.       В конце их визита они спросили у него обещание встать на ноги и, в случае чего, обратиться к ним, потому что вместе они точно найдут выход из любой ситуации. Отец тоже обнял его напоследок и ободряюще похлопал по плечу. Это обещание Намджун точно готов сдержать, потому что он не позволит себе ещё раз подвести свою семью.       Теперь мама живёт у него в квартире, дожидаясь выписки сына и помогая ему по дому. Отец работает в Ильсане, в родном городе Намджуна, но приезжает навестить в выходные. В таком режиме Намджун живёт уже два месяца и пока его всё устраивает. Он даже счастлив. — Ничего такого не было, — наглая ложь. Было и не один раз. Ещё как было. До скрежета зубов и слёз в глазах было. — Да даже если это и начнётся, то тут есть обезболивающее и снотворное, чтобы усыпить меня беспробудным сном дня на два и чтобы я не мучился от ломки, — он почёсывает свой уже отросший затылок, а мама задумчиво мычит. Намджун замечает в углу видеотрансляции рыжее ухо. — О, Муни! — собака на голос хозяина поднимает голову и, увидев его на экране, начинает радостно лаять. — Хэй, привет, дружище. — Эта собака слишком много ест. Ты не кормил его, что ли? — Муни заскакивает на диван и передними лапами упирается в ноги женщины, которая на это удивлённо охает. Собака продолжает лаять в экран. Намджун рад, что тот его не забыл. — Ещё он до ужаса любвеобилен, — на эти слова Муни разворачивается к женщине и приближается к её лицу, чтобы лизнуть, но та вовремя перехватывает его морду и начинает чесать за ухом. — Ах, ты, маленький засранец, хватит вылизывать мне лицо. Я не твоя мать, — она хихикает, продолжая чесать собаку, Намджун начинает смеяться от забавности этой ситуации. — Серьёзно, почему он такой ласковый? Не припомню я за тобой проявления сильных чувств, — говорит женщина, когда Муни спрыгивает с дивана и начинает лаять уже где-то в коридоре. — Наверное, Юнги разбаловал. Он любит собак и ласку. — Да? А по нему и не скажешь. Мрачный как туча. — Ну, он такой, — Намджун пожимает плечами. — Отец приедет на этой неделе? — Его отправили в командировку в Пусан, у них что-то на производстве сбилось, поэтому он не сможет, но он приносит свои извинения и обещает заехать на-… — договорить она не успевает, потому что дверь в палату открывается и в неё входит Сокджин, не отрываясь от бумаг. — Намджун, тут продюсеры попросили тебе передать, что… — он поднимает голову и замечает, что прервал разговор. — Оу, прошу прощения, я не хотел вас беспокоить, — Сокджин зачем-то в знак извинения кланяется, хотя прекрасно знает, что оттуда его не увидят. Но, кажется, женщина ощущает этот жест, улыбается и по-доброму проговаривает: — Ничего страшного, мы уже заканчиваем. У вас там наверняка куда более важные дела. Так вот, Джун-и, отец сказал, что заглянет на следующей неделе в рабочий день, так что будь готов. Пойду наконец приберу твой бардак в зале. Не забывай кушать мою еду и отдыхать. Люблю тебя, милый, — она посылает ему воздушный поцелуй, пытаясь сымпровизировать эгьё айдолов, и Намджун клянётся, что сейчас сгорит со стыда, потому что Сокджин, который подошёл ближе, наблюдает за этой картиной и, он уверен на двести процентов, сдерживает свой смех. — Я тоже люблю тебя, мам, — женщина добавляет «Пока-пока» и отключается. — Какой же стыд. — А по-моему было мило, Джун-и, — передразнивает Сокджин. — Что же, вы станете отличными друзьями. Она тоже думает, что эгьё — это мило. Однажды она включила какое-то шоу и увидела меня посылающего воздушный поцелуй, с тех пор у неё появилась привычка прощаться со мной в присутствии других людей вот так. — А я и не про эгьё. Вы очень мило смотритесь. Нечасто я вижу, как молодые парни ладят со своими матерями, — в ответ ему по-доброму усмехаются. — Ты же знаешь, что очень понравился моей маме, — Сокджин выпрямляется и самодовольно улыбается. — Было бы странно, если бы я не понравился. — Точно, — Намджун свисает ноги с кровати, принимая полностью сидячее положение. — Тебе трудно кому-то не понравиться, — он кладёт ладонь за сокджинову шею, притягивает к себе и мягко целует. Они отстраняются друг от друга так, что их носы соприкасаются. — Я скучал, ты не заходил ко мне вчера, — шепчет Намджун. — Извини, я не успел. После совещания меня погнали в отдел кадров, чтобы решить некоторые вопросы. В итоге остался там до девяти вечера, а время посещения было уже закончено, — так же шёпотом доносится в ответ. — Ясно, — рука игриво перебирает сокджиновы волосы на затылке, слабо оттягивая их. Он рассказал, что собирается отращивать их. Прошёл месяц с этого заявления и, признаться, Сокджин с длинными волосами выглядит солиднее, старше и горячее. — Что там говорили продюсеры? — Попросили послушать отредактированную мелодию, которую они выслали тебе на почту. Сказали, что изменили только первый куплет, остальное не трогали, — Сокджин присаживается рядом на кровать и переплетает их пальцы. — Знаю я, как они «остальное не трогали». В прошлый раз пришлось всю песню переделывать из-за них. Придурки безграмотные. — Ну, может, в этот раз они не налажали. — Они всегда лажают, — Намджун вскидывает взгляд и смотрит, не отрываясь от лица напротив. Сокджин берёт чужую ладонь в свою и начинает рассматривать внутреннюю сторону, которая ещё совсем недавно была сильно расцарапана и изуродована, теперь на ней только небольшие шрамы. — Зажила, — заключает Намджун. — Верно, быстро даже. Теперь твои ладони идеальные, — Намджун на это рвано вбирает носом воздух.       Всё это безумие между ним и Сокджином кажется нереальным. На протяжении двух месяцев они разговаривали, валяясь на больничной койке, держались за руки, целовались и смеялись над какими-то глупыми шоу, что шли по телевизору. Намджуна наполняло, переполняло и разрывало, а потом опять наполняло и так по кругу. Всех этих чувств и эмоций он никогда не испытывал раньше. Никогда не ощущал внутри живого, постоянно трепещущего и такого тёплого.       Намджун влюблён. До ужаса влюблён, до смешного и нелепого. Сокджин подарил ему понимание и надежду на что-то светлое в его жизни. Он его личный свет, он осветил тёмную яму, в которой Намджун оказался, осветил лестницу, ведущую назад, наверх к солнцу и жизни. Ким Сокджин кажется самым правильным и верным, что могло произойти в намджуновой жизни. От этих мыслей хочется постоянно улыбаться, словно он какой-то ненормальный. Может быть, Намджун и есть ненормальный, потому что с таким Сокджином нормальным остаться нельзя.       Ещё несколько месяцев назад он и подумать не мог, что будет целовать и слушать комплименты от собственного менеджера, не мог представить, что кто-то его вообще будет целовать со всей любовью. Более того, ему эта мысль показалась бы чем-то противным и мерзким, потому что он не верил, что есть какая-то там любовь, что однажды она произойдёт с ним самим. Никогда бы не поверил, если бы ему сказали, что он захочет своего менеджера себе целиком с телом, сердцем и душой.       Намджун высвобождает руку и отодвигает в сторону столик, прикреплённый к койке, на котором стоит ноутбук, лежат ручка и исписанные листки. Он падает спиной назад и смотрит в потолок, глупо улыбаясь. Снова.       Два месяца они с Сокджином в чём-то непонятном и приятном (не верится, что они до сих пор никому не попались, да и думать не хочется об этом, ведь если попадутся, то скандала и слухов не избежать). Намджун всё хочет спросить, что между ними, пара ли они или это просто от скуки. Сокджин был женат, встречался с девушками, они разбивали ему сердце, он разбивал им. Сокджин — обычный мужчина. Это Намджуна интересуют оба пола, это Намджун живёт сумасшедшей жизнью южнокорейского айдола, это ему присущ весь этот хаос и вся эта суматоха.       Сокджин как-то рассказывал о своём браке, который был ни плохим, ни хорошим, средним. Его жена была обаятельной и доброй женщиной, которая не скандалила и спокойно относилась к поздним задержкам мужа на работе. Намджун удивился тому, что они развелись. Сокджин объяснил это тем, что Чживон была для него слишком простой, он по ошибке принял недолгое увлечение за любовь. Тем не менее, брак их был достаточно долгим, а развод прошёл без громкой делёжки имущества. Вероятно, психологи и психотерапевты склонны к спокойному решению вопросов.       По правде говоря, в Намджуне живёт страх, что для Сокджина это несерьёзно. Вдруг ему захотелось провести эксперимент и узнать, сможет ли он полюбить свой пол? Или опять принял недолгое увлечение за любовь? Что из этого хуже, он и думать не может.       Намджун слабо вертит головой, избавляясь от непрошенных мыслей. Им всё-таки стоит поговорить об этом. Определённо стоит. — Новостей насчёт телефона всё ещё нет? — он привстаёт на локте, чтобы видеть Сокджина, который набирал что-то в телефоне. — Нет, но Хосок сказал, что он отправит ребят, чтобы они опросили посетителей ещё раз, — он кладёт телефон на тумбочку, на месте которой ещё недавно стояли аппарат жизнеобеспечения и экран, отображающий линию пульса, и ложится рядом, поворачиваясь к чужому лицу. — Знаешь, я думаю, что если бы его кто-то нашёл, то это обнаружилось бы сразу же в виде шантажа или выброса информации. — Вряд ли бы там нашли, чем шантажировать, потому что я старался всё чистить, — он прикусывает верхнюю губу, на секунду задумываясь. — Чёрт, может, ты и прав, но ощущение такое, что из-за этой пропажи я ещё натерплюсь. — Иногда ощущения вовсе не обоснованы. Не стоит им придавать такое большое значение, — Намджун на это вздыхает и падает обратно, сразу же обвиваясь вокруг Сокджина, как коала, и утыкаясь носом ему в шею. Его обнимают тоже. Господи, как же хорошо и тепло. — Буду надеяться на это, — бормочет он куда-то в шею. — Твои встречи с психотерапевтом проходят нормально? — об этом Сокджин спрашивает постоянно, потому что волнуется, хотя прошло уже полтора месяца с тех пор, как ему подобрали нового специалиста. Оказывается, жить без желания умереть гораздо легче. Эту истину помог вбить ему в голову новый психотерапевт, но, давайте будем честны, у него этого не вышло бы без предварительного влияния Сокджина на Намджуна. — Да, но было бы лучше, если бы это был ты. — Извини, но я не успевал бы тогда даже сходить в туалет, если бы постоянно был рядом с тобой, — Сокджин издаёт смешок, а затем приподнимает Намджуна, притягивая к себе и целуя. — А я тогда сошёл бы с ума окончательно, — проговаривают ему в ответ, облизывая губы и не отрываясь от чужих глаз. На сокджиновом лице появляется слабая ухмылка. Намджун опускается обратно. — Ладно, тогда вернёмся к ещё одному важному вопросу: как ты себя чувствуешь? — Сокджин перебирает чужие пряди на затылке и этим заставляет Намджуна довольно сопеть. — Доктор сказал, что вчера у тебя было абстинентное состояние намного хуже прошлого, — Намджун прижимает чужое тело к себе сильнее. Конечно, да, ломка. Вчера ему было отвратительно, и он надеялся, что Сокджин об этом не узнает. Глупая надежда. Не то чтобы Намджун хотел что-то скрывать от него, просто появилось желание показать, что он сильнее всего этого. — Сколько ни пытайся, а с наркотиков так просто не слезешь, — грустно усмехается он. — Сейчас мне нормально. Я бы даже сказал, что хорошо, но вчера… меня просто переклинило. Не знаю, что нашло. Мне вдруг стало душно и сердце быстро заколотилось, а потом как скрутило кости, аж затошнило. Я так сильно захотел нюхнуть, потому что вдруг понял, что если не сделаю этого, то меня разорвёт прямо тут. Всё тело трясло как в лихорадке, пока мне не вкололи дозу обезболивающего… Это уже шестой раз за месяц, когда оно закончится-то. — Шестой раз за месяц — не шестой за неделю. В самом начале всё было куда хуже. Так что прогресс на лицо. В скором времени это сократится до трёх раз в месяц, а потом и вовсе оставит тебя.       Сокджин в чём-то прав. В самом начале его реабилитации действительно было ужасно. Его не то что тошнило, его рвало, тело болело так, что на следующий день можно было почувствовать остатки этой режущей и скручивающей боли, у него были приступы агрессии и гнева такие, при которых его держали минимум двое медбратов, пока врач приводил его в чувства. Одним словом, в момент ломки он полностью не контролировал своё тело и разум, а на следующий день не помнил ничего, лишь догадывался по неприятным ощущениям и своему бледному, измученному лицу. Намджун никогда не думал, что полгода на наркотиках обернётся ему вот этими адовыми мучениями.       Однако сейчас он более менее в сознании при ломке и может хоть как-то контролировать свой гнев. Так что да, Сокджин прав, в самом начале всё было куда хуже, и это его успокаивает, ведь прогресс налицо.       Губы Намджуна трогает улыбка. Сокджин снова нашёл способ подбодрить и заставить почувствовать себя лучше. Почему он такой идеально-прекрасный? Желание зацеловать его всего появляется моментально, и Намджун не в силах противоречить ему. Он целует чужую кожу на шее, поднимаясь к лицу. Короткими поцелуями очерчивает линию челюсти, потом освобождается из хватки и нависает над чужим лицом, оставляя между их губами несколько миллиметров.       Прошло два месяца, а Намджун так и не привык к чужой красоте и вряд ли привыкнет. Он не сможет привыкнуть к этим идеально пухлым губам, к глубоким тёмным и проницательным глазам, к почти незаметным морщинкам в уголках глаз, на лбу и рядом с губами.       Что же, Намджун стал смелее, теперь он может восхищаться чужой красотой вслух. В самый первый раз назвать Сокджина красивым было очень волнительно и неловко. Ощущения были такие, что если не сказать этого, то он разорвётся, а если сказать, то сгорит от смущения прямо рядом с Сокджином, который обвивал свои сильные руки вокруг талии и прижимал к себе, слабо ухмыляясь.       Также в тот вечер они зашли дальше поцелуев, заперевшись в палате и раздевшись по пояс. Отчего-то Намджун просто не мог настроить себя на что-то большее, чем поцелуи и прикосновения к коже в самых разных местах, хотя раньше с этим проблем не было. Возможно, причиной был сам Сокджин, тело которого было слишком хорошим для человека, чей возраст близился к четвёртому десятку, и который был необычайно самодоволен при виде застывшего в смущении и удивлении Намджуна.       В памяти всплывает потрёпанный, с припухшими от поцелуев губами, усмехающийся и почти раздетый Сокджин. Намджун сглатывает. Нельзя родиться таким прекрасным в этой вселенной. Он наклоняется и целует настойчиво и напористо приоткрытые губы, сразу углубляя поцелуй. На своей пояснице он чувствует руки, что начинают блуждать по спине и ягодицам. Прикосновения обжигают через тонкую серую майку и спортивные штаны, которые из квартиры вместе с остальными вещами привёз Сокджин.       Намджун рукой торопится расстегнуть пуговицы на рубашке, чтобы поскорей вновь почувствовать чужую кожу под руками. Когда ткань полностью оголяет крепкую шею и показывает ключицы, он спускается вниз на открывшееся пространство и начинает целовать, прикусывая, однако Сокджин останавливает его, отстраняя за щёки. Намджун уже хочет выразить своё недовольство, но, увидев чужое лицо напротив, искривившееся в какой-то блаженной гримасе, которую явно хотят скрыть, по-лисьи ухмыляется. Неужели он нашёл какую-то точку?       Он освобождается от чужих рук на лице и прикусывает снова то место на шее, ближе к плечу. До ушей доносится то, как Сокджин вбирает носом воздух. Намджун бросает на него взгляд и видит зажмуренные глаза. Это явно что-то новенькое. Что-то, что выветривает из него всё смущение и неловкость, а из Сокджина самодовольство. Намджун вытаскивает рубашку из брюк и забирается под неё ладонью, оглаживая подкаченный живот. — Что-то ты сегодня слишком осмелел, — приглушённым хрипом смеётся Сокджин. — За вчерашнее своё отсутствие отдуваешься. — Тебе не кажется, что ты обнаглел? — Юнги всегда называл меня наглым ребёнком. — Он прав, но, боюсь, я наглее.       От этих слов у Намджуна всё внутри скручивается, заставляя замереть. Сокджин пользуется этим и снимает с него майку, после опрокидывая на спину и нависая сверху с тёмными глазами, полными желания и чего-то непонятного, что заставляет вновь налиться смущением. Хорошо, ему нравится такой доминирующий и властный Сокджин.       Однако продолжить им не дают. Стук в дверь звучит как выстрел средь белого дня. У Намджуна сердце теперь бьётся сильнее не от прикосновений, а от паники, которая пришла с мыслью, что сейчас их поймают. Сокджин тут же поднимается и спешно начинает застёгивать рубашку, приводя себя в порядок, на лице у него незаметный испуг и слабо выраженное недовольство. Тот замечает бездействующего Намджуна и вопросительно смотрит, спрашивая: — И чего ты сидишь? — стук повторяется, но на этот раз настойчивее, следом слышится недовольный голос: — Намджун, сними уже свои наушники и открой мне эту дверь. С каких пор ты вообще запираешься днём, — это Юнги. Всё. Им конец.       Намджун впопыхах натягивает на себя майку, зачёсывает почти сухие волосы и пытается подняться с кровати, но путается в простынях и валиться с грохотом на пол. Он встаёт, шипя от боли, и, пошатываясь, направляется к двери. Намджун старается выглядеть более непринуждённым, но, конечно же, по иронии судьбы это выходит плохо.       Он открывает дверь, состраивает максимально правдоподобную улыбку и облокачивается на дверной проём, закрывая собой вид на палату. Юнги выгибает бровь, показывая, что Намджун выглядит по-идиотски. — С тобой всё нормально? — недоверчиво спрашивают у него, оглядывая с головы до ног. — Да… То есть, конечно! Что за вопросы? — Намджун натягивает улыбку ещё сильнее. «Придурок. Ну и где твои навыки актёрского мастерства, айдол ты несчастный», — осуждает собственный голос в голове. Юнги на это только удивлённо хлопает глазами. — Ну и? Не хочешь впустить меня? — А, да, конечно, — теперь точно пропало. Абсолютно всё. Сейчас Юнги будет в полном ужасе и шоке. Позор-то какой. От страха Намджун даже глаза жмурит, после того как Юнги прошёл внутрь. — О, привет. Ты уже тут как тут, — на чужой спокойный голос он сразу же оборачивается и видит перед собой… ничего. Ничего такого, что бы говорило о том, чем они тут занимались. Сокджин, который выглядит собранным и опрятным, снова что-то печатает в телефоне, на койке не полный хаос, а лишь небольшой беспорядок, свойственный Намджуну в обычном состоянии. У Юнги, кажется, вопросов больше нет, но почему-то подозрительный взгляд на него бросает. — Да, привёз пару бумаг с лирикой, которые Намджун просил, но уже ухожу, — взгляд падает на листки, с которыми Сокджин зашёл в палату и которые он положил на прикроватную тумбочку. Интересно, читал ли Сокджин написанное на них. Когда он заходил, то его взгляд был погружен в бумаги. — Вот оно как, — повисает тишина. Точнее, не тишина, просто у Намджуна ощущение какой-то неловкости, создающей иллюзию тишины даже несмотря на то, что им удалось остаться непойманными. Юнги усаживается в кресло, переставленное так, чтобы было удобнее смотреть телевизор, и пультом начинает щёлкать каналы. Сокджин убирает телефон в карман брюк и направляется в сторону выхода. — Намджун, так и собираешься стоять на пороге? — бросает ему Юнги. —А?.. Нет… — но перед тем, как пройти внутрь палаты, его останавливает Сокджин, который наклоняется к уху и шепчет: — Сегодня вечером продолжим, — Намджуна чмокают в щёку, после слабо хлопая по заднице, заставляя тихо ойкнуть от неожиданности. — До встречи, Юнги, — уже громче добавляет он, в ответ ему только лениво машут рукой. Намджун вздыхает с облегчением и слабой улыбкой, когда дверь закрывается.       Он подходит к тумбочке, где лежат незаконченная лирика новых песен-почеркушек, черновики будущего произведения искусства и вырванный из тетради лист с песней, которая имеет статус «в процессе» вот уже как два года. Ему смелости не хватает закончить её, потому что когда Намджун принимается перечитывать написанные строчки, то внутри всё охладевает и заставляет окунуться в кошмар тех скандальных дней, а после холода наступает жар, перед глазами начинают мелькать картинки, похожие на реальность, их сразу и не отличишь от бредового ведения. Однако без этого трека в альбоме обойтись нельзя, потому что он значит слишком много, потому что показывает душу Намджуна, которая потрёпана, изранена и истерзана прошлым и его ошибками. Люди должны знать, что делает индустрия с артистами.       Следом за листками в руках оказывается ноутбук, ручку он суёт за ухо. Со всем этим Намджун отправляется к столу возле окна, на котором стоит аппаратура из студии. Он подключает ноутбук к питанию, а к нему самому мышку, после настраивает подключение беспроводных, шумоподавляющих наушников за шестьдесят тысяч вон. Микрофон он отодвигает вправо, чтобы не мешал, бумажки кладёт слева, проверяет подключённую аппаратуру ещё раз и принимается настраивать её.       Эту импровизированную студию Намджун попросил сделать после нового года, когда стало невыносимо смотреть в потолок и в бестолковые, мелькающие картинки на экране перед собой. Неожиданно захотелось работать. Он слёзно умолял продюсеров разрешить ему перевезти часть аппаратуры из студии, те категорически были против, но после разговора с Сокджином, который знал, как надавить на людей, а позже и с самим директором, они с тяжёлым вздохом позволили Юнги и Сокджину перевезти малую часть аппаратуры, но под их бдительным наблюдением.       Намджун был несказанно рад появлению «музыкального уголка» в его палате. Несмотря на то, что в альбоме все десять песен были дописаны и записаны, кроме той самой, ему всё ещё нужно было подкорректировать некоторые детали. На самом деле, Намджун уже и забыл, каково это — отдаваться написанию и обработке музыки. Пускай дотошные переслушивания одного и того же момента порой выводят из себя и раздражают, но работа стала вновь приятной и помогает выплеснуть всё накопившиеся внутри. Это хотя бы отвлекает от не особо частого желания вернуться к наркотикам.       Он обязательно посвятит теме наркотиков отдельный трек, когда окажется в Штатах, где нет такой цензуры на темы для лирики, установленной негласно фанбазой и фанатами.       Конечно, ему хотелось бы поговорить в грядущем альбоме не только о жестокости общества и индустрии развлечения, но и о теме самоубийства, которая стала для Намджуна очень щепетильной. Ему важно дать понять людям, что, реально столкнувшись лицом к лицу со смертью, понимаешь — нет ничего такого, что бы стоило собственной жизни. Все мы халатно относимся к нашим жизням и не придаём им существенной важности до определённого этапа, обычно трагического, поэтому, пройдя через это самому, ему хочется напомнить, что самое важно в жизни — это мы сами. Но эту тему он оставит для будущего альбома в Америке.       Не верится, что камбэк уже совсем скоро, через полтора месяца. Он чувствует, что это будет чем-то, что перевернёт всё в Корее перед его уходом, ведь Намджун собирается после выписки не спать ночью, носиться по съемочным площадкам для записи клипов и дорабатывать музыку до конца. Он уже предвкушает реакцию фанатов, СМИ и остальных артистов, они все точно будут шокированы, и это заставляет чувствовать приятное волнение, которое не возникало вот уже очень давно.        Едва слышный вздох слетает с губ после уборки на рабочем месте. Намджун разгибается, придерживаясь рукой за стул, чтобы ненароком не потерять равновесия (ноги порой от слишком усердных тренировок всё ещё продолжают ужасно болеть), и смотрит на Юнги. Тот закинул ноги на подлокотник кресла и с интересом смотрит какую-то передачу, халат, в котором он вошёл, висит на спинке, ботинки скинуты и аккуратно стоят рядом. — Иногда у меня складывается ощущение, что ты приходишь сюда к телевизору, а не ко мне, — к нему даже не повернулись. — Мог бы вообще не приходить, если бы твоя мама не забрала ключи и не сменила пароль от квартиры, чтобы я не виделся с Муном, — конечно же, Юнги шутит, потому что он приходит абсолютно каждый день и составляет компанию разговорами, а иногда и тишиной. — Она серьёзно так сделала? — Нет, но она прогнала меня, когда я решил его выгулять. Её ненависть прям так и ощущается моим маленьким нутром. — Она говорит, что ты из похоронного бюро, — в ответ на это он закатывает глаза. Мама просто жизнерадостный человек и любит, когда на лицах людей нет хмурости и угрюмости. Жаль, что она не понимает, какой Юнги замечательный и хороший человек. Он слишком много сделал для Намджуна. — Не удивлён ни капли. Кстати, чем вы тут занимались с Сокджином за закрытой дверью? Он уже давно нашёл тебе психотерапевта, чтобы себя не нагружать, так что не вижу причин в такой конфиденциальности, — да, точно. Он и Сокджин. Юнги всё ещё не знает и лучше ему не знать, тот точно не будет в восторге. Не особо у Намджуна получается придерживаться правилу номер один, которое гласит: «Никакого вранья». Обычно он запирался с Сокджином по вечерам, когда Юнги не наведывался к нему и когда не было угрозы разоблачения, но сегодня что-то пошло не так, и этому нет объяснения. Может, действительно соскучился, может, уже невозможно держать чувства при себе, кто бы знал. — Ничем особенным. Просто… разговаривали, — плохо дело. Юнги принимает нормальное сидячее положение и разворачивается к Намджуну, пристально разглядывая. Два месяца он не видел этого изучающего, недоверчивого взгляда, и без него было прекрасно. — У тебя же всё в порядке? — Да, конечно. О чём речь? Я буквально начинаю новую жизнь, как у меня может быть что-то не в порядке? — В том-то и проблема, что ты начинаешь новую жизнь. — Не волнуйся, если что-то будет, то я обязательно скажу. Не очень-то мне хочется наступать на одни и те же грабли снова, — Юнги удовлетворённо хмыкает, ещё недолго осматривает и отворачивается обратно к телевизору, принимая прежнее положение. — Я купил тебе то, что ты просил. У входа стоит пакет. До сих пор не понимаю, зачем оно тебе.       Намджун бросает взгляд на красиво оформленный пакет у стены, надо же, он и не заметил сразу. Работа вмиг остаётся забытой. Намджун весь в нетерпении аккуратно ступает к покупке, Юнги краем глаза наблюдает за ним. Эта вещь, которая была куплена по его просьбе, очень ценная и очень важная, потому что от неё зависит всё будущее. Намджун обшарил весь интернет в поисках точек продажи этого самого, предварительно оплатив все расходы на бензин и на покупку.       Сегодня вечером всё должно быть идеально, сегодня нельзя допустить никаких оплошностей, нельзя забыть ни единой детали. К этому дню он готовился две недели, в которые входили поиск вещи и подготовка.       Намджун присаживается рядом с пакетом и аккуратно приоткрывает его, чтобы не повредить упаковку. Внутри лежат две бархатные белые коробочки, а сверху на них чек, который он тут же достаёт. Бумажка, информирующая о сумме покупки на три миллиона вон, оказывается смятой и спрятанной в карман штанов. Теперь рука тянется за одной из коробочек. Намджун слабо прикусывает нижнюю губу, боясь случайно что-нибудь повредить. Когда коробочка оказывается в ладони, он приоткрывает её и замирает с восхищением, в жизни это оказалось ещё прекраснее, чем на фото. Действительно, сегодня всё обязательно должно пройти идеально. — Это то, что нужно? — из мыслей вырывает голос Юнги, который уже вовсю наблюдает за ним. От неожиданности Намджун чуть не роняет коробочку, но вовремя успевает прижать её к своей груди. — Определённо. — Хорошо. Так и не скажешь, для чего тебе это или, может быть, для кого? — Не-а. Однажды, может быть, узнаешь, — Намджун прячет всё обратно в пакет и встаёт вместе с ним, придерживая так, чтобы не уронить. Он направляется к рабочему столу и ставит пакет на подоконник. — Как хочешь. Надеюсь, ты доволен. — Более чем, — и это правда.       «Главное не оплошать», — повторяет у себя в голове Намджун.

***

      Намджун с тяжёлым вздохом снимает наушники, кладёт их на стол и отодвигается от ноутбука. Он смотрит на музыкальную дорожку на экране ещё некоторое время, а потом закрывает крышку ноутбука, берёт в руки недавно купленный телефон, который стоял на зарядке, и направляется к койке, чтобы отяжелевшим телом упасть на неё. Пару минут его взгляд просто направлен в потолок, мысли в голове вяло сменяют друг друга, а смешанное чувство, возникшее после проделанной работы, только нарастает сильнее.       Не то чтобы Намджун не доволен конечным вариантом песни, который уже одобрили продюсеры и на котором сошлись в согласии они все, всего лишь кажется, что эта песня уже не похожа на ту первоначальную задумку, отражавшую его самого. Однако его попытки как-то подправить мелодию или текст не увенчались успехом, так что он просто переслушивал её в течение полутора часов, не понимая, что можно с этим сделать, а потом оказался здесь на кровати с нахмуренными бровями и уставшим взглядом.       Рука с телефоном предстаёт перед лицом, и на экране загорается циферблат. Уже почти вечер. Юнги, скорее всего ушёл, часа три назад, как всегда, не став отвлекать его от работы, молча вышел.       Он разблокировывает телефон с помощью отпечатка, заходит в твиттер, выбивает в поисковой строке хэштэг со своим псевдонимом и принимается читать твиты фанатов. Раньше подобным Намджун занимался очень часто, но потом прекратил, не решаясь опять увидеть о себе какую-то гадость. Начать снова заходить в соцсети было сложно, потому что внутри жил липкий страх, что сейчас он снова прочитает что-то компрометирующее и злобное о себе. Однако когда Намджун сделал это в первый раз, то оказалось, что фанаты всего лишь волнуются о его неожиданном исчезновении, ведь Арэм ничего не постил аж с последнего концерта. И, конечно же, ему пришлось написать в твиттере о его исчезновении и причине переноса камбэка. Правда в его пояснение полностью отсутствовала, как и в официальном заявление агентства.       Пока он пролистывал воодушевляющие, типичные твиты фанатов, на его лице появилась слабая улыбка. Действительно приятно заряжаться положительной энергией от людей, которые восхищаются твоим творчеством, хотя иногда и страшно прочитывать все их комментарии, потому что никогда не угадаешь, о чём они неожиданно вспомнят и начнут рассуждать. Фанаты — люди, от которых не знаешь, чего ожидать. Сегодня они тебя обожествляют, а завтра плюют в лицо. Но они также твоя единственная поддержка. Странная двоякость.       Улыбка тут же исчезает с лица, когда Намджун натыкается на одну ветку твитов, название которой «Арэм употребляет наркотики? Как спасти Ким Намджуна?». Он быстро скользит взглядом по твитам. Все аргументы и факты до страшного точны, это заставляет ужаснуться, будто за ним неотрывно следили. Руки начинают потеть и почему-то мёрзнуть, по спине пробегается неприятная дрожь. Он принимает сидячее положение и начинает перечитывать твиты ещё раз.       «Итак, кто-нибудь вообще обращал внимание на то, как в последнее время Арэм сильно изменился? Не только в плане внешности, но и в плане поведения», — гласит первый твит.       «Посмотрите на эти фотографии. Одна из них была сделана на премии перед получением первой награды, а вторая в августе прошлого года», — Намджун смотрит на эти фотографии и судорожно сглатывает. Почему он вообще думал, что никто не заметит то, что с ним происходит? На первой фотографии в объектив камеры смотрит мальчишка с забавными дредами на голове, у него взгляд горящий, улыбка яркая, а лицо немного округлое. На второй же запечатлён он на одном из камбэк-шоу, щёки ужасно впалые, взгляд пустой, улыбка едва ли походит на настоящую, одним словом на фотографии труп. Кажется, она была сделана в те десять дней без наркотиков.       «Я не хочу поднимать панику, но в последнее время Арэм выглядит болезненным и неживым. Посмотрите на энергетику концерта два года назад и на последний осенний концерт», — к твиту прикреплены видео. Ощущение такое, будто это два разных человека.       «Также прошу обратить внимание на состояние его кожи. Ещё полтора года назад на ней почти отсутствовали неровности, — эта фотография не выбелена фансайтами и является оригиналом. — Но сейчас же его лицо старательно замазывают тональными средствами и пудрой, чтобы скрыть это», — после слова «это» его взгляд опускается к ещё одной фотографии сделанной в аэропорту, она тоже не отбелена, но намного уродливее. Конечно, наркотики испортили кожу, это трудно не заметить. Почему же он тогда думал, что никто не обратит внимания?       «Все мы видим, что Арэм хорошо похудел, слишком хорошо, что выглядит как болезненная худоба. Даже пресса это подметила. Помните ту статью на Нейвер?» — к твиту прикреплён скриншот той самой статьи, из-за которой Намджун немало натерпелся, а рядом снова его фотография во время дебюта и фотография из недавнего времени.       «Теперь я хочу сказать о его поведении. Мы знаем, что Ким Намджун и Арэм очень вежливый и скромный человек. Давайте посмотрим на видео из его дебютного промоушена», — он нажимает на видео, чтобы ещё раз посмотреть на это невинное мальчишеское лицо и на эту уверенность во взгляде. Сердце болезненно сжимается, когда до ушей доносится собственный охрипший голос. Его снова пытались высмеять из-за внешнего вида, но он с гордостью отвечал на каждый оскорбительный вопрос, не выдавая своей неприязни. Глаза почему-то начинает щипать. Отчего же?       «А на этом видео он едва отвечает на вопросы», — это запись с какого-то американского интервью, после которого у него остался неприятный осадок. Вопросы были ужасно скучными и однотипными, тем более в тот момент у него не получалось достать наркотик, что отрицательного сказывалось на организме и настроении, поэтому все его ответы могли показаться грубыми. Собственный внешний вид вызывает чувство тошноты. Как он жил всё то время, не замечая того, как сильно он изменился?       «Сейчас будет самое главное. На поиски этого фото у меня ушло около трёх часов, так как корейские фанаты старательно удаляли и чистили интернет от них. Скриншот сделан с видео качеством 360, поэтому будет видно плохо, но понять изображённое на нём можно, — фотография как назло долго не погружалась, вызывая у Намджуна нервозность от длительного ожидания. В голове уже вырисовываются наихудшие варианты того, что там может быть изображено. Когда изображение наконец загрузилось, телефон выскользнул из рук на белые смятые простыни. Несмотря на плохое качество — да, чёрт возьми, будь оно хоть полностью пиксельным — он понимает, что на фото. Ладони. Его расковырянные, изуродованные ладони. — Как это появилось? Это было сделано специально? Склоняюсь к тому, что это селфхарм. У Арэма был достаточно стрессовый период года полтора назад. Возможно, таким образом он успокаивал себя.»       «Итак, плохая кожа, усталость, болезненная худоба, резкие изменения в поведении, селфхарм — всё это говорит об одном: у Ким Намджуна серьезные психологические, которые он пытается заглушить наркотиками (не отрицайте, что именно ими, тут всё понятно, вы сами это знаете). Пожалуйста, не оставайтесь равнодушными, давайте поддержим Арэма вместе!»             Когда Намджун видит ссылку на какую-то странную петицию, то тут же блокирует телефон и откидывает его от себя куда-то на койку. Почему же он думал, что никто не заметит? Почему же решил, что скроет всё так легко? Фанаты из Кореи прикрывали его как могли, чтобы за пределы страны не просочилась информация о его нездоровом состоянии, а он решил, что это ему удаётся хорошо скрываться. Все прекрасно всё заметили, один Намджун оказался идиотом, считавшим себя умнее всех.       Окружение рядом всего-навсего не поднимало эту тему. Что там говорил Сокджин о том, что его фанаты не прибегнут к мысли, что Арэм наркоман? Смешно, всё-таки прибегнули. Интересно, как он выглядел в глазах людей? Им было его жалко? Что они думали о его коже и поведении? Ладони тоже видели?       Чёрт, эти ладони были самой очевидной деталью в нём. Стилисты озабоченно переглядывались между собой, когда видели их и когда аккуратно замазывали уродство, созданное им. Намджун замечал реакцию девушек, но предпочитал игнорировать и забывать об этом, думая, что он всё так же оставался незамеченным. Глупый самообман, удовлетворяющий мысль о своей скрытности.       А что насчёт СМИ? Почему они молчали? Что если агентство платило им хорошие деньги за молчание? Тогда оно тоже догадывалось. Но по какой причине его не спрашивали о самочувствии? Значит всё-таки скрываться получалось. А если агентство знало правду и не нуждалось в его подтверждении?       Многочисленные вопросы заполняют голову, не давая протиснуться здравому смыслу, полностью опьяняя мозг. Из головы уже вылетела информация о большом количестве гневных комментариев под этой веткой, которые означали тот факт, что Намджун всё ещё остаётся невинным в глазах людей. Сердцебиение заметно учащается, что заставляет чувствовать духоту и жар, дышать от этого становится труднее. Намджун машинально хватается за горло руками и начинает открывать рот в попытках сделать хотя бы глоток воздуха. Единственная мысль теперь остаётся в его голове, и гласит она: «Все всё знают, а ты застрял здесь». Вдруг комната начинает погружаться во мрак и сужаться в размерах, но Намджун по неведомой причине бьёт себя по щеке, оторвавшись от горла, чтобы привести в чувства. — Заткнись… — хрипит он своему голосу в голове и тянется к ящику в тумбочке.       Он сжимает челюсть, опускает левую руку, которая продолжала держаться за горло, и старательно начинает дышать носом, пытаясь привести мысли в порядок. Паническая атака — самая обычная вещь после приступа, как объяснил ему его психотерапевт. Нельзя поддаваться мыслям, которые вызывают страх. Намджун шёпотом повторяет это себе под нос, пока роется в ящике.       Такое было всего лишь три раза за время пребывания здесь, но было оно достаточно сильным, чтобы бояться стать безумным навсегда, даже несмотря на объяснения того, что это невозможно. Но когда тебя трясёт, когда становится трудно дышать и когда мысли по собственной воле запугивают, вызывая жар и табун мурашек, становится не до рационального мышления. Страх овладевает и пожирает полностью, заставляет окунуться в свои выдумки и придумки, которые на момент панической атаки становятся самой настоящей реальностью.       Нащупав искомый предмет, он дрожащими руками вытягивает прозрачный бутылёк, наполненный небольшим количеством жёлтых таблеток. Намджун пытается сфокусироваться на надписи, боясь перепутать эту единственную в его ящике баночку. Когда этикетку прочитать не удаётся, он нервничает и с рыком вбирает воздух в надежде сосредоточиться. Перед глазами плывёт всё, поэтому Намджун встряхивает головой.       Он откупоривает бутылёк, бросая затею прочитать название таблеток. В трясущейся ладони оказываются две таблетки, которые тут же отправляются в рот. Запивает он всё это водой из стакана, что стоял с самого обеда на тумбочке. Намджун пьёт много и большими глотками, за пару секунд опустошая стакан. Рука вытирает стекавшую по подбородку капельку воды. Он прикрывает глаза, пробует вобрать носом воздух ещё раз, спустя несколько секунд открывает их и смотрит вокруг себя. Комната перестаёт уменьшаться в размерах, темнота отступает, давая место дневному свету, который освещает комнату из окна. Можно похвалить себя за первое самостоятельное преодоление панической атаки.       Успокоительное, которое Намджун как-то стащил у Сухёна, начинает постепенно действовать и приводить мысли в порядок. Руки и тело перестают неконтролируемо трястись, давление внутри черепа исчезает, а противная, навязчивая мысль испаряется тоже, сердце всё ещё бьётся быстро, но ужасного жара не вызывает. Он падает спиной на кровать, из-за чего возникает слабая тошнота, и смотрит в потолок.       Зачем ему понадобилось успокоительное, которое психотерапевт ему не прописывал? Затем, что от зависимости без последствий не избавишься. Как бы не казалось всё радужным и светлым, его преследуют ночные кошмары и вот этот страх, что его раскрыли, что журналисты уже выпустили кучу статей, разрушивших карьеру Арэма. Кошмары же в большинстве случаев о том, что у него случился повторный приступ и он умер, наблюдая за всем со стороны. Сколько раз Намджун видел собственные похороны? Он давно сбился со счёта, чтобы дать ответ на этот вопрос.       К тому же употребление успокоительных сглаживает его ломки, но Намджун прекрасно понимает, что создает таким образом новую зависимость. Однако, по его мнению, она безопаснее, чем от наркотических веществ. Осознание неправильности своего утверждения придёт позже, когда сожаление снова начнёт душить и захватывать разум.       Консультировался ли он со своим психотерапевтом насчет кошмаров и непонятного страха? Конечно. Только тот сказал, что в успокоительном нет необходимости, потому что Намджун в состоянии самостоятельно справиться с этим, в случае чего обращаясь к нему за помощью. Сокджин полностью соглашался с этим мнением. Юнги на просьбу Намджуна купить ему таблеток странно посмотрел на него и довольно-таки грубо отказал. Так что ему пришлось своровать у Сухёна бутылёк с лекарством, который стоял на тележке, когда тот приходил менять капельницу. Никто и понятия не имеет об этой баночке в его ящике.       Он нащупывает рукой телефон, поднимает его перед собой и снова разблокировывает. Когда Намджун опять натыкается на эту ветку твитов, что вызвала у него ужасное состояние, то морщится в отвращении, тут же выходя из твиттера. Вещь, прочитанная несколько минут назад — самая безобразная, которую ему довелось увидеть в своей жизни, а видел он достаточно, начиная с наркотиков и заканчивая людьми, глотающих и нюхающих какую-то дрянь. Намджун заходит в список контактов и натыкается на контакт, записанный как «jh».       С Хосоком он не виделся уже больше месяца. Намджун настаивал на их встрече, хотя Юнги был категорически против, ведь они договаривались об этом после выздоровления. Хосок в самом начале его пребывания пришёл один раз навестить и извиниться за то, что довёл до такого состояния, а потом, как он и обещал Юнги, исчез с глаз долой.       Теперь Намджун не может с ним связаться по этому номеру, видимо, Хосок удалил его номер или заблокировал, чтобы не возникло желания вернуться к прежней жизни наркомана. Имя Хосока он слышит только из уст Сокджина, которому приходится с ним связываться из-за поисков телефона. Намджун благодарен Хосоку за то, что тот нашёл уединённое место, где можно спокойно вылечиться. Жаль, что ему так и не удалось узнать причину, по которой Хосок пытался вернуть его в нормальную жизнь. Хотелось бы узнать о нём больше, ведь он сыграл особую роль в его жизни.       Намджун листает дальше и останавливается на контакте, записанном как «Джин-хён». Сокджин понятия не имеет об этом наименовании себя в чужой контактной книге. Однажды Намджун назвал его «хёном», на что тот остолбенел и потерял связь с землёй минуты на две. Неужели Сокджина никогда не называли «хёном»? Ему лучше и дальше быть в неведении по поводу того, как он записан в чужой контактной книге. Если узнает, то впадёт в столбовое состояние уже на ближайшие два часа, а это не очень хорошо. Хотя Намджуну нравится называть его «хёном», это мило.       Палец тыкает на иконку с фотографией, которая была сделана в один из тех вечеров, когда они смотрели дораму по телевизору и болтали о чём-то расплывчатом и в то же время глубоком. Тогда Намджун устроил борьбу за пульт, потому что Сокджин упорно не хотел смотреть мистику, называя это полной туфтой. Победа почти была за Намджуном, пока его не защекотали и не опрокинули на спину. Сокджин победил весьма нечестным способом, потому что начал целовать. Битва грозилась быть забытой вместе с кубком в виде пульта, так как они стали заходить слишком далеко, но от Намджуна вовремя отстранились с тяжёлым дыханием и переключили канал, победно ухмыляясь. Ах, он точно с ума сойдёт с этим хитрым и подлым Сокджином.       Намджун нажимает кнопку вызова и слушает гудки в ожидании ответа. По какой причине он звонит — ему неведомо. Просто услышать голос, который всегда успокаивает? Убедиться, что всё в порядке? Что паническая атака позади? Может быть. А ещё он с нетерпением ждёт, когда Сокджин приедет и они останутся на всю ночь вместе. Ему удалось убедить лечащего врача, что им с Намджуном нужно обговорить важные детали касательно камбэка, которые не требует отлагательств, на что тот тяжело вздохнул и всего лишь попросил без лишней эмоциональной нагрузки, поэтому о посторонних можно не беспокоиться. Намджун очень ждёт встречи с Сокджином, чтобы сделать этот дорогой и очень значимый подарок. Взгляд непроизвольно падает на подоконник, где стоит красивый белый пакет. — Намджун? Что-то случилось? Извини, было совещание, поэтому не сразу ответил, — доносится голос через динамик спустя пару минут. — Не особо. Всего лишь решил узнать, когда ты приедешь, — Намджун ногтем проделывает кругообразные движения на ткани своей футболки, опустив взгляд вниз. — Что у тебя с голосом? — интересно, Сокджин замечает абсолютно всё? — О чём ты? — он прокашливается и приподнимается на локте. — Всего лишь задремал, вот и охрип, — «Не хорошо врать, Джун-и», — упрекает голос в голове, от которого он ёжится. — Ладно, — Сокджин ему не поверил. У него будто радар на ложь встроен. — Я буду через минут тридцать, если успею до пробок, но, кажется, меня хотят здесь побольше помариновать. — Чего они вдруг решили на тебе оторваться? Вчера не выпускали, теперь и сегодня, — Сокджин молчит. Намджун слышит чужое напряжённое дыхание. Его это настораживает. — Что? Почему ты молчишь? Сокджин? — ему всё ещё не отвечают. У него начинает подрагивать рука от этого. Вторую паническую атаку за день он не переживёт. — Эй, не молчи так. Ты меня пугаешь, — Сокджин наконец подаёт признаки жизни и вздыхает. — Я не хотел тебе об этом говорить, но раз обмолвился, то придётся, — Намджуну этот ответ вообще ничерта не даёт. — Господи, скажи уже. Ты же знаешь, что у меня беда с нервами, от которых почти ничего не осталось. — Извини. В общем, за мои старательную работу и два беспроблемных месяца директор-ним рассматривает решение по поводу того, чтобы отправить меня вместе с тобой в Америку. Ну, чтобы тебе не было неуютно в новом коллективе. Как он сказал, я хорошо поработал за это время, так что заслуживаю какого-нибудь поощрения, — Сокджин смолкает, выжидая реакции Намджуна, который своим ушам не верит. Сокджина? Вместе с ним? В Америку? Господи, это, что, всё взаправду? — Намджун? Всё нормально? Если ты не рад, то я откажусь от предложения. К тому же это ещё не точно, да и проблем с переездом будет достаточно-… — Ты издеваешься?! Как я могу быть не рад! Если директор-ним действительно позволит тебе и не уволит, как обещал, то я буду самым счастливым человеком на свете! — Хочу надеяться, что всё получится. Постараюсь приехать через полчаса или час. — Я буду ждать, — вызов сброшен.       Кто самый счастливый на свете? Намджуну хочется верить, что он.

***

      Свет? Ладонь хлопает по переключателю, отключая основной источник освещения, теперь горит только лампа над койкой. Жаль, что свет от неё не тёплый, как хотелось бы для ощущения большей интимности, но это тоже неплохо. Жалюзи? Намджун быстрым шагом направляется к окну и опускает их. Теперь стало темнее. Кровать? Он подбегает к ней и в сотый раз поправляет заправленную постель. Вроде бы, идеально. В глаза бросается неприятная складка на одеяле. Намджун с нахмуренными бровями разглаживает её. Телефон? Гаджет тут же оказывается в руках хозяина, который на всякий случай снова проверяет, отключен ли на нём звук звук. Сделано.       Теперь самое главное. Намджун кладёт телефон на тумбочку и подходит к столику, приделанному к койке. На столике стоит тот самый пакет, с которым он носится последние два часа как курица с яйцом. Около десяти раз было проверено содержимое пакета, а около семи — содержимое коробочки, Намджун считал. Поправочка: уже одиннадцать раз.       С губ слетает тяжёлый вздох. Он садится в кресло, которое было переставлено обратно в угол, и начинает потирать лицо ладонями. Было бы лучше, если бы всё происходило у него в квартире, а не вот здесь в больничной палате. Было бы намного лучше, если бы присутствовали дорогой алкоголь из его личного мини-бара и пара закусок из лучших сортов мяса, купленных Юнги по его просьбе. Но, да, к сожалению, всё случится здесь. Чёртов Намджун и чёртовы наркотики.       Ободряющий, слабый хлопок собственной ладонью приходится по щеке. Голос в голове просит не раскисать. Убранная палата не так уж и плоха, по крайней мере, она выглядит лучше, чем до уборки. Давай же, Намджун, всё должно быть хотя бы ближе к идеальному, а твоя кислая мина никак не соответствует этому понятию. Он нервно потирает правое запястье.       Когда после нескольких минут самомотивации плохие мысли не отпускают его, он со вздохом откидывается на спинку кресла и направляет взгляд к тёмному потолку. У него под кожей всё зудит от чувства, что вечер будет испорчен, хотя причин для этого нет. Плюсом идёт дневная паническая атака, от которой остался осадок. Новость о том, что Сокджин может уехать с ним, без сомнений, радует, но откуда-то приходит осознание невозможности такого исхода. Так что его настроение на нуле. Полный ноль. Как и сам Намджун.       Возможно, ему стоило подождать ещё две недели, пока его не отпустят паника и ломка полностью, но тогда смысл мероприятия уже пропадёт. Будет слишком поздно и глупо, а для Сокджина всё должно быть вовремя и с умом.       Намджун прикусывает щёку изнутри слишком сильно, поэтому шипит от боли. Он резко подскакивает и направляется к кувшину с водой, который стоит на подоконнике. Вода медленно льётся из ёмкости, наполняя прозрачный стеклянный стакан. Звуки бегущей жидкости раздаются по всей комнате и заставляют Намджуна поёжиться от этой мрачной полутишины. Скребущее чувство только нарастает.       Сокджин говорил, что иногда не стоит доверять нашим ощущениям, потому что зачастую они ошибочны, но отчего-то Намджун уверен в своих переживаниях по поводу вечера. Хотя, возможно, это всё от волнения, от страха, что Сокджину не понравится подарок. Господи, пускай всё пройдёт нормально без неожиданностей.       Как только Намджун собирается сделать первый глоток, раздаётся стук в дверь. Внутри всё замирает, а потом резко скручивается и начинает ходить ходуном, будоража всё нутро. Волнение усиливается и отрубает путь к здравым мыслям, оставляя только пустоту. Он ставит стакан, нисколько не отпив из него, и направляется к двери. Его ноги дрожат сильнее не только от вечерней тренировки, но и страха, однако Намджун старается держаться уверенным. — Привет, — проговаривают ему с мягкой улыбкой. Не стоило открывать эту чёртову дверь, ни при каких обстоятельствах. Стоило запереться и устроить здесь личное убежище. В какой поисковой системе можно найти ответ на вопрос, почему из-за уставшего после работы Ким Сокджина с отращёнными волосами и зачёсанной назад чёлкой остановилось сердце. У Намджуна в горле пересохло. Ему всё-таки стоило выпить этот стакан воды. О страхе за вечер и речи быть не может. Он уже давно забыт. — Ага… — Сокджин проходит вперёд, закрывая за собой дверь и сокращая таким образом расстояние между ними. Они не смеют оторвать друг от друга взгляда, но и не позволяют прикоснуться, хотя у обоих, явно, уже чешутся руки. Атмосфера комнаты прекрасно влияет на восприятие картины каждым. Намджун невольно облизывает губы, однако Сокджин не обратил на это никакого внимания, изучающе глядя в чужие глаза. Первый откашливается и всё же проговаривает отчего-то севшим голосом: — У меня кое-что есть для тебя. — Да? Что же? — Намджуна ведёт. Ведёт от тембра чужого голоса, от этого взгляда, в котором играет нескрываемая усмешка, и от Сокджина, всегда показывающего себя хозяином ситуации. Только и он сам не из теста сделан, поэтому приближается к чужому уху и томно шепчет: — Если поцелуешь, то узнаешь.       Сокджин прикрывает глаза и ухмыляется. Хорошо, поиграем по правилам Намджуна, который, судя по лисьему прищуру глаз, доволен своей маленькой игрой. Его обвивают крепкие сокджиновы руки и вмиг притягивают. Желанные губы, не ожидая ни секунды, целуют страстно и медленно, так, чтобы от этого можно было задохнуться. Намджун почти задыхается, потому что от такого полностью отдающегося поцелую Сокджина спирает лёгкие.       Ему удаётся взять себя в руки и сбросить оцепенение. Намджун наконец продолжает игру. Он отстраняется всего на несколько секунд, чтобы вобрать воздух, а потом целует, прикусывая чужую нижнюю губу. Сокджину эта вольность не понравилась, поэтому он маленькими шагами ведёт к стене, аккуратно придерживая за талию. Когда Намджун чувствует, как упирается спиной во что-то твёрдое, то понимает, игра выходит из-под его контроля. Сокджин нависает сверху, не давая и шанса на отступление.       Губы ужасно горят у обоих, их груди тяжело вздымаются вверх и так же тяжело опускаются вниз, взгляды затуманены. Намджуну не хочется останавливаться. Ему хочется снять белую рубашку с чужого тела, зацеловать крепкую шею и покусать хорошо выпирающие ключицы. Намджун желает Сокджина прямо здесь и сейчас. Его мысль о возможной неудаче их вечера уже кажется нелепой и глупой, потому что, когда сокджиновы руки забираются под майку и оглаживают впалый живот, всё в собственной голове становится глупостью. — Ну так, что там у тебя? — на ухо шепчет Сокджин, продолжая поглаживать чужое тело. Намджун собирается с духом, чтобы ответить не дрожащим голосом. Он чувствует смешок, отнюдь не ядовитый, у уха, когда ответа не следует. — Или мне стоит поцеловать тебя ещё? — Только после моего подарка, — после этих слов перед Намджуном предстаёт удивлённое лицо. Очень смешное удивлённое лицо. — В смысле подарка? — У тебя был день рождения две недели назад, — взгляд напротив говорит о том, что его всё ещё не понимают. — Это подарок на день рождения, — брови Сокджина ползут ещё выше. — Намджун, не стоило покупать подарок мне. Я уже давно не в том возрасте, чтобы мне дарили подарки. А ты только напрягал себя этим, — на это Намджун только закатывает глаза. Он отстраняет Сокджина от себя и направляется к кровати. — Я не смог тогда подарить тебе подарок. Ну, мне было немного не до этого… К тому же я искал нужную вещь достаточно долго, — как только он убеждается, что Сокджин следует за ним, то подходит к столику, отодвигает его, поднимая с него тот самый пакет. — Давай, садись, — ему повинуются, вытаскивают телефон из заднего кармана, кладут его на тумбочку и садятся. — Я не хотел дарить что-то на подобии браслетов с большим количеством драгоценностей, чтобы подарок был заметен только нам, поэтому остановился на этом варианте. Очень надеюсь, что тебе понравится. Я старался, — Намджун рукой чешет свой затылок. Он достаёт из пакета одну бархатную коробочку и замечает страх в глазах напротив. Интересно, о чём подумал Сокджин? Намджун протягивает её, но, когда видит чужое оцепенение, вздыхает, хватает ладонь и кладёт в неё коробочку. — Открой. — Ладно, — голос звучит весьма спокойно, несмотря на испуганное лицо. Вторая сокджинова рука тянется к крышечке, он бросает взгляд на Наджуна, который выжидательно смотрит и кивает, давая зелёный свет. Тот открывает её, видит содержимое и раскрывает рот в удивлении, не позволяя себе притронуться к вещи. — Я решил купить нам парные цепочки. Вот, у меня такой же, — Намджун поднимает руку и показывает правое запястье, на котором красуется серебряная цепочка с небольшим количеством драгоценных камней на ней. Выглядит сдержано и в то же время дорого. — Во сколько тебе это обошлось? — Намджуна этот вопрос задевает. — Какая разница? Я пятый в списке богатейших знаменитостей Кореи, тридцать второй по миру. Эта покупка на мой бюджет никак не повлияла. — Намджун, я не могу, — Сокджин закрывает коробочку и ставит её на столик. — Это слишком дорого даже для меня. — Что это ещё за «даже для меня»? — Знаешь, я не из бедных и вижу, что у этой цепочки стоимость почти такая же, как у меня зарплата. — Прекрати, просто надень её, — у Намджуна от разочарования, что его подарок не приняли, внутри начинает покалывать. — Сокджин, — он наклоняется к лицу напротив, берёт его в свои ладони и смотрит в глубокие глаза. — Это даже не машина и не дом, чтобы отказываться. Это всего лишь украшение, которое будет напоминать тебе обо мне, — на чужом лице появляется неуверенность и что-то ещё. Что-то, что Намджун пока не в силах разгадать. — Давай же, надень её на своё правое запястье, — Сокджин борется со своим внутренним «я», это видно по бегающим глазам. Намджун видел сокджиново растерянное лицо только тогда, когда тот застал его пробуждение после пяти дней комы. Почему-то такой Ким Сокджина пугает. — Ну же, ради меня, — ликование переполняет, когда от него отстраняются и тянутся к коробочке, чтобы надеть цепочку. Намджун помогает застегнуть цепочку, а после того как поднимает взгляд, встречается с чужим. Он улыбается с ямочками на щеках и шёпотом проговаривает: — Спасибо. Это правда важно для меня. Пусть она всегда будет хранить воспоминания обо мне, — растерянности на лице Сокджина становится меньше, но она всё ещё не отпускает его, однако тот тоже отвечает слабой улыбкой. — Хорошо сидит. Лучше, чем на моём костлявом запястье. — Не такое оно и костлявое. Ты поправился. — Ну, спасибо, — тихо смеётся Намджун. — Не знаю теперь, радоваться мне или нет. — Это хорошо. Я боялся, что ты ещё больше похудеешь, но твоя мама серьёзно решила заняться твоим рационом. — Да, она времени даром не теряет, — Намджун смолкает, разглядывая чужое запястье, украшенное его подарком. Оно определённо идёт Сокджину. — Волновался за меня? — он снова поднимает взгляд к лицу напротив, но уже приближается к губам, оставляя между ними несколько миллиметров. — Я всегда волнуюсь, — Сокджин взгляда не опускает в отличие от Намджуна. Он упорно изучает лицо напротив. — Теперь я могу получить свой поцелуй? — Хоть десять. — Думаю, десяти будет маловато. — Хорошо. Как насчёт пятидесяти? — Пятидесяти? — Да. — Я согласен.       Намджун довольно улыбается и наклоняется вперёд, опрокидывая Сокджина на спину. Он целует уже глубоко и нетерпеливо, потому что его оружие заключается в хаотичной страсти, приносящей полное удовлетворение. Намджун не любит медлить, ведь ему свойствен хаос и беспорядок, которые способны разрушить абсолютно всё. Только Сокджину подвластно усмирить эту разрушительную силу и направить в нужное русло. Он смешивает чужую нетерпеливость со своей медленной страстью и вызывает полное, глубокое насыщение. Сокджин полностью гармонирует с ним.       Хорошо, что ужасное волнение оставило его, разрешая вдохнуть полной грудью запах их тел.       Намджуна подтягивают за собой на подушку, усаживая на бёдра. Кажется, настало время для более серьёзных игр. Он отрывается от греховно красных и пухлых губ и разглядывает эту картину, освещённую всего лишь лампой над кроватью. Плевать при каком освещении будет находиться Сокджин, потому что он всегда безупречен, восхитителен и идеален. Намджун обязательно напишет песню, посвящённую ему, и никто не будет знать, о ком она. Это заставляет чувствовать удовольствие. Приятно, когда только ты знаешь, о чём речь.       Он переплетает их пальцы правых рук, наслаждаясь видом соприкоснувшихся друг с другом украшений. Это определённо наилучший подарок. Как бы Сокджин не отнекивался, но ему идёт. Такому, как он, подойдёт абсолютно всё. Намджун не сомневается. — Ты красивый, — почти не слышно произносит он Сокджину, желая создать ещё более интимную и дразнящую атмосферу. На затылке Намджуна оказывается чужая левая рука, которая притягивает ближе к себе. — Как и ты.       Сокджин изумителен и неподражаем. Дьявол-искуситель. Ему не обязательно целовать Намджуна с таким желанием, не обязательно делать из него хрупкую роскошь, к которой только притронься и она сломается, но он делает. Если бы это был не Сокджин, Намджун не позволил бы так обращаться с собой, не позволил бы другим ощущать власть над собой, потому что ему страшно оказаться в чужих властных руках. Однако Сокджину он не боится довериться. — Как тебе моя лирика? — вопрошает он, не прекращая приносить удовольствие. — Ты был погружён в листки, когда заходил сегодня с утра. — Я всегда считал музыку айдолов чем-то поверхностным, но твои тексты живые и осмысленные. Хорошо, что среди всего этого безудержного веселья есть люди, говорящие о проблемах, — он чувствует прилив смущения от такой похвалы, но в благодарность целует Сокджина в губы.       Намджун опускается к шее, к своему любимому лакомому кусочку и ведёт носом, вдыхая аромат мужского одеколона. Он никогда бы не подумал, что ему захочется взрослого мужчину, но, как говорится, почему нет? Они опытнее в большинстве вещей, сильнее и выносливее морально, потому что жизнь уже успела оставить на них свой отпечаток и успела дать время усвоить нужные уроки. Сокджин многое несёт на своих плечах, пускай ему ещё известна только малая часть его прошлого, но это только начало. А Намджун просто устал и хочет, чтобы его оберегал кто-то сильнее его.       На него бросают взгляд, который заставляет содрогнуться и почувствовать себя самым значимым и важным в этом мире. Сокджин всегда был мастером провоцировать без слов. Намджун заметил это ещё в первую неделю их знакомства, когда они только присматривались друг к другу. Сначала взгляды использовались как призыв говорить о своём состоянии и о своих мыслях, сейчас их используют ещё и для призыва к действиям не самым чистым и благим, но самым правильным для них.       Рубашка полностью расстёгнута, поэтому позволяет получить больше доступа для исследования столь прекрасного подкаченного тела. Он уже видел Сокджина оголённым по пояс, но сейчас смущения не испытывает. Сейчас разум заполнило одно тёмное и порочное желание.       Потребность провести по гладкой груди становится слишком сильной, чтобы ей противиться, хотя, будем честны, Намджун не особо-то и хотел противиться, потому что слишком долго ждал этого момента. Великолепный, неповторимый Ким Сокджин так прекрасен для него, что заставляет ходить ходуном намджуново сердце от одних лишь прикосновений к чужой коже.       Намджун наклоняется, сначала выцеловывает ключицы, а потом кусает, оставляя следы. Сокджин рвано вбирает носом воздух, крепче сжимает чужие ягодицы и пододвигает выше, заставляя испытать сильный прилив жара. Для Намджуна он прекрасен от головы и от того, что в ней, и до самых ног. Никогда ему прежде не доводилось лицезреть того, кто искушает и соблазняет одним взглядом. Раньше он возбуждался исключительно благодаря наркотикам.       Намджун позволяет себе опуститься дорожкой поцелуев ниже. Он смелеет, когда слышит слабый звук, похожий на стон, и кусает кожу рядом с брюками, начиная расстёгивать пряжку ремня, чтобы испытать и принести уйму удовольствия им обоим.       Противная вибрация доносится до ушей не сразу. Намджун неохотно отрывается от желанного тела и смотрит на Сокджина. Того совсем разморило от чужих манипуляций, но туманный взгляд ясно даёт понять, что телефон поднимать никто не будет. Только вот даже спустя пару минут звонок не прекращается, нервируя и отвлекая. — Блять, я так не могу, — Намджун привстаёт и снова полностью садится на чужие бёдра. Раздражение от навязчивого абонента нарастает. Неужели проклятое чувство тревоги было не напрасно? Он тянется к телефону Сокджина, лежащему на тумбочке экраном вниз, но его останавливают. — Лучше не отвечай. Они прекратят попытки через несколько минут. К тому же, я предупреждал, что после девяти вечера я уже недоступен. — И сколько мне ждать? Я просто сброшу и выключу телефон.       Намджун освобождает руку под тяжёлый вздох Сокджина, который упал головой обратно на подушку, и поднимает телефон. Но только когда он видит фотографию контакта, записанного как «Сынхе», замирает. Неужели сегодня весь день будет портиться через телефон?       Намджун не может оторвать взгляда от этого фото, рука крепко сжимает телефон, ощущение, что сейчас под таким сильным давлением на нём появятся вмятины по бокам. Его сердце болезненно сжимается, мозг всеми силами отрицает увиденное, внутри всё начинает закипать и бурлить. Как такое может быть? Сокджин врал после всего, что между ними произошло? Тошнота подступает к горлу. Как же ему противно от себя и от него.       Это он заслужил после всех слов, после всех поцелуев и объятий, после всех утешений? Всё же было хорошо, а его взяли так обманули и предали. Ах, конечно, Намджун только такое и заслуживает. Пускай искупает грехи своими новыми, нескончаемыми страданиями. Он никогда не получит настоящую надежду на свет в жизни, никогда не будет счастлив, с ним всегда будет только вечная тьма. Счастье его действительно заключается в вечном упокоении, то есть смерти. Намджун сглатывает непонятный комок, образовавшийся в горле, которое сдавливает так же, как и голову в области висков. Ему всего лишь хотелось стать чуточку счастливее. Разве после тьмы не наступает свет?       Тот, кто подарил шанс на спасение, сам же и отнял его у Намджуна. Тот, кому он доверился после месяцев паранойи и одиночества, уничтожил и унизил самым грязным способом из всех возможных. В итоге как до смешного и нелепого всё вышло: один и тот же человек заставил чувствовать самым лучшим на свете, а потом сам же ужасно ранил, будто пулю пустил в сердце так, чтобы он медленно умирал, мучаясь и истекая кровь.       Что такого трагично можно было увидеть? Всё просто. На фотографии контакта, что так усердно пытается дозвониться, изображён Сокджин, которого в губы целует девушка, видимо, являясь той самой Сынхе. Они стоят на фоне салюта, держась за руки и улыбаясь сквозь поцелуй, даже через фотографию чувствуется эта атмосфера любви и счастья. Она раздражает и выводит из себя, из-за неё появляется огромная дыра где-то в груди, которая только-только начинала зарастать. Намджуна будто ошпарили кипятком. Тошно. Невыносимо тошно. В его душе сейчас чёртова мясорубка.       Что же это такое? Кто она? Они в самом деле настолько счастливы вместе? Зачем же он тогда понадобился Сокджину? Намджун никогда не поверит, если тот скажет, что это всё в прошлом, потому что даже ему известно: от прошлого избавляются, а не ставят такие фотографии давно ушедших моментов на контакты номеров. — Намджун? Ты чего? — нет, нет. Ему противно слышать этот голос. Он не хочет видеть сейчас его обладателя. У него желание только разбить грёбаный телефон об стену и вмазать по прекрасному лицу. Намджун дрожащими руками разворачивает экран к Сокджину и таким же дрожащим голосом спрашивает: — Что это такое? — чужое лицо резко искажается в удивление, будто он шокирован не меньше Намджуна. — Что это, блять, такое, я спрашиваю? — у него чувство, что сейчас из глаз польются слёзы, однако он не позволит себе этого. Только не перед Сокджином, который решил растоптать и втоптать Намджуна в грязь. — Сукин ты сын, не молчи! — он всё-таки срывается на приглушённый крик, но осознание, что их могут услышать не отпускает полностью. Намджун просто не может поверить, всё было сладкой ложью для его розовых очков, через которые он смотрел на мир последний месяц. Это молчание Сокджина нервирует ещё больше. Противная вибрация заставляет с гневным рыком выключить телефон и почти что бросить его обратно на тумбочку. — Who is it? Ответь мне, иначе я за себя не ручаюсь, конченный ты мудак! — Намджун… нам нужно серьёзно поговорить.       Он знал, знал, что всё не может быть так хорошо и прекрасно. С кем угодно, но не с ним. На что он вообще надеялся со своим менеджером, который оказался лживой мразью. Ему стоило понять ещё раньше: с ним играются. Никому не нужен больной на голову наркоман. Абсолютно никому.