Английская Роза, Стальной кулак II

Роза Тюдор, флагманский линейный корабль адмирала Кроуфорда, безупречный, оснащенный новейшими орудиями, взятым пиратами без единого выстрела. Теперь великолепный корабль ходил под именем «Падшая роза», и Уильям испытывал странное чувство, ступив на палубу, на которой не успел побывать, будучи офицером. Когда-нибудь он мог бы взойти на него капитаном, как дядя, но попал только в качестве пирата. Со своим местом на гондеке, со своей обязанностью, со старшим оружейником в роли прямого начальника. Он подчинялся жесткой дисциплине, понимал грубый юмор, знал свое место и вошел в круг товарищей по оружию, как горячий нож в масло, ни разу не вспомнив своих тревог по поводу возможного разоблачения. Настолько Уильям привык к этой грязной потрепанной за месяц носки одежде. Домотканой рубахе примитивного фасона, кожаному жилету с наспех обработанными краями, в пятнах от соленой воды и пота, протертым растянутым штанам и мокасинам, по удобству с которыми не сравнятся ни одни сапоги самой нежной кожи. Привык к бандане вместо треуголки, которая не давала волосам и каплям пота падать на лицо, и научился обходиться без изящных бритвенных принадлежностей, хорошего мыла и серебряных зеркал. Не было слуг, чтобы чистить пятна с одежды и крахмалить манжеты с воротниками, и Уильям не испытывал неудобств по этому поводу. Он свыкся с новым именем, с каучуковой полоской, уродующей нижнюю челюсть, свыкся с цветом кожи, которая раньше не переносила такое количество палящего солнца. А мышцы от труда на палубах стали тверже, чем от любых изнуряющих тренировок на плацу и в фехтовальном зале. Даже плечи уже не так беспокоили, стоило пересилить боль и вместе со всеми тянуть тросы, стягивающие паруса, а плоть под кожей стала упругой и жесткой, словно вяленая конина, и это всего за месяц с лишним будучи простым моряком в море. Уильям к вечеру испытывал такой сильный голод, что мог есть не только без приборов, но уже и не заботясь о чистоте своих рук. Он вдруг представил, что стал разбойником на самом деле – живущим одним днем, готовым к виселице, не знающим жизни без ежедневных лишений. Он смеялся над грубыми шутками, сидя за одним столом с головорезами, которые когда-то, словно в прошлой жизни, хохотали над каждым его жестом за ужином. Он вспомнил себя, Уильяма Кроуфорда, впервые попавшего за стол к пиратам и ждущего вилку с чувством собственного превосходства над этими опустившимися людьми. Такого отчаянного, самоуверенного, пылкого и глупого. Которого разморило после ужина и вина в каюте Рида настолько, что он откровенно рассказывал о своем великом дяде и своих планах по спасению Вест Индии от пиратства. Он помнил свое упрямство, которым отвечал на предложение капитана Лорели стать частью экипажа. Предложение было шуткой, Рид никогда не взял бы в команду британского офицера, и тем более он не доверял ему. Но тогда Уильям был возмущен до глубины души, и вот он все-таки пробрался на корабль Стального Кулака, тайно, заработав это право кровью. Он запил горечь своих мыслей разбавленным вином, каждый раз напоминая себе, что цель осталась прежней. Он не пират, не индеец Акувама, он не служит Риду, а преследует свою цель… Громкий гомон матросов за столом вдруг затих, когда хлопнула по столу тяжелая бутыль. Уильям обернулся вместе со всеми и увидел во главе стола Джо Рида, приветствующего своих солдат. Он встретился с ним взглядом, всего одно мгновение, за которое успел только осознать – что боялся этого с самого начала пути, боялся его взгляда, но вот секунда прошла, несколько биений сердца и ничего не произошло. Рид не узнал его и поднял кубок, обращаясь к своим людям и к нему, как одному из них. - Господа! Всего несколько дней отделяют нас от последнего боя, но прошу подождать с преждевременной радостью. Мне сейчас сообщили печальную весть, и я хочу разделить ее с вами. Рид усмехнулся, но его жесткий взгляд настолько не сочетался с мягкой просьбой, что веселья никто не поддержал. - Один мой старый друг, который подавал большие надежды… Офицер, который мог бы стать адмиралом и когда-нибудь привел бы нас с вами к плахе… решил отправиться на корм рыбам. Многие из вас помнят, как недолго, но он был близок нашей семье и даже с честью прошел испытания, доказав, что был достоин каждого из вас. Поэтому, господа, прошу поднять ваши кружки за сэра Уильяма Кроуфорда, чей фрегат Лебедь две недели назад затонул в буре у берегов Уилмингтона. Капитан Немур, бывший в тех краях и чудом уцелевший, стал свидетелем несчастья. Нескольким выжившим удалось спастись, и сомнений нет, мистер Кроуфорд действительно покинул нас. Пока он говорил, мальчишка шустро разливал по кружкам ром. А Уильям, снова поймав на себе беглый взгляд, почувствовал, что застыл, боясь вздохнуть. Его руки заледенели, а сердце стучало так быстро, словно рвалось из тесной груди, как птица, бьющаяся в кровь о прутья клетки. Ему казалось, что этот жалкий стук слышен всем – все узнали его, смотрят, а тост был насмешкой над его никчемностью. Вот-вот они начнут хохотать и только тянут миг, продлевая его агонию. Но пираты пили молча, и звуки снова хлынули в уши, когда он очнулся. - Эх, жаль паренька, - всхлипнул Берти, утирая слюни из уголков рта. - Да, хороший был малый, - буркнул его сосед, и Уильям с удивлением узнал в нем матроса, когда-то чуть было не прирезавшего его метким броском ножа. - Последний честный англичанин на Карибах! – Подхватил другой. - Этот точно бы всех перевесил, а теперь никакого спаса от пиратов не будет. - И не говори! - А ты чего не пьешь? – Толкнул его в бок чернокожий матрос. Уильям справился с руками и, наконец, попробовал поминальный ром. - Он разве был другом Джонатану Риду? – Хрипло спросил он. - Конечно, - хмыкнул тот. – Ты же слышал? И адмиралом стал бы обязательно. Раз Стальной кулак сказал! Под хохот товарищей он со всей силы ударил кулаком по столу в подтверждение своих слов. Подпрыгнули кружки, Уильям залпом допил свой ром и вытер рот тыльной стороной ладони. Он не верил, нет, произошло именно то, чего он опасался до самого последнего момента – Рид узнал его и теперь будет играть, как кот с мышью. Было бы слишком просто выдать его. О, зная, что он на корабле, можно свести с ума гораздо более изощренными способами. Как в тот раз, когда он пытался сбежать в женском платье – можно подыграть и насладиться зрелищем того, как Уильям каждый миг совершает новую сделку с совестью, притворяется и преступает свои принципы. Или все не так? Может быть, все это – правда?.. Уильям на короткий миг представил, что слова капитана были сказаны с искренним сожалением и, возможно ли? – горечью. И этого хватило, чтобы в груди цветком распустился жар, пьянящий, будоражащий, разгоняющий кровь по венам… Нет, это только ром горячит кровь, он не имеет права верить ни одному слову, Рид – коварен, стоит поверить, поддаться этому жару, и назад он не вернется. Завязнет в медовом дурмане, оглушенный огнем, в котором так сладко таять. Уильям спустился в общую матросскую каюту, где рядом с гамаком, который он делил по сменам с другим пиратом, лежал его мешок со скудным скарбом. Он хотел ночевать в другом месте, но на корабле Стального Кулака не было возможности самовольно выбирать место для сна и разбрасывать свои вещи по палубам. Часть мешочков с остатками краски ему удалось спрятать в трюме, в отделении для раненых, чтобы защитить свои лекарственные снадобья от промокания, как он объяснил квартирмейстеру, но воспользоваться ими не мог. Только слегка мазнуть по лицу и рукам, которые уже начинали выдавать его истинный цвет кожи. И теперь не знал, что делать – собрать все, быть готовым к побегу, или бежать прямо сейчас, пока Рид не успел насладиться своей игрой? Уильям не хотел верить, что его пока не раскрыли, но все же не мог решиться сбежать сейчас, когда, наконец, почти достиг цели. Он попал сюда, осталось сделать несколько шагов, раскрыть карты, найти уязвимость в безупречном плане… Рид замахнулся на слишком масштабное дело, в котором должны быть слабые места, жадные капитаны, нестыковки маршрутов или бури, которые сыграют на руку против планов Стального Кулака. От рома в голове шумело с непривычки, Уильям выпил вместе со всеми и теперь жалел. В голове не было ясности, и гром разыгравшейся вечером бури врывался оглушающим шумом. Звук корабельного колокола впивался в виски острыми шипами. Он вскочил, словно ужаленный, когда все-таки понял, что тревога настоящая. И впервые испугался боя – только не сейчас! Словно предчувствовал, что все идет не по плану, ни его, ни Рида. Будто и природа бунтует против них, повинуясь предательской воле, а море бушует и бьет корабль своего хозяина. Но стоило подняться на ноги, и Уильям на время заглушил тревожные мысли, война прочищала голову не хуже ледяных волн. Он спустился на пушечную палубу, сразу занимая свое место среди канониров. На Падшей Розе не было случайных матросов, каждый знал свое дело и ждал команды, стреляя в четкой последовательности. Никто не задавал вопросов, был враг, и он должен был быть повержен. Уильям только один раз споткнулся и замер перед тем, как поднести факел к пушке, когда заметил британский флаг во вспышке молнии и вымпел коммодора Кроуфорда – его собственный вымпел! Это был военный фрегат, тот самый Лебедь, который они поминали только что. Но суеверия перед призраком не помешали командиру отдать приказ, и оглянувшись на него, Уильям поднес факел. Он отстранённо, словно со стороны наблюдал за собой. Вот он стреляет в своих, в солдат и офицеров, с которыми воевал на одном корабле. Взрывом выстрела словно отсекая от себя часть прошлого, часть души, предавая свою природу, потому что сейчас свернуть уже не мог. Они должны были победить, а если Джо Рид будет повержен – то от его рук, а не одинокого военного корабля, воскресшего из пучины и напавшего без приказа настоящего коммодора Кроуфорда. Корабль был слишком близко и двигался на них, уже поврежденный и явно неуправляемый. Уильям вместе со всеми побежал наверх, встречать авангард нападающих. Под градом холодных брызг он дрался с английскими военными, не уверенный больше ни в чем, не зная, что делает, словно шел на утес на всей скорости на корабле без штурвала, прямо к своей гибели. Он отмечал краем сознания убитых и раненых – чернокожих пиратов, и китайца-кока, матросов, и вдруг во вспышке молнии увидел мальчишку, пороховую обезьяну, который когда-то прислуживал пиратам, шутки ради разодетый в розовый парик, играл на арфе в каюте капитана… Он лежал под брызгами холодных волн, достающих до мачты, с кровавым пятном на груди и смотрел в бушующее небо пустыми глазами. И что-то дрогнуло, словно только теперь Уильям заметил всю бессмысленность этого боя. Он подбежал к парню, зажал рану, а потом вдруг поднял его на руки и понес вниз, в медицинскую рубку. Он закрыл рану свернутой тканью рубахи, и туго перевязал, прежде чем вернуться к бою. И только когда перелез на Лебедь, понял со странной смесью облегчения и разочарования, что это были не англичане. Корабль, несомненно, недавно принадлежал королевскому флоту, но под его собственным вымпелом напали пираты. И все же Уильяму больно было осознавать смысл своего поступка, того первого выстрела «в своих». Больно было знать, что он способен на предательство Короля. Хотя он снова оказался прав, чутье не подвело его! Поднявшись на корму фрегата, он смотрел, как выводят с нижних палуб оставшихся в живых, а мертвых кидают за борт. Перед Ридом несколько человек держали, видимо, капитана нападавших, высокого голландца с густой рыжей бородой, одетого в дорогой наряд под стать Стальному Кулаку. Потом только Уильям узнал, что это был один из лучших и верных его капитанов. По слухам, отвергнутый в качестве жениха Джули, но цену слухам Уильям понял давно. Сейчас он смотрел не на него, и причины предательства его интересовали мало. Так же, как и ход с якобы затонувшим кораблем и вымпелом коммодора Ямайки. Уильям смотрел на Джо Рида и был уверен, что смерть, наконец, настигла легендарного пирата и прямо сейчас стояла у него за спиной. Рида не выдавали ни осанка, ни жесты, на черной ткани не заметно было крови, и Уильям не смог бы объяснить причину своей уверенности, но он знал, что Рид ранен, лезвие вошло в его плоть сбоку, под стальной рукой. Но сам он стальным не был, и легенды рано или поздно превращаются в сказки, а герои не живут вечно, когда-нибудь время уничтожает всë. Он следил за капитаном, пока тот, отдав указания, не скрылся за дверью своего кабинета. И непонятная тревога, которая так долго преследовала Уильяма, теперь отпустила его – на ее место пришла горечь поражения и обреченности. Досадное, злое чувство, которое Уильяму всегда придавало сил и подстегивало действовать. Впервые он испытал его при захвате «Королевского сокола», когда стоял в ряду пленных и выжидал момент для смертельного броска. Он тогда хотел напасть на Стального Кулака, и, может быть, умереть с честью. Сейчас же он жаждал обратного и знал, что будет бороться до конца. *** Мальчишке по имени Анхель, которого он пытался спасти, стало хуже, он лихорадил, хотя рана не кровоточила. Кроме Уильяма до него никому не было дел, рубка была переполнена ранеными. Вместе со столяром-хирургом и помощником прежнего кока-китайца Уильям решал, как облегчить их страдания. Корабль встал на якоре у острова Агуада, когда-то захваченного береговым братством для своих нужд и ставшего удобным пунктом для пополнения запасов провианта. Местные власти и коста-гарда обходили остров стороной, не только опасаясь мести пиратов, но и получая свою выгоду от нелегального сотрудничества. Нападение на Веракрус откладывалось, и жизнь на судне сошла с привычной колеи. Квартирмейстер постоянно стоял у сигнального фонаря, каждый выполнял свою работу, но теперь все чувствовали, что произошло непоправимое. Сходить на землю было запрещено, но Уильяму удалось пробраться в поселок. Он надеялся, что связи Эндрю дотянулись и до этой пиратской базы, и не ошибся, найдя на одной хибаре знак в виде свиного пятака. Никаких запасов для Уильяма у хозяйки не было, но ей неплохо заплатили за помощь, которую она могла бы оказать. Уильяму нужна была возможность вернуться в любой момент, и оставленных денег вместе с обещанием вознаграждения хватило на случай срочного побега на готовом отплыть судне. А капитан не вышел из каюты. Монаху, пытавшийся воззвать к Господу у него под дверью, едва не снесло голову выстрелом, когда он все-таки попытался заглянуть внутрь. Ближайшие помощники обдумывали уже взять каюту Рида штурмом, но уважение к капитану и надежда, что Рид знает, что делает, мешали привести план в действие. Рид ни разу не ошибся, он выходил сухим из любой передряги, он просто не может бросить их сейчас, после предательского нападения. Его люди ждут, он знает об этом, и выйдет, когда сочтет нужным! Уильям приготовил настойку гидрастиса, которой уже напоил Анхеля, и тому стало чуть лучше. Но до Рида лекарство не дошло – любой, кто пытался взломать закрытую дверь, становился мишенью. Это было безумием, отказываться от помощи, но квартирмейстер, главный на корабле после капитана и единственный, кто мог заходить к нему за указаниями, решил, что они должны ждать. Уильям не чувствовал беспокойства, он не хотел верить, что именно сейчас что-то может остановить их. Но ночами его снова мучали сны, тяжелые, тревожные, отдающие сладостью тлена. Он был так близок к Джо Риду, но увидеть его падение хотел совсем иначе. И не мог отрицать разочарования, ледяной тоской захватывающего душу при мысли, что Рид не сможет оправиться сам. Уильям все чаще вертел в руках трубку с древесным ядом, подаренным Черепахой, думая о смерти, которую тот несет, или возможном шансе на вторую жизнь. Насколько большим был риск умереть от яда? Старый индеец дал ему лекарство не просто так… Но довольно глупым было бы выпить отраву в попытке спасти адмирала пиратов и умереть у него в трюме неузнанным. Впрочем, коммодора Кроуфорда уже успели помянуть. Но если яд убьет его, а Рид все же справится со своей раной, то никогда не узнает… Уильям усмехнулся про себя этой эгоистичной обиде, он жаждал благодарности пирата хотя бы за этот безумный подвиг. Уильям подумал, что будь у него возможность еще раз увидеть Рида… он мог бы рискнуть. Может быть, даже прочитал бы молитву перед тем, как проглотить «кровь дракона». Ведь вся его авантюра, весь этот путь перестанет иметь какой либо смысл, если Рид не доведет свое дело до конца! Но Уильям вдруг опомнился и вздрогнул, словно вынырнув из темной бездны. Он ведь может вернуться! К черту все, пусть дьявол заберет их всех, начав с капитана, в любой момент он сядет на ждущий его шлюп, вернется на Ямайку, в Англию, или останется в северных колониях Нового Света, впереди вся жизнь! Но бездна манила призрачными огнями, обещая отчаяние и разочарование, с которым он не сможет справиться, если попытается вернуться к прежней жизни, не завершив начатого. - Мистер… мистер Джо… пожалуйста… - прошептал Анхель, и Уильям, дремавший на полу у его койки, обернулся. Тот вдруг резко вскочил, тяжело дыша и в ужасе оглядываясь. - Где я? Что… Что с капитаном? - Приляг, Анхель, - сказал Уильям. – Ты скоро поправишься. «Мартышка» прижал ладонь к перевязанной груди, оглянулся на других раненых в тусклом свете мельтешащей неровным огнем лампы и перевел взгляд на Уильяма. - Почему мы на якоре? Я что, все проспал? От волнения он закашлял и со стоном лег обратно, прижимая руку к груди. А потом совсем по-детски захныкал: - Неужели мистер Джо не спускался к раненым? Я и это проспал?.. - Атаки на Веракрус не было, потому что капитан Рид смертельно ранен, - разом прекратил все домыслы Уильям. Потом больше для себя, добавил: - И не принимает помощи. Но эффект его слова произвели неожиданный. Вместо того, чтобы горестно замолчать, Анхель сначала заметался по скамье, потом твердым голосом сказал: - Нет, я смогу! Я встану! И отнесу ему это гадкое варево, которым ты меня поил! И ту жгучую дрянь под повязкой! Готовь сейчас же свое лекарство, индеец. Против воли Уильям улыбнулся, а потом и вовсе расхохотался. Ему понравилась смелость «мартышки» и самоуверенность, и даже не обидным звучал дерзкий приказ. Тот в недоумении уставился на метиса. Дышал он тяжело, иногда задыхаясь и бледнея, но ко взгляду уже возвращалась цепкость. - Я знаю тебя, ты тот канонир, который не промахивается. И ты делаешь индейские снадобья. – Мальчик словно не заметил его смеха, продолжая гнуть свое. - Ты должен приготовить ту горькую штуку для капитана. - Рид не принимает помощи, - объяснил Уильям. - Я смогу отнести ему! Он меня пустит! - Не сможешь. Пока ты окрепнешь достаточно, чтобы встать, пройдет слишком много времени. Мои травы не всесильны. - Почему у тебя такие глаза? – Вдруг спросил Анхель. – Ты ведь сын индейца? Я помню корабль, на котором ты ходил. Но у тебя серые глаза! - Моя мать была белой женщиной. - Как? – Теперь «мартышка» смотрел на него с ужасом. – Она спала… твоя мать спала с… с индейцем?! То есть, я хотел сказать… Уильям больше не улыбался, но не от обиды на лепетания раненого юнги. Он подумал о том, что Рид действительно мог бы пустить «мартышку». Но и этого шанса не будет. - Я хотел сказать… Прости… - Анхель вдруг перешел на шепот. – Я не могу об этом говорить, но теперь… Если ты поможешь… Я попаду в каюту капитана! Я могу пронести ему твое лекарство! Никто не знает, никто не видел, как я лазаю, только мистер Джо… Он же не пристрелит меня? Ты поможешь? Он снова закашлял, на этот раз сильнее, почти задыхаясь. И сильно сжал ладонь Уильяма, когда тот накрыл промокнувшую повязку на его груди. - Пожалуйста, не уходи… - прошептал мальчишка, и Уильям вздрогнул, вспомнив своего испанского пленника. – Мне так страшно. Кажись, старуха с косой вот-вот придет… - Тихо, тихо… - Успокаивал его Уильям. – Поспи еще немного. - Нельзя… Нельзя же ждать… Он ведь погибнет, она уже близко… Я усну, и все просплю… Уильям склонился над ним, чувствуя неровное горячечное дыхание на щеке и заговорил шепотом: - Скажи мне, как можно пролезть в каюту. Слышишь, Анхель? Я спасу мистера Джо, пока ты спишь. - Можно пролезть, - повторил тот едва слышно. А потом быстрым шепотом залепетал: – Через кормовой порт вылезти наружу и сразу в гельмпорт*, под щитом как раз. Там и зацепиться можно, главное, чтоб румпель не двигался… Но мы пока стоим, можно, я лазал… если штурвал закреплен. Там места мало совсем, надо быстро доски сдвинуть и наверх пролезть. Я те доски сам из умывальни капитанской успел раскачать, когда только корабль взяли… везде пролазил… я ж сначала по шпигельбу… шпигельбургу пытался, аж по окнам до галереи лез… Где ратс-камера. Оттудова Луиджи гонял… ох больно-то как… *** Уильям осторожно поднялся и сел на полу, прислушиваясь. Корабль едва заметно качался, хотя волны все сильнее лизали борта. Он встал в капитанской умывальне, оглядываясь. В темноте что-то блеснуло, и Уильям поймал свое отражение, едва узнав себя. Кожа светлела, но что-то настолько изменилось, неуловимо, непонятно, словно он действительно стал кем-то иным. Уильям выпрямился и сжал губы, потом снял кожаный жилет, бандану и расчесал волосы пятерней, вытащил изо рта каучуковую полоску, поддавшись желанию хоть на мгновение стать прежним. Но коммодору Кроуфорду удивительно не шла нынешняя одежда, простая сорочка и холщовые штаны, он никогда не позволил бы себе такой беспорядок, а снисходительный взгляд при этом выглядел глупым и неуместным. Он улыбнулся себе, вспоминая того наивного офицера, которым был когда-то, до приезда в Новый Свет. С горящими глазами и пылким сердцем. И вдруг увидел, что тот Уильям, открытый и смелый, хоть и не сдержанный в проявлении чувств, гораздо ближе ему теперь. Словно жизнь среди грубых пиратов, и смерть, которую ему пришлось увидеть столько раз за последние месяцы, стерли все наносное. Стерли его жалкие попытки заковать себя в холодную броню, чтобы справиться с чувствами, которые он не желал испытывать, и запретить мысли об удовольствиях, которые он отрицал. Он будто стал тем же Уильямом Кроуфордом, каким был давно, и мог улыбаться той же открытой улыбкой, только уже не от наивной беспечности человека, не встречавшего еще боли, похоти и страстей. Но он пережил их, и теперь чувствовал, как кровь горячит предвкушением, без кислого привкуса страха. Не от незнания, что опасность возможна, а от уверенности в своих силах и готовности проиграть. Уильям не боялся подняться из гальюна наверх, в каюту Рида, и встретить его, живого – в этом он был уверен, и готового убить. Но не потому, что не знал, на что тот способен, как было при первой их встрече, а потому, что желание его увидеть теперь пересиливало страх смерти. Он войдет к нему, потому что ради этого прошел такой длинный путь, сделает то, что собирался, получит сведения, которыми уничтожит армию Стального кулака, и черт возьми, спасет ему жизнь, чтобы Рид выжил и увидел свое падение! Чего бы это ни стоило! Уильям, улыбаясь своим мыслям, преодолел несколько ступеней трапа, поднялся в спальню, и, поняв, что она пуста, заглянул в приоткрытую дверь просторного капитанского кабинета. В тусклом свете одной горящей свечи он ничего не разобрал и замер, оглушенный стуком своего взволнованного сердца. И чем дольше длился миг нерешительности, тем сложнее становилось сделать последний шаг. Перед глазами проносились картины одна страшнее другой: что он опоздал, или вдруг - что его узнают… Уильям, опомнившись, провел рукой по волосам, которые забыл спрятать под банданой, и представил смех Рида, когда тот поймет, на что Уильям пошел, чтобы попасть к нему… - Какого дьявола ты жмешься за дверью, Анхель? Решил составить компанию на пути в преисподнюю? Дверь резко отворилась, и Уильям оказался настолько изумлен увиденным, что не успел ни испугаться, ни отшатнуться. Он знал, что капитан ранен, но до последнего момента был уверен, что найдет его в привычной позе за своим столом, с закинутыми на него ногами в ботфортах, скорее всего с мадаком и серебряным кубком редкого вина из французских шато королевских владений. Как всегда идеально одетого в богатый наряд, иначе Рид не позволил бы себе явиться на свидание с костлявой невестой. Но от Стального кулака осталась лишь искусно сделанная рука, ремни которой перетягивали голую грудь – Джо Рид был одет только в шерстяные штаны с особым ремнем и пустыми сейчас кобурами для пистолетов. Даже в камере смертников, которую сделали когда-то из зала военного склада, он выглядел не столь вопиюще небрежно, а с его обликом в китайских комнатах борделя на Тортуге и сравнить нельзя, несмотря на интимность той ночи. Будь на месте Уильяма чувствительная барышня (только не похожая на кузину), она могла бы вскрикнуть от ужаса. Вдобавок к неподобающему виду на боку чернела страшная блестящая восковыми бликами рана, словно пораженная огнем, от которой по коже расходились тонкие, похожие на молнии темные узоры. Но Уильям не заметил всего этого сразу, и не сдержал улыбки, потому что, поняв, что перед ним не пороховая мартышка с особыми привилегиями забираться к хозяину в каюту, Рид оказался изумлен еще больше. - Прошу прощения, я не вовремя? – Вежливо поинтересовался Уильям, не найдя других слов. Должно быть именно эта запредельная наглость вора, застигнутого врасплох, убедила Рида в том, что происходящее всего лишь плод его пораженной смертельной болезнью фантазии. Рид оглядел его с головы до босых ног, криво усмехнулся и сунул пистолет, который не выпускал из рук, в кобуру. - Напротив, из всех наших свиданий это самое своевременное. - Вот уж не думал, что вы действительно меня ждете. - Жду? Ждал, ты хочешь сказать? Нет, я надеялся избежать смерти. Но весьма занятно, что старуха преподнесла мне такой подарок напоследок. - Вестник смерти и ее вам подарок, вы то ли льстите, то ли это привычная издевка? – Пробормотал Уильям, принимая игру. Но едва заметно вздрогнул, когда Рид прикоснулся к его щеке пальцами. - Не вестник, - поправил он. – Мой персональный ангел смерти. Кто бы мог подумать! А жаль. Щеки потеплели против воли, от прикосновения ему стало неуютно, потому что вместе с неожиданной мягкостью в голосе оно действовало сильнее ударов. - Жаль, - повторил Уильям тихо. - Да, - Рид принял его ответ за вопрос и продолжил: - Я хотел перед тобой извиниться, Уильям. Уильям не мог выдержать этого еще раз, снова ощущение горячего удара в сердце, от которого становится невыносимо жарко. От отшатнулся, качая головой. - Не за пытки, - говорил Рид, и теперь голос его стал жестче, наполненный горечью. – Нет, я считал тебя предателем и должен был знать наверняка. Не за плеть – ты выбрал ее сам. Не за девушку на Тортуге, чью невинность мы разделили – все получили то, что хотели… А за то, что принял твою жертву. Рид сделал шаг, притягивая Уильяма к себе стальной рукой, крепко обхватив за пояс, и тот позволил, потому что был слишком занят борьбой с самим собой. - Слишком сладок был плод, взятый обманом… - Он провел горячей ладонью по шее, и почти дотрагиваясь до кожи губами, вдохнул, отчего волоски на коже встали дыбом, а Уильям едва сдержал ответный судорожный выдох. - Я не готовился к плахе и не собирался прощаться с жизнью, но твой порыв спасти мою грешную душу, такой кристально чистый… - Хватит! – Уильям оттолкнул Рида, специально попав по ране, и скривился от отвращения к себе, а не от ощущения пораженной плоти под кулаком. - Это не стоит извинений и подавно, ведь все получили то, что хотели! Не так ли? Он ожидал, что Рид рассмеется над его выпадом, но тот смотрел более чем серьезно. - Разве? - О, да! – Продолжал Уильям, не щадя себя. – Мне нет дела до твоей души, я пришел за другим. Как и сейчас, капитан Рид. Я не ангел, - он поперхнулся злой усмешкой, - смерти! Впрочем, это мы сейчас проверим… Найдется вина для… как же там было… одного старого друга? На этот раз капитан рассмеялся, видимо, позабавленный нравом своего горячечного видения. Он налил вина и протянул Уильяму кубок. Уильям едва пригубил вино, оценив действительно богатый вкус, пожалуй, впервые в жизни. Но вместо того, чтобы насладиться им до конца, поставил кубок на стол и откупорил трубку из тростника. - Чувствую себя, как неумелый лицедей Шекспировской трагедии, - признался он и залпом выпил яд. И тут же задохнулся от сжигающего гортань огня. Боль была настолько ошеломляющей, что он не устоял на ногах, сначала облокотившись о стол, затем, сделав пару неровных шагов, упал в объятия Рида. Тот напряженно подхватил его, а черный взгляд испепелял не слабее яда. Ни о каких молитвах Уильям не вспомнил, он чувствовал только рвущие его изнутри клыки яда, и даже не подумал о старом индейце и о том, какие ритуалы можно провести в таком состоянии. Боль отпустила гортань, пронзив словно клинком желудок и кишки, распространяясь острыми стрелами по всему телу. - Прощайте! – Уильям решил доиграть свою комедию до конца. - Знает Бог час нашей встречи. Холодный, томный страх сверлит мне вены, он замораживает жизни жар.* - Напротив, актер из тебя превосходный. – Заметил Рид. - Я впечатлен. - Подыграете? – Уильям с трудом выдавил кривую усмешку. От пронизывающей боли перед глазами все затянуло туманом. Он чувствовал, что это конец, он был готов, точнее считал, что готов, но сейчас понял, что снова оказался глупцом. Яд разъедал внутренности, туманил голову и перед глазами темнело, и он зажмурился, чтобы не видеть невыносимо тяжелого взгляда. Он потянулся навстречу губам и от прикосновения снова вздрогнул, но на этот раз дрожь была похожей на судорогу, испепеляющую, словно удар молнии. На какой-то миг Уильяму показалось, что он перестал чувствовать, или потерял сознание, потому что не мог вдохнуть, и сердце, дрожащее тем же трепетом, взорвалось как бочка пороха от горящей щепки. Но миг прошел, и, словно достигнув предела, судорога рассыпалась по венам искрами удовольствия, оставляя за собой томное тепло. - Уильям, почему, хорош еще ты? Ужели смерть бестелесная в тебя влюбилась? И тощий гнусный изверг в темноте тебя здесь держит для утех любовных?* Уильям сделал глубокий вдох и открыл глаза, приходя в себя. Смысл слов дошел с опозданием, и он бы рассмеялся шутке, но сил на это не осталось. Он полулежал на полу, покоясь головой на коленях Рида. По телу все еще волнами бродили приятные всполохи, и шевелиться не хотелось, он смотрел на Рида, который отрешенно думал о своем. Пожалуй, если бы сейчас Уильям чудом не перенес действие яда и не очнулся, капитана это бы не удивило. Видимо, все представление прекрасно вписывалось в картину его угасающего мира. Уильям вдруг вспомнил, что его считают мертвым, и страдания призрака, коим он теперь явился, казались Риду именно тем, чего стоило ожидать от ангела смерти. Он посмотрел на рану и, подняв руку, провел по черным буграм пальцем. - Что это? – Спросил Уильям. – Почему вы не принимаете помощь своих людей? Он сел на полу, окончательно придя в себя. И почему-то больше не испытывал ни страха, ни неловкости от произошедшего, ни тревоги о будущем. Теперь словно по-новому отмечая все детали: усталое лицо Рида, пряди волос, спадающих на плечи, щетину и смертельный жар, исходящий от обнаженной груди под ремнями стальной руки. - До твоего появления я надеялся справиться. Это черный воск с ртутью, отличный состав, хотя, по слухам, помогает ненадолго. Я залил им рану, но клинок был отравлен. Мой самый верный капитан не желал мне быстрой смерти, он надеялся, что умирать я буду медленно и успею до конца насладиться последствиями его предательства. Я же хотел все исправить, поэтому отложил наступление. Теперь оно может свершиться без моего участия. А люди… Им ни к чему знать, что капитан такой же человек из плоти и крови. Думаю, появись я в таком виде перед командой, это вызвало бы больше паники, чем героическая смерть в бою на глазах у всех. - Вот в чем дело, - ответил Уильям задумчиво. – Думаю, со смертью в этом случае можно договориться. Рид удивленно посмотрел на него, и рассмеялся, наконец, найдя шутку смешной. - Раз уж я, по-вашему, ее вестник… в самом деле, капитан Рид, старуха не против перенести встречу к более подобающему вашей славе случаю. Уильям встал и, подойдя к столу, вытащил охотничий нож, воткнутый в Веракрус на разложенной карте. Он провел лезвием по центру ладони, а потом резко надавил и, бросив нож, взял бокал с вином. - Такого занятного эффекта не приносил даже альвариус*, - заметил Рид. – Теперь я должен это выпить? - Да, это ваша отсрочка. Рид взял бокал, вдохнул аромат, подняв брови. - Мускат, дыхание роз, бергамот? Чудесное сочетание, Уильям. Я не стану принимать твое лекарство. - Почему?! Рид поставил бокал и рассмеялся. - Оно лишит меня последних минут безумия и твоего общества. Разве могу я отказаться от такого подарка? Ради чего? Мир полон людей, желающих мне смерти, даже самые близкие и преданные… - Раньше вас это не смущало? - …а вот ты снова пытаешься меня спасти. Уильям не знал что ответить. До этого момента лихорадочное сознание капитана играло ему на руку. - Но мое общество будет недолгим! – Заметил он. - В обоих случаях. - Торгуешься со смертью? – Уильям не мог поверить, что все это всерьез. Он хотел было превратить свой подвиг в шутку, но шутка затянулась. В отчаянии он воскликнул: - Ради чего?! Джонатан! Рид резко поднял на него взгляд, и теперь он был прежний, черный, затягивающий взгляд хищника. Словно оборотень, напавший на след в полнолуние. - Торгуюсь? Отличная идея. Глоток за час. - За минуту. - Я выпью бокал до дна, если останешься до рассвета. - Пей, черт тебя дери! Рид схватил его руку, зажав в стальные тиски, притягивая к себе. Он поднял кубок: - Ну, в последний раз, глаза, глядите; руки, обнимайте! Вы губы, жизни двери, поцелуем скрепите договор с корыстной смертью! Приди, вожатый горький и зловонный, мой кормчий безнадежный, и разбей о камни острые худую лодку! Пью за мою любовь!* Не отводя взгляда, он пил вино, ставшее «кровью дракона», медленно смакуя. Даже небольшой глоток давался тяжело, хоть Рид пил лекарство самостоятельно, а не как Сантьяго, который задыхался после каждой терпкой капли, попавшей на язык. Уильям чувствовал аромат, он не был похож на дым индейской деревни, но ведь он и не был индейцем. Рука немела под коваными пальцами, но, пожалуй, он действительно мог бы сбежать сейчас, если бы Рид отпустил его. Потому что чувствовал, что загнал себя в ловушку, в ту же самую, снова! Только гораздо изощреннее, потому что врал себе. Врал что хочет попасть в каюту капитана, чтобы раскрыть его планы, чтобы спасти ему жизнь и устроить его падение по своему сценарию, чтобы… Любое оправдание было ложью, он шел за тем же, за чем и в первый раз. Он признался в этом только что, лишив Рида даже возможных угрызений совести, которая могла бы проснуться после его выздоровления. Уильям вдруг осознал, что после пробуждения Рид все поймет, он же только чудом не узнал его, потому что света одной свечи слишком мало, чтобы увидеть смуглый тон кожи, и потемневшие до темно-русого оттенка волосы. Он вспомнит его и поймет, что чудес не бывает, а со смертью не торгуются, увидит кровь на ноже, бокал, или еще какую-нибудь улику, которая свяжет лихорадочный сон с реальностью. Или после такого у Уильяма получится притворяться дальше? Рид сделал последний глоток, сжав плечо еще сильнее, потом бросил кубок, и резко дернул Уильяма на себя. На сухих губах, окрашенных черной влагой, появилась знакомая улыбка, одновременно ласковая и похожая на хищный оскал. Рид скрепил договор поцелуем, и Уильям, наконец, ответил, не сдерживая себя более выдуманными доводами совести или рассудка. Он столько раз презирал себя за это желание, наяву или во сне, когда грех настигал его, беспомощного перед бесстыдной фантазией, что давно заслужил индульгенцию. Но ни один искушающий инкуб из терзавших тело воспоминаний не мог сравниться с Джо Ридом, огнем его губ и жаждой объятий. Уильям даже замер под его ласками, слыша только шум крови, или бьющихся пенных волн, не сразу поняв, что именно взорвало все ощущения. Он открыл глаза, тяжело дыша, и попробовал приподняться с пола, но стальная рука своей тяжестью заставила опуститься обратно. - Нет, теперь я сделаю все иначе, - донеслось до него, прежде чем стыд понимания смыло огнем. Рид ласкал его ртом, и сама мысль об этом была невыносимо сладка, проще было поверить, что он сам умер и попал в плен своих проклятых фантазий прежде, чем его разорвут демоны преисподней. Отравлен ядом и теперь с наслаждением несется прямиком в ад, испивая всю сладость своей несбывшейся страсти. Это было вовсе не так, как он пытался представить, когда Эндрю Мэдифорд стоял перед ним на коленях. Рид не пытался соблазнить его, как Эндрю, не спрашивал разрешения этой лаской, боясь пойти дальше, а просто перевернул его мир с ног на голову. Уильям уже не помнил, как оказался в постели, на простынях вместо досок с разбросанными вещами, осколками разбитых приборов и скомканных бумаг. Он был нагим и чувствовал, что ад все ближе, потому что раскаленная кожа Рида жгла каждым прикосновением. Он никогда не видел его без одежды, ни в борделе на Тортуге, ни потом… И не знал, можно ли стать еще ближе, чем сейчас, когда тела сплавляются вместе словно железо и олово, меняя природу друг друга до неузнаваемости. Рид был другим, Уильям чувствовал его силу в движениях, но это не было борьбой, в которой он должен был подчиниться, как прежде. Поэтому решимость ему тоже была не нужна, вместо страха или стыда он испытывал желание насладиться чужой силой. Но Рид медлил, словно нарочно дразня его ожиданием боли. Он не спешил насытиться, как первый раз, быстро утолить жажду внезапным предложением, он хотел растянуть сладость на весь отпущенный ему срок. И когда Рид вошел в него, Уильям не боролся с болью, а нетерпеливо подался навстречу, делая движение жестче и острее. Рид подхватил его под животом, не позволяя отстраниться, и вжал своей тяжестью в постель, двигаясь медленно, чтобы насладиться ощущением каждого момента. Уильяму пришлось расслабиться, ему не оставили возможность контроля, и вместо урагана боли и сопротивления он ощущал, как чужая плоть входит в его тело. Рид берет его все глубже, и сейчас он полностью принадлежит его воле, насколько мужчина может оказаться во власти только другого мужчины. От этой мысли и ощущения себя во власти Рида тело пронзило волнами сладких судорог. Уильям излился, в безуспешной попытке вырваться – чтобы сделать вдох, прийти в себя, понять, что происходит вокруг, пока у него еще остались здравые мысли… Но плечи вывернуло неожиданной болью, и Уильям не сдержал стона. А затем дернул руками сильнее, чувствуя, как веревки впиваются в запястья и сковывают локти за спиной. Боль отрезвила, и осознание пронзило ужасом – это происходит на самом деле, он добровольно сдался на волю врага, и Джо Рид – враг, которого он собирался предать, раскрыл его! Но Рид поцеловал его шею, чуть ниже роста волос, провел языком по одному из шрамов, и Уильям повернул голову, рвано выдохнув: - Развяжи. Я обещал. До рассвета. - Разве призрака остановят веревки? Рид лег рядом, и без тяжести на спине рукам стало чуть легче. Уильям не мог понять, действительно ли взгляд Рида прояснился, или это его собственный страх обостряет ощущения. - Тогда зачем? Рид пристально наблюдал за ним, словно тоже колебался. Он склонился чуть ниже, так что черные пятна его глаз в темноте слились в одно бездонное озеро. - Когда-то я потерял одну вещь… медальон, доставшийся от матери, единственная вещь… Не важно. Потом он снился мне, и ощущение было настолько реальным, что я обматывал цепочку вокруг запястья, привязывал веревками, которые всегда держал у себя перед тем, как лечь спать… Я был уверен, что вытащу медальон из сна. - Получилось? - Нет, - Рид поднес к лицу стальной кулак, - во сне я всегда привязывал его к левой руке. Уильям не сдержал смеха, сам не понимая, отчего смеется. Ему не было весело, скорее, напротив, это было безумием яда, который он выпил, или пережитой страсти, или бессилия, которым он наслаждался, несмотря на боль. Он закрыл глаза, чувствуя на себе взгляд, и вдруг подумал, как было бы хорошо проснуться потом из забытья, вот так, рядом с Джо Ридом. Не притворяться, не прятаться, не бежать, а остаться в этой постели, просто потому, что у него не было возможности выбраться. Потому что Рид решил, что он останется, и не отпустил. Связав руки за спиной до онемения, прижав телом, оставляя за собой право на каждый вдох, который сделает Уильям и на каждый его стон, над которыми сам он будет не властен… Его окутала сладость сиропа, в котором он тонет, словно застрявшая муха, сытый и лишенный разума от удовольствий. И таким Рид найдет его завтра в своей постели – все еще живым, но потерявшим всякое достоинство, готовым снова подчиниться любому его желанию. Вместо врага, сумевшего подобраться к нему достаточно близко для смертельного удара, оказавшимся рабом своей похоти, жалким и разомлевшим от ласки, проделавшим длинный и опасный путь только ради того, чтобы стать наложником капитана пиратского корабля… Уильям вздрогнул от отвращения и ужаса, и страх отрезвил его ледяной волной. Он открыл глаза и замер, но не мог понять в темноте, продолжает ли Рид наблюдать за ним. Неужели он уже заметил, что сны не бывают настолько реальными, и теперь с таким же отвращением смотрит на Уильяма, как он сам видит себя? Уильям вдруг понял, что слышит его дыхание, ровное и глубокое дыхание спящего человека, и сам медленно успокоился, пытаясь понять, что делать дальше. Руки болели от малейшего движения, но плечи даже сейчас оставались гибкими, слишком подвижными, хоть и стали гораздо сильнее от ежедневного труда. Он пошевелил запястьями, в надежде растянуть или ослабить узел, потом осторожно сдвинулся, чтобы попробовать встать. Рид спал, видимо достаточно крепко, и уже смелее Уильям сполз с кровати на пол, лег на спину, почти перекатившись на плечи, приняв довольно нелепую позу с задранными на кровать ногами, но это дало возможность продвинуть связанные руки ниже. С трудом, покрываясь испариной, Уильям пытался согнуться еще больше, про себя кляня капитана за неосознанную тягу причинять ему боль. Впрочем, он не мог отрицать, что собственническое желание Рида доставило ему своеобразное удовольствие. Рид в очередной раз открыл в нем нечто, о чем Уильям не подозревал, но думать о том, насколько стыдным или извращенным было открытие, он не стал, решив осмыслить произошедшее в другой раз. Для начала было бы неплохо выбраться. Уильям, устало выдохнув, опустил затылок на пол, затем, снова напрягся, и, наконец, смог подтянуть связанные кисти через стопы, так, что руки теперь оказались перед ним. Он прошел в кабинет капитана, к столу, думая перерезать веревку ножом, но передумал. Рид связал его уже знакомым бело-золотым шнурком, и, потратив чуть больше времени, Уильям зубами развязал стянутые петли узла. Растирая руки, он остановился перед столом, разглядывая разбросанные бумаги, карты и приборы. После предательства капитана Немура Рид, зная об опасности своей раны, переписывал дальнейшие маршруты и продумал наступление на Веракрус без своего участия на случай смерти. Он учел все детали, так, чтобы оставшимся кораблям не пришлось рисковать без его решений, чтобы кампания завершилась благополучно при любом исходе. Уильям только теперь, разглядывая линии и точки, представил масштаб операции, но смотрел отстраненно. Его уже не впечатляли военные силы пиратов и их скоординированность, он понял, что одним точным ударом такую мощь не остановить – иначе предательство уже погубило бы планы Стального кулака, которые пришлось отсрочить на несколько дней. Но ужалить все еще можно… Добычу, немыслимое количество золота, серебра, рабов, опия, разделят на части и отправят по разным маршрутам. Золотые монеты, как метки, лежали поверх французских, голландских и даже английских городов Вест Индии, уходили вглубь материка, по рекам и колониям, на восток и на запад. Но перед этим кому, как не самому адмиралу, собрать урожай? Уильям одевался медленно, будто сомневаясь. Он чувствовал, что снова играет с огнем, когда, не торопясь, проведал Анхеля и других раненых, и только перед самым рассветом незаметно для вахтенных покинул корабль. На небе гасли звезды и млечного пути не было видно, но Уильяма давно вели не звезды. Он точно знал, что ему ничто не помешает добраться до Порт-Рояла, и не спешил. Их пути снова разошлись, и Уильям чувствовал себя одновременно и опустошенным прошедшей ночью и переполненным чувствами. И чем дальше уносил его шлюп с попутным утренним бризом, тем ярче разгоралось предвкушение новой встречи. Он успеет подготовиться к ней и снова будет самим собой, не прячась ни за чужой тенью ни за призраком коммодора Кроуфорда.