***
— И сегодня у неё снова случился нервный срыв, когда она увидела фотографии Чанука, — Сокджин делает небольшую пометку в своём журнале и обратно возвращает внимательный взгляд к Юнги, который сидит в положение полулёжа в удобном и дорогом кресле. — Честно говоря, я уже не знаю, как мне самому не сорваться. Ещё этот мелкий паршивец, Намджун, с работы хорошо треплет мозги… — Юнги запускает пальцы в свои короткие каштановые волосы и испускает вздох, направляя взгляд к потолку, как бы пытаясь найти ответы на все вопросы. — Ты всё ещё слышишь голос Чанука? — В ответ ему отрицательно качают головой. — Но я стал видеть его. Не во сне, а в реальности. Он постоянно смотрит на меня и улыбается. Не знаю, что это значит, но это очень тяжело сказывается на моих мыслях. Я прям чувствую его осуждение, — Сокджин снова делает пометку в журнале и уже смотрит на костлявые длинные пальцы, что слабо впились в подлокотник кресла. Кажется, Юнги снова похудел. Значит стресс по-прежнему не отпускает. — Почему ты уверен, что он осуждает тебя? — Когда я вижу его, то всегда начинаю винить себя в его смерти, хотя знаю, что не виноват. Меня даже не было в городе на момент аварии, — Сокджин сплетает пальцы в замок, складывает руки перед собой, бесшумно пододвигаясь на стуле ближе к столу, и кивает. — Что насчёт того происшествия в детстве, когда Чануку нужно было забрать тебя из школы, но он забыл? Ты был очень зол, когда рассказывал. Смог простить ему это? — Да. Да… Я сделал это почти сразу по возвращении домой после сеанса. Но я вспомнил, как года два назад сильно поругался с ним, а после ударил. Мы с ним не общались около месяца. Я теперь так ненавижу себя за это. Виню всегда только себя, не его, — Сокджин бросает незаметный взгляд на часы. До конца сеанса осталось пять минут. — Почему в этой блядской машине был не я? — Юнги проводит рукой по лицу. — Потому что так сложились обстоятельства. Ни больше, ни меньше. Что сделано, то сделано. Отпускать всегда тяжело, особенно когда воспоминания наваливаются и наваливаются. Злость на самого себя за сделанные и не сделанные поступки не поможет, никогда, — он спешно облизывает сухие губы. — Поговори с ним снова, когда увидишь его. Попроси прощения, хотя ты и не виноват в том, что произошло, заставь себя вспомнить всё и доведи до грани, а потом поблагодари, отпуская, — Юнги тяжело вбирает носом воздух, так и не оторвавшись от потолка. — Когда тебя последний раз посещали мысли о смерти? — снова запись. — Дня четыре назад. Я сидел на кухне после разговора с мамой по видеосвязи, она тогда с грустной улыбкой сказала, что ей жаль, что она такая плохая мать… Мне удалось успокоить её, но сам, оставшись наедине с собой, заплакал. Я говорил Чануку столько гадостей, потому что вёл себя как типичный младший брат, отвратительный мудак… — Юнги смолкает, сложив руки на груди. — В тот вечер я был готов убить себя кухонным ножом, который лежал на столе передо мной. Сокджин незаметно вздрагивает от этих слов. Он работает психологом уже около пяти лет, но привыкнуть к таким словам от пациентов всё не удаётся, наверное, и не удастся. Ему понятно их желание собственной смерти, однако как представит, что однажды сам окажется в таком безысходном положении с мыслями о самоубийстве, сразу в дрожь бросает. Люди, приходящие к нему, хорошие и добрые, поэтому он всегда старается сделать всё, что в его силах, чтобы отбить у них это желание. Иногда морально давит, иногда заставляет плакать задаваемыми вопросами, которые на самом деле не способны вызвать слёз у счастливого человека. Такая методика помогает, спустя пару дней они приходят к нему уже с более оптимистичным настроем и благодарят за избавления от мыслей о страшном грехе. Из-за чужой благодарности и чужого улучшенного состояния на душе становится легче. Иногда Сокджин позволяет себе почувствовать на собственной спине геройский плащ. Юнги тоже пришёл к нему израненный и потрёпанный. Он не был похож на прошлого себя, с которым Сокджин познакомился чуть больше двух лет назад в каком-то баре (с тех пор они изредка созванивались и ходили выпивать). Когда стало известно о причине такого состояния, он искренне сочувствовал ему. Несмотря на своё скептическое отношение к психологии, Юнги всё равно пришёл к нему. «Больше некуда», — вот что Сокджин услышал от него, когда тот постучался в дверь его кабинета и протянул деньги за часовой сеанс. Первый сеанс Юнги не плакал, держался, но на втором его прорвало из-за воспоминаний, обиды, злости на самого себя и ненависти. Первоначально его мучили бессонница и мысли о смерти брата и о собственной, спустя неделю терапии стало лучше: мешки под глазами постепенно пропадали. Спустя ещё неделю слёз стало меньше, как и ненависти. Юнги — парень сильный, поэтому сможет справиться со своими демонами, всего лишь нужно подтолкнуть. — Это нормально, когда ты думаешь об этом после смерти близкого человека, тем более брата. Плачь, разговаривай о своих чувствах, не держи в себе, потому что от этого становится легче. Никогда не позволяй желанию убить себя овладеть тобой. Эта боль потери отпустит, а ты похвалишь себя за свою стойкость и будешь гордиться этим. Память о брате всегда будет жить внутри тебя, но со временем душа перестанет болеть от неё. — Хорошо, да… — Юнги принимает полностью сидячее положение, жмурит глаза и трёт переносицу. Они сидят в тишине несколько секунд, пока Сокджин делает записи. — Что по времени? Уже конец? — он ещё раз бросает взгляд на часы, которые висят над дверью в кабинет. — К сожалению, да. — По деньгам как обычно? — ему сдержано кивают. Юнги поднимается, достаёт кошелёк из заднего кармана джинс, отсчитывает нужную сумму и кладёт на стол. Сокджин благодарит и убирает деньги в выдвижной ящик стола, сделанного из дорогого красного дерева. — Сделай запись в регистратуре на следующий четверг. И можем добавить в нашу беседу тему о том парне, Намджуне, кажется, если он тебя сильно беспокоит, — Юнги усмехается и отрицательно качает головой. — С раздражительными, мелкими говнюками у меня опыт есть. Сам был таким же. Так что справлюсь, спасибо, — Сокджин пожимает плечами и продолжает делать пометки по итогам сегодняшнего сеанса. — Сокджин? — М? — он отрывается от журнала и смотрит в чужие глаза, которые чуть намокли от скопившихся слёз. — Ещё раз спасибо, — Юнги кивает и выходит за дверь, не дождавшись и слова в ответ. Сокджин откладывает ручку на стол и вздыхает, прикрывая глаза. Эти разговоры о смерти родных с пациентами могут тяжело сказываться на нём время от времени. Ведь у него самого умерла мать год назад. Как же было больно и отвратительно изо дня в день. Осознание того, что он больше никогда не услышит её голоса и не обнимет, давило с каждым днём. Благо Чживон была рядом и не давала расклеиться окончательно, не давала мыслям о самоубийстве проникнуть в его голову, как это случилось с Юнги. Глаза неохотно разлепляются, и взгляд скользит по кабинету. Лучи света, что проникают через опущенные жалюзи, которые Сокджин закрывает на время сеанса, красиво падают на предметы мебели в комнате, даже шкаф в самом углу получает свой лучик солнца. Что сказать, эстетично и вполне в его духе. Этот кабинет выбрала ему Чживон, она всегда хотела, чтобы у Сокджина было самое лучшее и роскошное рабочее место: красивый стол из красного дерева, большой офисный стул под его цвет, пара шкафов из из того же красного дерева, но уже подешевле, диванчик со столиком и креслом и окно средних размеров с видом на Сеул позади рабочего стола. Всё это мечта любого, поэтому Сокджину не хотелось бы лишаться этого места с хорошей оплатой его нелёгкого труда. Чживон не собиралась увольнять его из-за распада семьи, сказала, что ей ни к чему терять такого хорошего специалиста. Он шевелит компьютерную мышку, выводя компьютер из спящего режима, и принимается заполнять данные таблицы, которые не успел заполнить до прихода Юнги. Взгляд то и дело опускается к циферблату в правом нижнем углу монитора. Сокджин слабо встряхивает с себя неприятное волнение из-за грядущей встречи с отцом и усердно концентрируется на работе. По кабинету разносится стук клавиш клавиатуры и иногда звук пишущей на бумаге ручки. Его успокаивала и расслабляла такая умиротворенность во время заполнения важных документов. Она отвлекала от прошедших сеансов, от жизненных трудностей и от проблем с отцом. Сокджин часто ловит себя на мысли, что он бежит подальше от рутины, поэтому и развёлся с Чживон, которая была самой обычной и любящей женой, но, как иронично, именно в этой рутине он и находит свой отдых и покой. Ему доводилось читать исследования Гетца о скуке, однако ни в одном из пяти типов он не смог найти себя. Поначалу Сокджин отнёс своё скучающее состояние к индифферентному, и всё было отлично, пока в голове не появилось желание развестись, сменить обстановку и вырваться из этой сладкой, расслабленной дремоты, но идентифицировать себя, как поисковика, ищущего способ избавиться от скуки, рука не поднялась. В конце концов он не испытывал раздражения и беспокойства от рутины и обычной жизни. В итоге в тот день, закончив на этом, Сокджин вернулся к перечитыванию журналов с пометками о пациентах. Он не был уверен, что его состояние можно вообще определить как скучающее. Возможно, тут что-то глубже, но у него не было желания так сильно копаться в себе, потому что состояние приходящих к нему людей он ставил всегда на первое место, вместе с состоянием близких людей, что занимали девяносто процентов мыслей в голове. Сокджин понимал всю неправильность своего отношения, только поделать с этим ничего не мог. Работа прежде всего. Он сохраняет законченную таблицу, высылает на почту своей начальнице и по совместительству бывшей жене и начинает проверять бумаги, немного щурясь. Видимо, настало время навестить старого доброго друга-окулиста в соседнем кабинете. Сокджин потирает пальцами глаза и фокусируется ещё раз на словах в документе. Прочитав содержимое, он быстро ставит подпись и кладёт в стопку с остальными бумагами, подписанными как «сдать до вечера». Мелодия, неожиданно раздавшаяся по кабинету, заставляет вздрогнуть. Сокджин мысленно напрягается и бросает взгляд на лежащий рядом телефон, но это всего лишь сработала напоминалка, оповещающая о начале обеденного перерыва. Он тянется к телефону и отключает её, тихо вздыхая. Таймер на обеденный перерыв Сокджин установил по просьбе Чживон ещё около года назад, она беспокоилась, что тот часто стал пропускать перерывы, погружаясь полностью в работу. Ему нужно ехать в ресторан на встречу с отцом, слушать от него не очень приятные слова и при этом спокойной улыбаться. Но Сокджин послушный корейский мальчик (как говорила ему мама) и образованный сынок, поэтому он поедет и выслушает всё, что ему скажут, не сказав ничего против. Сокджин поднимается с кресла и направляется к шкафу, в котором висит пальто. Он надевает его на себя, а на шее повязывает клетчатый шарф и проверяет в карманах наличие телефона, ключей от машины и кошелька. Дверь хлопает и с писком автоматически закрывается. Сокджин направляется к выходу.***
— Сокджин-щи? — со входа к нему обращается человек в костюме, с бабочкой на шее и бейджиком на груди, по-видимому, он является работником ресторана. Сокджин кивает и бегло, с головы до ног, оглядывает человека перед ним. — Позвольте мне вашу верхнюю одежду, — он аккуратно снимает пальто и так же аккуратно развязывает шарф, после отдавая вещи мужчине, который с мягкой улыбкой ожидает его. Иногда Сокджина тошнит от этой напущенной интеллигентности, но лишь иногда. — Сокджин-щи, Бёнхон-щи ожидает вас за вип-столиком. Я провожу вас, — его ответа не дожидаются и сразу направляются к нужному месту. Они проходят через главный зал, в котором людей не так много. Обычно все приходят к вечеру, чтобы сытно поужинать. Сокджин краем глаза осматривает знакомый зал. Эти не скрытые ни от чьих глаз столики предназначены для людей, чей бюджет едва перевалил за средний. Однако то место, в которое ведут его, предназначено для таких как семья Ким. Персональные столики только для богатых посетителей, что получили статус «вип» от самого хозяина заведения. Семья Сокджина была автоматически приписана к вип-классу, так как хозяин ресторана является хорошим другом его отца. Также по этой причине им делали небольшие скидки, а двери заведения всегда были открыты для любого члена семьи Ким. Здесь они отмечали юбилеи, свадьбу сестры и его и ещё много порой скучных, а иногда и дотошных мероприятий, например, повышение отца. Поэтому Сокджин знает этот ресторан как свои пять пальцев. Он в нём чуть ли не живёт. Когда они дошли до пункта назначения, перед ним отодвинули раздвижную дверь, что отделяла столик от внешнего мира, и пожелали приятного обеда. Сокджин проходит внутрь, закрывает за собой дверцу и садится на мягкий кожаный диван перед мужчиной, что аккуратно отпивает чай из чашки и бегло проходится взглядом по нему. Они сидят в тишине, пока отец изучающе осматривает Сокджина и пока второй листает меню. Он действительно голоден, поэтому отказываться от еды не намерен. После того как заказ был выбран, Сокджин вызывает официанта, нажав на звонок, и диктует свой выбор тому же парню, что встречал его на входе. — Даже не поздороваешься со мной? — проговаривает мужчина, когда официант оставляет их. Сокджин делает глоток воды из стакана. — С чего я должен здороваться с человеком, который вышвырнул собственного сына из своей жизни, как ненужного щенка? — Прекрати паясничать, — он ставит чашку с чаем на маленькую тарелочку и серьёзно смотрит на сына. — Веди себя как взрослый мужчина. Тебе далеко не шестнадцать. — Что ты хотел? — Сокджин игнорирует замечание отца и переходит сразу к делу. Если они продолжат перепираться, то у него не останется сил нормально закончить рабочий день. — Поговорить с собственным сыном. Узнать, как у него дела, — на слова отца он неслышно хмыкает. — Целый год тебя это не интересовало. Ты даже в суд не явился на заседание о разводе. — Мне нужно было уладить дела с бизнесом, который чуть не разрушился за год моего отсутствия в твоей жизни. А с разводом ты и сам прекрасно справился. — У меня теперь нет машины и загородного дома, которые были заработаны честным трудом, — Сокджин снова отпил воды. — И ты называешь это прекрасно. — Купишь снова. Деньги у тебя есть, — безразлично отвечают ему. — Я нуждался в твоей поддержке после смерти мамы, а ты пропал на год, — без пренебрежения и наигранности говорит Сокджин после недолгой тишины. Отец, кажется, удивляется его словам, но быстро принимает непробиваемое выражение лица. — Старшая сестра и твоя жена были рядом. Ты был не одинок, не будь столь сентиментальным. — Отлично, ты прав, — он скрывает разочарование и обиду, что волной накатывают на него от этих слов. Ему нужна была поддержка именно родного отца, чтобы почувствовать себя лучше. — Что ты хотел узнать по поводу развода? — Чживон была отличной женой для тебя, к тому же её отец хороший адвокат, нам бы не помешали связи в адвокатуре, но ты умудрился развестись с ней. По какой причине? , — Сокджин клянётся, что сойдёт с ума от практичности отца, которая построена на деньгах, связях и хорошем бизнесе. — Ты не рад? — он прерывается, когда дверь к ним открывается и официант начинает расставлять еду на стол. — Разве тебя не должно осчастливить то, что в твоей семье на одного мозгоправа меньше? — продолжает Сокджин, вновь оставшись наедине с отцом. Он берёт в руки ножик и вилку с красивой гравировкой и принимается за мясо на тарелке. — Чживон не была ненормальной, как остальные ваши психотерапевты, — словам отца он усмехается, продолжая есть. — В случае чего у неё хватило бы сил вставить тебе мозги на место, что не вышло у меня. Это всё мать разбаловала тебя. Так и не смогла воспитать из тебя достойного мужчину и преемника моего дела, — он замирает с вилкой возле рта, поднимает взгляд на отца, у которого на лице абсолютный холод, и кладёт столовый прибор на тарелку. Они смотрят друг на друга в течение минуты, не проронив ни слова. — Прекрати пытаться вывести меня из себя. Из тебя ужасный манипулятор, — Сокджин делает глоток кофе, которое принёс ему официант, и незаметно морщится от неприятного вкуса. Капучино у них всё ещё отвратительный, совсем не научились готовить его. — Я знаю, чего я действительно хочу. Заниматься твоим бизнесом я уж точно не горю желанием, и это не вина мамы. Ещё одно оскорбительное слово в её сторону и я закончу нашу встречу на этом. — Не разговаривай так со мной, Сокджин, — ответом ему служит тишина. — Ты развёлся с Чживон, потому что опять начал заниматься этим? — с отвращением выделяет последнее слово отец. Он снова откладывает вилку и понимает, поесть ему сегодня точно не дадут. — Чем этим? Говори конкретнее. — Ты снова спишь с мужиками? Если это так, то я лишу тебя всякой финансовой помощи, чтобы воспитать из тебя здорового человека, а не разбалованного негодяя. Раз в психологи заделался, то вылечи свою тягу к кому попало, — конечно, Сокджин был готов к тому, чтобы снова услышать от него это. Сейчас он начнёт говорить об успехах Наён. — Почему твоя старшая сестра всё ещё замужем и имеет почти взрослого сына, а ты как последний оборванец оставшееся разрушаешь? — вот, он был прав, поэтому тяжело вздыхает. — Потому что Наён — это Наён. У неё своя жизнь, свои желания и цели. А я — это я. Пожалуйста, не надо сравнивать нас. Мы совершенно разные люди. — Но тем не менее она устроилась лучше тебя. Бери пример с неё. Сокджин всем сердцем любит свою старшую сестру Наён. Она была для него примером много лет, олицетворяла прекрасную богиню, что дарует жизнь и мир на земле. Наён всегда была на его стороне и никогда не поддерживала реплики отца о бездарности сына. Даже когда Сокджин будучи подростком был застукан в двоякой ситуации со своим одноклассником, она встала на защиту младшего брата перед родителями и сказала, что это его дело, кого любить, а кого нет. Наён пошла прямиком в бизнес по собственной воле на удивление отца и матери, окончила лучший экономический университет и устроилась в фирме. Отец звал её к себе, но она любезно отказалась, аргументируя тем, что хочет быть самостоятельной. Даже здесь она поразила Сокджина, ведь он долгое время был под опекой родителей и боялся сказать слово против, боялся действовать по своей воле, но Наён научила отстаивать себя. Отца Сокджин тоже любит, правда любит. Тот порой и был строгим, но при этом заботу проявлял. Всё изменилось, когда они узнали о болезни мамы, когда отец стал чаще пропадать на работе, ни с кем не разговаривая и после работы сразу же отправляясь к жене в больницу. Это было трудное время для их семьи, особенно для её главы. После смерти стало хуже. Он пропал на год, ни сказав ничего даже Наён, которая ужасно волновалась. Сокджин знал, отцу просто нужно выплеснуть свой негатив, свою боль, то есть поговорить, проявить слабость, но он был человеком традиционных уклонов, считавший, что мужчине показывать боль непозволительно. Сокджину хотелось всё высказать, но, когда он был готов выкинуть на отца всю правду, известную всем, кроме него самого, чувство страха останавливало его. — Ты просто обижен на меня из-за того, что не вызываешь никаких надежд, поэтому идёшь против моей воли, пытаясь всяко насолить. Угадал? — Сокджина правда изо всех удерживает себя от того, чтобы не закатит глаза. — Умоляю, если бы я был обижен на тебя, то плясал бы под твою дудочку и из кожи вон лез бы, чтобы услышать твою похвалу. — Сокджин, от темы не уходи. Ответь на мой вопрос. Ты снова взялся за старое? — Боже, — он откидывается на спинку дивана и потирает ладонями лицо. — Ни с кем я не сплю. Даже если бы спал, то это было бы не твоего ума дело. — Тогда почему ты с ней развёлся? — Да потому что мы оба этого захотели. Всё. Нет тут никаких тайных посылов и смыслов. Мы поняли, что не подходим друг другу в качестве пары, — Сокджин смотрит на чужое лицо, которое теперь не скрывает удивления. Очевидно отец ожидал другого расклада. — Знаешь, что я думаю по поводу всего этого? — он указательным пальцем обводит круг вокруг Сокджина, таким образом намекая на то, что думают по поводу него. — Что ты просто напросто трус, вот и всё. Ты всегда прятался за спиной старшей сестры, а сейчас убегаешь от ответственности в виде семейной жизни, потому что она показалась тебе слишком сложной, — блять, сейчас он не удержит себя и всё выскажет, потому что всё сказанное отцом — не правда, чёрт возьми. Это полная херня. — А вот знаешь, что думаю я? — голос у Сокджина ровный, несмотря на раздражение и злость, бушующие внутри него, даже взгляд его холоден. Он научился держать себя в руках, когда это необходимо. На него смотрят с изогнутой вверх бровью, явно не рассчитывая на возражения. — Что ты не можешь принять смерть мамы, и всё. Ты просто боишься признаться самому себе и сказать хотя бы Наён, что тебе одиноко. Тебе надо куда-то выплёскивать всю эту гниль из себя, а, так как разговорам по душам тебя не научили, ты избавляешься от неё с помощью оскорблений. К Наён у тебя нет претензий, это понятно, поэтому ты компостируешь мозг мне, тем самым принося себе облегчение. Но вот только знаешь, — Сокджин поднимается на ноги, достаёт бумажник из заднего кармана брюк, отсчитывает нужную сумму. — Этим ты себе не поможешь, — и аккуратно кладёт деньги на стол. Отец впервые не находит, что ему ответить. Казалось, шок овладел им полностью. Он с приоткрытым ртом смотрит на Сокджина, его грудь рвано поднимается и опускается, зрачки расширились. Попал в самое яблочко. Это заставляет испытать садистское удовольствие. Перед тем как выйти за дверь, он добавляет: — Захочешь поговорить, всегда буду рад, — Сокджин выходит, задвигает дверцу и направляется к выходу. Парень, что обслуживал его и что мило болтал с какой-то девушкой из персонала, замечает уходящего Сокджина и подбегает к нему. — Сокджин-щи, вы уже уходите? Тогда позвольте я принесу вашу одежду, — он снова удаляется, оставляя чужую голову наедине с её мыслями. Сокджин останавливается на входе и отсчитывает внутри себя числа от десяти в убывающем порядке, пытаясь успокоиться. Парень не заставляет долго ждать и приносит одежду, протягивая её гостю. — Спасибо за визит, Сокджин-щи! — благодарят его, после того как он оделся. В ответ Сокджин слабо кивает, одевается и выходит. Парень пару секунд смотрит на двери ресторана, вздыхает и возвращается в зал. Стук туфлей о плитку, уложенную рядом с зданием, почти не слышно из-за шума улицы, всегда усиливающегося во время обеденного перерыва. Сокджин в кармане пальто теребит ключ от машины, в другом кармане рука зажата в кулак. Он редко выходил из-под собственного контроля, раздражался или прибывал в страхе, но произошедшее было тем самым редким случаем, когда им овладевали злость, раздражение и непонятная паника. Большой палец нажимает на вторую кнопку на пульте от машины и она с сигналом открывается. Сокджин тут же садится в неё и вставляет ключ в замок зажигания, но не поворачивает. Он руками хватается за кожаный руль, опускает голову и выдыхает. Глаза всё ещё прикрыты, чёлка упала на глаза, а шарф непривычно душит. Сокджин заводит машину и открывает окно, пропуская в салон прохладный весенний воздух. Радио начинает играть последнюю прослушиваемую станцию, а кондиционер подаёт тёплый воздух. Спустя секунды до Сокджина доходит, что это пустая трата энергии и ставит обогрев на ноль. Как бы ему не хотелось, а улицу согреть у него не получится. Он наконец принимает расслабленную позу и спиной прислоняется к сиденью. Конечно, для него сказать всё в лицо отцу — настоящий подвиг, после которого произойдёт выплеск огромного количества адреналина. Ему не терпелось сказать правду, и он сказал, однако это было слишком неожиданно даже для него самого, не то что для отца, у которого лицо застынет в удивление на ближайшие дня два. По началу, на выходе из ресторана, Сокджин чувствовал себя гордым и смелым, потому что сказала то, что не мог сказать год, показал себя человеком со своим мнением и взглядами, наконец без чужой помощи дал отпор отцу, но потом на него накатил страх. Вдруг на Сокджина разозлятся ещё больше, вдруг вычеркнут из списка членов семьи за такую резкость. Отцовское авторитарное воспитание даёт о себе знать, и, к сожалению, Сокджин никак не может избавиться от его влияния. Ему остаётся только надеяться, что отец задумается над сказанным, ведь он не тиран и не бессердечная сволочь, которая пропускает всё мимо ушей, он порой прислушивался к советам Сокджина и даже одобряюще хлопал его по плечу за дельные мысли. Но суть авторитарного воспитания заключалась в том, что ты не знаешь, когда ждать кнута после вкусного пряника. Сокджин всё ещё не знает, несмотря на свои пять лет практики в психологии. Отец может как и прислушаться к словам сына, так и полностью их проигнорировать и оскорбиться. Если Сокджин действительно попал в яблочко и сказал действительно то, что творится в чужой голове (а он в этом уверен), отец не будет злиться и проанализирует сказанное. Жаль, что человеческий страх — коварная штука, из-за которой появляется тысяча «а что если». Он тихо цокает после минутного самотерзания и решает для своего успокоения, что всё после этого будет хорошо, решает довериться своему логосу. Сокджин увеличивает звук проигрываемой песни, закрывает окно, снова включает кондиционер, поправляет волосы в зеркале и слабо улыбается, когда узнаёт в песне свою любимую английскую группу. Он переставляет рычаг, выворачивает руль и выезжает с парковки, направляясь обратно в клинику. Рабочий день Сокджин заканчивает без приключений, вовремя сдаёт все бумажные отчёты, получает пару слов похвалы от Чживон. Дома он готовится к передаче машины и получает звонок от Наён, что просит приютить блудного Тэхёна, который устал от опеки родителей и который решил быть самостоятельным. Что же, Сокджин понимает этот юношеский максимализм, поэтому без проблем соглашается приютить племянника у себя. От отца он получает абсолютное ничего: ни звонка, ни сообщения.***
Сокджин радовался, когда получил прибавку к зарплате, был счастлив, когда ему выдали премию, гордился собой, что смог накопить на новую машину меньше, чем за полтора месяца, испытывал несказанное облегчение, после того как Чживон перевелась в другую клинику на ту же должность. На её место пришёл новый начальник мужчина, с которым у Сокджина начались странные гляделки и касания, длящиеся дольше положенного. Конечно же, у них начался роман и о них начали ползти слухи (в основном из-за Чжонсока, увидевшего в их рукопожатии нечто большее), но спустя пару недель отношения между ними прекратились вместе со сплетнями коллег. Он не жалел о романе с начальником, в конце концов с Чживон он был женат, а с ним просто спал. Секс, кстати, был очень даже неплох. В этот промежуток времени позвонил Юнги и позвал его выпить. Они встретились в их любимом баре, где познакомились. Сокджин заметил, что тот стал выглядеть лучше и свежее, и это не могло не радовать. Юнги сообщил о том, что больше не нуждается в услугах Сокджина, и поблагодарил его около десяти раз за вечер. Его это ни капли не расстроило, ведь Юнги поправился, а это — главное. Спустя ещё месяц к Сокджину домой пришёл отец с бутылкой коньяка и грустной улыбкой на лице, и Сокджин глазам своим поверить не мог. Всё действительно произошло так, как он и предполагал. Они сели в гостиной, откупорили бутылку, разлили по стаканам, добавили льда и начали свою беседу издалека. Отец рассказал, что он ушёл с поста директора предприятия, на котором проработал почти всю жизнь. Сказал, мол, староват стал для нервных сделок и постоянной конкуренции. Накопленного капитала хватит до самой смерти и после ещё на пару лет, так что бедствовать он не будет. Люди на производстве расстроились его уходу и пожелали хорошего отдыха. Что же, сказать, что Сокджин был удивлён — это вообще ничего не сказать. Для отца его работа была делом всей жизни и по важности была на первом месте вместе с семьёй, а он взял и ушёл. Перед тем как он узнал причину такого внезапного ухода, они молча попивали алкоголь в приглушённом свете комнаты и с звуками ночного Сеула, доносившимися из приоткрытого окна. Первым заговорил отец, выдернув Сокджина из раздумий. Он поведал о разговоре с Наён, которой пересказал слова сына и к которой пришёл просить совета, та обдумывала свой ответ долго, а потом сказала, что полностью согласна с Сокджином. В конце концов они оба сошлись на том, что отцу пора оставить свою должность и начать уделять внимание себе и своей семье. Он снова удивился отцу. Всё, что ему удалось предположить в хорошем раскладе после их последней встречи в ресторане — это то, что они не разругаются окончательно, но чтобы отец оставил работу ради себя и своих детей — никогда. Всё-таки тому удалось побороть своего внутреннего демона, зацикленного на работе, деньгах и пользе — Ты извини меня, Сокджин, — начал он тогда. — Извини, что я пытался вырастить из тебя мальчика на побегушках для своей собственной выгоды. Мне стыдно, что я насильно заставил тебя учиться по специальности, которая тебе совершенно не нравилась. Думаю, я всего лишь хотел исправить ошибки своей молодости через тебя. Просто извини меня старика, ладно? — Сокджин улыбнулся отцу и в согласии покачал головой. Они наскоро обменялись объятиями и продолжили свою беседу обо всём на свете. С того самого вечера их отношения стали намного лучше. Он больше не вмешивается в жизнь сына и не просит его «одуматься и встать на путь истины». Отец теперь звонит раз в две недели или отправляет смс, не пропадает с радаров. Иногда они ходят вместе поужинать, чтобы восстановить между ними разрушенные части моста понимания. Но, знаете, работа трудоголиков просто так не отпускает, поэтому периодически отец висит на телефоне с работниками предприятия и даёт разные советы. И теперь он живёт в загородном коттедже, а не в душной и одинокой четырёшки в центре города, которая теперь сдаётся. Сокджин рад, что всё наладилось. Даже повседневность не заставляет испытывать ужасное чувство скуки, потому что главная жизненная проблема наконец решена. Он всегда говорил, что залог хороших отношений — разговоры. Это так просто на самом деле, но большинство сторонится этого. Сокджин понимает, почему. Страх неизведанности. А потом, через полгода, появляется она. Хан Сынхе. Изменившая абсолютно всё.***
— Не уверен, что смогу приглядеть за ним, нуна, — Сокджин, зажав телефон между плечом и головой, наклоненной набок, забирает стаканчик с кофе из автомата и накрывает его крышкой. — Прям совсем, совсем не получается? — в голосе сестры слышится обречённость. Сокджин и рад помочь, но нынешняя неделя у него сильно нагружена, поэтому приглядывать за школьником выпускного класса у него действительно не получится. Он с щелчком закрывает стаканчик, перехватывает одной рукой телефон и выпрямляется. — Извини, Наён, но в этот раз правда никак, — в ответ слышится драматичный вздох и какое-то непонятное бормотание, заставляющее искренне улыбнуться. Тэхён подросток не буйный, ему внимания не хватает и родительской любви, поэтому время от времени вытворяет что-то непонятное или просто рассеян (однажды он из дома ушёл, и никто понятия не имел о его местоположении, а потом поздно ночью позвонили из полиции и сказали, что этот блудный сын спал на скамейке). Из-за этих, так сказать, выкидонов Наён боится оставлять его одного. — И папу даже не попросить. Что же делать. Не просить же аджуму приглядеть за ним. — А что с отцом? — Улетел. — Снова? И куда на этот раз? — отец в последнее время зачастил путешествовать. Недавно вот из Берлина вернулся. Видимо, осознание пришло, что деньги можно не только откладывать, но и тратить на себя. Теперь домой он возвращается всего на пару недель, чтобы повидаться с детьми и потом опять отправиться в путь. — В Фангареи. Новая Зеландия. Сказал, что хочет посмотреть на Парахаки. — Вот же даёт на старости лет, — Сокджин останавливается перед дверью в кабинет, проводит ключ-картой, поворачивает дверную ручку и заходит внутрь, щёлкая выключатель. — Да пускай уж лучше на Парахаки смотрит, чем на работе в своём душном офисе парится, — он от ироничности заявления Наён смеётся, та ведь тоже в отца пошла, сама парится в офисе и катается по командировкам, а для него только отдыха и желает. — Ты смотри, как бы сама на Парахаки не захотела посмотреть в свои шестьдесят. — Ай-щ, Джин-а, в свои шестьдесят я буду надеяться на то, чтобы вообще иметь возможность смотреть куда-либо. — Не очень оптимистично звучало. Записать на приём? — Спасибо, откажусь. По психологам мне ещё не хватало бегать и так с бумажками не успеваю. Это Донуку не помешало бы, а то нервный в последнее время, — тихо добавляет Наён. Донук, муж сестры, и вправду стал нервным и раздражённым. Сокджин догадывается, с чем это связано, но не желает совать носа в чужие дела, пока его не попросят, так лучше для всех. Он ставит стаканчик с кофе на стол, собирает в стопку бумаги и кладёт их на край стола, осмотрев небольшой порядок на рабочем месте, удовлетворённо хмыкает и направляется к окну, чтобы раздвинуть жалюзи. — Ладно, Джин-а, пойду объяснять сыну, что не нужно забывать контейнеры с едой дома, чтобы показать свою независимость. — Могу ему звонить периодически, спрашивать, как он там, но, знаешь, думаю, Тэхён — парень взрослый, справится. — Уж хочется надеяться. Если будешь звонить, то буду очень благодарна. — Конечно, без проблем. До встречи, нуна. — Не урабатывайся, Джин-а, — Сокджин бросает не очень убеждающее «ага» и отключается. Он наблюдает за шумным городом из окна, отпивая кофе из стаканчика, что прихватил с собой со стола. Не тот домашний капучино, но для пары раз сойдёт. Сокджин позволяет себе снова улыбнуться. Такое удовлетворение от жизни он давно не чувствовал, его даже временами приятная нега окутывает и заставляет плыть по медленному, приятному течению. Наверное, именно в такие моменты люди говорят, что жизнь удалась. Пальцем он отодвигает рукав рубашки и смотрит на время на наручных часах. До приёма ещё десять минут, так что у него есть возможность попить кофе и понаблюдать за любимым городом, постоянно живущем в бешеном темпе. Столичный шум никогда не надоедает, потому что это разгоняет кровь в жилах и помогает не задеревенеть. Пока ты остервенело скачешь из одного конца города в другой, пока стоишь в пробках или пока разгоняешься на пустой ночной трассе до неприличной скорости, у тебя не будет возможности засохнуть на месте в рабочем кресле. Жизнь в каком-нибудь провинциальном городе явно была бы ему не по вкусу. Как только Сокджин делает ещё один глоток, по кабинету раздаётся стук в дверь, который заставляет нахмуриться. Он снова смотрит на время, но уже на настенных часах, дабы убедиться, что его собственные часы не отстают. Они действительно идут точно, поэтому он с озадаченным выражением лица ставит стаканчик на стол, укладывает волосы, поправляет ворот рубашки и направляется к двери. Сокджин понятия не имеет, кого могло принести в обеденный перерыв. Как только дверь открывается, перед ним предстаёт низенькая женщина. Её волосы едва достают до плеч, а лицо выглядит почти идеально: пухлые губы, ямочка на одной щеке, что появилась из-за смущённой улыбки, и самое главное — драконий разрез глаз, из-за которого взгляд вызывает мурашки по коже. Краем глаза Сокджин замечает необыкновенно длинные ноги, которые визуально сделали бы её выше на фоне других представительниц её пола. На ней надета белая рубашка с почти незаметной тёмной крапинкой, заправленная в деловые брюки, на ногах красуются сапоги на каблуке, в руках она держит серое пальто. Сокджин, честно говоря, прибывает в удивлении, потому что даже предположить не может, кто эта девушка. — Извините, вы ко мне? — после небольшого осмотра проговаривает Сокджин. — К вам, — голос очень приятный, отдающий едва слышимой хрипотцой. Всё это весьма заинтересовывает его. — Ну тогда проходите, — он пропускает девушку вперёд, после закрывая дверь. Сокджин берёт у неё из рук пальто и вешает в шкаф, она присаживается на кресло и любопытно разглядывает кабинет. — Позвольте поинтересоваться, как ваше имя? — Хан Сынхе. Я записана у вас на два часа, — так вот оно что. Его клиентка, которая должна была придти через десять минут. — Мне, наверное, не стоило беспокоить вас раньше назначенного времени, но раз выдалась такая возможность, я решила ею воспользоваться. Понимаете, меня в любой момент могут выдернуть на работу без моего на то согласия. Прошу прощание за ранний визит без предупреждения, — Сокджин подходит к столу, выкидывает стаканчик с кофе в мусорку, надевает очки, которые месяц назад прописал окулист, берёт тетрадь с записями, присаживается в другое кресло рядом с Сынхе и принимается что-то записывать. — Ничего страшного, я уже почти закончил со своим обедом. Десять минут погоды не сделают. — Вы только, что выкинули стаканчик с кофе в мусорную корзину, — он смотрит на неё изучающе, пока на лице напротив играет беззлобная усмешка. Очень интересная Хан Сынхе. — Лучше расскажите о вашей работе, — ответом ему служит улыбка. Сокджин присматривается внимательнее и замечает полоски морщинок на лбу (вероятно, она большую часть времени находится в напряжённом состоянии), также внимание приковывает особо большое количество тонального крема на левой стороне щеки, что прикрыта волосами сильнее правой. Он опускает взгляд к пальцам, которые постукивают по подлокотнику кресла. Сама Сынхе сидит натянутая, словно по струнке. Нервничает, несмотря на расслабленность в голосе и в выражение лица. — Работаю ведущей в телестудии новостного канала. Знаете, когда появится много материалов для выпуска, приходится по первому звонку лететь и изучать его за пять минут до прямого эфира. — Нервная работа, верно? — Да, но мне нравится. Каждый раз заставляет быстро выкручиваться в разных, сложившихся обстоятельствах. Полезно для мозга и не даёт скучать. — Понятно, — Сокджин делает пометку в своём журнале. Сынхе выглядит непростой личностью, в ней явно есть больше, чем она показывает, больше, чем просто милое личико. Он краем глаза обращает внимание на слабо поддёргивающую левую ногу, закинутую на правую. — Что же вас заставило обратиться ко мне? — Понимаете, из-за такой нестабильной работы у меня начались проблемы с мужем. И я не знаю, как ему объяснить всю сложившуюся ситуацию, — после ответа Сынхе он смотрит на её сузившиеся зрачки и дёргающееся горло, пальцы перестали постукивать по креслу и сцепились в замок, так что большой палец одной руки потирает палец другой, шея вытянулась. Не трудно понять, что этот ответ — чистейшей воды ложь. Сокджин приподнимается и подтягивается выше к спинке кресла, не отрывая взгляда от неё. — Я не думаю, что это причина, по которой вы решили ко мне обратиться, — Сынхе вопросительно поднимает бровь. — Если учесть, что я не семейный психолог и что вы не замужем, — она издаёт смущенный смешок, после с лёгкой улыбкой прикусывая нижнюю губу и рукой откидывая волосы назад. — К чему эта ложь, Сынхе? — Извините, мне хотелось убедиться, что вы профессионал своего дела, как сказано в вашей анкете. — Не любите обман? — А кто его любит? — На телевидение не приходится врать? — она снова издаёт смешок, показывая свою ямочку. — За эту ложь мне платят деньги. Это разные вещи, Сокджин-щи, — он смотрит в прищуренные глаза, в которых играет искринка озорства. — Что же, давайте перейдём непосредственно к вашей проблеме, — с лица Сынхе мигом сходит вся улыбка, в глазах нет ни тени игривости, что красовалась в них секунду назад. Она кладёт руки обратно на подлокотник и меняет положение ног, напряжение уходит, но не до конца. В кабинете повисает тишина, можно расслышать даже звук идущих стрелок в часах над дверью. Сокджин рассматривает скрываемое беспокойство на чужом лице, выдаваемое прикушенной нижней губой. — Сынхе, вашу проблему мы решим только нашими общими усилиями. Без знания причины вашего беспокойства я не смогу помочь. — Да, я понимаю, Сокджин-щи, но не так легко говорить об этом. Особенно когда от твоей проблемы зависит вся жизнь. — Уверены, что прям вся жизнь? — ему грустно улыбаются. — Абсолютно… — она вздыхает, перед тем как начать: — Три месяца назад я попала в аварию на машине. Не справилась с управлением во время сильного дождя и меня вынесло на встречную полосу, где я столкнулась с ещё одной машиной. Скорость была немаленькой, потому что торопилась в телестудию. Знаю, виновата сама, — Сокджин тихо делает записи, чтобы не побеспокоить Сынхе, которая пытается поудобнее устроиться и расслабиться, но плечи её всё ещё напряжены. — Машина, с которой я столкнулась, въехала прямо вбок с водительским местом. Окно полностью разбилось, а осколки попали мне в лицо. Вот, вы, наверное, заметили, но на левую сторону лица я всегда наношу больше тонального крема, чтобы скрыть шрамы, — Сокджин ещё раз бросает взгляд на деталь, которую заметил в самом начале. — Операцию по удалению остаточных шрамов вы проводили, не так ли? — Конечно. Иначе я могла бы попрощаться со своим местом в студии. Шрамы от операции остались, но не такие заметные, прятать их проще. — Но беспокоит вас больше не потеря рабочего места, а кое-что другое? — она опускает взгляд так, что ее ресницы бросают тень на щёки, заставляя засмотреться. — Вы правы. У меня какой-то невроз. Я боюсь, что кто-нибудь увидит остаточные шрамы после операции. И как можно сильнее стараюсь скрыть их. Постоянно поправляю волосы, чтобы они закрывали лицо. Когда кто-то пытается рассмотреть эту часть лица, чувствую раздражение. А при записи или прямом эфире всё гораздо хуже. Иногда мой сдвиг можно заметить и это очень мешает вовремя работы, потому что привлекает внимание и отвлекает от преподнесённый информации. — Понимание того, что эти шрамы незаметны, у вас есть? — ему утвердительно кивают. — Вы сами как-нибудь пытались победить этот страх? — Не думаю, что у меня вообще было время размышлять над этой проблемой. Я просто заметила, что стала более раздражительной, нашла причину, а её решение оставила вам, Сокджин-щи, — Сокджин снова рассматривает Сынхе, усмехаясь про себя. Она очень интересная личность и, наверняка, у них ещё будут споры по поводу его заключений. Будоражит разум и разжигает огонь в душе. Давненько ему не попадались очень упрямые и настырные клиенты. — Тогда давайте я дам вам задание. В течение десяти минут вы должны будете рассматривать себя в зеркало, но не бездумно. Находите на своём лице новые неровности, которые не замечали раньше, делайте больше открытий в себе, при этом повторяя про себя: «Раньше я этого не замечала, с работы из-за этого не выгоняли, значит ничего страшного». Шрамов это тоже касается, — Сынхе вдумчиво слушала его, ни разу не перебив. После сказанного она будто переваривала полученную информацию и размышляла над ней. Сокджин делает небольшие пометки в журнале, ожидая типичных вопрос на подобии: «А как это поможет?», «Вы уверены, что этот способ подойдёт мне?» и куча таких же в разных формулировках. — Десять минут? — Сокджин поднимает голову, с непониманием смотря на Сынхе. — Я же объясняла, что у меня времени даже пообедать нет. А вы не про десять минут, давайте рассмотрим что-нибудь другое. Сокджин ожидал абсолютно всего, но не этого. Нетипичность Сынхе невольно заставляет улыбнуться. Видимо, их сеанс будет долгим.***
Спустя три сеанса Сокджину всё-таки удалось объяснить Сынхе важность его задания (даже несмотря на то, что она покорно выполняла его). У него получилось победить её упрямство, которое мешало решению поставленного вопроса. Сынхе с очень непростым характером. Она отстаивает своё мнение так, что самому Сокджину трудно подобрать контраргументы, при этом её лицо переполняет решимость, заставляя любого человека усомниться в точности своих доказательств (такая стойкость — издержка профессии, которая требует впихнуть людям любую информацию). Но Сынхе отнюдь не утомляет, и, более того, её личность захватывает дух. Столкновение с трудностями в повседневной жизни, в которой, казалось бы, видел почти всё, всегда вызывает интерес и какое-то трепещущее чувство волнения. Сокджин сказал бы, что его реакция на Хан Сынхе вызвана от нехватки эмоций из-за неменяющейся обстановки, как обычно это бывает, но с его работой чувств и эмоций хватит на остаток жизни. И, его так называемая, скука тут не причём, потому что на момент знакомства он ею не страдал. На третью неделю их совместной работы до Сокджина дошло в чём дело. Сегодня среда, на часах без пяти два, через пять минут должна появиться Сынхе, вызывающая у него слишком много чувств и мыслей, которые не позволительны ему. Первое и последнее правило психолога Ким Сокджина: не привязываться к пациентам. Никакой симпатии и никакой антипатии, ничего, кроме эмпатии, которой злоупотреблять тоже нельзя. Здесь очень тонкая грань, только оступись и ты уже привязан к человеку, что пришёл к тебе за помощью. Профессионал никогда не позволит себе сделать лишний шаг, поэтому работает по чётко отработанной схеме. Эмоции в большинстве своём способны многое испортить, если не уметь их контролировать, Сокджин знает об этом, он годами тренировал себя, чтобы обуздать эмоциональный вихрь внутри него. Вот почему нельзя проявлять высоких чувств к пациенту. Проникнись к нему, и вы уже оба застряли в тёмной яме. А для Сокджина чужое благополучие слишком много значит, чтобы вот так халатно относиться к такому роду вещей. Однако существует несколько ситуаций, в которых даже самый опытный специалист не в состоянии удержать себя от симпатии или антипатии. И, кажется, Сокджин попал в эту самую ситуация, потому что объяснить иначе постоянные мысли о Хан Сынхе у него не выходит. Процесс уже запущен, он слишком поздно понял, в чём причина, поэтому ему только одна дорога, которой идут все психологи и психотерапевты, позволившие себя слабость по отношению к пациентам. Дорога в сомнения и страх. Хан Сынхе красива, её ноги, её необычный драконий разрез глаз, её бойкий характер и её способность чувствовать других поражают и заставляют задержать дыхание. Даже работа с ней непроста, но она перестала наносить большое количество тонального крема на повреждённую часть лица, и это говорит о значительном успехе. Чживон была другой. Её было легче уговорить, она всегда была заботливой и, когда ей что-то не нравилась, сразу говорила об этом. Все люди о таких отношениях только и мечтают, всё идеально. Но не для Сокджина, что и так способен читать людей (он не нуждается в объяснениях). Ему нужно больше загадок, больше лабиринтов в чужом разуме, откуда выход найти почти невозможно. Сынхе словно создана для него. До неё он не встречал подобных личностей. Сегодня она пришла в строгом офисном платье и в туфлях на низком каблуке, заставляя удивиться, ведь ей привычнее ходить в деловых костюмах, потому что в них проще передвигаться. Сокджин с не выдаваемым восхищением оглядывает её, пропуская внутрь кабинета. Они встречаются взглядами, когда Сынхе подходит к его столу. В её глазах он улавливает не виданный раннее блеск, который пускает разряд по телу. — Сокджин-а, я пришла не на долго, у меня сегодня встреча и я не успела предупредить тебя. Деньги за сеанс я оставлю на столе, — они перешли на личное обращение ещё неделю назад, на что Сокджин даже не был против (ему никогда не нравилось неуважительное общение с пациентами, но не в этом случае). — Я всего лишь хочу задать тебе один вопрос. Позволишь? — даже если он откажет, то она всё равно спросит. — Будто я могу отказать, — Сынхе беззлобно ухмыляется. — Сходишь со мной на свидание? — воу. Что же. Ладно. Это было неожиданно даже для него. Сокджин не способен скрыть своего удивления и шокового состояния. На свидание? С Хан Сынхе? Со своей пациенткой? Она только смеётся с удивлённого выражения лица Сокджина. Он упускает момент, когда к нему подбираются ближе и когда кладут руки ему на плечи. — Ты очень смешной, когда удивлён. Ещё не видела у тебя такого выражения лица. — Знаешь, в этой ситуации очень трудно сохранять равнодушие. — Удивлён, что такая прелестная и чудесная женщина как я пригласила тебя поужинать сегодня в восемь в китайском ресторане? — Удивлён, — чётко проговаривает он, подпитывая чужой интерес. — И у меня снова нет выбора? — Сокджин зачем-то понижает свой голос, сам удивляясь себе. — Очень хочется надеяться, что ты согласишься, чтобы не оставлять тебя без шанса на выбор, — так же тихо произносит Сынхе. Пухлые губы, сложенные в улыбке, и игривость в голосе дают понять, что произнесённое было сказано в шутку. — В моём случае тебе и не придётся оставлять меня без выбора, потому что я всегда согласен поужинать с прекрасной женщиной. — Я рада. Я напишу тебе адрес ресторана в какао, — Сынхе оглядывает его с решимостью во взгляде. — Очень хочется чмокнуть тебя в щёку на прощанье, но тогда помада смажется, поэтому оставлю это на вечер. Прощай, Сокджин-а, — после её слов дверь слабо хлопает. Он быстро облизывает губы, находясь в предвкушении. Сокджин разворачивается к своему столу и замечает на нём деньги. Когда Сынхе успела их там оставить, у него ума не хватает предположить. Это всё чертовски неправильно, глупо и непрофессионально. Он уже заранее знает, что из этого выйдет дохлый номер. Было ошибкой давать согласие на совместный ужин, было ошибкой не запрещать себе думать о Сынхе. Но всё, что Сокджин сейчас чувствует — это всего лишь пустые сожаления, от которых пользы меньше, чем от пятого колеса в телеге. В конце концов он не сделал ничего противозаконного. Жизнь на то и дана, чтобы совершать кучу ошибок, из-за которых потом придётся расхлёбывать непонятную смесь из последствий и чувств. Эту проблему он оставит будущему Сокджину, а сейчас позволит себе наслаждаться тем, что происходит. Сокджин не глуп, Сокджин прекрасно всё понимает, поэтому полностью готов нести ответственность за свои поступки. Он не даст Сынхе пострадать в этих отношениях. Не даст и себе. После ужина в ресторане у них всё и началось, понеслось в бешеном темпе, словно они сидели в вагончиках на американских горках. В тот день Сокджин благополучно проводил её до дома, она, как и обещала, оставила прощальный поцелуй на его щеке. Это действие заставило сердце встрепенуться, сделать странный кульбит, который он испытал только единожды: в старшей школе, во время объятий со своим другом-одноклассником. И, конечно же, Сокджин начал жаждать больше после этого почти позабытого чувства в груди. Он уже и не думал влюбиться подобно старшекласснику. Неделю спустя Сынхе сказала, что больше не нуждается в его услугах психолога, искренне поблагодарив за помощь. Она поведала, что невроз больше не беспокоит её и что у неё пропала нужда закрывать часть лица волосами. Сокджин убедился в этом, когда Сынхе впервые пришла с шишкой на голове и с равномерно нанесённым тональным кремом по всему лицу. Они встречались в кафе на обеденных перерывах. Из-за нестабильного рабочего дня Сынхе встречи во время обеда были реже вечерних, на которых они ходили в кино или поужинать, гуляли по набережной реки Хан или просто шли к кому-нибудь домой выпить и поговорить. Все их отношения были похожи на подростковый роман. Сокджин не мог поверить, что с ним действительно может происходит такая лёгкость. Это кружило голову, полностью отключая логос, на который он так привык полагаться, а все эмоции выходили из-под его контроля. После месяца отношений они познакомили друг друга со своими родителями. Отец Сокджина был очень рад Сынхе и с удовольствием принял её у себя в доме. Родители Сынхе сурово оглядывали его с ног до головы, сдержанно разговаривая с ним. Сокджин ни капельки не расстроился такому поведению, он прекрасно понимал их, когда узнал, что в прошлом партнёр их дочери нагло обманул семью Хан и украл драгоценности из дома. Всё было сказкой, всё было забытьём в течение полугода. Они не торопились с переездом, просто в удобное время жили друг у друга, и никто не был против такого решения. Сынхе научила Сокджина готовить. Всё началось с самых простых блюд, постепенно переходя к посложнее. Он удивлялся её хорошим навыкам готовки с полным отсутствием свободного времени, она объяснила это тем, что в студенческие времена была единственной из своих соседок, кто имел хоть какое-то желание питаться нормально, вот и научилась готовить под натиском обстоятельств. А Сокджину только оставалось поражённо раскрывать рот, удивляясь её навыкам и умениям. Год в отношениях, год в эмоциональном вихре, год с трепещущим сердцем и год с затупившейся интуицией, из-за которой потом всё пойдёт не в то русло, в какое хотелось бы. Подвела, падла. В самый нужный момент. Как всегда. Но об этом позже. Лучше рассказать о подарке на день рождение Сокджину, который Сынхе ему подарила. Это были кольца. Не брачные, конечно же, но всё равно очень удивили его. По её словам кольца — это вещь парная и памятная. «Будут хранить воспоминания о нас, Сокджин-и, » — сказала она тогда с тёплой улыбкой на губах. Сынхе очень умна, и это главная причина, по которой она заинтересовала его. Нет, все партнёры Сокджина были тоже умны, иначе он не выбирал бы их, но они не были так осторожны и предусмотрительны, как она. Сынхе не позволяла копаться у себя в голове, а от предлагаемой помощи часто отказывалась, потому что ей было проще сконцентрироваться на проблеме наедине с собой. Лишь иногда она позволяла Сокджину помочь ей и покопаться в голове, обычно когда была сильная рабочая нагрузка. Это была её особая заковырка, которых у умных людей очень много. Основная причина такой закрытости — боязнь, что её личное используют против неё, и это очень правильно. Однажды Сынхе в свой единственный выходной как-то решила устроить семейную вылазку на фестиваль салютов (Сокджин не посещал его со времён первых лет брака с Чживон). Она позвала свою младшую сестру, которая пришла с подругой, Сокджин позвал Наён и Данука, Тэхён отказался сославшись на сильную занятость в университете. С родителями они позже сходили в тот самый ресторан друга отца Сокджина. На фестивале они съели слишком много вкусностей и обошли достаточно палаток с игрушками, сувенирами, мини играми и приспособлениями, создающими маленькие салюты, поэтому сил ходить куда-то ещё у них не было и они устроились на холмике возле реки Хан, куда потихоньку сходились люди в ожидание начала шоу. Наён и Сынхе активно обсуждали последние скандалы среди знаменитостей, пока он и Данук говорили о поломке машины второго и о том, какую марку обоев лучше покупать для предстоящего ремонта. Сестра Сынхе и её подруга делали множество фотографий на фоне пожелтевшей листвы и красивого вечернего неба. Умиротворением от обстановки так и веяло, заставляя расслабляться и вдыхать нотки счастья. В скором времени они все сидели на пледе, принесённым Наён, наблюдая за первым запущенным салютом с горящими глазами и приоткрытыми ртами. Сокджина всегда завораживал этот момент, когда люди абсолютно разных возрастов и всех полов забывали на несколько минут обо всём и наблюдали с нескрываемым восхищением за фейерверками. А ведь, казалось бы, всем понятная в своём устройстве вещь, поэтому и не должна особо удивлять, но, посмотрите, люди в восторге от неё, будто вернулись на несколько миллионов лет назад и находятся в удивление от огня. Это определённо заставляет что-то внутри приятно трепетать. Сынхе вытащила Скоджина на небольшую пешеходную дорожку, когда до последнего салюта, гвоздя программы, осталось совсем немного. Она попросила Наён сфотографировать их на фоне взрывающихся в небе огней, притянув удивлённого Сокджина ближе к себе. — Сокджин-и, поцелуешь меня для нашей совместной фотографии? — её пухлые губы сложились в улыбке, показав одинокую ямочку на щеке, а заманчивый блеск в глазах делал просьбу только более безотказной. Конечно, он поцелует, потому что не смеет отказать ей, потому что любит чрезмерно, потому что готов сделать для неё всё, о чём она попросит. — Когда я отказывал тебе в этом? — и он целует так, как не целовал давно. Со стороны доносилось хихиканье сестры Сынхе и её подруги, пока Наён с довольным выражением лица делала множество снимков, Данук же, стоя рядом с женой, смотрел на всё это с беззлобной усмешкой и со скрещенными на груди руками. Где-то в небе над рекой за считанные доли секунд взрывались миллионы маленьких салютов, образуя после себя красивое разноцветное облако. Счастлив ли Сокджин? Определённо, да. Будет ли он жалеть о своих отношениях с Сынхе? Никогда. Но будет ли он из-за них разбитым? Ещё как. Когда всё пошло к их концу? Наверное, где-то спустя четыре месяца после фестиваля фейерверков. Тогда Сынхе отправили в командировку в Японию, она была очень взволнована этим событием, потому что давно не получала выездных заданий. Сокджин был рад, ведь это поручение осчастливило её. Они вместе собирали чемодан в квартире Сынхе, обсуждали предстоящее событие и со всей силой отдавали себя друг другу перед предстоящей двухнедельной разлукой. Он подбадривал её всеми силами и, когда замечал уходящее с лица напряжение, внутренне ликовал. Сынхе уехала на следующий день рано утром, почти ночью. Сокджин проснулся только ближе к полудню, потому что всю ночь они оба в спешке собирали оставшиеся вещи. Он прочитал её сообщение, уведомляющее о прибытие в Японию, и тут же решил позвонить по видеосвязи. Сынхе была заспанной, когда ответила на вызов, это заставило Сокджина пожалеть о своём поспешном решении позвонить. Она была в порядке, взволнованной, но в порядке. Он видел это по её лицу, что отображало несказанную радость и гордость одновременно. Даже несмотря на непонятное беспокойство внутри себя, Сокджин был рад всему, что происходило. Его слоган: никаких сожалений. Вот он и не сожалел. Не сожалел и тогда, когда ему было одиноко находится в чужой пустующей квартире (в свою не хотелось возвращаться от слова совсем). Сынхе была обеспокоенной, когда в тот же день после вечернего банкета позвонила, рассказав об ужасно нудных диалогах и скованности японских журналистов, на фуршете хорошие закуски были единственной обрадовавшей её вещью. Дайгиндзё — один из видов саке — был довольно-таки неплох, однако, как выразилась Сынхе, соджу всегда останется для неё фаворитом. Все её рассказы о впечатление после первого вечера в Японии, в которой она не была вот уже шесть лет забавляли Сокджина. Только чужое плохо скрываемое беспокойство на лице никак не выходило у него из головы. Сынхе, он уверен, что-то недоговаривала, и это ужасно сильно расстраивало. На следующий день они не созванивались, только списывались, потому что у неё была выездная практика по японскому. Сокджин не был сильно огорчён, он взрослый мужчина, всё прекрасно понимал, но неприятное чувство внутри только росло, а осознание приближающегося конфликта всё больше давило. Кажется, оно начало выходит из-под твоего контроля, да, Сокджин-щи? При любой возможности они выходили на видеосвязь, но на чужом лице появлялось больше растерянности и беспокойства. Спросить об этом он не решался, почему-то понял ещё тогда, что ответ станет началом конца. Всё, что оставалось Сокджину — работать без перерыву и покорно слушать рассказы, которые наполнялись недомолвками с каждым разом больше и больше. На вторую неделю Сынхе только писала, ссылаясь на усталость и сильную занятость. Тогда до него всё дошло, ему стало абсолютно всё понятно. Сынхе встретилась со своим бывшим, который улетел в Японию два с половиной года назад и начал там работу в качестве журналиста новостного журнала. Он не стал делать каких-либо поспешных решений, дождался её и поговорил, но во время отсутствия Сынхе в свою квартиру вернулся всё равно. — Сокджин-а, — позвала она его в последний их вечер в том самом китайском ресторане, в котором всё началось и закончилось тоже. — Прости, меня, — грустная улыбка озарила её лицо, она сняла кольцо с указательного пальца. — В Японии я встретила Минхо… И я поняла, что всё ещё люблю его. Мне жаль, — снятое кольцо оказалось в руке Сокджина. — Ты навсегда останешься у меня в сердце, как что-то невероятное. Прости, что подвела. Ты был замечательным, это во мне дело… — Сынхе-я? — на него уставились две пары мокрых глаз. Сокджин был в состоянии только притянуть её к себе и поцеловать в последний раз, крепко сжав в кулаке отданное кольцо. Кто он такой, чтобы помешать чужой любви? Удерживать её силой? Он не может, слишком добрый. Обговорить всё более детально? У него не было сил, потому что был слишком разбит. Очнувшийся после двухгодовой спячки мозг упорно повторял, что с самого начала было понятно: ничего хорошего не выйдет. — Извини, мне правда жаль, что я люблю конченного мудака, а не тебя, — эти слова сказаны так, словно ножом по сердцу провели. По щекам Сынхе грозились покатиться слёзы. — Не извиняйся. Мы не в силах приказать своему сердцу, кого любить. Просто береги себя, хорошо? — Сокджин знает, она не может этого обещать, но почему-то всё равно кивает ему в ответ, вытирая слёзы салфеткой. — Ты сохранишь наши кольца? — он не в силах ей отказать, никогда не был. — Да, — Сынхе улыбается, напоследок показывая свою ямочку и пухлые губы, растянувшиеся в улыбке, после встаёт и уходит. Сокджин даже не смотрит, опустив взгляд на ладонь, в которой держал часть парного подарка, часть Сынхе. Два с половиной года коту под хвост. А ради чего? Ради разбитого сердца? Хотя он сам прекрасно понимал, что так оно всё и закончится. И дело не в том, что она была его пациенткой, а в том, что Сокджин слишком понимающий и добрый, чтобы попытаться удержать, да и та самая решимость в чужих глазах говорила, что попытка задержать подольше рядом с собой оказалась бы дохлым номером. Его тяга к таинственному и сложному обернулась этим, потому что нет у него способности разгадывать таких, как Сынхе, будучи даже психологом. Таких не разгадывают, таких изучают годами и пытаются угадать их будущие поступки. Он заплатил за вино и отправился в бар, чтобы заткнуть свой несмолкающий разум хотя бы на ночь. Есть один небольшой, почти крохотный плюс во всей этой ситуации: ему было не так больно из-за самоподготовки к неизбежному расставанию. Здесь себя можно похвалить, хотя горло всё равно сдавливало из-за урагана внутри, который пытались всеми силами сдержать. Сокджин просто ошибся, но ведь жизнь без ошибок не была бы интересной, верно? В конце концов, она дана для их совершения. Через месяц он узнаёт, что Сынхе переехала в Японию к Минхо, оставив позади Сокджина, который всё ещё хранит их кольца в комнате на полке и который по прежнему скучает.***
— И ещё через месяц я начал работу с тобой. Вот, рассказал всё, что было, — Сокджин поднимает взгляд на Намджуна, что всё это время сидел в напряжённой позе на стуле, стоящим рядом с рабочим столом. Голова у того опущена вниз, локти упёрлись в колени, а спина тяжело поднимается и опускается из-за такого же тяжелого дыхания. Сокджин догадывается, что Намджун понял — Сынхе по описанию внешнего вида была почти полной его копией, и за это он ненавидит себя ещё больше. Чужая боль от этого факта чувствуется даже на таком расстоянии. — И… — Намджун прокашливается, прежде чем продолжить. — Ты всё ещё любишь её, да? — Что? Что, господи, конечно же, нет, — и вот впервые за время рассказа он сталкивается с чужим уставшим и опечаленным взглядом. Ясное дело, Сокджину не верят. Когда после всех поцелуев и всей поддержки ты получаешь непонятную фотографию с ещё более непонятным объяснением, трудно во что-либо или кому-либо верить. Сокджин сам бы не поверил, будь на месте Намджуна. — Намджун, я клянусь тебе. Первое время работы с тобой, да, да, я всё ещё любил её, но за два месяца, я забыл о ней и никогда не вспоминал, потому что всё, что мне было нужно — это ты и твоё благополучие, — Намджун выпрямляется, делает вращательные движения плечами, вбирает носом больше воздуха и проводит ладонями по лицу. — Тогда зачем она тебе, блять, позвонила, если между вами всё кончено? — Я… я не знаю, правда. И не особо горю желанием знать. Может быть, она вернулась в Корею и решила встретиться по старой памяти. Я не знаю. Если бы я знал, то сказал бы тебе. — Как ты мне прикажешь верить тебе? — доносится тихим голосом после недолгого напряжённого молчания. — И фотография на контакте стоит по старой памяти? А кольца ты до сих пор хранишь на полке? — Сокджину хочется встать на колени и умолять перестать говорить всё это, потому что сказанное — полный бред. — Я забыл об этой фотографии. Элементарно забыл, потому что два месяца я пытался не вылететь из агентства и спасти тебя от твоих же рук. У меня не хватило времени вспомнить об этом. А кольца я убрал после того, как ты очнулся, потому что понял, что так нельзя, — Намджуна не убеждал ни одни факты, он скептически оглядывал Сокджина с ног до головы и ужасно нервничал. — Намджун посмотри в мои глаза и послушай внимательно, — тот покорно поднимает блуждающий взгляд и устанавливает зрительный контакт. — Я понял одну очень важную вещь: всё, что я чувствовал после расставания с Сынхе — это тоску по ушедшему моменту, которая свойственна всем людям. Ты же сам скучал по прошлому, помнишь? Я ужасно глуп, потому что понял это слишком поздно, когда всё запуталось в один большой ком внутри меня. Да, я виноват, да, по началу ты напоминал мне Сынхе, но сейчас — нет. Вы совершенно разные, это я запутался. Я не должен был причинять тебе боль, потому что у меня была иная задача… Прости, что подвёл. — Он мог помочь другим, но не смог помочь себе… Эта фраза очень хорошо подходит тебе, Сокджин, — тон Намджуна заставляет поёжиться, потому что пропитан сплошной болью. Вот твоя главная ошибка, Ким Сокджин. Происходящее сейчас оставит след на всю жизнь, а не то, что произошло с Сынхе. Его задача оберегать людей и помогать им, но никак не причинять боль из-за своей глупости. В этом случае точно не нужно было мешать рабочее с личным. — Не знаю, что ещё тебе сказать и что ты хочешь от меня услышать. Единственное, что я хочу сейчас сделать — лечь спать, а наутро вложить весь свой гнев в тренировки. Мне надо подумать над всем, что ты рассказал и сказал. — Ладно, — ладно, да. Намджун хотя бы не выгоняет его с криками, но Сокджин видит, что тому очень хочется. На выходе надо будет предупредить медбрата, чтобы проследил за ним, если вдруг что-то пойдёт не так с сердцем из-за сильного стресса. — Конечно, Намджун. Всё, что ты пожелаешь. Я… просто скажу, что ты мне очень дорог, — Намджун прикусывает щёку изнутри и жмурит глаза. — Сокджин, не сейчас. Просто уйди. Я хочу побыть один, — на эту просьбу он опускает взгляд, но встаёт с кровати, поправляет брюки, рубашку и волосы, берёт с тумбочки телефон, который так и остался валяться выключенным, и направляется к выходу. Ему хочется надеяться, что Намджун не попросит вернуть подаренную цепочку. Слишком уж много пересечений у них с Сынхе. Она под конец отдала подарок, а в духе Намджуна будет забрать. Сокджин останавливается перед дверью и разворачивается к нему, ожидая какой-то непонятной участи, но ничего не происходит. — Намджун, пожалуйста, не делай ничего с собой. Я прошу, ради тебя же. — Я слишком далеко зашёл, чтобы только из-за тебя разворачиваться назад. А что ты хотел услышать, Сокджин? С твоей-то глупостью ты заслуживаешь только таких слов. Он закрывает дверь и направляется к выходу, предварительно найдя в коридоре Сухёна и попросив его заглянуть в палату Намджуна. Сокджину очень хочется хорошего исхода, но голова ему подсказывает, что это невозможно. В этот раз он выбрал неправильный вариант. Стоило изначально рассказать о Сынхе и об их завершённых отношений, а не отмалчиваться не понятно с какой целью. Всё-таки иногда ошибки могут стоить всего, и порой от них очень больно. От слогана «жизнь создана для ошибок, на которых надо учиться» только тошнит, потому что всё это душераздирающая правда. А ты как последний оборванец оставшееся разрушаешь.