Английская Роза, Стальной кулак II

Уильяму ничего не оставалось, кроме тяжелого безысходного ожидания. Пустота, оставшаяся после пережитого испытания, поглотила все эмоции, Уильям казался себе стариком, безропотно ждущим милости Всевышнего, который вот-вот заберет его грешную душу на суд. Каким бы страшным ни был тот суд, он хотя бы будет честным… Уильям помнил первый раз, когда ждал смерти – после нападения на Джо Рида при захвате Королевского сокола. После равнодушных слов, приказывающих повесить его, к которым он был готов, несмотря на неожиданность казни. Часть его души всегда была готова к смерти, хоть он и страшился ее, но не раз ходил по грани, готовый рискнуть броситься по другую сторону в любой момент... Собственная смерть никогда не казалась Уильяму настолько большой трагедией. Он смирился с ней снова в подземельях инквизиции, в тот раз она не была неожиданностью, он успел распробовать все оттенки отчаяния за месяц, каждый день лишаясь частицы надежды и света в душе. Словно умер задолго до того, как палачи принесли ему санбенито и погасшую свечу. И на этот раз пустота, поселившаяся в сердце, ласково распахнула ему свои привычные объятия, готовая принять его душу в забытье без страданий о несправедливости или несвоевременности смерти. Но все же он страдал, потому что в этот раз потеря была тяжелее. Поселившийся в груди огонь не затухал, жаркое тепло, разливавшееся по венам, горячило кровь и не остывало. Уильям отравился этим сладостным чувством и теперь мучился, словно ребенок, которому дали попробовать на зубок обещанную конфету, вдруг передумав и жестоко наказав вместо награды. Как забыть прикосновения, дарившие сладкие судороги? Как умереть, ни разу больше не испытав поцелуя, уносящего сознание не слабее лауданума? Неужели он не почувствует на себе тяжёлый темный взгляд, в котором расцветет восторг? Не услышит ироничное замечание, которое заставит задуматься или покраснеть? Отказаться от этого было нелегко, слишком долго он отрицал эти чувства, которые даже для Эндрю Мэдифорда не были секретом. Остальное угасло – больше Уильям не жалел ни о чем, все смыло безжалостной волной отчаяния, оставив только то, что было для него действительно важным. Он даже не был удивлен, увидев за решеткой двери Сантьяго. Какая ирония – теперь жалким пленником был он сам! Впрочем, испанец не был его конвоиром, судя по страданию на молодом лице и глубоким теням под глазами, он испытывал сильные душевные переживания. Уильям только отдаленно мог чувствовать жалость, но не потому, что был оскорблен нелепыми обвинениями, которые Сантьяго подтвердил, а просто потому, что чувства в нем оказались перегоревшими вовсе. Тюремщик неожиданно для Уильяма освободил его руки, впустил испанца внутрь и ушел, не запирая дверь. Сантьяго тут же подошел к Уильяму и упал ему в колени с мольбами о прощении. Но, чувствуя отрешенность Уильяма, и, видимо, приняв ее за глубокую обиду, испанец впал в отчаяние и зарыдал. От голода вкупе с избытком непонятных переживаний и событий, свалившихся на него, Уильям совершенно растерялся. Он даже сомневался, в своем ли он уме? Не злая ли это шутка Эндрю Мэдифорда – снова? Если тот решил окончательно свести его с ума, то истерика бедного юноши вполне подходящее средство. Уильям не выдержал и поднял его с пола, крепко обнимая, чтобы унять рыдания. Точно так он успокаивал Сантьяго в трюме, и сейчас по злой усмешке судьбы испытывал те же чувства горечи, стыда и разочарования в себе, хотя пленником был сам. - Я не мог не прийти, я хотел покончить собой после того, как оговорил вас, но снова не смог… Он бормотал оправдания, и Уильям понемногу стал осознавать, через что ему пришлось пройти после того, как его отправили на Ямайку. Уильям надеялся, что Мэдифорд поможет испанцу вернуться домой, но у Эндрю оказались другие планы, и свидетель подвернулся весьма удачно. Он внушил Сантьяго мысль о дьявольском коварстве переодетого англичанина – даже сам факт маскарада казался невероятным, и в остальное поверить было легко. Эндрю без труда запугал испанца, убедив, что Уильям отправил его в английскую колонию в качестве наказания, а не спасения, чтобы продолжить издевательства позже. - Я сожалею, что мучил тебя настолько сильно, - сказал Уильям. - Нет, нет! Вы ведь спасли меня! Умом я понимал, что другого пути у вас не было, вы прятали меня для моего же блага и лечили, рискуя при этом не только выдать меня, но и себя… но ваш… друг… Он… Он внушил мне, что вы отвергли меня и отправили ему для развлечения его похоти. Уильям словно очнулся от этих слов, в ужасе глядя на Сантьяго. Пропасть между образом Эндрю, который он себе вообразил за время их дружбы, и настоящим младшим Мэдифордом снова показалась бескрайней. - Я возненавидел вас обоих. Даже не знаю, кого сильнее – после того, как… Я винил вас в удовольствии, которое получал от его ласк. Я пытался бороться, но не смог, и поверил, что во всем, что со мной случилось, виноваты только вы. Наверное, я просто сошел с ума! Я ведь чувствовал, что не прав, я сомневался, а он убеждал меня… снова и снова… но тогда, на суде… Я все понял. Вы – честнейший человек, за чьей бы маской не прятались, вы ни разу не врали мне. Я не мог смотреть в ваши глаза, мне показалось, что я давно умер, раз позволил оговорить вас… И лгал… после всего, что вы для меня сделали. У меня нет права на жизнь – вы подарили мне его, а я вас предал. Сантьяго успокоился, и вместо слез на лице его появилось пугающее выражение отчаянной решимости. - Если вы можете меня простить, господин Кроуфорд, сжальтесь. - Я прощаю, но… Сантьяго вытащил кинжал с узким острым клинком и вложил его в руку Уильяма. - Сделайте то, что должны были. Что было суждено. Я не имею права жить после того, чем отплатил вам за милосердие. Прошу вас, ибо не смогу сделать этого сам. Он взял руку Уильяма в свои, направляя на себя, но Уильям резко отбросил кинжал в сторону. - Сантьяго, посмотри на меня! – Он схватил юношу за плечи, встряхнув, заставляя прийти в себя. – Я сделал то, что должен был! Именно то, что было суждено, и я не собираюсь менять свое решение! Единственное, в чем я ошибся и в чем раскаиваюсь – это о доверии, которое оказывал Мэдифорду, когда хотел тебя спасти. О, эта ошибка обошлась мне слишком дорого, я потерял все! И отправил тебя на страдания, которых ты не заслуживал! Ты вправе винить меня, Сантьяго, но знай, я спас тебя не для того, чтобы погубить потом. Не смей даже предлагать мне такое! Ты же воин Иисуса, помни об этом! Ты должен жить теперь, во что бы то ни стало! Иначе я всегда буду винить себя в твоей смерти. - Разве можно простить такое? - Мне нечего прощать. Ты не виноват в том, что оказался на войне, к мытарствам которой тебя не готовили. Только не отступись, и станешь сильнее. Не позволяй грязи остаться в твоей душе насовсем. Говоря это, Уильям даже позабыл на минуту о своих собственных переживаниях, и радовался, видя, какое действия имеют его слова на впечатлительного юношу. Сантьяго слушал его с горящими глазами, словно получал великое откровение, и Уильям испытывал тяжесть ответственности перед этой неискушенной душой. Он говорил искренне, но боялся, что Сантьяго не справится. Но что мог он предложить ему для защиты? А ведь когда-то Уильям был таким же – кольнуло в сердце. Наивным, доверчивым, готовым внимать чужим идеям, хоть и не сразу. Уильям хотел верить, что смог измениться, но он сам попал в тюрьму по вине своей недальновидности. А пытается вдохновить Сантьяго… Внезапно их прервали, стукнул тяжелый засов, на песчаной кладке заплясали отблески факелов. Несколько стражей губернатора Мэдифорда, которых он выделил в свою личную гвардию, спустились в подвальные камеры, чтобы проводить Уильяма домой до субботы. - Это освобождение или смена наказания на домашний арест? – Потребовал объяснений Уильям. - Вы будете свободны от охраны, господин Кроуфорд, после свершения казни над Джо Ридом седьмого июня в полдень, - уклончиво ответил конвоир. - О, так это охрана! – Заметил он с усмешкой. – Знать бы еще, кого и от кого именно берегут? Но, то ли конвоиров не уведомили о судьбе заключенного, то ли запретили говорить об этом, Уильям остался в неведении. И вместо облегчения от смены тюрьмы на комнаты, которые он давно считал домом, Уильям ощущал тревогу неизвестности. Очередная интрига? Новый коварный способ добиться от него данных, которые не удалось достать тяжелыми и унизительными условиями тюрьмы? Теперь с ним, к тому же, был Сантьяго, и Уильям боялся, что и его Эндрю придумает использовать в новой роли. В любом случае, ждать осталось недолго… Уильям получит ответ и перестанет сходить с ума, без конца силясь понять хитросплетения интриг Эндрю. Чем бы ни кончился полдень субботы, он наступит совсем скоро. *** Обстановка тюремной камеры Джо Рида была не менее комфортной, чем год назад, когда ему выделили складской зал. Видимо, образ грозного пирата внушал такой ужас, что тюремщики старались угодить ему, даже зная о будущей казни. На случай, если все снова поменяется. В этот раз, по слухам, Рид мог придумать нечто совершенно грандиозное. Например, стереть Порт-Роял с лица земли! Не зря же кричала сумасшедшая старуха, что эта казнь будет последней в городе? Город будет проклят, это цена, которую они все заплатят за убийство повелителя западных морей. Море отомстит. Поэтому каждый, от тюремного повара до охранника, старался сделать все, чтобы напоследок не гневить легендарного капитана. Его камера больше походила на салон, ее успели подготовить, ожидая гостя, бросив пару ковров на немытые полы, внесли кресло и вполне приличную кровать вместо тюка с соломой, который обычно кидали на сырой пол для удобства заключенных. Впрочем, капитан Рид вполне довольствовался именно креслом, закинув ноги в ботфортах на небольшой столик, украшенный подсвечником, лично принесенным из дома начальником тюрьмы. Даже если Эндрю Мэдифорд, имея возможность испортить жизнь кому угодно, и хотел показать капитану Риду его место в цепи правосудия, у него ничего не вышло. И, решившись нанести визит капитану для переговоров, о которых он давно мечтал, он был впечатлен комфортом, с которым устроился смертник. Эндрю рассчитывал найти его злым, разочарованным, готовым к торгу за свою жизнь, но запертый в клетке хищник пугал спокойствием. Уязвить его было нечем, и это досадное обстоятельство свербело и вынуждало открывать Риду больше, чем он хотел показать, чтобы добиться хоть какого-то ответа. Эндрю с трудом удержался, чтобы не выдать своих людей, которые работали на Рида, и рассказать, что в курсе о его плане побега вместо казни. Знает о готовых к поджогу мешках опия. Чудное средство, уже испытанное для покорения кораблей и городов после того, как Рид перехватил испанский корабль из Китая. Волшебный дурманящий дым в нужное время должен будет окутать площадь. План был хорош, но ему не суждено свершиться. Как и взрывам, отвлекающим внимание, которые люди Рида собирались устроить на складах по всей набережной. И Эндрю еще успеет насладиться не только тенью, но и ужасом, когда все они – и Рид, и его люди, и личный трофей самого Эндрю – Уильям Кроуфорд, поймут, что он перехитрил главного любимчика судьбы! Ради этого момента стоило потерпеть. Его главный козырь ударит тогда, когда других карт у противника не останется. Но, возможно, его и не придется использовать, если они сторгуются… Эндрю рассчитывал на здравомыслие капитана Рида, он столько лет ждал подобной встречи – для переговоров на равных, что, наконец, получив такую возможность, чувствовал, что достиг самого главного. Он ведь уже пытался подобраться к Риду раньше. Зная, какие лакомые куски можно отхватить от добычи, если получится предложить капитану свои услуги, но Рид решал вопросы по проверенным каналам. Ему не нужны были интриги и связи с губернатором Ямайки, и рискованные предложения помощи Эндрю через подставных лиц были отвергнуты уже не раз. Но Рид его недооценивал, и Эндрю собирался доказать, что зря. Даже сейчас он видел, что этот человек, опасный, хоть и обезоруженный, не воспринимает его всерьез. Он пытался задеть его перечислением того, что знает о маршрутах, но добился ответа только при упоминании об иезуитах. О договоре с ними он узнал от Сантьяго, узнал об опии, но не понял сути – молодой монах сам не ведал деталей. В этом Эндрю был уверен: испанец сдался ему быстро и быстро наскучил, когда Эндрю насытился и его историей, и его телом. Впрочем, для блефа даже упоминания договора было достаточно. - Хотите обхитрить папу? – Бросил Эндрю. – Или надеетесь, что воины Иисуса простят вам долю от грабежа Веракруса? Но едва не стушевался, потому что взгляд Рида, которым он, наконец, удостоил Эндрю, был тяжел, как могильная плита. Он понял, что напал на верный след, задел пирата так, что самому хотелось поежиться, словно черный взгляд мог испепелить на месте. Превозмогая непроизвольный страх, Эндрю произнес: - Думали, никто не узнает о вашем секрете? - Думал, меня будет допрашивать не манерный салонный шутник. Нелестное обращение задело против воли. Эндрю не сдержался: - А кто же? Вы недооцениваете салонных шутников. Или считаете, наш бравый коммодор лучше бы справился? - Возможно, - неопределенно ответил Рид. Он достал трубку и медленно стал набивать ее табачной смесью с легким ароматом лауданума. Эндрю бесила его спокойная уверенность, хотелось задеть Рида хоть чем-то, и он зло выплюнул: - Какая досада - Кроуфорд разжалован и арестован. Вошел во вкус грабежей, пока притворялся одним из ваших матросов. Думаю, ради вашей казни некоторых заключенных можно будет привести на площадь… Так что встречу можно будет устроить, капитан. Эндрю пристально следил за выражением лица Рида, но против всех ожиданий, непроницаемая тяжесть во взгляде капитана внезапно растаяла, он усмехнулся. Эндрю понял, что просчитался и выдал лишнее, раз новость об аресте Кроуфорда только позабавила Рида. Он с явным наслаждением затянулся и уже благосклоннее посмотрел на Эндрю, словно ожидая дальнейших вопросов. Эндрю судорожно соображал: что еще сможет взволновать Рида? За какую нить дернуть, чтобы вернуться на след? Деньги, предназначенные для Папской области? Которые Рид сберег для чего-то другого? Вот бы сказать ему об информаторах, выдать слабые места, которыми он успел воспользоваться! Или хотя бы намекнуть о предателях… - Я знаю, что вы задумали, - снова начал Эндрю осторожно прощупывая почву. - Слухами полнится земля, и нет ни одного купца, который не захотел бы поучаствовать в строительстве новых городов, которые вы планируете. Французы ждут порт Орлеана в Новом Свете, как вход на материк, Британские колонии на восточном побережье устали от Королевских налогов и набегов мохаве. Золотые врата на Тихоокеанском берегу, выпотрошенные испанцами, станут западным портом… Об этом вы мечтаете, капитан? Этого не будет никогда – никакие деньги не изменят людскую суть. Каждый ваш матрос, до единого, захочет урвать часть добычи и оставить себе! Вы не найдете стольких честных работников, готовых идти за вашей идеей. Рид курил, словно думал о своем, и Эндрю даже не мог с уверенностью сказать, слышит ли его капитан или нет. Он ведь прав, разве можно не согласиться? И Эндрю, разозлившись, добавил: - Ваше золото сгинет, не дав никаких плодов, потому что люди всегда были и будут одинаковыми. Страна, основанная на законе, где все равны, ха! Да вы ни одного человека не найдете, достойного жить в этом вашем райском государстве! - Одного нашел, - вдруг заметил Рид, улыбаясь про себя. Эндрю замолчал на полуслове, и вдруг его лицо озарила победная ухмылка. - Разве? Своя цена есть у каждого, господин Рид. Даже у него. Рид промолчал, но Эндрю, снова напавший на след, продолжил рассуждать: - Возможно, жизнь просто ни разу не предлагала достойную его совести сделку. Что-то, от чего наш честный коммодор не сможет отказаться, и, раз уж жизнь ему не дорога… Пусть это будет жизнь того, кого он ценит больше себя. Например, ваша. Рид рассмеялся так неожиданно, что было непонятно, то ли он вспомнил шутку, то ли Эндрю снова сказал какую-то глупость. Эндрю в очередной раз потребовалось все терпение и дипломатические навыки, полученные за годы обсуждения с преступниками условий и сделок, чтобы сдержаться и продолжить. - Он ведь настаивал, чтобы суд состоялся в Лондоне. Несколько оскорбительно со стороны Кроуфорда было выказывать подобную степень недоверия местным властям, но мы ведь знаем, что за этим стоит. Пылкая наивная душа, готовая на все ради того, кто ей дорог. Как думаете, на что он готов пойти ради вас? Не услышав ответа, Эндрю упрямо продолжил свой монолог: - Не переоценивайте его, капитан. Несмотря на принципиальность в делах чести, Уильям настолько прост в отношениях и доверчив в дружбе, что мне не стоило никакого труда его уничтожить. Я могу лишить его всего – карьеры, честного имени, признания семьи и света, я уже почти сделал это. Я запер его в худшей камере этой же тюрьмы, как жалкого презренного бродягу, которому осталось только ждать милосердного окончания страданий. И представьте, ничто из того, чего я его лишил, не оказалось достаточно ценным, чтобы он вас выдал. Но своя ахиллесова пята есть у каждого, просто нужно ударить точнее… Уверен, если я предложу ему перенести казнь величайшего пирата до суда в Лондон, он пойдет на все. - Я бы заключил пари, на которое ты меня подбиваешь, малыш Мэдифорд, но сомневаюсь, что ты выполнишь условия, - наконец, ответил Рид. - О, - воскликнул Эндрю. – Напрасно, в таких делах я предпочитаю честность. И что вы готовы поставить? На сколь высокую ставку вы оцениваете честь Уильяма Кроуфорда? Рид впервые за весь разговор удостоил Эндрю внимания, которого тот жаждал и добивался. Он медленно выдохнул дым из раскуренной трубки, прежде чем улыбнуться. Хищной злой усмешкой сиял его темный взгляд, наполовину скрытый повязкой. Словно он договаривался не с Эндрю, а с чем-то куда большим, играл не с ним, а с самой судьбой. - Уильям не станет торговаться за мою жизнь, и после того, как ты в этом убедишься, ты вернешь ему все, чего лишил своими интригами. Если же тебе удастся его убедить… Если окажется, что я настолько ошибся в нем, мне не жаль бросить все. - Все или ничего, - повторил Эндрю, не веря победе. Он уже не заметил, каким тоном Рид поставил обратное условие, настолько уверен был, что наконец-то выиграл. Они оба сумасшедшие, решил Эндрю про себя, и Уильям, и Джо Рид, все это время он пытался найти к обоим подход практичный, а стоило с самого начала мыслить иначе. Какая удивительная глупость – реверансы о чести! Как мало надо Джо Риду, чтобы бросить все золото мира – всего лишь надежда на преданность одного глупца! Эндрю, едва не смеясь от радости за решенное дело, тут же направился в другой конец здания, туда, где в грязной сырой камере, настолько убогой и тесной, что ее давно не использовали по назначению, прикованный цепью, ждал его дорогой упрямец. О, Эндрю нарочно хотел унизить его, разорвать в клочья его жалкие принципы, которые не стоят ничего! И сейчас он завершит начатое! Он вдруг остановился, хотел вернуться за бутылкой хорошего вина, чтобы насладиться победой всеобъемлюще, подсластить Уильяму поражение. Но махнул рукой, не желая терять ни минуты. Нет, он сделает это сейчас же! Сладости победы хватит и без вина… Какая удача, право, что этот наивный офицер попал в его сети, а ведь с первого взгляда он казался Эндрю скучным до зубовного скрежета. Предсказуемым до отвращения и зашоренным в своих представлениях о мире. Отрицающим плотские радости себе в ущерб, не готовым на уступки ради выгоды, не желающим играть в светские игры и не понимающим шуток и намеков. Одно лишь не укладывалось у него в голове – как такой простой, хоть и смелый до безрассудства человек, мог привлечь внимание Джо Рида. Что он увидел в нем, ради чего готов бросить к ногам Эндрю все свое золото? Эндрю вернулся через полчаса, сжимая в кулаке платок, которым промокнул влагу с висков. Он берег платок для другого, он надеялся бросить его Риду в лицо, после того, как вытрет им следы удовольствия, с которым Уильям Кроуфорд купит отсрочку его казни. Ох, как сладко было бы напитаться его запахом, потом, мускусным ароматом скованного цепями тела, которое могло быть в его власти… Дьявол их побери! Он был ошеломлён неожиданным поражением, так, что даже не сразу послал за распоряжением об освобождении Уильяма. Все было готово с самого начала, ему ничего не стоило убедить судью и прокурора заранее подготовить документы, если дело касалось настолько больших сумм денег, что для расположения их в Порт-Рояле потребовалось бы освободить значительную часть складов. Суд был лишь средством давления, он хотел опустить Кроуфорда с его сияющих вершин на грешную землю, отомстить за его высокомерие, за то, что посмел отвергнуть его… Но Кроуфорд отверг его снова, еще более жестоко. Уильям, даже закованный и униженный, остался неприступной крепостью. О, он столько раз брал эту крепость тайно, через черные ходы, и считал себя ее хозяином, но это была лишь иллюзия… Он усыплял только себя, добавляя в шоколад сонный порошок, а не Кроуфорда. Владел и пользовался лишь послушной, но пустой оболочкой, так и не заполучив его душу, не добившись ответа, если не считать тех жалких подачек прикосновений или поцелуя, из жалости или по дружбе, которые Уильям считал себя обязанным ему дать. Эндрю ворвался в камеру Рида, а тот даже не соизволил повернуть к нему голову, лишь хмыкнул на его скорое появление и медленно пустил кольцо дыма под потолок. - Что ж, я тоже умею играть по правилам! – Сказал Эндрю. - До встречи на эшафоте, капитан Рид. Больше я не буду вмешиваться, посмотрим, насколько судьба действительно любит вас, раз вы так на нее рассчитываете. И знайте, капитан, я сделаю все, чтобы завершить сделку. *** Ясное небо предвещало жаркий спокойный день, и дамы то и дело обмахивались веерами, пряча неприлично любопытные взгляды за перьями и кружевами. Этой субботы ждали так долго, что нетерпение искрило в воздухе, а мрачный повод собраться на площади никого не печалил, напротив, зрители ожидали небывалого представления с праздничным настроением. Уильям Кроуфорд никогда бы не подумал, что люди могут быть настолько кровожадными и циничными к чужому несчастью. Впрочем, у собравшихся на площади людей было одно оправдание. Даже, пожалуй, два: во-первых, эту казнь они ждали с прошлого года, когда зрелище досадным образом было прервано и отложено. Во-вторых, большинство не верили, что казнь все-таки свершится, и пришли посмотреть на новое чудо дьявольской изворотливости, которую представит опасный преступник, чтобы в очередной раз избежать смерти. На это надеялся даже Уильям. Это единственное, что ему оставалось – надеяться на чудо. В остальных его чувствах и мыслях царило полное смятение. Он понимал, что почти сходит с ума, потому что его привычный мир и устои недавно пошатнулись, и на их месте теперь был хаос. И виноват в этом был исключительно он сам. У Уильяма было одно из лучших мест наблюдения за казнью – на балконе дворца правосудия, он стоял, опираясь на белые каменные перила, смотрел сверху на разряженную толпу, и чувствовал себя совершенно чуждым этому обществу. Он почти ненавидел их всех, счастливых, разгоряченных утренним солнцем и взволнованных предстоящим зрелищем. Где-то вдалеке он слышал знакомый смех Эндрю Мэдифорда, точь в точь, как в том году, когда капитан Рид вышел на помост и поклонился под вздохи дам, а утренний бриз надувал ослепительно белую рубашку на его смуглой груди парусом. На этот раз Уильям не чувствовал разочарования и досады, он сам не знал, какие ощущения его терзают. Одним словом, он был в полной растерянности и ничего не мог с этим поделать. Не мог даже сбежать – по обе стороны и позади него была приставлена охрана из гвардейцев. Это была временная мера, которой озаботился младший Мэдифорд, после того, как выдал разрешение на его освобождение. Уильяма сначала проводили домой, где он умылся и переоделся, и хотел было взять оружие, вдруг получив временную свободу, но катласа его лишили. Из личных вещей он успел взять только два перстня из шкатулки, повинуясь какому-то нервному порыву, и индейский пукун, к которому привык и который не вызвал опасных подозрений у его конвоиров. Несколько дротиков с остатками яда на засеченных концах он спрятал в карман камзола. Он еще успел удивиться, что перстни остались в шкатулке – судя по всему, ее взломали, и его пустое письмо к дядюшке было изъято. Наверняка Эндрю хотел использовать его против Уильяма, и он порадовался про себя, что предусмотрительно лишил его такой возможности. Хотя тот неплохо справился и без компрометирующего признания. Уильям не мог понять интриги с лицемерным судом и своим неожиданным освобождением. Если это была шутка, то глупая и жестокая, если война, то Мэдифорд и осудивший его прокурор должны понимать, что он не оставит их безнаказанными за испытанный позор. Даже их свидетель, Сантьяго, который теперь всюду ходил следом за Уильямом, раздражая его охрану, даст показания против них. Но окончательной свободы он пока не получил, и возможности как-то повлиять на происходящее тоже. К тому же Уильям и не понимал, чего именно стоит ждать, а вкупе со своими собственными тревогами, испытания его разум переживал едва переносимое. Уильям вспоминал слова старухи о каком-то проклятии или предсказании, которое обрушится на Новый Вавилон. Ему казалось, что он слышит ее сумасшедший смех, и он пытался высмотреть ее в толпе. Старуха собиралась прийти на казнь Рида, она знала, что Уильям доведет дело до конца, и все произошло так, как и было задумано, но сам Уильям не понимал своей роли. Разве он желал этого на самом деле? Разве он приложил руку к тому, чтобы это свершилось? С таким же успехом можно было считать его заслугой «поимку» Джо Рида и прошлый раз, когда он был всего лишь пленником на корабле пирата. И в тот раз, и в этот он никак не помог свершиться правосудию, хотя изначально шел именно к этой цели. И теперь не видел смысла своей роли. К чему он проделал такой путь, зачем шпионил и собирал данные Рида, воевал под его командованием, убивал под пиратским флагом? Неужели единственное его участие состояло в спасении жизни пирата для того, чтобы его смогли зрелищно казнить в Порт-Рояле? Какая никчемная глупая роль! Договорился со смертью об отсрочке, заменив бесславный конец от ядовитого клинка на смерть от руки палача в погрязшем в пороках городе. Больше он не добился ничего, если не считать разочарования в Королевской системе правосудия. Уильям не завоевал везущие награбленное корабли, не нанес удара по планам Джо Рида, не получил никакого признания, ничего, кроме доверия, которое смертельно раненый капитан оказал ему под действием дурманящего лекарства. Что, если Рид даже не знает, что он был с ним? Не знает, что он смог?.. Что именно Уильям Кроуфорд спас его той ночью? И был с ним, деля страсть, был добровольно и хотел бы остаться?.. Рид ведь мог решить, что ему привиделось, мог подумать на Анхеля, которому Уильям наказал ни за что не признаваться, что сдал тайный путь в каюту капитана. Может быть, Джо Рид и не подозревает, что Уильям все еще жив, а не погиб на Лебеде, возможно ли это? Но вдруг гомон стих, и под барабанную дробь на помост поднялся виновник торжественной казни. Точно как прошлый раз он размашисто поклонился зрителям на площади, а затем поднял голову и безошибочно посмотрел на Уильяма, сразу найдя его на балконе слева от помоста. Он приложил ладонь к губам и отправил ему воздушный поцелуй. Дамы ахнули, и Уильям не сдержал похожего выдоха, вцепившись в перила. Он чувствовал, как к горлу подкатил ком, и при этом не мог не улыбнуться в ответ, потому что вопреки всем обстоятельствам испытал мгновение счастья. Каким отчаянием он еще заплатит за нахлынувшую сейчас радость? Уильям вздрогнул, когда часы на башне пробили полчаса до полудня, потому что не слышал ничего больше, глядя в черные глаза пирата. Прокурор медленно и обстоятельно зачитывал преступления Рида, и Уильям хотел, чтобы обвинения не заканчивались, ведь мог же Джо Рид награбить Королевских судов побольше? Тогда удалось бы продлить агонию последних счастливых мгновений. Рид улыбался, когда прокурор все же кончил словами о наказании, снова застучали барабаны, и вдруг замолкли, когда Рид поднял руку, словно барабанщики повиновались именно ему. Мир словно замер – вот оно! Прямо сейчас произойдет то, что снова изменит предрешенную судьбу, но несколько секунд прошли в тишине, и ничего не произошло. Разве что сердце Уильяма оглушало его боем, и холодная волна ужаса и страха поднималась от пят, превращая его в соляной столб. Это не сон – думал он, не сказка, и чудес не бывает. Капитан просчитался и оступился – снова. И снова Уильям становится свидетелем его падения, и на этот раз оно будет окончательным, еще более жестоким… В полной священного ужаса тишине внезапно раздался толчок. Он был настолько явственным, что земля под ногами вздрогнула. И особенно звонко прозвучал каркающий крик ведьмы: - Смерть пришла за тобой, Джо! Словно в подтверждение ее слов земля снова содрогнулась, на этот раз сильнее. Терраса дворца правосудия задрожала, посыпалась пыль и мелкие камешки, на площади послышались крики – кто-то потерял сознание. И, словно до этого боги только примеривались, куда и как нанести удар, землю начало трясти в полную силу. Люди закричали и бросились врассыпную, с моря подул нарастающий ветер, и Уильям заметил темную полосу на горизонте. Приближающуюся волну, несущую смерть если не проклятому ведьмой пирату, то всему городу. По центру площади расползалась огромная трещина, обозначая вход в преисподнюю, не успевшие в давке сбежать с площади люди падали в провал, цепляясь руками за булыжники мощения, отовсюду раздавались крики. На помосте Джо Рид четкими неспешными движениями пристегивал к левому плечу стальную руку, до этого выставленную напоказ перед виселицей, словно не замечая паники и охватившего город ужаса. Будь Уильям суеверным, даже он решил бы, что все это устроил именно Стальной кулак, да только он уже видел его другим, знал, что скрывается за образом неуязвимого жреца фортуны. Но совпадение было настолько чудовищно точным, а внезапный бунт природы – ужасающе разрушительным и скорым, что все до единого свидетели несостоявшейся казни боялись даже повернуть голову в сторону эшафота. С конвоирами Уильяму не пришлось бороться и использовать пукун – они в панике сбежали сами, оттолкнув Сантьяго, тенью ждущего внизу. За несколько секунд Уильям понял, что нужно делать, быстро перемахнул перила и, зацепившись за нижний край террасы, спрыгнул вниз. - Кроуфорд! Стоять! Обернувшись, он увидел нацеленный на себя пистолет, и Эндрю, бледного, злого, с горящим взглядом, полным ненависти и ужаса. - Нужно бежать на Фортуну! – Крикнул в ответ Уильям. – Через минуту город снесет волной, у нас еще есть шанс выжить и спасти людей! - Нет! Ты не уйдешь! Никто не уйдет сейчас. - Очнись, Эндрю, еще можно спастись! - Нет, ты должен увидеть это. – Он усмехнулся сумасшедшим оскалом. – Я обещал Джо Риду честный уговор. Что бы ни случилось, Уильям, ты увидишь, как я его исполню. Он направил пистолет в сторону помоста, и Уильям обернулся в тот момент, когда Эндрю нажал на курок. В грохоте разрушаемых зданий и шуме ветра выстрела было не слышно. Но Рид продолжал спускаться со ступеней, и Уильяму казалось, что время замедлило ход, как в тяжелом сне, когда бежишь, увязая в трясине, а враг вот-вот настигнет, и ужасом пронзает сердце. - Черт, осечка, - заметил Эндрю и быстро щелкнул затвором, целясь заново. На этот раз Уильям не стал ждать, он поймал его руку, дернул, и выстрелом оглушило как раз на очередном подземном толчке. Дьявол настойчиво стучал снизу, разрывая площадь, трещина бежала вверх по холму, ломая дома на своем пути, стреляя камнями мощений, хрустя черепицей. Все совпало в одном мгновении, словно сон и явь смешались, и перед глазами вместо искаженного злобой лица Эндрю Уильям видел немигающий змеиный взгляд. Он затягивал в себя, не отпуская, и Уильям не мог отвести от него глаз, хотя вокруг все рушилось, пыль и брызги приближающихся волн смешались в смертельной схватке, били по лицу, осколки и щепки поднимались в воздух, люди захлебывались в криках. Но в груди на месте поселившегося там тепла теперь распускался цветок жара, расцветал все ярче, и вскоре огнем опалило шею и щеку, мир снова пошатнулся под ногами, и Уильяма отбросило на вспученные камни. Сверху на него непомерной тяжестью навалилось небо, упало на землю грязной пеной, и Уильяма утащило в его темную быструю воронку. *** Он приходил в себя несколько раз, не понимая где находится, задыхаясь от тяжести тугого сильного тела, сжимающего шею в тиски. Иногда его возвращала в чувства боль, ядовитыми клыками разрывающая грудь и шею. Однажды ему привиделся старый индеец Черепаха, и сам он был индейцем, они сидели вместе у костра и спорили. Старик напоминал о своих предупреждениях, о том, что Акувама сделал свой выбор и теперь должен заплатить за него. А он отвечал, что изначально загадывал именно это желание, готов был отдать душу за него, только не понимал, чего хочет на самом деле и боялся признаться самому себе. - А сейчас, значит, не боишься? – Хитро щурился Черепаха, окуривая его терпким дымом. - Я боюсь не сделанного выбора. Я боюсь оказаться его недостойным. Всегда боялся только этого… В другой раз Уильям чувствовал, словно тонет под толщей мутной воды, затопившей разрушенный город, и барахтается на дне, пока блестящая рука из кованых пластин не хватает его за раненое плечо и не вытаскивает, а потом кто-то делится сладким дыханием, возвращающим ему жизнь. От волнения он проснулся окончательно и сел в постели. Голова сразу закружилась от нахлынувшей слабости, руки не слушались. Уильям заметил кружку на подносе и жадно выпил теплую настойку. Он узнал вкус гидрастиса, и осторожно тронул пальцами шею, перевязанную тонкой тканью. Боль уже утихла, отдаваясь только смутным воспоминанием в момент выстрела, а затем нахлынули и другие образы – землетрясение, крики, и Джо Рид в ослепительно белой рубашке на месте мишени. Уильям огляделся, не узнавая корабль. Но вещи в каюте не узнать он не мог: с такой роскошью мог обставлять свои покои только один человек. Ковры, гобелены, серебро подсвечников, мягкая африканская шкура дикого хищника вместо покрывала на краю кровати. За окном царил сумрак то ли рассвета, то ли конца дня, корабль едва заметно покачивался, стоя на якоре. Уильям осторожно встал с кровати, оказавшись обнаженным под укрывавшей его простыней и медленно, шатаясь от долгого бездействия, надел приготовленную на скамье рубашку, но ни брюк ни панталон рядом не было. Уже смелее он пошел в гальюн и освежил лицо, с трудом поборов любопытство заглянуть под повязку на шее и груди. Слабость все же взяла свое, и, выпив еще настойки из кувшина, Уильям без сил лег обратно в постель. Он чувствовал себя в безопасности, но знал, что волнение от возможной встречи с хозяином корабля может забрать все оставшиеся силы, и отчаянно не хотел показаться слабым. Какой бы глупой ни была эта мысль. Ему казалось, что проспал он совсем недолго, но очнулся он от бьющего прямо в лицо солнечного света. Вместе с кувшином у кровати он обнаружил завтрак – нарезанную ломтями копченую ветчину, фрукты, остывший шоколад. К последнему лакомству он не притронулся, испытав внезапное отвращение, но голод утолил достаточно, чтобы уже уверенней стоять на ногах и даже пойти дальше в поисках брюк. Он вышел из спальни в просторный кабинет, прислушиваясь к крикам. Жизнь на корабле шла своим чередом, качка усилилась. Уильям заглянул в сундуки стоящие вдоль стены, с досадой найдя там лишь книги и бумаги. В другой раз он с интересом просмотрел бы собранные там свертки, но не хотел быть застигнутым за этим занятием в таком пикантном виде. Впрочем, дойдя до стола, он уже забыл о брюках – на всей поверхности была разложена карта северного материка, подробно составленная чьей-то талантливой рукой, выдающей кропотливый и масштабный труд. Северные земли и большая часть центра, конечно, были полны белых пятен, но во многих местах убористым почерком были указаны не только названия земель, но и описания племен, живущих там, богатства недр и почвы, сложность рельефа территорий. Искусный рисунок был не законченным планом, как понял Уильям, а картой развития «Terra beata», над которой продолжалась работа. Кое-где вместо слов были указаны символы, похожие на шифр, который он разгадывал на Панцире, и Уильям, не найдя в них смысла, стал рассматривать сложенные деревянные планшеты с оставшимися надписями углем. О том, как сильно он увлекся, Уильям понял, лишь когда дверь распахнулась и на пороге оказался хозяин кабинета. - О, простите, я не вовремя? – Иронично заметил Джо Рид. Ответ его явно не интересовал, он захлопнул дверь и с широкой улыбкой направился к столу. - Так и думал, что найду тебя именно здесь, - сказал он, подходя ближе. - Ведь даже при смерти тебя будут интересовать только мои бумаги, не так ли, коммодор Кроуфорд? - О, полноте, - Уильям едва сдержался, чтобы не отступить назад, стоя перед Ридом. Его смутила ситуация и волнение, к которому он не успел подготовиться. – У меня нет ни кораблей, ни форта, боюсь, и карьера окажется в руинах. Враг из меня никудышный, уж прости. - Не сомневаюсь, это ненадолго. Я про карьеру. Уильям заметил жест, словно Рид хотел протянуть к нему руку, но не решился, и быстро добавил в свое оправдание, борясь с нахлынувшей неловкостью: - Я собирался выйти из каюты, но не нашел брюк и развлекал себя от скуки. - Знаю. Я на это и рассчитывал. Он все-таки прикоснулся к щеке Уильяма, и тому пришлось повернуть голову, встречаясь взглядом. - На мое любопытство? – Уже тише спросил он. - На это прелестное смущение. Прошлый раз ты был гораздо смелее. Сейчас твой вид больше соответствует моменту и еще привлекательнее. Уильяма задели подтрунивающие интонации, и он окончательно поборол «прелестное» смущение, встав на полшага ближе. Но Рид поймал его в крепких объятиях и утянул за собой, падая в кресло. От неожиданности Уильям поддался, и оказался сидящим на коленях лицом к лицу к смеющемуся Риду. Он не решался делать резких движений, боясь тревожить рану, только дернулся встать, но даже качка была на стороне капитана – стоило приподняться, его бросило вперед, на грудь капитана. Рид стальной хваткой удержал его на месте, наслаждаясь замешательством. Между раздвинутых ног, не прикрытых ничем, кроме тонкой спадающей рубашки, Уильям ощущал горячие бедра Рида и его недвусмысленное желание воспользоваться ситуацией. - Мечтал сделать это с первой встречи, - усмехнулся Рид, быстрым движением развязав тесемку на своей ширинке. – Прямо здесь, именно так. - Что? Что ты хотел сделать?! Уильям был настолько потрясен признанием, что даже оставил попытки встать. - Стереть это ханжеское презрительное выражение с твоего лица. - Вот как! - Если бы ты знал, как красят тебя горящие щеки и этот блестящий от возбуждения взгляд… Уильям перехватил ладонь, забравшуюся под рубашку, останавливая ласку. - И что же помешало? Рид на мгновение замер, а потом надавил сильнее, преодолев сопротивление, провел ладонью крепче, вынуждая Уильяма привстать, повинуясь его движению. Стальными пальцами Рид подхватил его под ягодицами, удерживая на весу, чтобы успеть вытащить и направить свой член. Уильям не выдержал темного взгляда, прикрыл глаза, привстал, чтобы опуститься туда, куда его тянули. - Моя… учтивость… неуверенность… - Рид прикусил губу, сдерживаясь, пока Уильям невыносимо медленно опускался, принимая его в себя. – Я искренне считал тебя… либо евнухом, либо монахом… Дьявол, стой! Уильям распахнул глаза, из последних сил удерживаясь на весу. Они тяжело дышали, глядя друг на друга. - Но оказалось, что ты – хороший актер, - на губах Рида расцвела привычная хищная усмешка. Он потянул Уильяма вниз, входя в него полностью, не отпуская взглядом. – Стоило сделать это сразу! Стольких хлопот удалось бы избежать. Мой просчет. Уильям охнул, когда его подкинуло на бедрах Рида, он схватил его за плечо, ловя ритм, позволяя направлять себя выше и возвращаться на прежнее место, с каждым разом резче и острее, хотя руки уже отказывались держать его. Рид подхватил его, резко встал, удерживая на весу, насаженного на свой член, как на вертеле над огнем, чтобы опустить на стол, сметая оттуда бумаги и приборы. Он мог бы и перевернуть его, не выпуская от себя, но навалился сверху, и теперь брал в новом ритме, горячем и невыносимом. Рубашка задралась, кожа взмокла и влажно скользила, шлепками вторя движениям, и Уильям ловил себя на мысли, что никогда еще он не был в сознании настолько, чтобы заметить и принять столько пошлых деталей. Он ощущал дыхание Рида, его острые поцелуи, его страсть и каждое мгновение соития, наслаждаясь этим моментом, как не делал никогда. Раньше отрешаясь, считая подобные мысли даже во время самого действа слишком яркими. Ему нравилось принимать Рида, стоило признать это давным давно, нравилось не сдерживать стонов, чувствовать сладкое бессилие и желание, чтобы им овладели снова. Он излился от осознания этой мысли, и продолжал испытывать удовольствие оттого, что Рид наслаждался им, пока не наполнил своим семенем. Уильям закрыл лицо руками, не в силах вынести настолько ярких перемен. Это было одновременно сладко и ужасно, бесстыдно и прекрасно, словно он распахнул дверь, до этого лишь заглядывая в замочную скважину, а теперь столкнулся с тем, что было внутри этой комнаты Синей бороды, лицом к лицу. Рид отнял его ладони от лица: - Не смей сожалеть, Уильям. Тебе не удастся сбежать на этот раз. Ни от меня, ни от себя самого. Он смотрел в ответ, участие в голосе Рида было одновременно трогательным и почему-то обидным. Сожалеть Уильям не хотел и не собирался. - Мне больше некуда бежать, капитан.